Начальный период изучения археологии эпохи бронзы и раннего железного века в Волго-Камье. Кабинетно-аналитические исследования Текст научной статьи по специальности «История и археология»

НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ИЗУЧЕНИЯ АРХЕОЛОГИИ ЭПОХИ БРОНЗЫ И РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА В ВОЛГО-КАМЬЕ.

КАБИНЕТНО-АНАЛИТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

© 2013 г. А.А. Чижевский

Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань ([email protected])

Ключевые слова. История изучения, поздний бронзовый век, ранний железный век, ананьинская культура.

В статье рассматривается начальный период изучения позднего бронзового и раннего железного веков в Волго-Камье (конец XVIII в. - начало 1920-х гг.). Автором выделены в рамках начального периода четыре основные проблемы, которые разрабатывались исследователями. 1. Бронзового века и выделения из него памятников раннего железа в начале XX века. 2. Этнической принадлежности населения и археологических культур. 3. Топографии поселений и интерпретации использования городищ. 4. Систематики погребального обряда. В отдельный блок выделены локальные проблемы, к которым исследователи обращались спорадически.

Проблематику кабинетно-анали-тических исследований археологии поздней бронзы и раннего железного века начального периода, ввиду ее большого разнообразия, уместно разделить на четыре блока - четыре проблемы, на которых был сосредоточен исследовательский интерес во второй половине XIX - начале XX в. Кроме того, присутствуют и более мелкие, частные проблемы, которые не удалось объединить в рамках основных исследовательских направлений, они объединены в пятый блок локальных проблем.

1. Проблема бронзового века в Волго-Камье (периодизация и хронология) и выделения из него раннего железного века

Проблема бронзового века - ключевая в истории изучения первобытной археологии Волго-Камья. Во второй половине XIX и начале XX столе-

тий памятники, относящиеся в настоящее время к раннему железному веку, включались в перечень объектов бронзового века, несмотря на наличие в них изделий из железа. Основным, «реперным» памятником бронзового века считался Ананьинский могильник, время существования которого определялось от собственно бронзового века до его финала - перехода к раннему железному веку (Нево-струев, 1871а, с. 630; Лихачев, 1891, с. 131; Пономарев, 1892, с. 7-8, 34; Нефедов, 1899, с. 45, 47). Неразрывно с этой проблемой была связана хронологическая атрибуция, так как именно хронологические определения, часто очень точные, позволяли исследователям относить памятники к той или иной эпохе.

Впервые проблема определения хронологической позиции памятников бронзового и раннего железного

веков была затронута П.В. Алабиным (рис. 1) в статье по итогам раскопок Ананьинского могильника. Ключевым моментом в определении времени существования некрополя было наличие в нем почти 100%, как он считал, кремации погребенных. Согласно существующей в середине XIX в. концепции, кремация являлась общим обрядом первобытного человечества и, таким образом, основным признаком первобытного - досредневекового -возраста могильников. На основании этого признака и аналогий со скифскими древностями Ананьинский могильник был отнесен к первым векам н.э. или же к последним векам до н.э. (Алабин, 1860, с. 111, 116).

В 60-е годы XIX в. после публикации материалов из первых раскопок Ананьинского могильника сложилось представление о нем как памятнике раннего железного века. В этом ключе писал Э. Эйхвальд, который, учитывая наличие в Ананьинском могильнике изделий, имеющих аналогии в скифском мире и сосуществовании здесь медных и железных орудий, относил некрополь к раннему железному веку и V в. до н.э. (Eichwald von, 1860, с. 458, 459). Его поддерживал П.И. Лерх, который на основании своих исследований «Могильника» датировал его периодом начала употребления железа (Лерх, 1866, с. 12-13).

Новая гипотеза о принадлежности эталонного - Ананьинского - могильника к бронзовому веку появилась несколько позже - в начале 70-х гг. XIX в.

Ее, как и собственно понятие «бронзовый век» для Волго-Камья, ввел К.И. Невоструев в статье «Ананьин-ский могильник» (рис. 2, 3), где он на основании аналогий с европейскими, прежде всего, гальштатскими, и ази-

#

Рис. 1. П.В. Алабин. Портрет.

атскими (ниневийскими и скифскими) материалами отнес его к бронзовому веку (Невоструев, 1871а, с. 598, 629631). Исходя из этих аналогий, а также наличия в материалах могильника изделий из камня и бронзы наряду с железными, К.И. Невоструев приходит к выводу о датировке Ананьинского могильника даже не концом бронзового века, а более ранним периодом бронзы, отнеся его «ко временам до Рождества Христова» (Невоструев, 1871а, с. 606, 630; 1871б, с. 188).

Примерно в это же время и независимо от К.И. Невоструева А.Ф Лихачев выдвинул свою концепцию существования бронзового века в регионе. В докладе «Бытовые памятники Великой Болгарии» для II Всероссийского археологического съезда в Санкт-Петербурге в 1871 году, основываясь на предметах из своей коллекции, он обосновал наличие в Волго-Камье памятников бронзового века (Лихачев, 1876, с. 11-14;). Определение времени существования памятника А.Ф. Лихачев предлагал решать по совокупности выявленных на нем предметов (Шмидт, 1928, с. 149).

Рис. 2. Иллюстрация из статьи К.И. Невоструева «Ананьинский могильник», табл. I.

Рис. 3. Иллюстрация из статьи К.И. Невоструева «Ананьинский могильник», табл. II.

Реферат доклада в части, касающейся бронзового века, во многом остался неопубликованным (Назипова, Измайлова, 2006, с. 61-62), однако его развернутое изложение дано в статье, написанной к VII археологическому съезду в Ярославле (Лихачев, 1891).

Бронзовый век А.Ф. Лихачев выделял как особый период на основании находок серий бронзовых предметов, в основном орудий труда и оружия, которые являлись маркерами эпохи бронзы (Лихачев, 1891, с. 130). Ана-ньинский могильник он датировал временем перехода от бронзового века к железному (Лихачев, 1891, с. 149).

Развивая свою гипотезу о наличии бронзового века в Волго-Камье, А.Ф. Лихачев сделал предположение о том, что переход к эпохе бронзы произошел без миграций нового населения, а формирование этносов бронзового века произошло на основе более раннего населения каменного века (рис. 4) (Лихачев, 1884, с. 12; 1886, с. 153). Спустя немногим более 10 лет, подобную точку зрения высказал барон Дж. де Бай, который рассмотрел основные точки зрения на хронологию Ананьинского могильника и предположил, что цивилизация эпохи железа была наследницей бронзового века и ее развитие в регионе происходило без участия новых этносов (Baye, 1897, p. 10).

С появлением новых данных и общим развитием археологии как науки во второй половине 70-х годов XIX в. стали формулироваться новые теоретические и методологические подходы к археологическому материалу. Одним из таких подходов являлся принцип культурного национализма, выразителем которого был финский исследователь И. Р. Аспелин (Салми-

нен, 2011, с. 130). Первоочередной задачей археологии он считал поиск национальных особенностей в археологическом материале (Aspelin, 1877в, с. 138, 139, 142). Так появилась гипотеза единой культуры бронзового века Европейской России и Западной Сибири. И.Р. Аспелин опирался при ее формулировании на идеи П.С. Пал-ласа, который считал памятники Минусинской котловины древнефински-ми (Aspelin, 1877а, с. 17; Салминен, 2011). Для обозначения этой культуры он ввел специальное понятие Алтайско-Уральского бронзового века (Аспелин, 1884, с. 7). В результате исхода из Саяно-Алтая, представители урало-алтайской культуры мигрировали сначала на Каму, а затем далее на запад. Подтверждением его гипотезы были, как он считал, предметы из Ананьинского могильника, сохранившие сибирские традиции. Сам некрополь, опираясь на скифские аналогии, И. Р. Аспелин датировал III в. до н. э. Так как железных предметов здесь было найдено немного и они имели формы, «типичные для бронзового века», он отнес некрополь к переходному времени от бронзового века к железному (Aspelin, 1877б, p. 102).

В поддержку мнения И.Р. Аспелина о датировке Ананьинского могильника переходной эпохой от бронзового к железному векам выступили председатель ОАИЭ П.Д. Шестаков (Шеста-ков, 1879, с. 131), М.В. Малахов (Малахов, 1882, с. 218) и И.Н. Смирнов (Смирнов, 1894, с. 257), а впоследствии и П.А. Пономарев (Пономарев, 1914, с. 2).

Переход от изучения единичных находок и единственного могильника к массовому материалу бронзового и раннего железного веков произошел в

Рис. 4. Иллюстрация из статьи А.Ф. Лихачева «Скифские элементы в чудских древностях Казанской губернии», табл. III. На позиции 5 представлен псалий раннего железного века из окрестностей Билярска.

80-х годах XIX в. Начало его связано с уже упоминавшимся докладом 16 мая 1881 г. П.А. Пономарева, который предложил обширную программу изучения первобытных древностей Волго-Камья. В своем докладе исследователь обосновал разновременность средневековых булгаро-татарских и чудских городищ. Он отмечал, что, несмотря на факты размещения городищ обоих типов рядом друг с другом, нет никаких следов воздействия булгар на материальную культуру чудских городищ, что связано с разновременностью данных памятников (Пономарев, 1884, с. 325). По оценкам исследователей, доклад П.А. Пономарева является первой попыткой выделения разновременных культурных комплексов на одной территории в лесной и лесостепной зонах России (Шмидт, 1928, с. 173).

Развитием исследовательской программы П.А. Пономарева стала работа А.А. Спицына, в которой он сформулировал три основные проблемы бронзового века Волго-Камья: 1) в каких хронологических рамках находится бронзовый век Волго-Камья?; 2) в каком отношении он находится к среднеазиатской и западноевропейской культурам?; 3) существовало ли здесь самостоятельное изготовление бронзы? (Спицын, 1889, c. 5). Большим ограничением для решения этих задач была неизученность и немногочисленность памятников эпохи бронзы, причем последнее исследователь связывал со слабым распространением бронзового века в Прикамье (Спицын, 1889, c. 5). К бронзовому веку на основании находок литейных форм для выплавки бронзовых орудий А.А. Спицын относил и «косте-

носные» городища (Спицын, 1881, с. 17-31; 1889, с. 11).

К мнению А.А. Спицына склонялся и Н.А. Толмачев, который, отталкиваясь от программы П. А. Пономарева, провел исследование городищ правобережья р. Камы в пределах Казанской губернии и на основании сходства с городищами Пермской губерний отнес их к концу бронзового века (Толмачев, 1896, с. 62, 94, 99).

В дальнейшем, за немногими исключениями, вопрос наличия в Волго-Камье бронзового века не подвергался сомнению. Таким исключением была статья Ф.А. Теплоухова, который продолжил исследования своего отца, известного коллекционера древностей А.Е. Теплоухова (Теплоухов, 1892; Овчинникова, 1999). В своей работе 1892 г. он сформулировал основные признаки определения предметов эпохи бронзы: это материал, из которого изготовлен предмет, и тождество с уже атрибутированными предметами бронзового века из других территорий (Теплоухов, 1892, с. 52). Исходя из сопоставления количества находок в Приуралье и Зауралье, исследователь приходит к выводу о том, что местное население не изготавливало бронзовые орудия самостоятельно, а привозило их из Сибири, и, как следствие, отдельного периода бронзового века в Приуралье не было, или он продолжался весьма ограниченное время (Теплоухов, 1892, с. 62, 63).

В 90-е годы XIX в. были выявлены новые могильники, которые позволили уточнить хронологию бронзового века Волго-Камья. Так, бронзовые орудия из Каракулинского могильника И.Н. Смирнов отнес к эпохе Геродота, а сами изделия определил как импорты из Южной Сибири (Смирнов, 1895, с. 270-272).

В начале XX в. появляются работы, посвященные относительной хронологии культур эпохи бронзы и раннего железа. В 1901 г. А.А. Спицын высказал предположение о том, что ананьинская культура древнее пьяно-борской, последняя, в свою очередь, является непосредственным продолжением ананьинской (Спицын, 1901, с. 7). В 1902 г., не углубляясь в подробности, он датировал Ананьинский могильник I-III вв. н.э. (Спицын, 1902, с. 21); впоследствии исследователь отмечал, что эта датировка основана на печальном недоразумении (Спицын, 1928, с. 335).

Статья А.А. Штукенберга (1901) была первой сводной публикацией предметов материальной культуры по бронзовому веку Волго-Камья, охватившей большую часть выявленных к тому времени артефактов. Она позволила дать общую характеристику бронзового века региона и на многие годы стала основным источником информации для исследователей по материальной культуре Волго-Камья. В этой работе А.А. Штукенберг подверг критике концепцию единого урало-алтайского бронзового века. Он отделял сибирские и центральноевропей-ские древности от камско-волжских, отмечая, что «восточная полоса Европейской России была более или менее обособленной областью развития культуры медного века» (Штукенберг, 1901, с. 3, 4; Худяков, 1917, с. 7). Несколько ранее подобные мысли высказал датский исследователь С. Мюллер, но А.А. Штукенберг пришел к этой гипотезе самостоятельно (Салминен, 2011, с. 135).

