CC BY
41УДК 902.01
АНАХРОНИЗМЫ СРЕДИ ПОГРЕБАЛЬНОГО ИНВЕНТАРЯ. ПЬЯНОБОРСКИЕ ВЕЩИ В МАЗУНИНСКИХ ПОГРЕБЕНИЯХ1: ПРОЦЕСС СМЕНЫ ВРЕМЕН В ПРИКАМЬЕ
© 2018 г. А.А. Красноперов
В статье рассмотрены закрытые комплексы, сочетающие характерные типы материальной культуры пьяноборского и мазунинского населений. Находки пьяноборских предметов в мазунинских погребениях связываются с переходным периодом, когда традиции мазунинской и пьяноборской культур на протяжении первой половины III в .(возможно только первой трети) облика сосуществуют. Другим проявлением процесса перехода от пьяноборского к мазунинскому времени автор считает распространиение пьяноборских типов вещей (как одиночных, так и в виде блоков культурного комплекса) далеко за пределы исходного пьяноборского ареала.
Ключевые слова: археология, Прикамье, среднесарматское время, поздне сарматское время, пьяноборская культура, мазунинская культура, погребения, хронология
В большинстве работ по вопросам хронологии археологических памятников Прикамья подразумевается начало новой культуры одномоментно с прекращением прежней. В археологии других регионов процесс понимается радикально иначе2 - как постепенная смена одних типов, характерных для предыдущего периода, другими, показательными для следующего. В этой связи интерес представляют закрытые комплексы, сочетающие типы инвентаря, являющиеся руководящими древностями сразу для двух культурных групп.
В настоящее время известно около 70 пьяноборских и мазунинских могильников, из них четыре (Ныргындинский I, Афонинский, Тарасовский, Бирский) содержат комплексы обоих культурных типов, а Бирский еще и более позднего времени. К пьяноборскому времени относится, примерно, 2500 погребений, к мазунинскому времени - примерно 2150 погребений (и обобщенно 3130 по смешанным). Эти числа иногда меняются (продолжаются раскопки на пьяноборских Кипчаковских I и II и Ст. Киргизовском, мазунинском Дубровском, Бирском могильниках), но будем считать их константой. А все устоявшиеся «классические», «общепризнанные» точки зрения, мнения, концепции - самое большее - переменными.
Каждая из культурных групп обладает специфическим для нее набором характер-
ных типов (рис. 1), позволяющих однозначно определять принадлежность конкретного комплекса. К пьяноборским типам (Генинг, 1970; Агеев, 1992) относятся (рис. 1А): конические височные подвески, застежки эполетообразные и с неподвижным крючком, большие бляхи из зеркал, прямоугольные накладки с рядами треугольников, шейные подвески («кошачьи лапки»), ажурные накладки, полупронизки, определенные типы гривен, ножен, костяных наконечников стрел, чуть менее однозначно - лапчатые подвески, и проч. К мазунин-ским типам (Генинг, 1967; Останина, 1997) относятся (рис. 1Б): височные подвески в виде стержня с кольцом, бабочковидные и «сайгат-ские» фибулы, поясные наборы с многочисленными накладками и бляхами-раковинами, пронизки-медведи и пронизки-уточки, головные уборы, определенные типы ожерелий, гривен, ножен. При работе с конкретным материалом выявились случаи сочетания пьяноборского и мазунинского инвентаря одном погребении, ранее не привлекавшие внимания исследователей. Эти ситуации могут отражать процесс смены одной культуры другой.
Комплексы переходного времени должны удовлетворять следующему условию -одновременно содержать вещи, достоверно соответствующие разным хронологическим периодам (культурным типам). Этому требо-
1 Это первая часть работы, посвященной рассмотрению смены пьяноборской группы мазунинской.
2 Наибольшее тактическое влияние в связи с постановкой вопросов о конце/начале культур на меня оказали работы К.В. Каспаровой по зарубинецкой, И.О. Гавритухина по пражской, Е.Р. Михайловой по культуре псковских длинных курганов.
ванию очевидно3 не отвечают всевозможные бляшки элементарных геометрических форм. В представленной работе собраны по возможности все выявленные закрытые комплексы (для рассматриваемых - только погребения), за некоторыми исключениями. Большие бляхи пьяноборского времени и зачастую связанные с ними бусины из раковины, рассматривались ранее (Красноперов, Бусы Ныргынды). И, хотя количество извест-
ных мне находок увеличилось, здесь о них не будет речи. Из каталога практически исключены находки пьяноборских височных подвесок, что связано со спецификой бытования самого позднего их типа, который нужно обсуждать отдельно. В минимальной степени учтены находки лапчатых подвесок - их хронология несколько двойственна.
По категориям находок распределение4 выглядит следующим образом:
застежки с неподвижным крючком (рис. 6: 1-6), Ангасяка, п. 4 (рис. 7В), Ангасяк, п. 5 (рис. 7Б), Покровское, п. 109б (рис. 8: 15-29), Тарасово, п. 145 (рис. 7Г), Тарасово, п. 216 (рис. 7Д), Тарасово, п. 680 (рис. 7А)
шейные подвески (рис. 5), Ангасяк, п.49 (рис. 18А), Ангасяк, п. 82 (рис. 20А), Бирск, п. 314, Бирск, п. 495, Бирск, п. 565, Бирск, п. 646, Бирск, п. 672, Бирск, п. 711, Бирск, п. 712, Ст. Мушта, к. 10/п. 6 (рис. 18Г), Тарасово, п. 146 (рис. 18Б), Тураево, п. 178 (рис. 18В), Усть-Сарапулка, п. 45 (рис. 19)
ажурные накладки (рис. 4: 10, 11), Ангасяк, п. 92 (рис. 20Б), Бирск, п. 672
височные подвески (рис. 4: 12-14). Бирск, п. 263(?), Бирск, п. 296, Бирск, п. 398
прямоугольные накладки с рядами треугольников (рис. 4: 1-6), Бирск, п. 682, Тарасово, п. 212 (рис. 11Б), Тарасово, п. 616 (рис. 11Г)
полупронизки (рис. 3: 1-13, 16, 17), Заборье, п. 2 (рис. 13А), Ижевск, п. 139 (рис. 16А), Нива, п. 45 (рис. 14А), Покровское, п. 135 (рис. 15), Покровское, п. 258 (рис. 16Б), Покровское, п. 330б (рис. 17А), Ст. Кабаново, п. 43в (рис. 14Д), Тарасово, п. 25 (рис. 14Е), Тарасово, п. 127 (рис. 13Б), Тарасово, п. 532 (рис. 17Б), Тарасово, п. 736б (рис. 14Ж), Тураево, п. 39 (рис. 12; 13В)
сапожковые пронизки (рис. 3: 14, 15), Нива, п. 45 (рис. 14А), Ст. Мушта, к. 15/п. 2г (рис. 14Б)
эполетообразные застежки (рис. 4: 8,9), Ижевск, п. 124а (фрагмент) (рис. 20В), Тураево, п. 157 (фрагмент) (рис. 20Г), Югомашево, п. 11-15(?)д
лапчатые подвески (рис. 6: 7-15), Бирск, п.693(?), Мазунино, п.37 (фрагмент) (рис. 14Г), Тарасово, п.482(?) (рис. 11В), Тарасово, п.532 (рис. 17 Б), Тарасово, п.555 (рис. 11Д), Тарасово, п.616 (фрагмент) (рис. 11Г), Тураево, п.66 (фрагмент) (рис. 10), Тураево, п.137(?) (рис. 11А)
обувная застежка/накладка (рис. 4: 7), Боярка, п.42, Тураево, п.190 (фрагмент) (рис. 14В)
а Отчет (Васюткин, 1967) крайне недобросовестен. Указания на фотографии вещей не совпадают с предметами в коллекции, изображения некоторых вещей (в частности, шейные подвески) значительно различаются в отчете и публикации.
