CC BY
24Структурное изменение текста в цифровой среде касается, в первую очередь, синтакса, принципов повтора и сегментации текста. В русскоязычной поэзии мы находим примеры структурного влияния цифровой среды на довольно продолжительном временном отрезке. Например, уже Александр Анашевич заимствует лексику, характерную для текста, который мы можем наблюдать в связи с распространением компьютеров (названия клавиш). Он не включает ее в готовые синтаксические структуры, но позволяет лексике осуществлять логическую функцию по отношению к соседним фрагментам текста, создавая новые логические конструкции (пример: «Новый файл: Predposlednee Rojdestvo.txt») [Анашевич, 2001]. С внутренней трансформацией поэтического текста также работают авторы 2000-х: Ника Скандиака, Денис Ларионов, в текстах которых помимо простого упоминания фактов цифровой среды обнаруживаются структурные трансформации текста, созвучные тем трансформациям, которые приобретает экранная текстуальность. Это осуществляется через работу с дискретным, фрагментарным, вариативным текстом. При этом соединение частей может как следовать типичному для такой разрывности алеаторическому принципу, как у Ники Скандиаки, так и ускользать от него в сторону неслучайных, продуманных монтажных спаек, как у Дениса Ларионова. Цифровое здесь открывается еще и как новый опыт чувственности: например, взаимная уязвимость и сопроникновения внешнего и внутреннего в текстах Ларионова создает ощущение наложимого, пластичного, но фрагментарного виртуального пространства, которое позволяет говорить диффузными метафорами (например, «костный пейзаж в сшивающих воздух железных лесах») [Соколов, 2018]. У Ники Скандиаки подбор верного слова, открыто данный непосредственно в тексте (тоже результат письма в цифровой среде, где черновик в привычном смысле оказывается невозможным, но зато часты автоматически сохраняемые версии) превращается в разветвленную структуру, где из точки бифуркации исходят потенциальные варианты разворачивая текста, плодя его виртуальные призраки. Например: «океан [всепоглощающий], который - слух. [который - ухо] / артикуляторный слух, артикуляторное ухо [душа]».
Таким образом, новейшая поэзия находится в тесном контакте с цифровой средой. Распространение общения с помощью текста на экране перераспределяет как возможности эстетического использования факторов цифровой среды, так и коммуникативные стратегии авторов. В этом случае поэтический текст оказывается местом реализации экспериментальной работы с лингвистическими параметрами текста, которые пересматриваются из-за новых моделей сжатия информации, и одновременно формой сообщения, способы прагматического существования которого зависят от законов цифровых медиа.
Литература
1. Манович, 2018 - Манович Л. Язык новых медиа / Пер. с англ. Д. Кульчицкой. М.: Ад Маргинем Пресс, 2018. 399 с.
2. Ред. Кузьмин и Давыдов, 2000 - Вавилон: Вестник молодой литературы / ред. Д. Кузьмин и Д. Давыдов. Вып. 7 (23). М.: АРГО-РИСК, 2000.
3. Федорова, 2011 - Федорова Н. Вдоль и поперек: формы диалогизации слова в комбинаторной литературе // Транслит: литературно-критический альманах. Санкт-Петербург, 2011.
4. Чернявская, 2009 - Чернявская В.Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность.Учебное пособие. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009.
5. Kac, 2007 - Kac E. (ed.). Media Poetry: An International Anthology. Bristol: Intellect Books, 2007.
6. Анашевич, 2001- Анашевич А. Неприятное кино [Электронный ресурс] // Вавилон. [2001]. URL: http://www.vavilon.ru/texts/anashevich2.html#11 (дата обращения 15.06.2018).
7. Соколов, 2018 - Соколов И. Предисловие к подборке Дениса Ларионова «Некто здесь я» [Электронный ресурс] // L5 [блог]. [2018]. URL: https://syg.ma/@ekaterina-zakharkiv/dienis-larionov-niekto-zdies-ia (дата обращения 15.02.2019).
УДК 82.06
АНАХРОНИСТИЧНОСТЬ СТРАТЕГИЙ СОВРЕМЕННЫХ ПОЭТИЧЕСКИХ СООБЩЕСТВ
В ИХ ПРАКТИКЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ
Евгений Евгеньевич Прощин
Кандидат филологических наук, доцент Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского Александр Юрьевич Колесников Кандидат филологических наук, ассистент Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского
В статье делается попытка рассмотреть практики репрезентации современных поэтических сообществ в контексте исторических предпосылок, свойственных именно отечественной литературе. Начиная с 18 столетия, когда русская культура отчетливо встраивается в парадигму западно-европейской культуры, невозможно говорить, что она полностью ей уподоблена.