В 1891 г. П.И. Кротов на основании изучения мест находок каменных изделий Яранского уезда пришел к выводу, что они относятся не к камен-

ному веку, а принадлежат обитателям финских городищ, среди предметов материальной культуры которых были бронзовые и железные предметы (Кротов, 1892, с. 389-391). Это наблюдение использовал А.А. Штукенберг, который констатировал возможность существования орудий из бронзы и камня в более поздние эпохи (Штукенберг, 1901, с. 2). Данное утверждение подготовило почву для выделения древностей типа Ананьинского могильника из бронзового века в железный, несмотря на наличие на этих памятниках бронзовых предметов.

Однако большая часть исследователей продолжала придерживаться старых представлений: в рамках бронзового века рассматривал в своих поздних работах П. А. Пономарев ана-ньинскую, костеносную и пьянобор-скую культуры (1914), А.М. Тальгрен (1916) и М.Г. Худяков (1923) относили к нему ананьинскую и костеносную культуры.

На этом фоне выделяются работы В.А. Городцова. В 1910 г. выходит его учебник «Бытовая археология», который был построен по принципу группировки древностей по культурным очагам и культурным влияниям (лучам) этих очагов.

Волго-Камье эпохи бронзы В.А. Го -родцов относил к зоне, развивающейся под большим влиянием археологических культур Сибири, считая эту территорию зоной «сибирского культурного течения» (Городцов, 1910, с. 274). В этой книге исследователь уже однозначно относит древности типа Ана-ньинского могильника к ранней поре «железных орудий» (Городцов, 1910, с. 363). Позднее, на основании знакомства со статьей А.М. Тальгрена о бронзовых наконечниках копий с отверстиями на крыльях пера (Tallgren, 1913,

s. 115-123), он датирует его VIII-V вв. до н.э. (Городцов, 1915, с. 150).

Памятники раннего железного века Волго-Камья В.А. Городцов подразделял на три этапа. К самому раннему он относил Котловское поселение и могильник (рис. 6, 7), где не были встречены изделия из железа, но типы украшений были характерны для раннего железного века1 (Городцов, 1910, с. 365, 366). К более позднему этапу были отнесены Ананьинский могильник и городище Грохань (рис. 2, 3, 5, 8) где встречались как бронзовые, так и железные вещи. И самыми поздними памятниками в этой периодизации были костеносные городища, они датировались по керамике, морфология которой напоминала морфологию посуды «средней поры железного века Европейской России» (Городцов, 1910, с. 368). Младший Волосовский могильник впоследствии также был отнесен к среднему этапу раннего железного века Волго-Камья (Городцов, 1914, с. 50, 51).

К сожалению, отсутствие специальной подготовки, случайный характер тематики исследований, отсутствие государственного финансирования и, как следствие, единой программы изучения древностей, привели к утрате российскими учеными ведущих позиций в области исследования бронзового века Волго-Камья и переходу лидерства к финнам (Худяков, 1923, с. 72).

Крупнейший исследователь древностей бронзового - раннего желез-

1 Датировка Котловского могильника ранней стадией железного века была основана на ошибке. Здесь выявлены как погребения раннего железного века, так и средневековые с шумящими подвесками. И ранние, и средневековые захоронения были объединены в один могильник раннего железного века.

ного веков А.М. Тальгрен обратился к изучению Волго-Камья на основании знакомства с коллекциями И.Р. Аспе-лина (Карпелан, Уйно, 2009). Во время поездки по музеям Лондона и Парижа в 1908 г. он обратил внимание на отличия между бронзовым веком Прикамья и Сибири (Салминен, 2011, с. 134). Для более полного обоснования этой гипотезы потребовались новые данные, которые можно было получить лишь в России. А.М. Тальгрен осуществил семь поездок в Россию, последняя из которых состоялась в 1935 г.

Всего по древностям Волго-Камья А.М. Тальгрен подготовил три монографии: «Die Kupfer- und Bronzezeit in Nordwestrussland» (1911), «Collection Zaoussailov au Musee historique de Fin-lande a Helsingfors» (1916) и «L'epoque dite d'Ananino dans la Russie orientale» (1919) (рис. 5), которые подвели итог начального этапа исследований эпохи поздней бронзы и раннего железа Волго-Камья.

В этих работах впервые для древностей Волго-Камья был применен сравнительно-типологический и гео-графо-хронологический методы, на базе применения которых А.М. Таль-грен дает генезис форм ананьинской материальной культуры (Tallgren, 1911, S. 56, 70; 1916, p. 19, 21, 22; 1919, p. 86-167).

В монографиях 1911 и 1916 гг. он предложил новую обоснованную периодизацию и хронологию бронзового века средней и восточной России с выделением раннего, среднего и позднего периодов. Используя широкую систему аналогий с культурами юга России и Восточного Средиземноморья, Тальгрен датировал ранний период бронзового века 250 1500 гг.

до н.э. (Tallgren, 1916, p. 12). К раннему периоду бронзового века на основании предположения о близости формы и орнамента фатьяновской керамики с маклашеевской был отнесен и Маклашеевский II могильник (Tal-lgren, 1911), впоследствии эту дату активно поддерживал М.Г. Худяков (Кузьминых, 2004, с. 35). Датировка более поздних периодов, не имеющих таких привязок, как ранний, определялась предположительно. Так, средний период датировался 1500-1000 гг. до н. э. (Tallgren, 1916, p. 12, 13), а поздний (ананьинский) на основании аналогий с меларскими кельтами IV периода бронзового века Скандинавии по периодизации О. Монтелиуса - 1000-500 гг. до н.э. (Tallgren, 1916, p. 12-14).

В 1912 г. в личном письме А.М. Тальгрену А.А. Спицын подверг критике некоторые положения из книги «Die Kupfer- und Bronze-zeit in Nordwestrussland». Он считал ошибкой распространять бронзовый век на восточную Россию, так как полагал, что он имеет западное происхождение и ареал его простирается лишь до Днепра. Восточнее, как он считал, существовал медный век с подразделением на три периода: старший, средний и младший. В младшем медном веке исследователь выделял Алтае-Енисейский и Обско-Уральский особые районы, которые сближал с Урало-Алтайским бронзовым веком И. Р. Аспелина. Не признал А.А. Спицын и опору А.М. Тальгрена на майкопские и троянские аналогии при установлении времени существования фатьяновской культуры, считая, что истоки майкопских древностей находятся в Ассирии, Мидии или Лидии (Кузьминых, 2011, с. 7, 8, 12).

Рис. 5. Иллюстрация из монографии А.М. Тальгрена «L'epoque dite d'Ananino dans la Russie orientale» (1919), fig.78.

Бронзовый украшенія иаъ даухъ женсккхъ люгиійь Кглловскаги могильника (Раскопай Ф. Д. JleijieiMfia. лгчтаа 18$$ I.J,

Рис. 6. Иллюстрация из статьи Ф.Д. Нефедова «Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг.», табл. 12.

її

Бринаовцй КЮіжолі». целим и нластпикн иа> Китлиисиат логилькния, 4 в

ниъ МОГИ.'ІЬИМКИ на тРє'ікЬ", бліш> Пьяный Ві^ґЬ. f/'n™ojjMj Ф г(. Лефn)rm. 1HUH и МП! л.}.

Рис. 7. Иллюстрация из статьи Ф.Д. Нефедова «Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг.», табл. 10.

л

II ID її

Кйсгяніія, наж'ііння tr бронзоаня орудія изъ городина, йлкэъ д. Грохань <Panattw 'J,(■ Віфакгв, лттчхі 1Я9І t.j.

Рис. 8. Иллюстрация из статьи Ф.Д. Нефедова «Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг.», табл. 16.

Третья книга «Ананьинская эпоха в Восточной России» была посвящена характеристике ананьинских древностей в целом (1919). В этой работе были затронуты и вопросы хронологии. А.М. Тальгрен отказался от датировок, предложенных им в монографии 1916 г. (1000-500 г. до н.э.). На основании отсутствия в комплексах известных к тому времени могильников меларских кельтов, время бытования которых по современным ему оценкам не выходило за пределы 700 г. до н.э., а также скифских и оль-вийских аналогов ананьинским древностям, он предложил более позднюю дату - 600-200 г. до н.э. (Tallgren, 1919, p. 180, 182). В более поздней работе, используя те же аналогии, он немного удревняет культуру и относит ее начало к 700 г. до н.э. (Tallgren, 1923, S. 1-23).

Несколько позже монографии А.М. Тальгрена (1919 г.) выходит статья М.Г. Худякова (рис. 9), подготовленная в 1920 г., в которой он независимо от финского исследователя дал развернутую характеристику ана-ньинской культуры (Худяков, 1923 г.). По глубине охвата фактического материала и иллюстративным данным она уступает работе А.М. Тальгрена, однако дополняет ее в деталях. Самостоятельно вопросы хронологии и периодизации М.Г. Худяков не рассматривает, ограничиваясь обзором историографии по данному вопросу (Худяков, 1923, Шмидт, 1924, с. 305).

В сентябре 1920 г. В. А. Городцов во время посещения Казани ознакомился с археологическими коллекциями музея Казанского университета. Особое внимание он обратил на коллекции из окрестностей д. Маклашеевка и Полянки из раскопок П. А. Понома-

рева, Н.П. и А.Ф. Лихачевых. После осмотра этих материалов исследователь выделил два хронологических горизонта, связанных с этими древностями: ранний - с плоскодонными и поздний - с круглодонными сосудами. Погребения ранней хронологической группы2 с учетом присутствия в них бус «из белой костяной пасты» он датировал XIV-XII вв. до н.э. Позднюю хронологическую группу, соотнесенную в дальнейшем с маклашеевской культурой, на основании сходства с ананьинской керамикой, В.А. Город-цов датировал XI-IX вв. до н. э. (Худяков, 1920а, с. 117-118).

Завершают первый период изучения эпохи поздней бронзы и раннего железного века две рецензии на монографию «L'epoque dite d'Ananino dans la Russie orientale» (1919). Это статьи М.Г. Худякова (1922а) и А.В. Шмидта (1924).

М.Г. Худяков высоко оценивал книгу А.М. Тальгрена как первую работу, охватывающую ананьинскую культуру в целом (Худяков, 1922а, с. 205). Наряду с достоинствами монографии, он обращает внимание на некоторые недостатки. Так, он подвергает критике А.М. Тальгрена за то, что он отказался от дат, опубликованных в монографии 1916 г. Исследователь считал, что необходимо учитывать период существования культуры до начала ее контактов с югом. Для того чтобы это взаимодействие установилось, требовался, как он полагал, длительный период, и поэтому не надо отказываться от прежних датировок (1000-500 гг. до н.э.), к тому же поддержанных В.А. Городцовым. Архаический период ананьинской культуры до ее

2 Позднее отнесенные к срубной и лу-говской культурам.

взаимодействия с югом М.Г. Худяков относил к среднему бронзовому веку (Худяков, 1922а, с. 210).

Автор второй рецензии А.В. Шмидт (рис. 10), оценивая вклад А.М. Тальгрена в археологию Волго-Камья, отмечал, что до него не существовало аналитических исследований по данному вопросу, так как все работы были описательными (Шмидт, 1924. с. 300). Вслед за А.М. Тальгре-ном он относил ананьинскую культуру к переходной эпохе от бронзы к железу, синхронными ей он считал культуры скифов и кельтов периода латена (Шмидт, 1924. с. 303).

2. Проблема этнической принадлежности и археологических культУР

Начальный период изучения эпохи поздней бронзы и раннего железа характеризуется прямым отождествлением понятий археологическая культура и этнос, соответственно, и в трудах археологов эти термины встречаются как синонимы (Худяков, 1933, с. 93-94). Проблема этнической принадлежности решалась в этот промежуток времени двумя способами -археологически и антропологически (Шмидт, 1928, с. 164).

Под влиянием народных преданий о дославянском населении средней полосы и севера России древние памятники Волго-Камья археологами с самого начала были отнесены к «чуди». Первые этнические определения населения эпохи бронзы и раннего железа были выполнены Н.П. Рычковым в 1770 г., который отнес исследованные им памятники раннего железного века к чудским городищам (Рычков, 1770, с. 140-141, 148-151). И И. Лепехин в своих «Записках» отмечал, что «чудь» - это старинное название всех неиз-

вестных народов, к чуди относили пермяков, финнов и венгров, то есть народы финно-угорского происхождения (Лепехин, 1814, с. 194-195). Таким образом, уже с самого начала исследования досредневековых памятников Волго-Камья эти древности связывали с финно-угорскими народами.