б Пронизки не опубликованы, но отмечены в описании погребения (Останина, 1992, с. 36). Комплектность сверена с отчетом (Останина, 1984о, табл. 22: 3, 4).
в Масштаб в публикации не соответствует действительности. Пряжка, указанная в отчете как относящаяся к п. 43 (Васюткин, 1969о, рис. 48: 6), разительно отличается от опубликованной (Васюткин, Останина, 1986, табл. 5: 27) (и в тексте неверно указан номер рисунка: табл. 5: 26 - это височное(?) колечко). Аккуратнее всего к материалу отнеслась Р.Р. Русланова, работавшая с коллекциями при подготовке диссертации и поделившаяся своими фотографиями.
г Сапожковая пронизка приведена на иллюстрации к к. 15 (Сунгатов и др., 2004, рис. 30: 8), но в описании погребений никак не обозначена. На плане кургана показана в границах п. 2 (Там же, рис. 30: 1, №7). Единственное указание принадлежности - на с. 41, где она приписана к к. 15/п. 2.
д В Югомашево, п. 11-15 (Васюткин, Калинин, 1975о, рис. 51: 10) есть круглая бляха от эполетообразной застежки. Памятник готовит к изданию О.С. Крапачева.
4 Из подвергавшихся стационарным раскопкам
3 «Очевидно» далеко не всем. Есть примеры, и могильников пьянобоРские вещи не швдеты т
не единичные, когда на круглых бляшках строят Мало-Качаковском, Кара-Тамакском, Дубровском,
хронологию (ссылок принципиально не будет). Сайгатсксм, ^шн™™, Быртьшдатексм I; в
При взгляде на наборы сразу же бросается в глаза, что согласно существующим датировкам мазунинских материалов (Останина, 1997, рис. 51)5 погребения должны относиться не к ранним, а к поздним этапам культуры (3-5 группы по Т.И. Останиной). Так, в нескольких из рассматриваемых погребений найдены бабочковидные фибулы 4 варианта по Т.И. Останиной - еще бронзовые, но уже с очень сложным декором - датируемые ею V в. Это обстоятельство не позволяет ориентироваться на имеющуюся хронологию. Речь не может идти об абсолютных датах - для этого пока нет никаких оснований, кроме спекулятивных. Речь может идти только о соотношении комплексов между собой и их относительной последовательности.
Заметно, что более тесную связь между собой демонстрируют погребения в пределах одного могильника: Покровского (гривны, ножны покровского варианта), Тураевского (гривны, височные подвески, фибулы), Тара-совского (фибулы). Каких-либо зависимостей, связанных с функцией «долго живущего» предмета, не видно. Объединяющими большинство групп являются находки бабочковидных фибул примерно одинакового варианта: бронзовые, не составные, с небольшим количеством декоративных валиков. Соответственно на периферии оказываются составные экземпляры и фибулы на железной основе. Чуть плотнее выглядит группа с находками полупронизок и лапчатых подвесок, которые найдены вместе.
Самой «долгой» оказывается хронология Покровское, п. 109Б. С коллекцией работал И.О. Гавритухин, который и указал на пряжку (Покровское, п. 109В) (Останина, 1992, рис. 17:1) (рис. 9: 15), которая не может быть датирована ранее IV в., причем без его начала. Пряжка из Бирск, п. 398 (МА БГУ 323/125) может быть атрибутирована IV в. Труден вопрос с оценкой комплекса Бирск, п. 296. От скелета в яме простой формы сохранилось лишь две перемещенные кости. Вещи найдены в заполнении, в т.ч. пряжка V в. Но, поскольку височную подвеску оттуда найти в коллекции не удалось, сохраняются сомнения в ее атрибуции именно как «височной подвески».
Фибула с завитком из Тарасово, п. 25 (рис. 14Е: 11) достаточно близка к типу
Чумойтло и на ул. Аксакова в Уфе (рис. 2).
5 Р.Д. Голдина активно публикует свое видение хронологии пьяноборской и мазунинской культур на основе Тарасовского могильника. Здесь оно не учитывается, желающие могут ознакомиться сами
(Голдина, Бернц, 2016а; 2016б; 2017а; 2017б).
Кропотов-8/2, хотя В.В. Кропотов к собственно сарматским ее не отнес; серия датирована II - первой половиной III в. (Кропотов, 2010, с. 204). Видимо, сюда же примыкают и фибулы из Мазунино, п. 37 (рис. 14Г: 1) и Тарасово, п. 736 (рис. 14Ж: 43).
