CC BY
44
ЗАМЕТКИ О КНИГАХ
Анализ политических репрессий на Северном Кавказе в 20-30-е годы ХХ века (Эльбуздукаева Т.У. Политические репрессии на территории Чечни и Ингушетии в 1920-1930-е годы. Махачкала, 2015. 840 с.)
В современной Чеченской Республике Тамара Умаровна Эльбуздукаева, научный сотрудник Академии наук Чеченской Республики, является, на наш взгляд, одной из самых талантливых и работоспособных профессиональных историков. Недавно она выпустила огромный фолиант на актуальную тему: «Политические репрессии на территории Чечни и Ингушетии в 1920-1930-е годы».
Как показывает пример Кавказа, коллективные травмы прошлого в условиях современных политических кризисов и военных конфликтов легко активизируются и политизируются, что на руку разного рода экстремистам. Наличие подобных явлений ставит на повестку дня более глубокое изучение сталинской репрессивной политики, широкую популяризацию научных достижений по данной проблематике, чтобы способствовать преодолению стереотипов советского идеологического и политического наследия.
Монография состоит из введения, восьми глав, заключения, библиографии и приложения.
Научная новизна исследования заключается в комплексной реконструкции и конкретно-историческом анализе мероприятий и особенностей репрессивной политики в Чечено-Ингушской АССР в 20-30-е гг. XX в.
В 1-й главе «Историография репрессий 19201930-х гг. на территории Чечни и Ингушетии», состоящей из трех параграфов, дается подробный анализ историографии репрессий указанного периода; новейшей отечественной и зарубежной историографии; источниковой базы исследования.
Следует подчеркнуть, что обращение к опубликованным и неопубликованным первоисточникам помогло автору определить собственное мнение по спорным проблемам, а также сформулировать историографические задачи, опираясь на современные достижения исторической науки и глубокий анализ уникальных архивных документов, что должно привлечь внимание к исследованию не только специалистов, но и широкие круги читающей публики.
В главе 2 «Правовая база и механизм террора в 20-30-е гг. XX в. и ее региональный аспект» раскрывается государственно-правовая база террора. Автор приходит к выводу, что механизм репрессий был создан государством, а партийное руководство использовало его в качестве средства для политического, экономического, социального и иного регулирования жизни общества. В исследовании приводится анализ сущности коммунистического терро-
ра, который был неизбежен, «поскольку насилие на государственном уровне было единственным способом удержать власть» (с. 65). Этот вывод представляется спорным, однако право на него остается за автором. Хотя большинство советских людей, в том числе и на Северном Кавказе в 30-е гг. ХХ в. поддерживали директивы советской власти и правительства страны. Можно согласиться с автором, когда она утверждает, что «правовым основанием для массовых репрессий служили указания, директивы, декреты центральных партийных и советских органов, а также ведомственные административные правила, с помощью которых функционировала репрессивная машина» (с. 66). С 1922 по 1928 г. в нашей стране лишали избирательных прав тех, кто не поддерживал советскую власть. Этот принцип как один из критериев деления общества на категории трудящихся и нетрудящихся был закреплен в Конституции РСФСР 1918 г. Отталкиваясь от этой конституционной установки, автор утверждает, что «в дальнейшем лишение избирательных прав рассматривалось, как дополнительный вид репрессии, который одновременно мог рассматриваться, как условия применения к лицу политических репрессий» (с. 67).
Глава 3 «Разоружение Чечни» состоит из двух параграфов: «Разоружение Чечни в начале 1920-х гг. Операция по разоружению 1925 года» и «Разоружение Чечни в годы коллективизации». Т.У. Эльбузду-каева считает, что наличие перманентного военно-политического напряжения в регионе формировало атмосферу недоверия между центром и местными органами власти. Это привело, с одной стороны, к увеличению доли представителей некоренного народа во властных структурах, а с другой - к увеличению роли военной администрации и органов НКВД в поддержании внутренней стабильности в регионе. Мобилизации и различного рода реквизиции продовольствия, которые проводились Добровольческой армией генерала А.И. Деникина, сменились продразверсткой и борьбой с «буржуазно-националистическими, кулацкими мятежами», «религиозными предрассудками», которые навязывались, как известно, Советским государством. Такая внутренняя политика не могла не привести к восстаниям против советской власти уже в первые годы социалистического строительства (с. 95).