В середине XIX в. вновь возник интерес к древностям. Одной из первых работ, посвященных Волго-Камью, была статья коллекционера С. Ешевского «Заметка о пермских древностях». Он отмечал сходство материальной культуры досредневеко-вых городищ Пермского Прикамья и Казанской губернии, считая, что они «совершенно сходны» между собой (Ешевский, 1859, с. 135).

После значительного перерыва вопросы этнического и культурного происхождения стали вновь подниматься лишь после исследования Ананьин-ского могильника в 1858 г. В дальнейшем в течение многих лет обсуждение этноса древнего населения велось исключительно вокруг него. П. В. Алабин, отмечая сходство Ананьинского могильника со скифскими памятниками, отнес его не к скифам, а, следуя в русле концепции основателя славистики Ю.И. Венелина (Венелин, 2011), к единому народу, занимающему территорию России от Урала до Карпат, который в разное время имел разные названия: «скифы, славяне, гунны, болгары» (Алабин, 1860, с. 116, 118).

Черепа Ананьинского могильника из раскопок П.В. Алабина были отправлены в Этнографический музей Русского Географического общества, где осматривались антропологами, определившими их как финские (Eichwald von, 1860, с. 458, 459; Чу-гунов, 1904б, с. 17; Городцов, 1910,

Рис. 9.

М.Г. Худяков. Фотография.

Рис. 10.

А.В. Шмидт. Фотография.

с. 369; Пономарев, 1914, с. 1). Академик К.Э. Бэр, который также изучал черепа Ананьинского могильника в 1859 г., высказал предположение, что они связаны с восточно-финскими народностями (Бэр, 1865, с. 98).

Э. Эйхвальд, развивая эту тему, отмечал, что ананьинские черепа долихоцефальны, тем самым сходны с финскими и напоминают чудские (Eichwald von, 1860, S. 376-487). Аналогии погребальному обряду Ана-ньинского могильника он находил в чудских курганах Алтая, в скифских курганах юга России и на основании этого относил рассматриваемый могильник к скифам, а самих скифов отождествлял с «угорской или югорской чудью» (Eichwald von, 1860, S. 458, 459). В силу этих причин Э. Эйхваль-да можно считать основателем скифо-чудской гипотезы этнической принадлежности населения Волго-Камья в эпоху бронзы и раннего железа.

Критику определений Э. Эйхваль-да предпринял М.В. Малахов, который писал, что найденные в Ананьинском могильнике черепа не были подробно исследованы (Малахов, 1882, c. 215). Он отмечает, что чудские черепа, в

отличие от ананьинских, отличаются брахицефальностью и не могут использоваться для подтверждения финской принадлежности последних (Малахов, 1882, с. 215). Таким образом, вопрос о краниологии ананьинских черепов еще оставался открытым.

Первый научный обзор материальной культуры Ананьинского могильника предпринял К.И. Невоструев, который разделил все предметы из раскопок П.В. Алабина на шесть категорий. Таким образом, он создал модель материальной культуры, на основании которой последующие поколения археологов выделяли древности Ананьинского могильника в отдельную культурную группу (Невоструев, 1871а, с. 612-626). Наибольшую близость к древностям Ана-ньинского могильника, с точки зрения К.И. Невоструева, проявляла скифская культура, к которой исследователь относил и население Ананьинского могильника (Невоструев, 1871а, с. 632).

Большое значение для выделения археологических культур на территории Волго-Камья и обоснования их этноса имели труды М.А. Кастрена и И.Р. Аспелина. Филолог, осново-

положник сравнительной уралисти-ки М.А. Кастрен обосновал гипотезу родства уральских и алтайских языков и разместил прародину финнов на Алтае (Кастрен, 1999, с. 52, 53). На основании работ М.А. Кастрена и изучения коллекций музеев Западной Европы и России И.Р. Аспелин пришел к выводу о необходимости разделения бронзового века Европы на два обособленных культурных региона: западноевропейский и урало-алтайский (Салминен, 2011, с. 130). Частью территории урало-алтайской культуры было Волго-Камье, так как после посещения в 1872 г. Ананьинского могильника и изучения коллекций, полученных в результате исследований на нем, И.Р. Аспелин пришел к выводу о его принадлежности к финно-угорским памятникам (Aspelin, 1877б). Культура Ананьинского могильника занимала, по мнению исследователя, промежуточное положение между Сибирью и Европой (Салминен, 2011, с. 131). Однако само понятие урало-алтайской культуры было еще очень далеко от археологической культуры в современном понимании, оно отождествлялось с понятием урало-алтайского бронзового века и отражало, по мысли разработчика, общие древности финно-угорских народов.

С 80-х годов XIX в., следуя традиции предшествующего столетия, первобытные городища относили к чудским древностям или чудской культуре (Пономарев, 1884, с. 325; Лихачев, 1886, с. 135-136). Под понятием чудских древностей подразумевался разнообразный археологический материал, соотносимый с древним собирательным названием финских племен (Смирнов, 1903, с. 933-938). Раннюю эпоху чудской культуры свя-

зывали с бронзовым веком. Однако сама дискуссия о выделении археологических культур на начальном этапе велась в основном вокруг культур, в настоящее время относящихся к раннему железному веку, обращения к более раннему периоду были редки.

Единство материальной культуры «чудских» городищ Нижнего Прикамья и Ананьинского могильника обосновал П.А. Пономарев, который пришел к выводу об идентичности керамики и металлических изделий этих поселений с металлическими изделиями и керамикой, происходящей из «Могильника», отмечая их сходство по «выделке и орнаментам» (Пономарев, 1884, с. 325). Близкими к рассматриваемым городищам он считал также среднекамские «костища». причем для уточнения этого вопроса предлагал сосредоточить усилия на их изучении (Пономарев, 1884, с. 325).

Поддержал эту точку зрения и А.А. Штукенберг, который считал, что материальная культура обитателей нижнекамских городищ близка к культуре Ройского городища и пермских «костищ» (Штукенберг, 1884, с. 333, 334).

В конце 80-х годов XIX в. А.А. Спи-цын разрешил эту проблему и произвел размежевание «костеносных» городищ и «костищ», предположив более позднюю дату существования последних, о чем свидетельствовали находки стеклянных бус, железных изделий и различных бронзовых «идолов», отлична была и форма костяных наконечников стрел (Спицын, 1889, с. 16).

Таким образом, П.А. Пономарев первым объединил культуру городищ, которые А.А. Спицын назовет позднее «костеносными», с древностями Ана-ньинского могильника, однако в даль-

нейшем он рассматривал их отдельно, видимо, отказавшись от первоначальной точки зрения.

В противовес мнению П.А. Пономарева, А.Ф. Лихачев противопоставлял первобытные городища и Ананьинский могильник, считая, что все известные поселения, хронологически соответствующие Ананьин-скому могильнику в культурном отношении, ниже него по культурному развитию (Лихачев, 1884, с. 27). Так было заложено противопоставление «Могильника» и поселений, которое в дальнейшем выразилось в существовании отдельных ананьинской и «ко-стеносной» культур.

А.Ф. Лихачев обратил внимание на некоторые параллели в материалах Ананьинского могильника и убранстве финских народов. Исследователь предположил, что древнее население региона было «прото-предками» современных финских народов (Лихачев, 1884, с. 26). Скифские элементы в финно-угорской культуре он относил к заимствованиям, обусловленным торговыми и иными взаимоотношениями (Лихачев, 1884, с. 31). Сходство предметов из бронзы Вятской, Казанской и Пермской губернии указывало, как он полагал, на тесное родство народов, обитающих на их территории (Лихачев, 1884, с. 13; 1891а, с. 137). Для уточнения названия этноса, жившего в Волго-Камье в бронзовом веке, он привлекает данные Геродота и, основываясь на результатах исследований П И. Шафарика (1847, с. 44-47), относит их к фиссагетам или даже к «отколовшимся скифам» (Лихачев, 1884, с. 13, 29).

А.Ф. Лихачев, рассматривая предания о чуди, отмечал, что этот термин в народном сознании ассоциируется с

понятием «доисторический» и в силу этого не должен отождествляться с какой-либо конкретной народностью (Лихачев, 1891). После этой статьи большая часть исследователей Волго-Камья перестала использовать термин «чудь» и «чудская культура» (Шмидт, 1928, с. 182).

Развивая гипотезу А.Ф. Лихачева, И.Н. Смирнов стал связывать население бронзового века Волго-Камья с фиссагетами, а привлекая данные Авесты, отождествил эту территорию с Тураном и, соответственно, этнос местного населения соотнес с тюрками (Смирнов, 1895, с. 270-272). Волго-Камье исследователь включал в состав «восточнорусской культуры» бронзовой эпохи, занимающей территории от Казани и Саратова до Алтая, происхождение ее он связывал с южносибирскими и среднеазиатскими древностями (Смирнов, 1895, с. 272).

Вторую попытку интерпретации ананьинской антропологии предпринял один из корифеев дореволюционной российской антропологической школы и первый казанский антрополог Н.М. Малиев. Он провел исследования Ананьинской дюны на предмет поиска новых антропологических коллекций в 1880 г. и вскрыл один непотревоженный скелет, который оказался полностью истлевшим. Таким образом, цель работ «вопрос о национальности могильника» оказался не разрешен ввиду отсутствия полноценного краниологического материала (Малиев, 1880, с. 17-25; Чугунов, 1904б, с. 2).

К интересным выводам на совершенно новом материале пришел В.М. Флоринский (рис. 11), анализируя материалы из раскопок П.А. Пономарева. Он отметил наличие в кол -

Рис. 11. В.М. Флоринский. Фотография.

лекции Ананьинского могильника нескольких черепов с искусственной деформацией. По мнению антрополога, они были длинноголовыми, имели плоский, сильно сдвинутый назад, сплющенный лоб и относились к так называемым «безлобым черепам». Кроме того, он высказал предположение о родственности населения, оставившего Ананьинский могильник и курганы Западной Сибири (Флоринский, 1888, с. 32-34).

В 1892 г. опубликовал результаты своих исследований Ананьинского могильника П.А. Пономарев. В аналитической части работы он предпринял исследование истории изучения «Могильника» и поддержал гипотезу И.Р. Аспелина о существовании урало-алтайской культуры (Пономарев, 1892. с. 412, 438). Вновь к проблематике раннего железного века П.А. Пономарев обратился к концу жизни. Под влиянием все той же «финно-угорской» теории И.Р. Аспелина он разрабатывает проблему миграции урало-алтайской культуры с Алтая в Волго-Камье (Пономарев, 1915, с. 2;

Худяков, 1933, с. 133). Единственным памятником «приалтайской» культуры, оставленным во время движения финнов Алтая на пути в Европу, являлся, по мнению П.А. Пономарева, Ананьинский могильник (Пономарев, 1914, с. 2). Близкие по материальной культуре Ананьинскому могильники Зуевский, Котловский и Релка, видимо, не были известны исследователю (Худяков, 1933, с. 126).

Группу памятников, отнесенных к пьяноборской культуре (племенная группа могильника Атамановы кости, по Пономареву), он считал родственными ананьинскому населению, но не тождественными ему хронологически, а костеносные городища относил ко времени, синхронному с Ананьин-ским могильником, но не признавал единства их культуры (Пономарев, 1914, с. 2).

По аналогиям костяных изделий исследователь включил в круг памятников «костеносных» городищ территории от Иртыша до Ладоги. По его мысли, они отражали движение носителей этой культуры с востока на запад. Памятники, расположенные по этому пути, совпадали с территорией урало-алтайской культуры И.Р. Аспе-лина.

В 1915 г. исследователь очертил территорию данной культуры непосредственно в Волго-Камье; она занимала пространства от Уфы до Казани (Пономарев, 1915, с. 9). Носителей культуры костеносных городищ П.А. Пономарев также считал древними финнами (Пономарев, 1914, с. 3, 4).

К погребальным памятникам ко -стеносной культуры П.А. Пономарев относил Маклашеевский II, Полянский и Морквашинский могильники, в которых находил элементы матери-

альной культуры, аналогичные горо-дищенским (Пономарев, 1914, с. 4, 12; 1915, с. 2). Этот момент интересен тем, что в конце XX в. исследованный им Маклашеевский II могильник был отнесен к более ранней маклашеев-ской культуре, а Морквашинский и ко-стеносные городища Гремячий Ключ, Сорочьи Горы, «Кирюшкин городок», на основании которых П.А. Пономарев строил свои выводы, - к пост-маклашеевской. На изученных им городищах встречается как керамика маклашеевского облика, так и близкая к ней ранняя постмаклашеевская. Материалы Ананьинского могильника ближе к ананьинской культуре шнуровой керамики Среднего Прикамья, поэтому исследователь и не нашел параллелей между ним и костеносными городищами Нижнего Прикамья.