Переходным от пьяноборской к мазу-нинской культурам может являться Тарасово, п. 616 (рис. 11 Г), в инвентаре которого сочетаются пьяноборские вещи и самые ранние варианты мазунинских. Фибула (рис. 11Г: 16), уже имеющая «бабочковидный» щиток, еще не получила характерного декора. Фактически это то переходное звено, о котором говорил
A.К. Амброз, реконструируя происхождение прикамских фибул из сарматских (Амброз, 1966, с. 46). В том же погребении найдены многочастные бусы с позолотой средних размеров (рис. 11Г: 14, 15) и одна крупная золотостеклянная бусина (рис. 11Г: 9).
Учитывая, что мазунинский компонент уже четко выражен основными формами, рассмотренные могилы (в последовательности: Мазунино, п. 37, Тарасово, п. 25, Тарасово, п. 736; ^ Ижевск, п. 124а, Ижевск, п. 139, Тарасово, п. 127, Тарасово, п. 146, Тарасово, п. 212, Тарасово, п. 532, Тарасово, п. 680, Тура-ево, п. 157, Усть-Сарапулка, п. 45; ^ Покровское, п. 135, Покровское, п. 258; ^ Бирск, п. 672) относятся уже к ранней фазе мазунин-ской культуры. А Ныргында I, п. 299, Тарасо-во, п. 616 - еще к поздней фазе пьяноборской культуры, потому что мазунинские элементы (Голдина, 2003, табл. 259: 1-1, 1-2, 1-5; Голдина, Красноперов, 2012, табл. 167: 5, 7) проявляются типологически ранними формами.
Планиграфический интерес представляет распределение захоронений на Тарасов-ском могильнике (рис. 21). Пьяноборская6 и мазунинская части памятника четко разделяются. Фактически это два самостоятельных могильника, волею случая оказавшихся на одном холме. Рассмотренные здесь переходные комплексы находятся приблизительно в центре мазунинской части, а вовсе не рядом с пьяноборской частью, как можно было бы предполагать, если считать, что могильник единый. В мазунинское время могильник был заложен заново. Погребения с ранними типами фибул оказываются окружены более развитыми фибульными формами.
6 Важную закономерность размещения погребений, совпадающую с Сасыкульским могильником, на что ранее никто не обращал внимания, подметил
B.В. Ставицкий (доклад на I Старостинских чтениях).
О хронологических пределах переходного периода пока говорить преждевременно. Допустимо указание лишь максимально расширенных рамок: мазунинская культура, как указывалось и ранее7, начинается в III в., но пьяноборская не обрывается резко во II в. н.э., а продолжается некоторое время8, но не далее середины III в. На протяжении первой половины III в. (возможно, только первой трети) материальная культура пьяноборского и мазу-нинского облика сосуществуют9, о чем и свидетельствуют переходные комплексы10, сочетающие характерные признаки обеих групп.
7 «Процесс формирования новой культуры происходит на рубеже II и III вв. и в течение первой половины III в.н.э.» (Останина, 1997, с. 176).
8 «Пьяноборская культура датируется концом II в. до н.э. - III в. н.э.» (Агеев, 1992, с. 57, а также с. 64, 66, 67, 69, 73, 79).
9 «... В течение первой половины III в.н.э. ... продолжаютсосуществоватьпамятники предшествующих культур, но с элементами новой эпохи» (Останина, 1997, с. 176). «Преемственность пьяноборских и мазунинских традиций свидетельствует о переселении только части населения» (Агеев, 1992, с. 108).
10 «Переходные комплексы» отражают лишь часть процесса смены культур. Теоретическая модель социальных процессов была предложена Эвереттом Роджерсом в 1962 г. (Диффузная теория, или Диффузия инноваций). Он анализировал распространение новых идей, товаров и т.д. и увидел разную предрасположенность к новому у разных сегментов общества: часть достаточно консервативна, а часть, наоборот, легко включается в новые процессы. Э. Роджерс также описал пять классов людей по степени принятия ими новых идей и товаров:
1. Инноваторы, составляющие 2,5%, более мобильны, имеют контакты за пределами своего круга, могут схватывать абстрактные идеи, согласны рисковать.
2. Ранние принимающие, уважаемые люди, составляющие 13,5% населения. Они более привязаны к местной структуре, среди них больше всего лидеров мнения. С ними советуются, прежде чем принять решение.
3. Раннее большинство, составляющее 34% населения. Они принимают новые идеи как раз перед тем, как они будут приняты среднестатистическим гражданином. Свою информацию они часто получают от предыдущей группы.
4. Позднее большинство. Это скептики по отношению к новому, число которых также достигает 34%. Они принимают новое после того, как средний гражданин признал его.
5. Поздние принимающие. Они традиционно ориентированы и составляют 16% населения. Очень подозрительны ко всему новому и придерживаются традиционных ценностей (Почепцов, 2001, с. 48-49; Rogers, 1983, p. 247-251, fig. 7: 2).
Смена пьяноборского культурного комплекса мазунинским на территории Среднего Прикамья, и изменения, произошедшие на других территориях, показывают, что далеко не все были согласны с изменившимися условиями. В конце пьяноборского времени ареал находок собственно-пьяно-борских типов вещей резко расширяется: от Финляндии до Томского Приобья, от Коми до Ставропольского края11. В большинстве своем это единичные находки вещей хронологически поздних типов. Картография создает впечатление бегства - пьяноборцы бросились врассыпную. Но есть несколько направлений с более систематическим, массовым, воздействием, где фиксируются не отдельные вещи, а целые блоки культурного комплекса. Одно из них западное. В конце собственно-пьяноборской культуры появляются первые азелинские памятники с находками чисто-пьяноборских вещей. В рамках этой группы происходит дальнейшее типологическое развитие комплекса (Генинг, 1963, с. 18-19; Агеев, 1992, с. 107, 108), хорошо видимое на примере эполетообразных застежек. Их форма изменяется постепенно, но - характерная особенность этой группы переселенцев - утрачивается технология изготовления. Какой-то более самостоятельный коллектив ушел еще дальше на запад, и, оставив следы в Чувашии, влился в раннее рязано-окское население (Ефименко, 1926, с. 83; Смирнов, 1952, с. 139; 1961, с. 100-103; Ахмедов, Белоцерковская, 1994, с. 103). Другая группа ушла на юг, в кара-абызский ареал (именно пьяноборцы на юг, а не наоборот, как часто сочиняют12). Заметная часть, неяс-
11 Находок пьяноборских вещей к западу и к востоку от собственно-пьяноборской территории много. Их следовало бы обобщить, но не в рамках этой заметки, а как-нибудь позднее.