Разрыв между аудиотактильностью и визуальностью сказывается в том, что понимание поэтического слова опирается не на его эксплицитные свойства, но связано с вниманием к лими-нальным зонам, мотивировано внешним запросом и реакцией на него. Знаменательным следствием становится абсолютное доминирование индивидуальных поэтических практик, что препятствует становлению сообществ, которые, испытывая огромные трудности, отчасти смогли состояться только к началу 20 столетия, но так и не породили непрерывную традицию, которая могла бы иначе смодерировать литературный процесс в прошлом веке. Поэтому можно говорить о принципиальной анахронистичности и его симптомах, когда речь заходит о сообществах современных. В отличие от спекулятивно абстрактных понятий направления или объединения, сообщество обладает социальной реальностью. При этом практика современных сообществ демонстрирует частичную неспособность адаптации к актуальным вызовам, о чем свидетельствует и традиционность модернистского происхождения лозунга эстетического обновления, и наличие меланхолической травмы культурной памяти. Существенно не меняются и механизмы легитимизации деятельности, сконцентрированные на издании ее результатов. Вдобавок, акцент на упорядочивании своих элементов, стремление удержать контроль над полем литературы в его достаточно давно сложившейся конфигурации делает сообщества принципиально негибкими в ситуации доминирования горизонтальной культурной сетевой модели, и все указанные особенности говорят об архаичности современных сообществ, вопреки желанию их основных агентов представить свою деятельность как ультрасовременные, почти не имеющие аналогов в русской поэзии практики.
Ключевые слова: автореференция, акторно-сетевая теория, литературный процесс, поле литературы, поэтическое сообщество, современная поэзия.
ANACHRONISTIC STRATEGIES OF MODERN POETIC COMMUNITIES AND THEIR PRACTICE
OF REPRESENTATION
Yevgeny Yevgenievich Proshchin
PhD of Philology Science, Associate Professor Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod Alexander Yurievich Kolesnikov PhD of Philology Science, Senior Lecturer Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod
In the article an attempt is made to consider the practices of representation of modern poetic communities in the context of historical prerequisites inherent in the domestic literature. Since the 18th century, when Russian culture is clearly built into the paradigm of Western European culture, it is impossible to say that it is completely comparable to it. The gap between audio-tactility and visibility is reflected in the fact that the understanding of the poetic word is not based on its explicit properties, but is associated with attention to the liminal zones, motivated by external demand and response to it. A significant consequence is the absolute dominance of individual poetic practices, which prevents the formation of communities, which, experiencing great difficulties, were partly able to take place only at the beginning of the 20th century, but did not give rise to a continuous tradition, which could otherwise moderate the literary process in the last century. In contrast to speculatively abstract notions of direction or association, the community possesses a social reality. At the same time, the practice of contemporary communities demonstrates a partial inability to adapt to current challenges, as evidenced by the traditional slogan of modernist aesthetic renewal and the presence of melancholic trauma to cultural memory. The mechanisms of legitimization of activity, concentrated on the publication of its results, do not change significantly either. In addition, the emphasis on streamlining its elements and the desire to retain control over the literary field in its rather longstanding configuration makes communities fundamentally inflexible in a situation where the horizontal cultural network model dominates, and all these features speak to the archaic nature of modern communities, despite the desire of their main agents to present their activities as ultramodern, almost unparalleled in Russian poetry of practice.
Keywords: auto-reference, actor-network theory, literary process, field of literature, poetic community, contemporary poetry.
В истории русской поэзии неоднократно реализуется любопытный сюжет, связанный со становлением, развитием и исчерпанием потенциальных возможностей того или иного поэтического сообщества. Это разговор не просто о самой эстетике, но понимании поэтического слова как своеобразной возможности воздействия не просто на искусство или даже культуру, а едва ли нена актуальное состояние общества. Слово неоднократно рассматривалось как феномен преимущественно эксплицитно активный, оно может быть связано с внутренними задачами литературы, но все время как бы «обрастает» дополнительными функциями, внешними по отношению к самой поэзии.
Подобная ситуация начала складываться еще в XVIII столетии. Интересно, что в таких условиях на первый план выходит то начало, которое вслед за Маклюэном можно маркировать как аудиотактильную доминанту авторской референции: "Для человека устной культуры буквальное значение обладает полнотой, оно содержит все возможные значения и уровни". [Маклюэн, 2003, с. 81]. В аудиотактильном мире "каждое слово само по себе есть поэтический мир, «мгновенное божество», или откровение" [Маклюэн, 2003, с. 23].