В работе 1915 г. П.А. Пономарев уже не употребляет термин «косте-носная», используя широкий описательный ряд для характеристики данной археологической культуры. К ней относятся «все городища с сосудами, имеющими шаровидное дно, орудия и оружие преимущественно из кости, а также бронзовые кельты и стрелы, небольшой процент железных ножей и мечей ...» (Пономарев, 1915, с. 2).

Смена культур в регионе, по мнению П.А. Пономарева, осуществлялась миграциями различных финских народов из Западной Сибири и Алтая. Всего исследователь выделял три таких народа, связанных с ананьинской, костеносной и пьяноборской культурами (Пономарев, 1914; Пономарев, 1915, с. 2; Худяков 1920, с. 249).

Финно-угорскую принадлежность Ананьинского могильника отстаивал и Дж. де Бай, отмечая его несомненную связь с алтае-уральскими древностями (Baye, 1897, p. 10).

В 1893-94 гг. Ф.Д. Нефедов выявил новые могильники первобытной эпохи Волго-Камья - Котловский, Релку и Пустобаевский. По погребальному обряду и инвентарю он связал Кот-ловский могильник с Ананьинским, хронологическая и культурная позиция остальных некрополей не была определена (Нефедов, 1899, с. 45-46).

В начале XX в. развитие формально-типологического метода привело к оформлению понятия об археологической культуре как совокупности предметов материальной культуры, сосредоточенной на одной территории в определенный хронологический период. Такое представление о культуре сложилось в германской и австрийской археологии и было заимствовано российскими исследователями (Худяков, 1933, с. 92).

В археологию Волго-Камья этот термин в современном его значении ввел А.А. Спицын, применив его для обозначения первобытных древностей, таких, как «культура Ана-ньинского могильника» и «культура Пьяноборского могильника», причем пьяноборскую культуру он считал продолжением ананьинской в позднейшее время (Спицын, 1901, с. 3, 7).

Культура Ананьинского могильника включала у А. А. Спицына как могильники ананьинского типа, так и «костеносные» городища. Термины «костеносные» городища и «культура костеносных городищ» исследователь ввел в 1889 г., отмечая, что к ним относятся древние городища в низовьях Камы и Вятки, культурные слои ко -торых столь насыщены костями, что иногда разрабатываются промышленным способом (Спицын, 1889, с. 11, 12). Кроме находок костей диких и домашних животных, здесь находили многочисленные изделия из кости и

незначительное количество каменных и металлических предметов, причем предметы из кости зачастую дублировали формы металлических и каменных изделий, таковы, например, молоты из рога (Спицын, 1889, с. 12). А. А. Спицын обращает внимание на высокую художественность изделий из кости и особый звериный стиль; кроме того он производит описание керамического комплекса «костеносных» городищ (Спицын, 1889, с. 14). Развернутую характеристику «костеносных» городищ Прикамья исследователь дал в первом выпуске «Материалов по археологии восточных губерний России» (Спицын, 1893, с. 47-64).

Сравнивая материалы Ананьинско-го могильника и «костеносных» городищ, он приходит к выводу о наличии на нем и городищах одинаковых изделий из бронзы, камня, глины и железа, сходство проявляется и в зверином стиле. Кроме того, керамика Анань-инского могильника, считал исследователь, сходна с керамикой самого близкого к некрополю «костеносного» Тихогорского I городища (Спицын, 1889, с. 10, 11; 1893, с. 36-40). Все эти факты позволили А.А. Спицыну прийти к «неожиданному» для него самого выводу о том, что могильник и «костеносные» городища близки друг к другу или даже однокультурны (Спицын, 1928, с. 331).

Сам исследователь признавал, что его аргументация не вполне убедительна, так как Ананьинский могильник остается единственным в своем роде, а в его материалах отсутствуют костяные наконечники стрел, характерные для городищ. В качестве версии, объясняющей это несоответствие, он предложил считать Ананьинский могильник местом погребения самых

знатных людей, населяющих «косте-носные» городища (Спицын, 1889, с. 11).

Точка зрения А.А. Спицына о единстве культуры Ананьинского могильника и «костеносных» городищ была поддержана И.Н. Смирновым (1894, с. 258) и Д.Н. Анучиным (1895), а впоследствии А.М. Тальгреном (1919) и А.В. Шмидтом (1924, с. 303).

Основываясь на анализе материалов экспедиции Ф.Д. Нефедова, заместитель председателя Московского археологического общества Д.Н. Ану-чин показал, что, кроме собственно Ананьинского, в Прикамье существуют и другие могильники ананьинско-го типа, такие как Котловский и Релка (рис. 6, 7). В то же время костяные предметы из этих могильников позволили исследователю преодолеть сомнения А.А. Спицына об однокуль-турности Ананьинского могильника и «костеносных» городищ (Анучин, 1895, с. 7).

Первые основательные публикации по антропологии эпохи финальной бронзы и раннего железа, написанные современным научным языком, были подготовлены учеником Н.М. Малие-ва С.М. Чугуновым (рис. 12) (1904а, 1904б). В первой статье исследователь публикует измерения черепов из Маклашеевского могильника и приводит некоторые выводы общего порядка. Так, судя по этим данным, черепа из Маклашеевского могильника были долихоцефальными и не имели монгольских и тюркских признаков, костная система по своему складу была близка к хантыйским скелетам (Чугу-нов, 1904а, с. 10). Люди, погребенные в Маклашеевском могильнике, были невысокими, имели правильные черты лица, узкие скулы и горбатый нос (Худяков, 1923, с. 85).

Вторая статья давала характеристику черепов Ананьинского могильника из раскопок П.А. Пономарева 1881 г. С.М. Чугунов и здесь дает информацию по замерам черепов из некрополя и приходит к выводу об ошибочности представлений В.М. Флоринского о наличии их искусственной деформации (Чугунов, 1904а, с. 9, 10). Он отмечает своеобразие антропологического типа черепов из Ананьинского могильника: это низколицые монголоиды с некоторой примесью европеоидных черт (Чугунов, 1904б, с. 11).

Интерес к древностям Волго-Камья после небольшого перерыва усиливается в конце первого десятилетия XX в. Одним из специалистов, обратившихся к этой проблематике, был В.А. Городцов. В своей работе 1910 г. он затрагивает, в частности, и вопросы этнической принадлежности памятников раннего железного века Волжско-Камской области. В.А. Городцов провел анализ античных источников и пришел к выводу, что здесь обитали родственные друг другу фиссагеты и иирки. Основанием этому послужил погребальный обряд, описанный в источниках и схожий с ананьинским, а также разработки историков XIX - начала XX вв. по исторической географии (Городцов, 1910, с. 10, 370).

В 1909 г. государственным Историческим Музеем Финляндии в Гельсингфорсе по инициативе А.М. Таль-грена была приобретена коллекция В.И. Заусайлова, по признанию большинства ученых, одна из самых крупных в России. Она насчитывала 10935 предметов (Tallgren, 1916, p. 2, 3). На основании этой коллекции и материалов других российских музеев в 1911 г. была подготовлена докторская диссертация «Die Kupfer- und Bronzezeit in Nordwestrussland. Die altere

Рис. 12. С.М. Чугунов. Фотография.

Metallzeit in Ostrussland», в которой исследователь выделил две территориальные группы бронзового века -уральскую и алтайскую, разделив тем самым единую культуру бронзового века И.Р. Аспелина (Tallgren, 1911). Сходство материальной культуры Урала и Алтая А.М. Тальгрен объяснял общими скифскими корнями и на основании этого выделил их в урало-алтайскую общность (Tallgren, 1911. s. 1-24, 94, 95). Идея общего происхождения ананьинской и скифской культур возникла в работе А.М. Тальгрена не случайно, так как в начале второго десятилетия XX в. происходит реанимация скифо-чудской гипотезы (Худяков, 1923, с. 88). Об этом писали Е.Х. Минс (Minns, 1913, p. 257) и О.Х. Аппельгрен-Кивало (1911; Appelgren-Kivalo, 1912), однако по сути своей она существенно изменилась: в основе ее лежат контакты и взаимовлияния археологических культур Волго-Камья со скифами, а не единство этнического происхождения народов.

Более подробно проблемы так называемой «скифо-ананьинской»

культуры А.М. Тальгрен обещал рассмотреть во втором томе своего исследования (Tallgren, 1911, S. 1-24). Это обещание он выполнил лишь в 1919 г., выпустив монографию «L'epoque dite d'Ananino dans la Russie orientale», в которой почти с исчерпывающей полнотой обосновал существование ананьинской культуры, осветив историю ее изучения, вещевой комплекс, топографию поселений и могильников, территорию, а также культурные и торговые связи. Уже в названии монографии очевиден отказ А.М. Тальг-рена от предложенного им первоначально термина скифо-ананьинская культура. В работе исследователь проводит сравнительно-типологическое исследование материальной культуры скифской и ананьинской культур и, несмотря на значительное сходство инвентаря, приходит к выводу, что ананьинская культура совершенно самостоятельна, так как целые категории вещей скифской культуры в ней отсутствуют. Та же картина наблюдается и в собственно скифской культуре, в которой число ананьинских предметов невелико (Tallgren, 1919, p. 103).

Вслед за А.А. Спицыным А.М. Тальгрен объединяет ананьинскую и костеносную культуру и в подтверждение этой концепции приводит значительное количество предметов, общих с предметами из могильников и городищ (Tallgren, 1919, p. 58-78). Он относит к ананьинской культуре и «костища», хотя их поздняя хронологическая позиция была уже доказана А.А. Спицыным.

Происхождение ананьинской культуры А.М. Тальгрен связывает с местным неолитом, однако на основании аналогий оружия и украшений приходит к выводу о наличии общих корней

местной культуры с кобанской культурой Северного Кавказа (Tallgren, 1919, p. 164-167). Кроме того, несмотря на сходство отдельных категорий вещевого комплекса и орнамента, исследователь подчеркивает различие между ананьинской культурой и сибирскими древностями (Tallgren, 1919, p. 79-87, 170).

Подробно рассмотрев версии прекращения существования ананьинской культуры, такие, как о перемещении ее на север, где она трансформировалась в финскую культуру, или внезапном исчезновении, А.М. Тальгрен отвергает эти гипотезы и вслед за А. А. Спицыным приходит к выводу о ее постепенном перерождении в пья-ноборскую под влиянием римской цивилизации (Tallgren, 1919, p. 182-184). На основании изучения ананьинского звериного стиля А.М. Тальгрен присоединяется к гипотезе, отождествляющей ананьинскую культуру с бу-динами и фиссагетами (Tallgren, 1919, p. 168-181).

В 1917 г. с одной из своих первых работ выступил М.Г. Худяков. Развивая взгляды А.М. Тальгрена о существовании отдельных уральской и алтайской культур, он произвел разделение уральской бронзовой культуры на несколько районов (Худяков, 1917, с. 7). М.Г. Худяков выделяет северную чудскую культуру в верхнем и среднем течении Камы и Чепцы и нижнекамскую культуру в нижнем течении Камы, Вятки, а также на Волге и ее притоках от Свияжска до Самарской губернии (Худяков, 1917, с. 7, 8). При характеристике нижнекамской культуры он ее отождествил с культурой «костеносных» городищ и могильников (Ананьинский, Котловский, Маклашеевский, Морквашинский,

Релка), к которым, кроме собственно могильников ананьинского типа, отнес также пьяноборские и азелинские (Худяков, 1917, с. 8-9).

В подготовленной в 1920 г. статье М. Г. Худяков, отказавшись от предло-женногоранеетермина « нижнекамская культура», независимо от А.М. Таль-грена произвел описание ананьинской культуры «в полном объеме», произведя, по сути, обоснование и выделение данной культуры (1923). Наряду с подробной историей вопроса он дал описание антропологии, материальной культуры, культурных и торговых отношений, погребального обряда и поселений ананьинской культуры. На основании известных изображений и погребального инвентаря М.Г. Худяков произвел реконструкцию мужской и женской одежды, религиозных представлений (Худяков, 1923, с. 97100, 114). Не изменилось отношение исследователя к проблеме «костенос-ных» городищ, которые рассматривались в рамках ананьинской культуры, но были отнесены исследователем к несколько более поздней эпохе (Худяков, 1923, с. 121-122). Пьяноборские и азелинские древности не включаются в состав ананьинской культуры, более того, М.Г. Худяков отмечает, что ананьинская культура исчезла, «не оставив потомства», а ее следы проявляются в позднейших древностях, прослеживаясь в виде пермского звериного стиля и чудской культуры Пермской губернии (Худяков, 1923, с. 118, 124, 126). Определение этноса ананьинского населения, считал исследователь, напрямую связано со звериным стилем; прослеживая развитие этого стиля в постананьинское время, он ретроспективно соотносит ананьинскую культуру с приураль-

скими уграми и финнами (Худяков, 1923, с. 120).