12 Кара-абызских вещей за пределами территории культуры (без учета в смежной части пьяноборского ареала) считанные единицы (рис. 22): Барсов Городок 1/9(?), «сборы» (накладка) (Ширин, Яковлев, 2010, ил. 75), Зуевы Ключи I гор. (накладка) (Черных, 2004, рис. 6: 11), Ныргында II, п. 202 (пряжка) (900/1055), Усть-Сарапулка, п. 72 (накладка) (Арматынская, 1986, рис. 4: 9), Тарасово, п. 852 (накладка) (Голдина, 2003, табл. 367: 3) , Измери сел., сборы Е.П. Казакова (накладка) (КЕП-1/943, с коллекцией работал Д.Г. Бугров), Ражки, п. 49/2015 и п. 59/2015 (накладки) (сообщение В. В. Ставицкого), Шемышейка, п. 3 (накладка) (Гришаков, 2005, рис. 4: 2), Тезиково, п. 41 (накладка) (Полесских, 1966, рис. 4: 3). Из них находки с Барсова Городка и Измерского селища более тщательные в изготовлении.
но, каким маршрутом, двинулась на восток, в Зауралье. В этой группе находились ремесленники, которые принесли с собой технологию изготовления эполетообразных застежек (утраченную на Вятке), но изменили их внешний вид.
В этом смысле интересно, что возможно изменение взглядов отдельных носителей разных традиций - возвращение уже - азелинской женщины в еще - пьяноборскую среду: Урманаево, п. 17, Тарасово, п. 689, Афонино, п. 56, и несколько случаев азелинско-пьяноборско-мазунин-ского взаимодействия: Ныргында I, п. 299, Заборье, п. 2, возможно, Тураево, п. 66.
ЛИТЕРАТУРА
Агеев Б.Б. Пьяноборская культура. Уфа: БНЦ УрО РАН, 1992. 140 с.
Амброз А.К. Фибулы юга Европейской части СССР / САИ. Вып. Д1-30. М.: Наука, 1966. 142 с.
Амброз А.К. Бирский могильник и проблемы хронологии Приуралья в ГУ^П вв. // Средневековые древности евразийских степей / Отв. ред. С.А. Плетнева. М.: Наука, 1980. С. 3-56.
Арматынская О.В. Отчет об исследованиях Усть-Сарапульского могильника в Сарапульском р-не УАССР и разведочных работах в Кишертском р-не Пермской области в 1984 г. / Архив ИИКНП. Ф. 2. Д. 200 / Архив ИА РАН. Р-1. № 10510
Арматынская О.В. Усть-Сарапульский могильник // Приуралье в древности и средние века / Отв. ред. А.А. Тронин. Устинов, 1986. С. 26-46.
Ахмедов И.Р., Белоцерковская И.В. К вопросу о начальной дате рязано-окских могильников // Историко-культурное наследие: Памятники археологии центральной России: охрана, изучение, музеефика-ция. / Науч. ред. В. П. Челяпов. Рязань, 1994. С. 102-104.
Белоцерковская И.В. Инвентарь женских погребений / Гл.3. Культура рязано-окских могильников // Восточная Европа в середине I тысячелетия н.э. / РСМ. Вып.9 / Отв. ред. И.О. Гавритухин, А.М. Облом-ский. М.: ИА РАН, 2007. С. 186-214, 5 вклад.
Бернц В.А. К вопросу о традиционных элементах погребального обряда финно-угорского населения эпохи Великого переселения народов Удмуртского Прикамья (по материалам Заборьинского грунтового могильника) // Взаимодействие народов Евразии в эпоху Великого переселения народов / Гл. ред. Р. Д. Голдина. Ижевск: Удмуртский государственный университет,2006. С. 351-389.
Васюткин С.М. Отчет об археологических исследованиях БАССР в 1966 г. М., 1967 / Архив ИА РАН. Р-1. №3242, 3242а.
Васюткин С.М. Отчет об археологических исследованиях в БАССР в 1969 г. / Архив КА БГУ. КАО-14 / Архив ИА РАН. Р-1. №4082, 4082а
Васюткин С. М. Ангасякский могильник - ранний памятник бахмутинской культуры // Памятники эпохи средневековья в Верхнем Прикамье / Отв. ред. В.Ф. Генинг. Ижевск: УдГУ, 1980. С. 72-91, 187-196.
Васюткин С.М., Калинин В.К. Отчет о работе первого отряда археологической экспедиции Башго-суниверситета в 1975 г. / Архив КА БГУ. КАО-28 / Архив ИА РАН. Р-1. №5657, 5657а.
Васюткин С.М., Останина Т.И. Старо-Кабановский могильник - памятник мазунинской культуры в Северной Башкирии // Вопросы истории и культуры Удмуртии / Сост. Т.И. Останина. Устинов: Удмуртия, 1986. С.63-130.
Генинг В.Ф. Азелинская культура вв. Очерки истории Вятского края в эпоху переселения
народов // ВАУ. Вып.5 / Отв. ред. А.Ф. Медведев. Ижевск, Свердловск: УРКМ, УГУ, 1963. С. 5-144, 158-160, 24 табл.
Генинг В. Ф. Мазунинская культура в Среднем Прикамье // Памятники мазунинской культуры / ВАУ. Вып. 7 / Отв. ред. А.Ф. Медведев. Ижевск, Свердловск: УРКМ; УГУ, 1967. С. 7-84.
Генинг В.Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Часть I. Чегандин-ская культура (Ш в. до н. э. - II в. н. э.) / ВАУ. Вып. 10. Ижевск: УРКМ, УГУ, 1970. 260 с.
Генинг В.Ф., Мырсина Е.М. Мазунинский могильник // Памятники мазунинской культуры. ВАУ. Вып.7 / Отв. ред. А.Ф. Медведев. Ижевск, Свердловск: УРКМ; УГУ, 1967. С. 85-165.
Голдина Р.Д. Тарасовский могильник вв. на Средней Каме. Т. II. (иллюстрации). Ижевск: Удмуртия, 2003.721 с.
Голдина Р.Д. Тарасовский могильник вв. на Средней Каме. Т. 1 (текст - каталог погребений). Ижевск: Удмуртия, 2004. 316 с., прил.