Антисоветские выступления охватывали не только отдельные населенные пункты, но и целые районы. Сопротивление новым властям, как правило, организовывали влиятельные деятели мусуль-
манского духовенства, которых активно поддерживали бывшие крупные землевладельцы, представители дворянского сословия и различного рода носители авторитетных фамилий, как, например, внук Шамиля Саид-Бек или известный предводитель антисоветских сил Дагестана и Чечни Н. Гоцин-ский, поднявший в сентябре 1920 г. со своими сподвижниками мятеж в горных районах Чечни и северной части Дагестана. Приводятся убедительные статистические данные о большом количестве вооруженных боевиков и кавалеристах, которые имели хорошее вооружение, начиная от винтовок и заканчивая крупными орудиями. В отрядах мятежников было немало инструкторов из Турции, Великобритании и других государств. Проводя аналогию между тем, что было тогда и в 90-е гг. ХХ в. на Северном Кавказе, легко можно убедиться, причем на проверенных фактах, что как только многонациональный и многоконфессиональный регион начинает испытывать нестабильность, проблемы с сепаратизмом и экстремизмом, появляются иностранные «инструктора», различного рода «добровольцы», денежные вознаграждения для тех, кто борется за отторжение Северного Кавказа от России. Это стало зловещей закономерностью. Впрочем, это называется по другому - геополитикой.
Большое внимание автор уделяет коллективизации сельского хозяйства на Северном Кавказе, которая во многом нарушила вековой уклад жизни горцев, вызвала острое недовольство в различных слоях чеченского и ингушского общества.
Глава 4 «Репрессии в отношении терских казаков» состоит из двух параграфов: «Расказачивание на Тереке в период Гражданской войны (19181920-х гг.)» и «Антиказачья политика советской власти в 20-30-е гг. XX в. Частичная реабилитация казаков». Большое удовлетворение доставляет то, что чеченская исследовательница, которая прекрасно понимает, что такое депортация народов, в том числе чеченского в 1944 г., обращает пристальное внимание на причины, характер и последствия депортации терских и сунженских казаков. Решение об этом, как известно специалистам, было принято органами советской власти и непосредственно Г.К. Орджоникидзе в годы Гражданской войны. На основе анализа документов, автор приходит к выводу, что, выселив казаков, областная большевистская власть не смогла обеспечить полностью нормального существования и переселенцев-горцев (в основном чеченцев и ингушей). Хотя справедливости ради необходимо подчеркнуть, что в результате выселения из области казаков жизнь горцев, остро нуждавшихся в земельных участках, стала заметно лучше. Из архивных документов и других уникальных источников явствует, что земельный вопрос на Северном Кавказе решался чрезвычайно сложно, с исключительными противоречиями, доходившими до человеческой крови. Исследователь верно под-
мечает, что несмотря на многомиллионное «прореживание» и фактическое уничтожение общины, идеологического уравнивания в казачьей среде, большевистскому режиму полностью уничтожить казачий дух, в целом казачество не удалось. Казачество за два десятилетия после Гражданской войны не растворилось в окружающем постреволюционном этническом замесе, сохранило устойчивые элементы самосознания, и уже в постсоветское время мы стали очевидцами настоящего возрождения казачества, в том числе и на Северном Кавказе. Хотя еще в октябре 1920 г. Г. К. Орджоникидзе докладывал В. И. Ленину, что 18 станиц с 60-тысячным населением выселено с Терека и в результате «станицы Сунженская, Тарская, Фельдмаршальская, Романовская, Ермоловская и другие нами освобождены от казаков и переданы горцам - ингушам и чеченцам» (См.: Орджоникидзе Г.К. Статьи и речи. Том 1. М., 1956. С. 76, 131, 193).
Глава 5 «Раскулачивание крестьянских хозяйств» состоит из двух параграфов: «От кооперации к форсированной коллективизации» и «Политика раскулачивания и ее особенности в Чечено-Ингушетии». Автор, проанализировав сотни различных документов, архивных источников, газетных статей не только 20-30-х гг. XX в., но и постсоветского периода, воспоминаний участников событий почти столетней давности, приходит к выводу, что кампания по «раскулачиванию» преследовала откровенно репрессивные и конфискационные цели. Решая ближайшие прагматические задачи и подвергая крестьян высылке, власти не очень заботились о дальнейшей судьбе репрессированных. Реакция на политику объединения в колхозы и обобществление крестьянского имущества была в основном отрицательной во многих районах страны, в том числе и на Северном Кавказе. Неприятие коллективизации значительной частью населения выразилось в самой крайней форме проявления недовольства - в форме вооруженных выступлений. В Чечне и Ингушетии обстановка обострилась с началом кампании сплошной коллективизации. В ходе ее во всей стране в 1928 - 1932 гг. шла ожесточенная борьба с антиколхозными элементами, которые объединились с антисоветскими силами и вели ожесточенную борьбу с государственной властью. В такой сложной обстановке происходило жестокое подавление антисоветских выступлений крестьян и на Северном Кавказе, в частности в Чечне и Ингушетии. В исследовании подчеркивается, что теоретическим оправданием массовых репрессий того периода послужила так называемая концепция большевистской партии об обострении классовой борьбы в СССР по мере продвижения страны к социализму. Данная концепция оказалась неверной и послужила причиной многих бед и трагедий.