К боле ранней эпохе обратился в 1920 г. В. А. Городцов. Во время своей поездки в Казань он высказался в пользу существования маклашеевской культуры как ранней стадии ананьинской (Худяков, 1920а, с.118).

Развитие взглядов М.Г. Худякова можно проследить в его рецензии на книгу А.М. Тальгрена «Ананьинская эпоха в восточной России» (1919 г.). В данной статье исследователь полностью соглашается с А. М. Тальгреном по вопросу единства костеносных городищ и селищ, уже не затрагивая их разновременность, и отмечает, что к ананьинской культуре можно отнести и городища по Ветлуге (Худяков, 1922а, с. 207). Гипотеза А.М. Тальг-рена о пьяноборской культуре как продолжении ананьинской на позднем этапе после трансформации под влиянием римской культуры встречает серьезные возражения со стороны М.Г. Худякова, который считает, что эти культуры очень различны (Худя -ков, 1922а, с. 210).

Дальнейшее изучение бронзового века Волго-Камья привело М.Г. Худякова к необходимости выделения культуры более ранней, чем ананьинская. Она была отнесена к эпохе, переходной от камня к металлу, и названа им маклашеевской. Рукопись этой работы, подготовленная в 1923 г., так и не была опубликована (Кузьминых, 2004, С.35).

Завершает дискуссию о выделении ананьинской культуры А.В. Шмидт, который в рецензии на монографию А.М. Тальгрена 1919 г. отмечает, что сам термин «костеносные» городища устарел, так как и на городищах более поздних эпох в больших количествах

встречаются кости и костяные изделия (Шмидт, 1924, с. 302). Поддерживая существование единой с «косте-носными» городищами ананьинской культуры, исследователь предлагает для окончательного снятия всех сомнений произвести тщательное исследование городищ и расположенных рядом с ними могильников на предмет идентичности их материальной культуры. Происхождение ананьинской культуры А.В. Шмидт связывает с местными культурами эпохи бронзы (Шмидт, 1924, с. 302, 304).

3. Проблема топографии поселений и интерпретации городищ

В начале 80-х годов XIX в. проблема городищенской археологии была сформулирована П.А. Пономаревым на заседании ОАИЭ, и с этого момента началось археологическое изучение досредневековых городищ Волго-Камья. Вопросы интерпретации городищ возникли в археологии позднего бронзового и раннего железного веков не сразу, первоначально археологи столкнулись с частными вопросами, такими как проблема конструкции валов. После совместных с С.К. Кузнецовым раскопок Ройского городища М.В. Малахов установил, что вал имеет вид кокошника (Малахов, 1882, с. 219). Анализируя результаты разведок П.А. Пономарева, А.А. Штукенберг на городищах выделил два типа валов: простой вал и серповидный (Шишка) (Штукенберг, 1884, с. 330). А.Н. Савельев при раскопках Свиногорского городища выяснил, что вал имел облицовку каменными известняковыми плитами (Савельев, 1884, с. 120).

Однако в дальнейшем на очереди встали и общие проблемы. В вопросе назначения городищ в российской ар-

хеологии не было однозначного мнения, существовало как минимум три гипотезы, объясняющие их существование. Начиная с 20-х годов XIX в., традиционно преобладала точка зрения З. Доленга-Ходаковского о городищах как языческих святилищах (Доленга-Ходаковский, 1820а-1820е; 1820ж, с. 37, 38; 1820з; 1838, с. 1113). Его поддерживали М.П. Погодин (1846, с. 400-414) и И И. Срезневский (1850, с. 533). А.А. Котляревский относил их к могильникам (1867, с. 66). И лишь третья гипотеза, выдвинутая К.Ф. Калайдовичем, трактовала городища в современном понимании - как оставленное огражденное поселение (Калайдович, 1823, с. 55).

Позднее точку зрения К.Ф. Калайдовича поддержали С. Сабинин (1840, с. 144-148), И.Н. Данилович (1841, с. 177), А.С. Уваров (1872, с. 47, 94) и Д.Я. Самоквасов (1873, с. 33, 34, 44, 47), которые отмечали, что большая часть городищ представляет собой ограждения городов, крепостей и селений, а чернозем на месте их нахождения образовался в результате жизни на них людей.

Первым в Волго-Камье проблему интерпретации городищ затронул А.А. Спицын, который подробно рассмотрел историю вопроса в 1881 г. Он отмечал существование в Прикамье трех видов городищ: 1) остатков старых городов, 2) остатков временных военных укреплений и 3) собственно древних городищ, назначение которых еще не установлено (Спицын, 1881, с. 17-18). По его мнению, городища третьего вида представляют собой памятники, расположенные на труднодоступных мысах, которые ограждались с напольной стороны одним или несколькими валами (Спицын, 1881,

с. 18). Он отмечает наличие на городищах культурных слоев и бытовых вещей.

Рассматривая примерно в это же время данную проблему, А.Е. Теплоухов подчеркивал именно оградительную функцию валов и отделял их от жертвенных мест - «костищ», которые не были укреплены. Отдельно рассматривал он и неукрепленные поселения, считая, что они принадлежали городищам, как в средние века деревни - к замкам (Теплоухов, 1882, с. 30).

В свою очередь, М.В. Малахов отмечал, что наличие на поселении большого числа расколотых костей указывает на продолжительность пребывания здесь человека. Таким образом, городища, как считал исследователь, - это укрепленные мысы, сохранившие кухонные останки и предметы культуры. М.В. Малахов полагал, что Ройский Шихан во многом подобен «костищам», и отмечал. что распространение «костищ» связано с ареалом распространения оленя и медведя, обладающих «развитой костной системой». Однако сами «костища» исследователь подразделял на две группы: кухонные останки (городища) и собственно жертвенные места (Малахов, 1882, с. 221-223)

А.А. Штукенберг, комментируя раскопки П.А. Пономарева в Нижнем Прикамье, подчеркивает именно защитную функцию первобытных городищ, которые существовали как поселения, удобные для обороны и добычи пищи (Штукенберг, 1884, с. 331).

В 1889 г. А.А. Спицын решил для себя вопрос о назначении городищ третьего вида, предполагая, что оно было исключительно религиозным и имело жертвенное и обрядовое назначение (Спицын, 1889, с. 16; 1916,

с. 66). Вероятно, большое влияние здесь сыграло ознакомление его с материалами Гляденовского костища, которое располагается на территории Гляденовского городища. Обилие костных останков на семи осмотренных А.А. Спицыным городищах Вятской губернии (Пижемском, Ле-бяжском, Буйском, Ройском, Аргыж-ском, Тихогорском I и Свиногорском) позволило ему в 1889 г. ввести в научный оборот термин «костеносные» городища вместо предложенного ранее термина городища третьего вида (Спицын, 1889, с. 11).

Сравнительно редко исследователи обращались к анализу топографии негородищенских памятников. В этом ряду можно назвать работу И.С. Полякова, который на основании совместной с А.А. Штукенбергом разведки пришел к выводу о размещении поселений первобытного человека, в дальнейшем отнесенных к бронзовому веку, на второй надпойменной террасе на окраине заливной равнины. Кроме того, он отмечал, что древние обитатели этих поселений жили в тех же местах, что и современное население Волго-Камья (Поляков, 1880, с. 71, 73).

К этому вопросу обращался и сам А.А. Штукенберг, который совместно с Н.Ф. Высоцким в 1885 г. на основании анализа учтенных к тому времени поселений выделил два типа поселенческих памятников бронзового века: временные стоянки и постоянные жилища (Штукенберг, Высоцкий, 1885, с. 43). Сами исследователи относили их к неолиту, но позднее была доказана принадлежность данных памятников к эпохе позднего бронзового века. А.А. Штукенберг и Н.Ф. Высоцкий показали, что большинство постоян-

ных поселений расположено на наиболее возвышенных точках второй надпойменной террасы, а временные стоянки размещались в пойме (Шту-кенберг, Высоцкий, 1885, с. 57).

Отталкиваясь от результатов раскопок А.А. Спицына, Н.Г. Первухина, П.А. Пономарева и собственных работ, а также основываясь на материалах этнографических исследований жертвенных мест вотяков и черемисов, С.К. Кузнецов критикует сложившиеся представления о назначении городищ как религиозных центров. Он отмечал, что городища были окружены валами и рвами чисто оборонительного характера, в то время как религиозные центры окружались оборонительными укреплениями лишь в исключительных случаях (Кузнецов, 1910, с. 175).

С.К. Кузнецов предлагает новую трактовку назначения части «косте-носных» городищ, отождествляя их с известными по данным этнографии городками временного обитания охотников и рыболовов, уходивших от основного места жительства на промысел; в таких местах, кроме укреплений, присутствуют и землянки. Кроме того, он отмечает, что этнографические религиозные центры размещаются в укромных местах, в то время как «костеносные» городища - на берегу крупных водоемов. К тому же на них известно большое количество остатков костей животных и рыб, зола, орудия труда и охоты. К таким городищам временного обитания исследователь относит Шуран (Гремячий ключ) и Ройское (Кузнецов, 1910, с. 177).

В противоположность временным местам обитания в материалах городищ - религиозных центров присутствуют предметы, относящиеся к

религиозному культу (фигурки птиц и зверей). Здесь встречаются большие скопления пережженных костей. Такими городищами С.К. Кузнецов считает часть костеносных городищ Камско-Вятского края, прежде всего, из раскопок А.А. Спицына и, частично, П.А. Пономарева (Кузнецов, 1910, с. 179). Таким образом, С.К. Кузнецов предположил существование у носителей костеносной культуры городищ двух типов: мест временного поселения и святилищ.

Работы П.А. Пономарева на «ко-стеносных» городищах Прикамья в 80-е годы XIX в. помогли ему выявить закономерности в топографии и фортификации этих памятников. Он обращает внимание на «миниатюрность» древних городищ по сравнению со средневековыми и отмечает, что они размещаются на высоких берегах рек, в недоступных местах. С напольной части городища защищались валом без воротного проезда, что также отличает их от памятников средневековья (Пономарев, 1914, с. 4).

Во время своих полевых исследований П.А. Пономарев зафиксировал на «костеносных» городищах мощные культурные слои, представляющие собой залежи расколотых костей домашних и диких животных, и определил их как кухонные остатки (Пономарев, 1914, с. 4). Это обстоятельство позволило исследователю утверждать, что городища использовались в качестве мест обитания, так как на культовых поселениях не могли накапливаться кухонные отходы - это свидетельство постоянного проживания на них древних людей (Пономарев, 1914, с. 4).

Завершает дискуссию о назначении городищ М.Г. Худяков. Он поддержал точку зрения П.А. Пономаре-

ва о том, что городища были местами поселений. М.Г. Худяков отмечал, что если принять гипотезу о религиозном и промысловом назначении костеносных городищ, то тогда должны существовать и другие городища, предназначенные для повседневного проживания на них людей, но такие поселения не известны, а потому эта гипотеза несостоятельна (Худяков, 1917, с. 8-9).

4. Проблема систематизации погребального обряда

Изучение погребального обряда позднебронзового и раннего железного веков началось с открытия Ананьинского могильника и на протяжении XIX - начала XX вв. ограничивалось в основном материалами этого некрополя. Первую интерпретацию погребального обряда «Могильника» предпринял И.В. Шишкин в письме, написанном весной 1856 г. К.И. Невоструеву. Он отождествил две низкие дюны, на которых расположен некрополь с двумя курганами (Невоструев, 1871а, с. 596).

Летом 1856 г. управляющий Вятской удельной конторой, запретив И.В. Шишкину раскопки на памятнике, направил для производства работ одного из своих депутатов, который самостоятельно произвел исследования, более похожие на кладоискатель-ские поиски. Низкая квалификация чиновника не позволила ему провести качественные раскопки, он нашел лишь один костяк человека в сопровождении медных вещей, а затем раскопы были заброшены (Алабин, 1860, с. 89). И.В. Шишкин, осматривая вырытые «удельными» ямы, выявил и зарисовал часть панцирной обкладки каменных кругов, впоследствии исследованных П.В. Алабиным (Нево-струев, 1871а, с. 596).

П.В. Алабин в развитие гипотезы И.В. Шишкина высказался в пользу подкурганного обряда погребения Ананьинского могильника, с курганными насыпями он отождествлял саму дюну. Всего, на основании своих исследований, П.В. Алабин выделил четыре обряда захоронения умерших: ингумацию, кремацию, погребения голов и обряд «раздавливания», отнеся к последним погребения в каменных ящиках (Алабин, 1860, с. 111-113; Штадлер, 1992, с. 66). Необходимо отметить, что к обряду трупосожжения исследователь относил все погребения, содержащие даже незначительное количество золы и угля в засыпи могильной ямы. Кремация, как считал исследователь, производилась внутри каменных кругов, после чего из ко -стрища выбирались сохранившиеся останки человека и помещались в могильной яме в анатомическом порядке (Алабин, 1860, с. 111-113).