Голдина Р.Д., Бернц В.А. Тураевский I могильник - уникальный памятник эпохи великого переселения народов в Среднем Прикамье (бескурганная часть) / МИ КВАЭ. Т. 17 / Отв. ред. Н.Ф. Широбокова. Ижевск: Удмуртский университет, 2010. 499 с.
Голдина Р.Д., Бернц В.А. Хронология мужских погребений III-V вв. Тарасовского могильника // Поволжская археология. 2016. № 3(17). С. 17-58.
Голдина Р.Д., Бернц В.А. Хронология погребений I-II вв. Тарасовского могильника //. Поволжская археология. 2016. №1(15). С. 41-89.
Голдина Р.Д., Бернц В.А. Хронология женских погребений III-V вв. Тарасовского могильника // Поволжская археология. 2017. № 2(20) С. 47-72.
Голдина Р.Д., Бернц В.А. Хронология мужских погребений III-V вв. Тарасовского могильника. Часть II // Поволжская археология. 2017. № 1 (19). С. 172-204.
Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II-III вв. на Средней Каме / МИ КВАЭ. Т. 22 / Отв. ред. Л.И. Липина. Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2012. 364 с.
Гришаков В.В. Население верховьев Мокши и Суры накануне средневековья. Саранск: Мордов. гос. пед. ин-т, 2005. 95 с.
Гришаков В.В. Хронология мордовских древностей III-IV вв. Верхнего Посурья и Примокша-нья // ПАС. Вып. 2 / Ред. Г.Н. Белорыбкин. Пенза: Пензенский институт развития образования, 2008. С. 82-137.
Ефименко П.П. Рязанские могильники. Опыт культурно-стратиграфического анализа могильников массового типа // Мат-лы по этнографии. Т. III. Вып. 1. Л., 1926. С. 59-84.
Красноперов А.А. Бусы Ныргынды. UPL: https://www.academia.edu/3156851/ (дата обращения: 04.03.2018.)
Кропотов В.В. Фибулы сарматской эпохи. Киев: ИД «АДЕФ-Украина», 2010. 384 с., вкладыш.
Мажитов Н.А. Бахмутинская культура. Этническая история населения Северной Башкирии середины I тысячелетия нашей эры. М.: Наука, 1968. 164 с.
Останина Т.И. Нивский могильник III-V вв. н.э. // Материалы к ранней истории населения Удмуртии / Отв. ред. М.Г. Иванова. Ижевск: Научно-исследовательский институт при Совете Министров Удмуртской АССР, 1978. С. 92-117.
Останина Т.И. Два памятника мазунинской культуры в центральной Удмуртии // Поиски, исследования, открытия / Сост. и науч. ред. Т.И. Останина. Ижевск: Удмуртия, 1984. С. 26-92.
Останина Т.И. Отчет о раскопках Покровского могильника около д. Сизяшур Мало-Пургинского р-на УАССР летом 1984 г. / Архив НМУР. №732, 733 / Архив ИА РАН. Р-1. №10312, 10312а.
Останина Т.И. Население Среднего Прикамья в III-V вв. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1997. 327 с.
Останина Т.И. Покровский могильник. Каталог археологической коллекции. Ижевск: УРИО «Алфавит», 1992. 96 с.
ПолесскихМ.Р. Тезиковский могильник IV-V вв. // Тр. МНИИЯЛИЭ. Вып. XXX. Саранск: Мордовское кн. Изд-во, 1966. С. 268-296.
Почепцов Г.Г. Теория коммуникации. М.: «Рефл-бук»; Киев: «Ваклер», 2001. 656 с.
Смирнов А.П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья / МИА. №28. М.: Изд-во АН СССР, 1952. 276 с.
СмирновА.П. Железный век Чувашского Поволжья / МИА. №95. М.: Изд-во АН СССР, 1961. 171 с.
Султанова А.Н. Подготовительные мат-лы к диссертации / Архив А.Н. Султановой.
Сунгатов Ф.А. Гарустович Г.Н., Юсупов Р.М. Приуралье в эпоху Великого переселения народов (Старо-Муштинский курганно-грунтовый могильник). Уфа: ГУП «Уфимский полиграфкомбинат», 2004. 172 с.
Тагиров Ф.М. [Отчет за 1991 г.] [без титульного листа] / Архив НМРБ. б/н.
Тагиров Ф.М. Новые исследования Ангасякского грунтового могильника // УАВ. Вып. 6-7. Уфа: Гилем, 2007. С. 89-110.
Черных Е.М. Зуевоключевское I городище в Удмуртском Прикамье: Некоторые итоги исследований // Удмуртской археологической экспедиции - 50 лет: Мат-лы Всероссийской научной конференции, посвященной 50-летию Удмуртской археологической экспедиции и 80-летию со дня рождения
B.Ф. Генинга (Ижевск, 16-18 июня 2004 г.) / Отв. ред. М.Г. Иванова. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004.
C. 113-131.
Черных Е.М., Красноперов А.А., Лаптева Т.А., Перевощиков С.Е. Исследования Боярского (Арай) могильника // АО 2003 / Сост. Н.В. Лопатин. М.: Наука, 2004. С. 344.
Черных Е.М., Лаптева Т.А., Бернц В.А., Перевощиков С.Е., Карпушкина О.А., Красноперов А.А. Исследования Боярского («Арай») могильника в Среднем Прикамье // АО 2002 / Сост. Н.В. Лопатин. М.: Наука, 2003. С. 305-306.
Ширин Ю.В., Яковлев Я.А. Мартиролог Югорской археологии // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. Вып. 8 / Отв. ред. Я.А. Яковлев. Томск; Ханты-Мансийск: Изд-во Томск. ун-та, 2010. С.21-62.
Rogers E.M. Diffusion of innovations. 3nd ed. NY; L.: Free Press, 1983. 454 p.
Информация об авторе:
Красноперов Александр Анатольевич, кандидат исторических наук (г. Ижевск, Россия); [email protected]
ANACHRONISMS IN GRAVE GOODS. ARTEFACTS OF THE PYANY BOR CULTURE IN THE MAZUNINO CULTURE BURIALS: THE CHANGING OF
THE TIMES IN THE KAMA REGION
A.A. Krasnopeorov
The author analyzed the primary contexts which comprise the artifacts of the Pyany Bor and the Ma-zunino cultural complexes. The small finds of the Pyany Bor complex in the Mazunino burials could be dated back to the transition period of the 200-250 CE (or maybe 200-230 CE) when both traditions coexisted. We also consider the spread of the artifacts and cultural traits characteristic for the Pyany Bor complex so far outside the original area as another trait of that transition period.