Глава 6 «Большой террор 1937-1938 гг.», состоящая из двух параграфов, раскрывает общие тенденции его осуществления. Автор считает, что все пото-
ки террора были направлены на достижение цели, поставленной Сталиным, а именно: на ликвидацию всех категорий граждан, которые якобы представляли собой потенциальную опасность для режима, особенно в условиях опасности новой войны (на это указывают новые документы, появившиеся в последнее время). Охарактеризовав коротко каждого руководителя НКВД, дав им в целом объективную оценку, автор уделяет внимание объединению Чеченской и Ингушской автономных областей в единую Чечено-Ингушскую автономию (с. 252). В начале декабря 1936 г. в Москве завершил работу VIII Чрезвычайный съезд Советов, принявший вторую Конституцию СССР (сталинскую), по которой автономия чеченцев и ингушей была повышена. Чечено-Ингушская автономная область официально стала называться Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республикой. Это было реальное повышение статуса автономии и поэтому вряд ли допустимо называть ее «номинальным повышением», как это делает автор на с. 252. Конечно, все республики в СССР, включая даже союзные, ставшие с развалом Советского Союза в 1991 г. независимыми государствами, в определенном смысле имели номинальный характер государственности. Тем не менее даже такая государственность, разумеется, должна поощряться по сравнению с тем, когда целые народы, даже миллионные, не имеют никакой государственности и самостоятельности. В этой связи хотелось бы провести аналогию между национально-государственным строительством в СССР с тем общественно-политическим состоянием, которое переживает Украина. Если бы в Донецкой и Луганской областях Украины имели что-либо из той «номинальной» государственности, которую имели советские автономии, в том числе и Чечено-Ингушская АССР, то не было бы кровопролития и фактически геноцида русскоязычного населения. Автор справедливо подчеркивает, что приказы Н.И. Ежова по проведению массовых репрессий обязывали местные органы НКВД «вскрывать повстанческие организации, шпионские и диверсионные группы» и т.д. В связи с чем сотрудники органов были поставлены перед необходимостью арестовывать целые группы людей. Дело часто даже доходило до того, что для придания видимости законности придумывались различные повстанческие, правотроцкистские, шпи-онско-террористические, диверсионно-вредитель-ские и тому подобные организации.
В 7-й главе «Борьба советской власти с мусульманским духовенством» говорится о трансформации политики большевиков в отношении мусульманского духовенства.
В первые годы советской власти большевики проявляли осторожность и гибкость по отношению к мусульманам, подчеркивали, что коммунизм и
шариат совместимы и дополняют друг друга. С середины 1920-х гг. начались репрессии против духовенства, многие религиозные деятели Чечни и Ингушетии подверглись арестам, ссылкам и расстрелам, обвиненные в контрреволюционной и антисоветской деятельности.
Анализ разноплановых источников позволил автору работы установить, что прокатившаяся по Чечне и Ингушетии в конце 1920-х гг. волна арестов духовных лидеров, закрытие мечетей и мусульманских школ вызвали резко негативную реакцию населения и в особенности мусульманского духовенства.
Служители культа были приравнены к кулакам: задавленные налогами (налоги в 1928-1930 гг. возросли в десять раз), лишенные всех гражданских прав, возможности зарабатывать на жизнь, подведенные под категорию «паразитические элементы, живущие чужими доходами», они стали, согласно официальной формуле, «осколком умирающих классов», подвергались арестам, высылке или депортации.
В главе 8 «Репрессии в отношении интеллигенции» рассматриваются репрессии в отношении технической, научной и творческой интеллигенции, а также борьба с так называемой «оппозицией». Вытеснение «старой» интеллигенции из всех сфер общественной жизни приводило к значительному снижению уровня интеллектуальной среды, утрате духовных традиций и нарушению преемственности между «старым» и «новым» поколением национальной интеллигенции. Сталинские репрессии способствовали устранению целого поколения старых кадров, культивируя исполнительно-приказные методы работы.
Репрессии приобрели видимость неизбежного и оправданного процесса. Они подорвали в массовом сознании элементарные представления о праве и законности, породили в обществе страх, недоверие, подозрительность, способствовали укоренению в обществе агрессивности, крайней нетерпимости, ксенофобии, осознанию всесильности силовых органов и неоспоримости примата государства над правом и личностью.
Таким образом, Т. У. Эльбуздукаева в очередной раз порадовала ученых-кавказоведов и историков солидным и востребованным исследованием, которое будет иметь широкое практическое применение не только в социально-политической истории Чеченской и Ингушской республик, но в целом в истории народов Северного Кавказа, особенно советского периода.
Монография Т.У. Эльбуздукаевой «Политические репрессии на территории Чечни и Ингушетии в 1920-1930-е годы» представляет большой интерес как для ученых - историков и политологов, так и для широкого круга читателей.
_В.Д. Дзидзоев