Эту мысль развил Э. Эйхвальд, который считал, что все могилы в Ананьинском могильнике были совершены в один день по обряду тру-посожжения, являясь погребением под одним курганом некоего скифского правителя с женами и свитой. Присутствие здесь погребений в виде отдельных черепов он объяснял обычаем каннибализма в среде населения, оставившего могильник (Eichwald von, 1860, S. 458, 459).

В дальнейшем идею существования подкурганного обряда захоронения у носителей ананьинской культуры поддерживали К.И. Невоструев, П.А. Пономарев, Ф.Д. Нефедов, А.М. Тальгрен, М.Г. Худяков (Невоструев, 1871а, с. 598; Пономарев, 1892; Нефедов, 1899; Tallgren, 1919; Худяков, 1923; Чижевский, 2008, с. 9).

В 80-90-е годы XIX в. А.Ф. Лихачевым и П.А. Пономаревым были исследованы могильники эпохи финальной бронзы Маклашеевка I—II, где были открыты подкурганные захоронения в длинных курганах. Однако материалы раскопок были введены в научный оборот лишь в XX в. и не оказали большого влияния на развитие представлений о погребальном обряде на начальной стадии изучения позднебронзового и раннего железного веков (Chudjakov, 1926а; Халиков, 1980).

В 1865 г. была открыта новая страница в изучении погребального обряда. П.И. Лерху во время исследований Ананьинского могильника удалось приобрести небольшой камень с изображением человека, впоследствии атрибутированный как стела или часть каменного ящика. Материалы раскопок были опубликованы очень фрагментарно (Лерх, 1866, с. 12-13), и информация об этом камне долгое время отсутствовала. Впервые его ввел в научный оборот И.Р. Аспе-лин (1877б, p. 107, fig.402). По этой причине открытие обряда установки стел на Ананьинском могильнике произошло лишь в 1870 г., когда К.И. Невоструевым была приобретена у крестьян д. Ананьино плита с изображением воина. Он установил, что она была выкопана на «Могильнике» и, судя по изображенному на ней оружию и деталям одежды, относится к Ананьинскому некрополю. Исследователь предположил, что она могла играть роль надгробного камня. Эта гипотеза оказалась очень устойчивой и существовала вплоть до конца XX века (Невоструев, 1871а, с. 77; Чижевский, 2005, с. 268).

В 1871 г. К.И. Невоструев поставил под сомнение гипотезу Э. Эйхваль-да об Ананьинском могильнике как некрополе, все погребения которого были совершены в один день. Этому противоречила разная глубина человеческих костяков и могильных ям (Невоструев, 1871а, с. 598). На основании аналогий с Гальштатским могильником в отдельный вид захоронений исследователь выделил частичные погребения голов человека, как не связанные с обрядами каннибализма преднамеренные погребения; обряд «раздавливания» К.И. Невоструев не упоминает, видимо, не признавая его существования (Невоструев, 1871а, с. 91). Исследователь фиксирует наличие трех обрядов захоронения на Ананьинском могильнике: трупополо-жения, трупосожжения и частичного погребения. В дальнейшем утверждение о наличии трех обрядов погребения в «Могильнике» стало доминирующим в археологии Волго-Камья.

Присоединился к гипотезе о неодновременности захоронений на Ананьинском могильнике и П.А. Пономарев, который во время своих исследований некрополя отмечал расположение могил на разных горизонтах от материкового песка до чернозема (Пономарев, 1892, с. 429). Соглашаясь с наличием трех обрядов погребения, исследователь обращает внимание на тот факт, что большая часть погребений Ананьинского могильника не подвержена кремации, а лишь содержит следы огненных ритуалов. На деле эти захоронения являются тру-поположениями, только отдельные погребения этого могильника можно считать подлинными трупосожжения-ми и частичными погребениями (Пономарев, 1892, с. 433, 434).

Значительно дальше пошел В.Ф. Кудрявцев, который высказал предположение о том, что сочетание обрядов кремации и ингумации на Ананьинском могильнике необходимо объяснять сменой времен года и, таким образом, перед нами зимний и летний варианты погребального обряда. Для более полной реконструкции погребальных обрядов могильника он подчеркивал необходимость изучения мифологии и этнографии народов Прикамья (Кудрявцев, 1906).

В 1890-е годы база изучения погребального обряда расширилась благодаря работам Ф.Д. Нефедова в Нижнем Прикамье. На основании раскопок Котловского могильника исследователь выделил семейные (захоронения мужчины и женщины), одиночные, общие и частичные погребения (Нефедов, 1899, с. 43).

Наиболее полно проблемы изучения погребального обряда бронзового века Волго-Камья в начальный период изучения были рассмотрены А.М. Тальгреном в монографии «L'epoque dite d'Ananino dans la Russie orientale» (1919). Исследователь, анализируя погребения в каменных кругах, приходит к выводу, что камнями были обложены основания отдельных курганов над некоторыми из погребений, а большая часть погребений были грунтовыми. Что касается обряда погребения, то преобладающим, по мнению А.М. Тальгрена, был обряд ингумации, включающий полное и частичное погребение, в то время как кремация - явление более редкое и второстепенное. Исследователь выделяет одиночные и коллективные погребения, кроме того, здесь впервые отмечена речная ориентировка погребений. Другим наблюдением

А.М. Тальгрена была констатация факта большего богатства мужских погребений по сравнению с женскими (Tallgren, 1919, p. 5-57).

Вопросы систематизации погребального обряда М.Г. Худяков рассматривает в своей работе 1923 г. Так же, как и его предшественники, он выделяет три обряда погребения: тру-посожжения, частичные погребения и трупоположения. Вслед за П.А. Пономаревым большинство трупосож-жений, выделенных П.В. Алабиным на Ананьинском могильнике, он отнес к трупоположениям. Погребальный обряд ананьинской культуры эволюционировал, как предполагал исследователь, от трупоположений к трупосожжениям и частичным погребениям (Худяков, 1923, с. 108, 111, 113), а стелы, по его мнению, ставились непосредственно над могильной ямой. Эта работа в части, касающейся погребального обряда, не является в полной мере самостоятельной, но она аккумулировала основные точки зрения по данному вопросу и наряду с монографией А.М. Тальгрена (1919) подвела итог первому этапу изучения погребального обряда позднебронзо-вого и раннего железного веков.

5. Локальные проблемы

5а. Проблема исследования керамики. Керамика как отдельный объект изучения рассматривалась в трудах начального этапа исследования позднебронзового и раннего железного веков нечасто. Она привлекала внимание исследователей на очень ограниченном промежутке времени -в 80-е - начале 90-х годов XIX в.

Первым затронул данную тему А.Е. Теплоухов. Изучая керамику на чудских городищах и костищах, он обратил внимание на обильную примесь

раковины в керамике этих памятников. Исследователь высказал мнение о том, что эта примесь является преднамеренной добавкой. А.Е. Теплоухов предположил, что примеси к глине использовались не для упрочнения керамики, так как раковина легко разрушается при воздействии огня, а употреблялись для украшения сосуда, свидетельством этому, как он считал, были подобные примеси в пряслицах (Теплоухов, 1882, с. 11).

Поддержал эту точку зрения А.А. Иностранцев. Он полагал раковинные примеси «прихотливым вкусом ... доисторического человека», которому требовалось разнообразие материала для производства керамики (Иностранцев, 1882, с. 168, 170). Для доказательства того, что древние люди использовали местную глину, он произвел даже химический анализ керамики и местных ладожских глин (Иностранцев, 1882, с. 169).

В поддержку точки зрения А.А. Иностранцева об использовании человеком местных глин высказался Н.Ф. Высоцкий. Однако трактовка им примесей к глиняному тесту была иной. Он считал, что это случайные примеси в глине, которые уже содержались в ней при ее изъятии для изготовления керамики (Штукенберг, Высоцкий 1885, с. 17). Свидетельством этому является большое разнообразие примесей в древней керамике, в том числе мелкие камешки, перья, дробленая раковина, кусочки дерева, а также наличие таких примесей в глинах. Эту точку зрения впоследствии отстаивал и Ф.А. Теплоухов, отмечая, что первобытный человек не заботился о чистоте глины, выбирая материал для изготовления керамики (Теплоухов, 1892, с. 48-49).

Производство первобытной посуды без применения гончарного круга на материалах Волго-Камья было зафиксировано Н.Ф. Высоцким. Исследователь выявил два способа ее изготовления: 1) лепным и 2) с основой в виде корзины. Кроме того, он полагал, что по своему назначению керамику можно разделять на кухонную, предназначенную для постоянного использования, и религиозную, предназначенную для помещения в могилы и жертвоприношений (Штукенберг, Высоцкий, 1885, с. 16, 19).

5б. Проблема изучения хозяйства. Проблема изучения хозяйства населения Волго-Камья в рассматриваемый промежуток времени была одной из наиболее разработанных и часто затрагиваемых среди локальных проблем. Ее отличие от направлений основного потока научного исследования заключается в краткости и отрывочности обращения к ней археологов.

Основные гипотезы по данной проблематике были сформулированы уже в начале 80-х годов XIX в. Первоначально споры шли вокруг хозяйства обитателей первобытных городищ.

Первая точка зрения возникла после раскопок городища Сорочьи Горы в 1881 г., когда в его культурном слое были выявлены многочисленные ко -сти домашних животных. В результате при перечислении занятий обитателей городища П.А. Пономарев поставил скотоводство на первое место (Пономарев, 1884, с. 324).

Вторую точку зрения сформулировал М.В. Малахов, который на основании раскопок Ройского городища пришел к выводу о том, что обитатели городища были охотниками и рыболовами, а главными объектами охоты являлись олень и медведь (Ма-

лахов, 1882, c. 221). Впоследствии к этой точке зрения присоединился и П.А. Пономарев, который кроме охоты и рыболовства не исключал антропофагии (1915, с. 1, 6).

А.А. Спицын занял промежуточную позицию; он считал, что образ жизни населения «костеносных» городищ был охотничий и скотоводческий, свидетельством чему являются многочисленные находки костей животных, причем больше встречаются, как он полагал, кости диких животных (Спицын, 1889, с. 11). Здесь он следовал за А.А. Штукенбергом, который еще в 1885 г. высказал подобную точку зрения (Штукенберг, Высоцкий, 1885, с. 3-4).

А.Ф. Лихачев с уверенностью говорил о существовании коневодства и зачатков земледелия в бронзовом веке Волго-Камья. Это заключение он сделал на основании находок конской упряжи, бронзовых серпов и мотыг, к последним он отнес и чеканы (Лихачев, 1884, с. 28; 1891а, с. 164). Находки литейной формы и двух льячек на городище Сорочьи Горы из раскопок П.А. Пономарева позволили А.Ф. Лихачеву предположить местное производство бронзовых изделий (Лихачев, 1891, с. 133). Местами добычи меди он считал «чудские копи», известные в Мамадышском и Тетюшском уездах Казанской губернии (Лихачев, 1891, с. 144). О самостоятельности традиции металлургии Волго-Камья говорил и А.А. Штукенберг, который опирался на наличие литейных форм и инструментов для добычи руды, выявленных на территории Казанской губернии, а также на Каргалинских рудниках в Оренбургской губернии, в которых были найдены орудия и следы добычи руды в древности (Штукенберг, 1901, с. 4).

Хозяйство поселений бронзового века рассматривалось в работах А.А. Штукенберга и Н.Ф. Высоцкого. В своей совместной статье исследователи отмечали, что размещение памятников каменного века (эпохи бронзы) на низких надпойменных террасах обусловлено близостью к источникам добычи пищи, прежде всего, к заливным озерам, но не исключали охоту на птицу и зверя в пойменных лесах (Штукенберг, Высоцкий, 1885, с. 13, 14, 54).

Н.Ф. Высоцкий на основании находок глиняных напряслиц на Отарской стоянке предполагал наличие ткаче -ства и земледелия у местных племен каменного (позднебронзового) века (Высоцкий, 1908, с. 3).

Используя данные А. А. Штукен-берга (1901), В.А. Городцов пришел к выводу о том, что материальная культура Волго-Камья в бронзовом веке отражает высокий уровень развития местного населения, которое знало земледелие, скотоводство, обрабатывало металлы (Городцов, 1910, с. 277). Носители культуры костенос-ных городищ в раннем железном веке, напротив, по мнению В.А. Городцова, «занимались охотой и только немного скотоводством» (Городцов, 1910, с. 268).