Keywords: archaeology, Kama Region, Middle Sarmatian period, Late Sarmatian period, Pyany Bor culture, Mazunino culture, burials, chronology.
About the Аuthor:
Krasnopeorov Aleksander A. Candidate of Historical Sciences, Izhevsk, Russian Federation; [email protected]
Рис. 1. Руководящие типы культур. А - для пьяноборской культуры (Голдина, Красноперов, 2012, табл. 203: 2, 10; 205: 12; 208: 3, 5, 13; 209: 16, 18, 23; 210: 1, 2, 19; 211: 3; 213: 6; 214: 4; 218: 23, 26; 219: 4, 40; 221: 31; 222: 17; 224: 1; 227: 1, 25; 228: 4); Б - для мазунинской культуры (Останина, 1992, рис. 6: 1, 8; 15: 1, 2, 6; 16: 7, 8; 26: 11; Голдина, Бернц, 2010, табл. 219: 24, 26; 223: 14; 233: 6; 235: 15; 247: 3;
Бернц, 2006, рис. 3: 2; 8: 6; 18: 39, 42; 20: 1-9; 22: 2).
Рис. 2. Карта памятников.1 - пьяноборские могильники, 2 - мазунинские могильники, 3 - мазунинские могильники, на которых не встречены пьяноборские находки.
Рис. 3. Полупронизки. 1-3 - Покровское, п. 258 (Останина, 1992, рис. 29: 3-5), 4 - Заборье, п. 2 (Бернц, 2006, рис. 3: 1-7), 5 - Тураево, п. 39 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 31: 12), 6 - Покровское, п.135 (Останина, 1992, рис. 24: 8), 7 - Ижевск, п. 139 (Останина, 1984, табл. 16: 12), 8 - Тарасово, п. 736б (Голдина, 2003, табл. 317: 31), 9 - Ст. Кабаново, п. 43 (Васюткин, 1969о, рис. 48: 4), 10 - Тарасово, п. 25б (Голдина, 2003, табл. 10: 3), 11, 12 - Тарасово, п. 532 (Голдина, 2003, табл. 226: 14), 13, 14 - Нива, п. 45 (Останина, 1978, табл. I: 19), 15 - Ст. Мушта, к. 15/п. 2 (Сунгатов и др., 2004, рис. 30: 8), 16, 17 - Тарасово, п. 127 (Голдина,
2003, табл. 44: 10, 11).
Рис. 4. Поясные (1-6) и ажурные (10, 11) накладки, эполетообразные (8, 9) и обувные (7) застежки, височные подвески (12-14). 1-4 - Тарасово, п. 616 (Голдина, 2003, табл. 259: 1-6, 1-7, 1-10, 1-11), 5 - Тарасово, п. 212 (Голдина, 2003, табл. 86: 2), 6 - Бирск, п. 682 (Султанова, [Подготовительные мат-лы к диссертации]), 7 - Тураево, п. 190 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 139: 3), 8 - Ижевск, п. 124а (Останина, 1984, табл. 14: 19), 9 - Тураево, п. 157 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 108: 4), 10 - Ангасяк, п. 92 (Тагиров, 2007, рис. 9: 2), 11 - Бирск, п. 672 (МА БГУ, б/ш, рис. автора), 12 - Бирск, п. 296 (мат-лы к изданию), 13 - Бирск, п. 263 (МА БГУ 321/39=у36/297, рис. автора), 14 - Бирск, п. 398 (МА БГУ 323/122,
рис. автора).
Рис. 5. Шейные подвески. 1, 6, 10, 20 - Бирск, п. 495 (МА БГУ 327/281, 282, 282, б/ш, рис. автора), 2 - Тарасово, п. 146 (Голдина, 2003, табл. 56: 1-7), 3, 4, 12-14, 16, 19, 25, 31 - Бирск, п. 672 (МА БГУ б/ш, рис. автора), 5 - Ангасяк, п. 82 (Тагиров, 2007, рис. 6: 7), 7, 22, 23, 26-28, 30 - Усть-Сарапулка, п. 45 (Арматынская, 1984о, рис. 24: 2), 8, 9, 21, 32-34 - Бирск, п. 565 (МА БГУ 991/85 (6 экз.), рис. автора), 11, 15 - Ангасяк, п. 49 (Васюткин, 1969о, рис. 31: 3; 1980, табл. 5: 2, 3), 17 - Ст. Мушта, к. 10/п. 6 (Сунгатов и др., 2004, рис. 24: 3), 18 - Бирск, п. 646 (МА БГУ 991/391, рис. автора), 24 - Бирск, п. 314 (МА БГУ у36/343, рис. автора), 29 - Тураево, п. 178 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 133: 5).
Рис. 6. Застежки с неподвижным крючком (1-6) и лапчатые подвески (7-15). 1 - Ангасяк, п. 5 (Васюткин, 1980, табл. 6: 7), 2 - Покровское, п. 109б (Останина, 1992, рис. 15: 5), 3 - Ангасяк, п. 4 (Васюткин, 1980, табл. 6: 8), 4 - Тарасово, п. 216 (Голдина, 2003, табл. 87: 5), 5 - Тарасово, п. 680б (Там же, табл. 286: 10), 6 - Тарасово, п. 145 (Там же, табл. 56: 1-2), 7 - Тарасово, п. 532 (Там же, табл. 226: 12), 8 - Тарасово, п. 555 (Там же, табл. 238: 8-6), 9, 10, 13 - Тураево, п. 66 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 51: 2-2, 2-8), 11 - Тарасово, п. 616 (Голдина, 2003, табл. 259: 1-12), 12 - Мазунино, п. 37 (Генинг, Мырсина, 1967, табл. III: 2), 14 - Тарасово, п. 482 (Голдина, 2003, табл. 208: 5), 15 - Тураево, п. 137 (Голдина, Бернц,
2010, табл. 95: 3).