То есть вплоть до наступления «серебряного века» в отечественной поэзии за редкими исключениями доминирует тот тип автореференции, который манифестирует эксплицитную формулу творчества, мотивированную запросом извне и разнообразной реакции на этот запрос. Интересно, что принцип индивидуальной формулы обычно оказывается авторитетнее коллективных заявлений, и эту ситуацию не смогла скорректировать даже модернистская и авангардистская позиция начала XX столетия. Из-за событий 1910-х годов и смены политического режима в России так и не утвердилась культура поэтических сообществ, поэтому функционирование подобных феноменов в постсоветской ситуации парадоксальным образом напоминает логику индивидуальной референции, а не выработки коллективных конвенций. «Призрак» социальной значимости, некой сверхпозиции поэтического творчества давно и неразлучно с авторами разных поколений. Можно сказать, что «серебряный век» оказался в какой-то степени неспособным скорректировать данную уверенность. Поэтому конвенциальные модели поэтических сообществ, возникшие и возникающие за последние четверть века грешат все теми же анахронизмами, что сложились еще до XIX столетия.
Основными примерами анахронистичности можно назвать два симптома. Во-первых, это модернистское по происхождению требование обновлений. По-настоящему возникнув чуть более века назад и максимально обострившись в культурных кластерах авангардизма, это требование стало настолько привычным, что часто экстраполируется на искусство более ранних времен, тем самым принуждая его понимать именно как постоянно обнуляющее самое себя и выстраивающее еще более новые, критично актуальные конвенции. Тем самым авторское самоопределение модерируется не внутренним запросом, а находит поводы «со стороны», в каком-то смысле пребывает в модусе вечной необходимости реагировать на вызовы и менять свою конфигурацию, хотя речь идет не более чем о комплексе эстетического эгоцентризма.
Во-вторых, обсуждения требует и меланхолическая травма, ставшая явью в 19 веке, но последующие времена не смогли ее компенсировать принципиально иными решениями. Внешне такая травма противоположна требованию обновлений, потому что, ровно наоборот, поэт ищет себе то предшествование, которое и может его легитимизировать. Тем самым каждый раз автор или сообщество переизобретает свой генезис, и это объясняется не просто девальвацией концепта истории, которая так привычна для нашей страны, но и следованием архаической рецептуре передачи наследства не от «дяди к племяннику», а гораздо более прямолинейным способом. Характерно, что генезис неподцензурной поэзии 1950-70-х годов так же связывается с одновременным тяготением к новационным практикам, узаконенным через футуризм, и культурологической меланхолией акмеизма. Однако подобный перенос не решает проблемы, обозначенной в заголовке нашей статьи. Поэтому зададимся вопросом: почему актуальные поэтические сообщества при всех отличиях в эстетической или даже политической конфигурации проходят, по сути, один и тот же сюжет своего становления и развития?
Кажется, ответы лежат в плоскости принципиальной анахронистичности самой отечественной поэтической модели. Дело в том, что более привычные для западноевропейской литературной ситуации сообщества, что начинают складываться примерно во времена романтизма, так и не стали для России полноценной силой литературного процесса. Часто самим литературоведам приходится переизобретать некие художественные единства, но сама история дает слишком мало примеров считать подобное существующим. Конечно, культуртрегерские усилия Брюсова привели к тому, что в конце XIX века в России сложился поэтический символизм, и это дало эффект триггера для оформления акмеизма и разных изводов авангарда. Однако нелишне вспомнить, что начинал Брюсов с откровенной мистификации в сборнике «Русские символисты», да и говорить о принципиальной общности символизма первой волны не приходится. И вот тут возникает, что собственно для русской культуры может быть названо феноменом сообщества? В чем его параметры? Достаточно ли импульса самоопределения и существования в убежденности занятиями поэзией как осмысленной эстетической деятельностью? Или сообщество может обойтись предоставляемым ему полем разрешенной, официальной практики? Кажется, первая версия выглядит намного более убедительной, потому что манифестарное самоопределение сообществ в последние четверть века выразительно именно заявкой на свое «самостоянье» и (во многих случаях) оппозиционность существующим культурным, да и политическим контекстам. Однако хватает ли такого импульса, чтобы говорить о преодолении коллективного «проклятья», движении за пределы индивидуальных моделей автореференции, о чем говорилось в самом начале статьи?