А.М. Тальгрен вслед за М.В. Малаховым полагал возможным говорить о том, что носители ананьинской культуры были охотниками и рыболовами, и в дополнение высказал предположение об их пастушеском полукочевом хозяйстве (Tallgren, 1919, р. 58-78).

Точка зрения А.М. Тальгрена о полукочевом характере хозяйства носителей ананьинской культуры встретила резкую критику со стороны М.Г. Ху -дякова и А.В. Шмидта. М.Г. Худя -

ков, полемизируя с А.М. Тальгреном, считал, что ананьинское население было оседлым полуземледельческим-полуохотничьим и стадного скотоводства не имело (Худяков, 1922, с. 207). А.В. Шмидт, отмечал, что все находки серпов с территории ананьинской культуры являются подъемным материалом. Однако некоторые костяные орудия и медные кельты могли использоваться как мотыги, а учитывая навыки литейного дела, можно говорить о прочной оседлости и, таким образом, о наличии земледелия. Скотоводство, считал он, было вспомогательным источником питания местного населения (Шмидт, 1924, с. 303).

Затрагивал А.В. Шмидт и вопросы производства металлов. И если производство бронзы у носителей ананьинской культуры не вызывает у исследователя возражения, то возможность изготовления железа, полагает он, пока не доказана однозначно, так как нет достоверных следов его производства на поселениях и вещи из могильников могут быть привозными (Шмидт, 1924, с. 304).

5в. Проблема происхождения кельтов. В докладе «О древнейших обитателях Европы», прозвучавшем 10 октября 1859 г., академик К.Э. Бэр отметил, что благодаря раскопкам П.В. Алабина стало известно о распространении бронзовых кельтов не только в Западной, но и в Восточной Европе (Бэр,1865, с. 98; Райков, 1961, с. 297). С публикацией этого доклада в 1863 г. возникла и проблема истоков данного типа изделий. Однако прошло более 50 лет, прежде чем эта проблема была облечена в рамки реального обсуждения. Исходя из имеющихся у исследователей материалов, возникли две точки зрения на происхождение

кельтов: шведская, представленная

A.М. Тальгреном, и сибирская, предложенная В.А. Городцовым.

В рамках проблематики Волго-Камья финала бронзового и раннего железного веков представляет интерес та часть дискуссии, которая касалась кельтов «шведского» или меларского типа. А.М. Тальгрен считал их изначальным типом для всех остальных и относил их существование ко времени около 1000 г. до н.э. (Tallgren, 1911, S. 33). Более того, А.М. Тальгрен в работе о «Шведских сношениях с Россией в бронзовом веке» (Tallgren, 1916а, w. 362-374) охарактеризовал находки кельтов меларского типа как свидетельства наличия здесь шведских ко -лоний (Tallgren, 1916а, p. 368-371). Свою мысль он иллюстрировал тремя картами, отражающими, на его взгляд, родство материальной культуры Швеции, Финляндии и России (Tallgren, 1916а, fig. 4-6). В более поздней работе он смягчил свою позицию и говорил уже лишь о торговых контактах между Скандинавией и Россией (Tallgren, 1919).

В противоположность А.М. Таль-грену В.А. Городцов считал кельты в Западной Европе привнесенным явлением. Исследователь подчеркивает, что кельты распространены на огромной территории, включающей Индокитай, Китай, Японию, Сибирь, Европу и западную часть Малой Азии. Он отмечал, что точка зрения о самостоятельном западном происхождении кельтов основана на предположении, что они произошли от пальштабов (бронзовых топоров с плоским насадом с закраинами), у которых прослеживается орнаментация, подобная орнаментации кельтов. Однако, полагал

B.А. Городцов, в данном случае про-

изошел перенос привычной орнаментации на заимствованный тип предмета. Кельт, как считал исследователь, произошел от медного топора-клина на территории Восточной Азии, вероятно, в Китае или Сибири, причем, предполагал он, в Сибири это событие могло произойти раньше, так как здесь представлено большое разнообразие форм кельтов, демонстрирующих «всю шкалу эволюционного развития». Кельт сейминского типа, считал В.А. Городцов, является прямым развитием клиновидного топора, и из этой формы в дальнейшем развились все остальные: безушковые, с лобным ушком, одноушковые и двуушковые. Проникновение одноушковых кельтов в Западную Европу произошло поздно, между 1050-800 гг. до н.э., и уже отсюда в измененном виде (меларский тип) началось их распространение на восток (Городцов, 1915, с. 186-194).

5г. Проблема изучения социальной структуры. Специальных исследований по социальной структуре населения Волго-Камья позднеброн-зового и раннего железного веков на начальном этапе не было создано. Существуют лишь отдельные, отрывочные высказывания исследователей по данному вопросу, касающиеся, в основном, труда А.М. Тальгрена (1919 г.) и рецензий на него.

Первым по этому поводу высказался сам А.М. Тальгрен, развивая гипотезу А.А. Спицына о погребении на Ананьинском могильнике знатных людей из «костеносных» городищ. Он объяснил богатство погребального инвентаря могильников ананьинского типа и относительную «бедность» однокультурных с ними «костеносных» городищ различием социально-экономических условий.

А.М. Тальгрен считал, что в некрополях хоронили обитателей богатых селищ, а на городищах жили бедные жители. На основании предположения о близости ананьинской культуры к гля -деновским древностям А.М. Тальг-рен считал возможным выделять в ананьинской среде шаманов (Tallgren, 1919, p. 76-78).

В своей рецензии М.Г. Худяков, критикуя А.М. Тальгрена, остроумно замечает, что «жители укрепленных городищ скорее подходят под понятие горожан» обычно более богатых, тем не менее, инвентарь могильников богаче, чем находки из городищ (Худяков, 1922а, с. 207). В свою очередь, М.Г. Худяков на основе анализа погребального обряда приходит к выводу о наличии у носителей ананьин-ской культуры специальных жрецов, которые осуществляли различные жертвоприношения, и здесь он сближается с А.М. Тальгреном (Худяков, 1923, с. 114).

А.В. Шмидт, напротив, считает возможным говорить о скудности материальной культуры «ананьинцев», в том числе и их могильников, по сравнению с синхронными культурами скифов и кельтов периода латена (Шмидт, 1924, с. 303). Такая бедность, по его мнению, не могла привести к значительному социальному расслоению. Однако, судя по некоторым погребениям с каменными плитами из Ананьинского могильника, у них уже существовал институт вождей (Шмидт, 1924, с. 303).

Заключение. Подведем некоторые итоги. Начало исследования памятников позднебронзового и раннего железного веков в Волго-Камье связано с именами П.В. Алабина, И.В. Шишкина и К.И. Невоструева, а затем с

казанской школой археологии, где сформировалась целая плеяда ученых, занимающихся данной тематикой : П.А. Пономарев, А.Ф. Лихачев, А.А. Штукенберг и многие другие. Огромное влияние на развитие данного направления археологии оказала личность А.А. Спицына, а впоследствии А.М. Тальгрена. Монографии последнего суммировали и обобщили весь предшествующий опыт археологического исследования Волго-Камья и поставили археологию «на научную основу».

К концу первого этапа археология эпохи поздней бронзы и раннего железа пришла со следующими представлениями о предмете своего изучения.

1. Были открыты и включены в научный оборот памятники, отнесенные к позднему бронзовому и раннему железному векам.

2. Введены понятия бронзового и раннего железного веков.

3. Выделена и обоснована ананьин-ская культура, которая была отнесена к раннему железному веку.

4. Разработаны хронология и периодизация рассматриваемой эпохи.

5. Опубликованы первые антропологические определения.

6. Население позднебронзового и раннего железного веков было отнесено к предкам финно-угорских народов.

7. Была доказана принадлежность городищ раннего железного века к поселенческим памятникам.

8. Предприняты попытки систематизации погребального обряда.

9. Появляются первые опыты анализа топографии, вмещающего ландшафта первобытных поселений, хозяйства и социальной структуры древних обществ.

ЛИТЕРАТУРА

Алабин П.В. Ананьинский могильник // ВРГО. - 1860. - Ч. XXIX, № 6.

Анучин Д.Н. Следы бронзового века в Прикамье. По раскопкам Ф.Д. Нефедова // Оттиск из АИЗ. - 1895. - № 6.

Аппельгрен-Кивало О.Х. Основные черты скифо-пермского орнаментального стиля // Тр. XV АС. - М, 1911. - Т. I.

Аспелин Й.Р. О потребности изучения форм предметов и постепенном развитии этих форм в доисторических временах // Тр. IV АС. - Казань, 1884. - Т. I.

Бэр K.M. О древнейших обитателях Европы // Шлейден М.И. Древность человеческого рода. - СПб.: Изд. О.И. Бакста, 1865.

Венелин Ю.И. Истоки Руси и славянства. - М.: Институт русской цивилизации, 2011.

Высоцкий Н.Ф. Каменный век в Казанской губернии // ИОАИЭ. - 1908. -Т. XXIII, вып. 6.

Городцов В.А. Бытовая археология. - М.: Изд. МАИ, 1910.

Городцов В.А. Археологические исследования в окрестностях г. Мурома // Древности. - 1914. - Т. XXIV.

Городцов В.А. Культуры бронзовой эпохи в Средней России // Отчет Российского исторического музея в Москве за 1914 г. - М., 1915.

Данилович И.Н. Исторический взгляд на древнее образование городов словян-ских и преимущественно польских до XIII столетия // Русский исторический сборник. - М., 1841. - Т. IV, кн. 2.

Доленга-Ходаковский З. Проект ученого путешествия по России, для объяснений древней славянской истории // Сын Отечества. - СПб., 1820а. - Ч. 64, № XXXIV.

Доленга-Ходаковский З. Проект ученого путешествия по России, для объяснений древней славянской истории // Сын Отечества. - СПб., 1820б. - Ч. 64, № XXXV.

Доленга-Ходаковский З. Проект ученого путешествия по России, для объяснений древней славянской истории // Сын Отечества. - СПб., 1820в. - Ч. 64, № XXXVI.

Доленга-Ходаковский З. Проект ученого путешествия по России, для объяснений древней славянской истории // Сын Отечества. - СПб., 1820г. - Ч. 64, № XXXVIII.

Доленга-Ходаковский З. Проект ученого путешествия по России, для объяснений древней славянской истории // Сын Отечества. - СПб., 1820д. - Ч. 64, № XXXIX.

Доленга-Ходаковский З. Проект ученого путешествия по России, для объяснений древней славянской истории // Сын Отечества. - СПб., 1820е. - Ч. 64, № XL.

Доленга-Ходаковский З. Извлечения из плана путешествия по России для отыскания древностей славянских // Вестник Европы. - СПб., 1820ж. - Ч. 113, № 17.

Доленга-Ходаковский З. Извлечения из плана путешествия по России для отыскания древностей славянских // Вестник Европы. - СПб., 1820з. - Ч. 113, № 18.

Доленга-Ходаковский З. Историческая система Ходаковского // Русский исторический сборник. - М., 1838. - Т. I, кн. 3.

Ешевский С. Заметка о пермских древностях (из письма к издателю Пермского сборника) // Пермский сборник. - М.: В тип. Лазаревского института восточных языков, 1859. - кн. I.

Иностранцев А.А. Доисторический человек каменного века побережья Ладожского озера. - СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1882.

Калайдович К.Ф. Письма А.Ф. Малиновскому об археологических исследованиях в Рязанской губернии в 1822 г. - М., 1823.

Кастрен М.А. Путешествие в Сибирь (1845-1849) // Сочинения в двух томах. -Тюмень: Изд-во Ю. Мандрики, 1999.- Т. 2.

Карпелан К., Уйно П. Очерк о коллекции вещей из Ананьинского могильника близ Елабуги в Национальном музее Финляндии // У истоков археологии Волго-Камья (к 150-летию открытия Ананьинского могильника) - Елабуга, 2009. (Археология Евразийских степей. Вып. 8).

Кротов П.И. Древние поселения Яранского уезда // ИОАИЭ. - 1892. - TX, вып.4.

Котляревский А.А. Примечание к статье Д. Шенинга «Известие о раскопке двух Майданов» // Древности. Археологический вестник. - М., 1867. - Вып. I, март-апрель.

Кудрявцев В.Ф. Ананьинский могильник // В.Ф. Кудрявцев. Старина, памятники, предания и легенды Прикамья. - Вятка: Губ. тип., 1906. - Вып. 4.

Кузнецов С.К. Русская историческая география. Курс лекций, читанных в Московском археологического институте в 1907-1908 г. (Меря, мещера, мурома, весь). - М.: Синодальная типография, 1910. - Вып. 1.

Кузьминых С.В. Казанские годы в жизненном и творческом пути М.Г. Худякова // Материалы краеведческих чтений, посвященных 135-летию Общества естествоиспытателей при КГУ, 110-летию со дня рождения М.Г. Худякова. - Казань, 2004.