Рис. 7. А - Тарасово, п. 680 (Голдина, 2003, табл. 285/680; 286), Б - Ангасяк, п. 5 (Васюткин, 1980, табл. 4: 15,16; 6: 7; 7: 2, 10; МАЭ Анг.м.17, 20/5, фото Р.Р. Руслановой), В - Ангасяк, п. 4 (Васюткин, 1980, табл. 1: 1; 4: 23; 5: 5; 6: 8, 12; МАЭ Анг.м.10, 11, 12/4, фото Р.Р. Руслановой), Г - Тарасово, п. 145 (Голдина, 2003, табл. 56/145), Д - Тарасово, п. 216 (Там же, табл. 87/216).
Рис. 8. Покровское, п. 109: 1-14 - 109г (Останина, 1992, рис. 19), 15-29 - 109б (Там же, рис. 15: 1, 2,
4-6; 16: 1-4, 6-8).
Рис. 9. Покровское, п. 109 (продолжение): 1 - 109а (Останина, 1992, рис. 15: 3), 2-24 - 109в (Там же,
рис. 16: 5; 17; 18).
Рис. 10. Тураево, п. 66 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 49-52).
Рис. 11. А - Тураево, п. 137 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 94, 95), Б - Тарасово, п. 212 (Голдина, 2003, табл. 86/212), В - Тарасово, п. 482 (Там же, табл. 208/482), Г - Тарасово, п. 616 (Там же, табл. 259/616),
Д - Тарасово, п. 555 (Там же, табл. 238).
Рис. 12. Тураево, п. 39 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 32: 2-1-2-8; 34; 35).
Рис. 13. А - Заборье, п. 2 (Бернц, 2006, рис. 3), Б - Тарасово, п. 127 (Голдина, 2003, табл. 44/127), В - Тураево, п. 39 (продолжение) (Голдина, Бернц, 2010, табл. 31, 32: 1-1-1-7; 33).
Рис. 14. А - Нива, п. 45 (Останина, 1978, табл. I: 11, 19; II: 17; IV: 6), Б - Ст. Мушта, к. 15/п. 2 (Сунгатов и др., 2004, рис. 30: 7, 8; 40: 2, 7), В - Тураево, п. 190 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 139/190), Г - Мазунино, п. 37 (Генинг, Мырсина, 1967, табл. II: 7; III: 2, 10), Д - Ст. Кабаново, п. 43/1 (Васюткин, Останина, 1986, табл. 5: 26; 6: 5; МАЭ Ст.Каб.191-193/43, фото Р.Р. Руслановой), Е - Тарасово, п. 25 (Голдина, 2003, табл. 10/25), Ж - Тарасово, п. 736 (Там же, табл. 316/736а; 317).
Рис. 15. Покровское, п. 135 (Останина, 1992, рис. 23; 24).
Рис. 16. А - Ижевск, п. 139 (Останина, 1984, табл. 16: 1-17; 24: 1, 6, 7, 30, 37, 39, 50, 51), Б - Покровское,
п. 258 (Останина, 1992, рис. 28; 29).
Рис. 17. А - Покровское, п. 330 (Останина, 1992, рис. 30; 31: 1-6), Б - Тарасово, п.532 (Голдина, 2003,
табл. 226; 227).
Рис.18. А - Ангасяк, п. 49 (Васюткин, 1969о, рис. 30: 2, 3; 31: 1, 3-14; 32; 1980, табл. 5: 1-3, 7: 8; МАЭ Анг.м.212/49, фото Р.Р. Руслановой), Б - Тарасово, п. 146 (Голдина, 2003, табл. 56/146), В - Тураево, п. 178 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 133), Г - Ст. Мушта, к. 10/п. 6 (Сунгатов и др., рис. 16: 7, 8, 10-27;
24: 2-10).
Рис. 19. Усть-Сарапулка, п. 45 (Арматынская, 1984о, рис. 22; 23; 24: 2-5; 25-27; 1986, рис. 3: 1; 4: 1, 6,
7, 16; 5: 3, 11, 17; 6: 8).
Рис. 20. А - Ангасяк, п. 82 (Тагиров, 2007, рис. 5: 2; 6: 5, 7; 8: 5; 13: 9; Тагиров, 1991о, рис. 63: 1-4, 7); Б - Ангасяк, п. 92 (Тагиров, 2007, рис. 4: 6-7а, 9-12; 5: 5, 8; 6: 10; 9: 4; 12: 2, 4), В - Ижевск, п. 124а (Останина, 1984, табл. 14: 11-19; 24: 37), Г - Тураево, п. 157 (Голдина, Бернц, 2010, табл. 108).
Рис. 21. План Тарасовского могильника, фрагмент (на основе: Голдина, 2004, прил.). Граница пьяноборской и мазунинской частей; цветом показаны погребения, обсуждаемые в работе.
Рис. 22. Распространение кара-абызских находок вне (и не вблизи) основного ареала (Ширин, Яковлев, 2010, ил. 75; Арматынская, 1986, рис. 4: 9; Голдина, 2003, табл. 367: 3; Черных, 2004, рис. 6: 11; Гришаков, 2005, рис. 4: 2; Полесских, 1966, рис. 4: 3; сообщение В.В. Ставицкого; МДСИКВМ 900/1055; МАРТ, КЕП-1/943, с коллекцией работал Д.Г. Бугров).
Дополнение к каталогу (в текстовой части каталога описаны только комплексы, материалы которых авторами раскопок не изданы1; все опубликованные приведены в иллюстрациях):
Бирск2, п. 263/1981. Спекшиеся в окислах вещи: железная пластина с кромками, сходящимися почти под прямым углом, бронзовая спиральновитая пронизка, височная подвеска(?) с гофрированной трубицей (МА БГУ у36/2973). Предмет очень похож на трубицу височной подвески и не похож на спиральные пронизки, но сомнения остаются. В простой яме, костяк в анатомическом порядке. Комплекс очень поздний4: наконечник копья, топор-кельт типа (Мажитов, 1968, табл. 3:16; 29: 19),ложкарьтипа(Мажитов, 1968, табл. 15: 12; 29: 15), скобель типа (Мажитов, 1968, табл. 15: 18), удила типа (Мажитов, 1968, табл. 28: 5; 29: 20), железные линзовидного и трехлопастного сечения и костяной, ромбического сечения наконечники стрел, пряжка5 шиповского / предгеральдического круга (МА БГУ 321/40 = у36/60).
Бирск, п. 296/1981. Трубица височной подвески. Известна мне только в прорисовке, найти не удалось. В простой яме, от костяка сохранились две перемещенные кости. В погребении фрагмент керамики чандарского типа, железная пряжка, бронзовая пряжка с хоботковидным язычком (рамка типа (Амброз, 1980, рис. 7: 27), щиток типа (Амброз, 1980, рис. 7: 17)).