В строгом смысле слова говорить о сообществе в применении к поэтической (и шире - литературной) практике можно начиная с тех изменений, которые были запущены на рубеже XVIII-XIX вв. и, как правило, связываются с таким явлением в истории литературы как романтизм. Представляется, что те объединения, которые имели место на более ранних этапах литературного процесса, едва ли носят характер именно сообщества, т.е. предполагают единство не столько эстетических принципов или географическую общность, сколько указывают на наличие определенной социальной связи особого характера между агентами этого процесса. С одной стороны, это вполне объяснимо тем фактом, что профессиональная литература в ее современном понимании начинает складываться лишь в Новое время, ее появлению мы главным образом обя-
заны тем изменениям, которые происходят в литературном процессе во Франции к середине XVII века, о чем свидетельствует факт появления Академии [Фуко, 1994]. Со стороны другой, для перехода литературы в состояние, когда индивидуальная творческая деятельность оказывается непосредственно и окончательно включена в широкую сеть окололитературных - социальных - отношений, одной лишь профессионализации недостаточно.
Следует акцентировать внимание на том, что сообщество как таковое не связано с такими явлениями в истории литературы как направление, школа или даже объединения, поскольку все перечисленное связано с выявлением надындивидуальной общности не столько в устройстве социальных связей отдельных агентов процесса, сколько в собственно литературных - эстетических - основаниях подобной общности. Более того, не следует забывать о том, что понятие направления (и даже школы) является в значительной степени спекулятивной абстракцией, позволяющей удобно классифицировать литературный процесс, в то время как сообщество обладает вполне конкретной социальной реальностью.
Формирование сообщества генеалогически связано не столько с литературными объединениями и школами, сколько с салонной культурой, получившей широкое распространение в Новое время и на рубеже ХУШ-Х1Х вв. оформившееся в нечто принципиально новое. Переходным примером здесь может служить ситуация, сложившаяся в раннем немецком романтизме, где эстетическое начинает обрастать широкой сетью социальных связей, которые, в конце концов, и приведет к появлению сообщества, первым примером которого может служить Франция 20-х гг. XIX в. (любопытно, что складыванию этой ситуации способствовала литературная борьба внутри французского романтизма, в которое социальное, политическое и эстетическое оказалось неразрывно связано между собой).
Таким образом, сообщество оказывается одним из частных случаев акторно-сетевой конструкции [Латур, 2006; Латур, 2013], таким, что, с одной стороны, позволяет избавиться от редукции к эстетическому, которая оказывается неизбежна в случае оперирования понятиями школы и направления, а с другой стороны позволяет расширить литературное поле, включив в него не только тех, кто занят непосредственным производством литературы, но и литературных деятелей в самом широком смысле этого понятия (начиная с критиков, заканчивая культуртрегерами, переводчиками, агентами влияния и т.д.).
Важнейшей функцией сообщества становится проявление результатов деятельности отдельных его агентов - иными словами легитимизация их деятельности. Механизмы подобной легитимизации, в то же время, кажется, существенно не меняются с момента появления самих сообществ, важнейшим инструментом которых на том этапе было издание результатов своей деятельности. Сообщество, таким образом, не столько упорядочивает элементы своей собственной сети, сколько регулирует механизмы добавления новых, занимается своего рода фильтрацией. Существенно, что, как и любая социальная сеть, сообщество стремится к поддержанию своей деятельности, т.е. не дает связям ослабевать, что привело бы к распадению сети на отдельные узлы. Сообщество, таким образом, стремится удержать поле литературы, проявляя отдельные его элементы и игнорируя то, что не укладывается в устоявшиеся социальные связи.
Сообщество не столько берет на себя роль цензора, сколько выступает в качестве машины упорядочивания и проявления. И ситуация существенно не меняется даже с внедрением в общественные отношения новых механизмов социализации, таких как Интернет или социальные сети. Более того, представляется, что сообщество вступает с этими механизмами в непосредственный конфликт, поскольку одним из результатов упорядочивающей деятельности сообщества становится наделение тех или иных его агентов / узлов большим или меньшим весом, Интернет же стремится к снятию всяких иерархий, в том числе социальных. Само стремление к сохранению сообщества, что может проявляется самыми разными способами, но чаще всего -простым переносом сложившихся механизмов в изменившееся социальное поле (когда печатные органы обретают свой Интернет-двойник и т.д.), свидетельствует если не о ностальгии по уходящим временам, то об архаичности самого сообщества, его неповоротливости, неспособности к изменению и адаптации.
Литература
1. Маклюэн, 2003 - Маклюэн М. Галактика Гутенберга: сотворение человека печатной культуры. Киев: Ника-центр, 2003. - 432 с.
2. Фуко, 1944 - ФукоМ. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: А-са4 1994. - 406 с.
3. Латур, 2006 - Латур Б. Нового Времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в С.-Петербурге, 2006. - 240 с.
4. Латур, 2013 - Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013. - 414 с.