Кузьминых С.В. А.А. Спицын и А.М. Тальгрен: из истории отечественной археологии начала XX века // Тверской археологический сборник. - Тверь, 2011. -Вып. 8. - Т. II.

Лепехин И.И. Продолжение дневных записок путешествия по разным провинциям Российского государства в 1771 году. - СПб.: Тип. Имп. Академии наук, 1814.

Лерх П.И. Об Ананьинском могильнике // ОАК за 1865 г. - СПб, 1866.

Лихачев А. Ф. Бытовые памятники Великой Булгарии // Тр. II АС. - СПб., 1876.

- Т. 1.

Лихачев А. Ф. Скифский след на Билярской почве // ИОАИЭ. - 1884. - Т. V.

Лихачев А. Ф. Скифские элементы в чудских древностях Казанской губернии // Тр. VI АС. - Одесса, 1886. - Т. I.

Лихачев А. Ф. Следы бронзового века в Казанской губернии // Тр. VII АС. - М., 1891. - Т. 2.

Малахов М.В. К антропологии Вятского края // Изв. РГО. - СПб., 1882. -Т. XVIII, вып.4.

Малиев Н.М. Антропологические изыскания 1880 г. // Тр. Общества естествоиспытателей при Казанском университете. - 1880. - Т. X, вып.4.

НазиповаГ.Р., Измайлова С.Ю. «Казанский антиквариум». - Казань: Фолиантъ, 2006.

Невоструев К.И. Ананьинский могильник // Тр. I АС. - М., 1871а. - Т. II.

Невоструев К.И. Елабужские древности // Тр. МАО. - М., 1871б. - Т. 3, вып. 2.

Нефедов Ф.Д. Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг. // МАВГР. - 1899. - Т. III.

Овчинникова Б.Б. У истоков уральской археологии. Теплоуховы // Изв. Ураль-ского университета. - Екатеринбург, 1998. - № 8.

ПогодинМ.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. - М., 1846.

- Т. II.

Поляков И. С. Антропологическая поездка в Центральную и Восточную Россию, исполненная по поручению Императорской Академии наук // Зап. Имп. Академии наук. - СПб., 1880. - Т. 37, кн. I.

Пономарев П.А. Предварительное сообщение о результатах раскопок в Лаишев-ском уезде близ с. Шуран и дер. Сорочьих Гор, произведенных летом 1881 г. // ИОАИЭ. - 1884. - Т. 3.

Пономарев П.А. О результатах раскопок в Лаишевском уезде близ с. Шуран и дер. Сорочьих Гор // ИОАИЭ. - 1884а. - Т. 4.

Пономарев П.А. Материалы для характеристики бронзовой эпохи Камско-Волжского края. I. Ананьинский могильник (археологический этюд) // ИОАИЭ.

- 1892. - Т. X, вып. 4.

Пономарев П.А. По следам первобытных звероловов Камско-Вятского края: (Результаты летних экскурсий 1912 г.) // Приложение к ПЗОЕКУ. - 1912-1913 (1914). Год 44. - № 290.

Пономарев П.А. Поиски следов населения переходной эпохи от бронзы к железу в низовьях Камы и по Волге, выше Камского Устья: (Отчет об экскурсии 1913 г.) // Приложение к ПЗОЕКУ. - 1913-1914 (1915). Год 45. - № 298.

РайковБ.Е. Карл Бэр его жизнь и труды. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961.

Рычков Н.П. Журнал или дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1769 и 1770 году. - СПб.: Тип. Имп. Академии наук, 1770.

Сабинин С. Отрывки из писем протоирея Сабинина на имя секретаря Общества, профессора Погодина // Русский исторический сборник. - М., 1840. - Т. IV, кн. 1.

Савельев Н. Заметка о насыпи на левом берегу реки Вятки, неподалеку от впадения ее в Каму // Тр. IV АС. - Казань, 1884. - Т. I.

Салминен Т. И.Р. Аспелин - А.М. Тальгрен и проблема Урало-Алтайского бронзового века // РА. - 2011. - № 4.

Самоквасов Д.Я. Древние города России. Историко-юридическое исследование. - СПб.: Тип. К. Замыловского, 1873.

Смирнов И.Н. Рецензия на книгу «Материалы для археологии России. Древности Вятской губернии» А.А. Спицына. М., 1893 // ИОАИЭ. - 1894. - Т. XII, вып. 3.

Смирнов И.Н. Каракулинский могильник // ИОАИЭ. - Казань, 1895. - Т. XII, вып. 4.

Смирнов И.Н. Чудские древности // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И.А. Ефрона. - СПб., 1903. - Т. 39 (77).

Спицын А.А. Каталог древностей Вятского края. - Вятка: Изд. Губ. стат. комитета, 1881.

Спицын А.А. Вещественные памятники древнейших обитателей Вятского края // Вещественные памятники древнейших обитателей Вятского края. Древнейшая судьба Вятской области. - Вятка, 1889.

Спицын А.А. Приуральский край. Археологические розыскания о древнейших обитателях Вятской губернии // МАВГР. - М., 1893. - Вып. 1.

Спицын А.А. Древности бассейнов рек Оки и Камы. // МАР. - СПб., 1901. -№ 25.

Спицын А.А. Мои научные работы // Seminarium Kondakovianum. - Prague, 1928. - Т. II.

Срезневский И.И. О городищах в землях Славянских, преимущественно западных // ЗООИД. - 1850. - Т.Н.

Теплоухов А.Е. О доисторических жертвенных местах на Уральских горах // Зап. Уральского общества любителей естествознания. - Екатеринбург, 1882. - Т. VI, вып.1.

Теплоухов Ф.А. Вещественные памятники каменного и бронзового веков в западной части Пермской губернии // Тр. ПУАК. - 1892. - Вып. 1.

Толмачев Н.А. Об остатках древности в пределах Казанской губернии // Тр. IV АС. - Казань, 1896. - Т. I.

Уваров А. С. Меряне и их быт по курганным раскопкам. - М.: Синодальная тип., 1872.

Флоринский В.М. Об искусственно обезображенных черепах (макрокефалах) к № 587 // Археологический музей Томского университета. - Томск: Тип. Михайлова и Макушина, 1888.

Халиков А.Х. Приказанская культура. // САИ. - М.: Наука, 1980. - Вып. В1-24.

Худяков М.Г. Древности Малмыжского уезда // Тр. Вятской Ученой архивной комиссии. - Вятка, 1917. - Вып. I-II.

Худяков М.Г. Петр Алексеевич Пономарев (1847-1919 гг.) // ИОАИЭ. - 1920. -Т. 30, вып. 3.

Худяков М.Г. К посещению Казани В.А. Городцовым // КМВ. - 1920а. - № 7-8.

Худяков М.Г. Рец.: Tallgren А.М. L'epоque dite d'Ananino dans la Russie orientale // SMYA. 1919. T. 31: 1 // КМВ. - 1922а. - № 1.

Худяков М.Г. Ананьинская культура // КМВ. - 1923. - № 2.

Худяков М.Г. Дореволюционная русская археология на службе эксплуататорских классов // Библиотека ГАИМК. - Л.: ГАИМК, 1933. - № 13.

Чижевский А.А. Ананьинские (постмаклашеевские) стелы // Древности Евразии: от ранней бронзы до раннего средневековья. Памяти Валерия Сергеевича Ольховского. - М., 2005.

Чижевский А. А. Погребальные памятники населения Волго-Камья в финале бронзового - раннем железном веках (предананьинская и ананьинская культурно-исторические области). - Казань: Школа, 2008.

Чугунов С.М. Черепа и скелеты Маклашеевского могильника // Приложение к ПЗОЕКУ - 1904а. - № 227.

Чугунов С. М. Черепа Ананьинского могильника могильника // Приложение к ПЗОЕКУ - 1904б. - № 228.

Шафарик П.И. Славянские древности. Часть историческая. - М.: В университетской типографии, 1847. - Т. I, кн. 2.

Шестаков П.Д. Несколько слов о могильнике, находящемся близ д. Ананьиной в 4 верстах от Елабуги // ИОАИЭ. - 1879. - Т. II.

Шмидт А.В. Рец.: Tallgren А.М. L'epоque dite d'Ananino dans la Russie orientale // SMYA. 1919. T. 31:1 // Борьба классов. - Л., 1924. - № 1-2.

Шмидт А.В. Археологическое изучение древностей Севера СССР // Финноу-горский сборник. Тр. Комиссии по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. Вып. 15. - Л., 1928.

Штадлер Т.В. История изучения погребальных памятников ананьинской культуры в Удмуртском Прикамье (середина XIX - 20-е гг. XX в.) // Проблемы этногенеза финно-угорских народов Приуралья. - Ижевск, 1992.

Штукенберг А.А. Несколько замечаний по поводу раскопок: 1) близ села Шу-рана и дер. Сорочьих Гор (в Лаишевском у. Каз. губ.) и II) над так называемым Ройским Истоком (на границе Уржумского и Малмыжского уу. Вятской губ.), произведенных летом 1881 года // ИОАИЭ. - 1884. - Т. III.

Штукенберг А.А., Высоцкий Н.Ф. Материалы для изучения каменного века в Казанской губернии // Тр. ОЕКУ. - 1885. - Т. XIV, вып.5.

Штукенберг А.А. Материалы для изучения медного (бронзового) века восточной полосы России // ИОАИЭ. - 1901. - Т. 17, вып. 4.

Appelgren-Kivalo Hj. Die Grundzuge des skythisch-permischen Ornamentstiles // SMYA. - 1912. - № 26.

Aspelin J.R. Ages de la Pierre et du Bronze // Muinaisjaanoksia Suomen suvun asu-mus-aloita - Antiquites du Nord Finno-ougrien. - Helsinki, 1877а. - Vol. I.

Aspelin J.R. Ananinon kalmisto/Necropole d'Ananino // Muinaisjaanoksia Suomen suvun asumus-aloilta. II. Rauta-aik. Antiquites du Nord finno-ougrien. - Helsinki-Hel-singfors. 18776. - Vol. II.

Aspelin J.R. Vertailevasta muinaistutkinnosta // SMYA. - 1877в. - Vol. II.

Baye le baron J. de. La necropole d'Ananino (Gouvernement de Viatka, Russie) // Memoires de la Societe National des Antiquaires de France.- Paris: Librairie nilsson, 1897. - Vol. LVI (1895).

Chudjakov M. Die Ausgrabeungen von P. A. Ponomarev in Maklaseevka im Jahre 1882 // FUF. - 1926а. - Bd. XVIII.

Eichwald von E. Uber die Saugethierfauna der neureu Molasse des stidlichen Rus-sland und die eich an die Molasse anschliessende vorhistorische Zeit der Erde // Bulletin de la Sosiete imperiale des naturalistes de Moscou. - 1860. - № 4.

Minns E.H. Scythians and Greeks. - Cambridge, 1913.

Tallgren A.M. Die Kupfer- und Bronzezeit in Nordwestrussland. Die altere Metallzeit in Ostrussland // SMYA. - 1911. - T. XXV.

Tallgren A.M. Die bronzenen Speerspitzen Ostrusslands mit zwei Ausschnitten im Blatt // Opuscula archaeoiogica Oscari Montelio scptuagenario dicata. - Stockholm, 1913.

Tallgren A.M. Collection Zaoussailov au Musee historique de Finlande a Helsingfors. - Helsinki, 1916. - Vol. I.

Tallgren A.M. Sveriges forbindelsermed Ryssland under bronsalderen // Finsk Tid-skrift. - 1916а. - T.LXXX.

Tallgren A.M. L'epoque dite d'Ananino dans la Russie orientale // SMYA. - 1919. -T. 31:1.

Tallgren A.M. L'Ethnographie prehistorique de la Russie du nord et des Etats Balti-ques du nord // Acta et Commentationes Universitatis Dorpatensis. - 1923. - Bd. IV:4.

INITIAL PERIOD OF INVESTIGATION THE LATE BRONZE AND EARLY IRON AGES IN VOLGA-KAMA AREA.

OFFICE ANALYTICAL STUDIES

А.А. Chizhevsky

Keywords: research history, the Early Iron Age, the Late Bronze Age, the Ananino

culture.

The article deals with initial period of investigation the Late Bronze and Early Iron Ages of Volga-Kama area (the end of XVIII century - the beginning of 1920th). Within the framework of the period the author singles out four main problems studied by researchers. 1. The Bronze Age and partition the Early Iron Age sites off it during the beginning of XX century. 2. Ethnical determination of population and archaeological cultures. 3. Topography of the settlements and hill-forts usage interpretation. 4. Funeral rite systematic. The local issues had been noticed sporadically by the researches has been made into separate bloc.