Бирск, п. 314/1981. Шейная подвеска - цельный диск и три (один обломан) малых кольцевидных, к ушку прикипел голубой бисер (МА БГУ у36/343). В простой яме, костяк перемешан. В погребении бронзовая пряжка (рамка овальная, круглого сечения, с протертым ложем язычка, щиток почковидный, язычок не сохранился, МА БГУ 321/330 = у36/342, 339), малень-
1 Исключая Боярский могильник, который сейчас готовится Е.М. Черных к изданию. Часть материалов памятника мне известна (Черных и др., 2003; 2004).
2 Памятник готовится к публикации авторами раскопок и сотрудниками музея. Возможность работы с коллекцией предоставила А.Н. Султанова. За всестороннюю помощь я благодарен Р.Р. Руслановой, Е.В. Русланову, А.К. Бахшиевой.
3 Сейчас происходит объединение и прием на хранение коллекции памятника, поэтому некоторые предметы уже получили новые шифры.
4 По составу очень напоминает Бирск, п. 156 (Мажитов, 1968, табл. 29).
5 Должно быть две, удалось найти одну.
кий бронзовый наконечник из согнутой пластины (небольшое расширение, гравировка-гофрировка на месте сгиба, МА БГУ 321/330 = у36/338).
Бирск, п. 398/1984. Височная подвеска с гофрированной трубицей (МА БГУ 323/122). В простой яме (сохранилась головная часть), костяк в анатомическом порядке. В погребении височная подвеска мазунинского типа с бусиной, височное кольцо(?), кольцо с насечками типа (Останина, 1997, рис. 11: 8), бусы, поясная накладка типа (Останина, 1997, рис. 11: 33), но двухчастная, или типа (Голдина, Бернц, 2010, табл. 224: 6) (МА БГУ 323/132), бронзовая пряжка (рамка овальная, круглого сечения, язычок со сглаженным уступом у основания, загибается до середины диаметра рамки, щитка нет, типа (Амброз, 1980, рис. 7: 3), МА БГУ 323/125).
Бирск, п. 495/1990. Четыре шейные подвески: круглое кольцо без малых колечек (МА БГУ 327/282), кольцо в кольце, без малых колечек (МА БГУ 327/289), кольцо с двумя малыми колечками (МА БГУ 327/282), кольцо со щитком и тремя малыми колечками (б/шифра). В простой яме, только вещи в углу. В погребении височные подвески мазунин-ского типа, височное кольцо(?), бутыльчатые пронизки с выраженным ребром6 типа (Мажи-тов, 1968, табл. 2: 23) (МА БГУ 327/279), округло-коническая бляшка с петелькой (МА БГУ 327/288).
Бирск, п. 565/1991. Шесть шейных подвесок: цельный щиток и три малых щитка (3 экз.), кольцо в кольце, без малых колечек (2 экз.), цельный щиток с тремя малыми колечками (одно обломано), с трубочкой вместо петельки7 (все - МА БГУ 991/85). В простой яме, костяк в анатомическом порядке. В погребении височные подвески мазунинского типа с бусиной и без, височные кольца, в т.ч. с бисером, железный браслет, бронзовый браслет (круглого сечения, с плоскими раскованными в лопасть концами с тремя полугорошинами на каждом, МА БГУ 991/77), украшение из железных колец, бляшка с планкой, бляшка с петелькой, бляшки с парой отверстий типа (Останина, 1997, рис. 4: 22), пронизки-медве-ди, длинный наконечник ремня с цилиндриче-
6 См. привески к шумящим украшениям рязано-окских могильников (Белоцерковская, 2007, рис. 1: 18, 19; 2: 17, 38; 3: 1).
7 В опубликованную ранее типологическую схему (Голдина, Красноперов, 2012, с. 68, схема 11) в группе «способ крепления» нужно добавить горизонтальную трубицу.
ским расширением, железная пряжка (рамка овальная, круглого сечения, язычок прогнутый, чуть выступающий, щиток почковидный, МА БГУ 991/88).
Бирск, п.646/1991. Шейная подвеска -кольцо в кольце и три малых колечка (МА БГУ 991/391). В простой яме, костяк в анатомическом порядке. В погребении височная подвеска мазунинского типа, железный браслет, бляшка с петелькой, железная пряжка (рамка овальная, круглого сечения, язычок не сохранился, щитка не было, МА БГУ 991/396).
Бирск, п.672/1991. Фрагмент ажурной накладки (спираль с восемью крепежными «планками» на обороте), шесть шейных подвесок: цельный щиток с тремя малыми дисками, цельный щиток с двумя малыми дисками, кольцо со щитком и тремя малыми колечками, кольцо в кольце с двумя малыми колечками (2 экз.), фрагмент - кольцо в кольце, нижняя часть не сохранилась8. В простой яме, только вещи. В погребении височные подвески мазунинского типа, круглая подвеска типа (Останина, 1997, рис. 4: 17), бляшки
с петлями, свернутая в два оборота бронзовая гривна, железный браслет, пронизки-медве-ди, в том числе один с трубицей, железная бабочковидная фибула, полностью покрытая бронзовыми полугорошинами, но с сохранением рядности дугообразного декора, много маленьких накладок с тремя полугорошинами и с привесками-колечками.
Бирск, п.682/1991. Длинных пропорций накладка с двумя рядами треугольников и двумя петлями. Известна мне только по отчету. В простой яме, костяк в анатомическом порядке. В погребении височные подвески мазунинского типа, в т.ч. с бусинами, височное кольцо(?), бусы, бляшки с парой отверстий типа (Останина, 1997, рис. 4: 22), четы-рехлепестковая накладка(?).
Бирск, п. 693/20179. «Лапчатая»(?) подвеска.
Бирск, п. 711/2017. Шейная подвеска -кольцо без дополнительных деталей.
Бирск, п.712/2017. Шейная подвеска -кольцо без дополнительных деталей.
8 Материал этого погребения не шифрован. Вещи идентифицированы по полевым рисункам и отчету. В коллекции вместе с перечисленными лежат обломки еще от четырех шейных подвесок.
9 Все три комплекса из новейших раскопок. Я благодарен Р. Р. Руслановой за оперативную информацию.
