CC BY
48
Клецкая Светлана Ильинична АМФИБОЛИЯ В «ДИКИХ ЖИВОТНЫХ ...
УДК 81'38
АМФИБОЛИЯ В «ДИКИХ ЖИВОТНЫХ СКАЗКАХ» Л.С. ПЕТРУШЕВСКОЙ
© 2017
Клецкая Светлана Ильинична, кандидат филологических наук, доцент кафедры речевых коммуникаций и издательского дела Южный федеральный университет
(344002, Россия, Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая,д. 105, kleckaja@inbox.ru)
Аннотация. Для цикла «Дикие животные сказки» Людмилы Петрушевской характерна особая концепция дво-емирия, в соответствии с которой каждый персонаж выступает одновременно как представитель и животного, и человеческого миров, причем ни один из этих миров не является первичным по отношению к другому. Это выражается в именах персонажей, которые в подавляющем большинстве случаев состоят из биологической видовой характеристики и человеческого имени (или клички). На языковом уровне такая концепция мира проявляется как постоянное возникновение намеренной двусмысленности (амфиболии), которая предполагает двойную интерпретацию отельных слов, выражений, их рядов, а в результате - текстов в целом. В «Диких животных сказках» амфиболия может воплощаться как одновременная актуализация прямого и переносного значения слова или выражения, контекстное переосмысление слова, актуализация коннотативных составляющих, обыгрывание существующей в языке многозначности либо простая возможность различных осмыслений описания одной и той же ситуации. Для таких двусмысленных фрагментов довольно характерной является активизация нелинейных связей между смысловыми компонентами текста. При этом соотношение между двумя мирами подчиняется логике «гераклитовой метафоры» (О. Мандельштам), в которой невозможно выделить субъект и объект сопоставления.
Ключевые слова: Людмила Петрушевская, амфиболия, двусмысленность, намеренная двусмысленность, многозначность, полисемия, метафора, зооморфная метафора, сказка, сказки о животных, литературная сказка, двоеми-рие, поэтика литературной сказки, стилистика литературной сказки.
AMPHIBOLE IN THE «WILD ANIMAL TALES» BY L. S. PETRUSHEVSKAYA
© 2017
Kleckaja Svetlana Ilyinichna, candidate of Philological Sciences, associate professor of speech communications and publishing Southern Federal University (344002, Russia, Rostov-on-Don, Bolshaya Sadovaya Street 105, kleckaja@inbox.ru
Abstract. For the cycle "Wild animal tales" by Lyudmila Petrushevskaya a distinctive concept of demonian in accordance with which each character acts as both a representative of the animal and human worlds and none of these worlds are not primary in relation to another's characteristic. This is reflected in the names of the characters which in most cases consist of biological species characteristics and human name (or nicknames). On the linguistic level, this concept of peace is manifested as a constant occurrence of deliberate ambiguity (amphibole) which involves a double interpretation of the hospitality of words, expressions, series, and texts in general. In the "Wild animal tales" amphibole can be implemented as simultaneous actualization of direct and metaphorical meaning of a word or expression, contextual rethinking of the word, actualization of connotative components of a play on the existing language ambiguity or the simple possibility of different interpretation and description of the same situation. For such ambiguous fragments the intensification of non-linear relationships between the semantic components of the text is quite characteristic. The ratio between the two worlds's obeying the logic "Heraclites metaphors" (Osip Mandelstam), in which it is impossible to identify the subject and object mappings.
Keywords: Lyudmila Petrushevskaya, Amphibole, Ambiguity, Intentional Ambiguity, Polysemy, Metaphor, Animal Metaphor, Fairy Tales, Animal Tales, Literary Fairy Tale, The Real and Imaginary Worlds, Poetics of The Literary Fairy Tale, The Style of Literary Tale
Различия между фольклорными и литературными сказками неоднократно привлекали внимание исследователей [1-3]. Одним из наиболее важных различий между указанными модификациями сказочного жанра является наличие авторской позиции и образа автора у литературной сказки, которых нет в сказке фольклорной в силу коллективной природы народного творчества [4, с. 150]. В силу этого при анализе фольклорных сказок исследователь может акцентировать внимание только на различиях между конкретными текстами или сюжетными схемами, а также жанре сказки вообще, тогда как при анализе литературной сказки выявляются дополнительные различия, связанные с особенностями поэтики и стиля конкретного автора.
Один из аспектов, в которых проявляется авторская индивидуальность в воплощении сказочного жанра, связан с языковым выражением, то есть перспективой лингвистической поэтики. В соответствии с широким пониманием поэтика сосредоточена на изучении любых (не только речевых) структурных моментов художественного текста [5, с. 3], то есть включает не только языковую, но и образную сторону произведения: персонажи и предметы, мотивы, сюжеты и т. д. [6, с. 786-787]. Однако существует и более узкое понимание сущности поэтики, которое целесообразно определить как лингвистическое. Речь идет о подходе, представленном в исследованиях Р. О. Якобсона, который понимал поэтику как изучение поэтической функции языковых сообщений и системы приемов, благодаря которым речь пре-
вращается в поэтическое (литературное) произведение [7, с. 81]. Именно этот аспект «Диких животных сказок» Л.С. Петрушевской является объектом анализа в данной статье.
В литературоведческом контексте своеобразие дво-емирия «Диких животных сказок» Л.С. Петрушевской уже отмечалось некоторыми исследователями [8-12]. Например, А.С. Ватутина пишет: «Смешивая антропоморфное с зооморфным, Л. Петрушевская задает занимательный ребус своему читателю, который с удовольствием находит разгадку жизни героев то в присущем данным животным поведении, то в типичных чертах описываемого социального типажа» [9, с. 222]. По мнению Н.В. Васильевой, эта двойственность человеческого и животного миров принципиальна для цикла Петрушевской: если при чтении сказки отвлечься от одного из аспектов, то «художественного впечатления не будет, поскольку элементы человеческого мира слиты с элементами животного» [8, с. 79].
Однако анализ этого аспекта «Диких животных сказок» является либо поверхностным, поскольку осуществлялся в контексте решения других задач, либо имеет литературоведческую направленность. Языковые аспекты формирования и отражения этого двоемирия до настоящего времени не были проанализированы со стилистической и лингвопоэтической точек зрения. В статье предпринимается попытка проанализировать некоторые собственно лингвостилистические и лингвопоэтиче-ские аспекты двоемирия в «Диких животных сказках»
Клецкая Светлана Ильинична филологические
АМФИБОЛИЯ В «ДИКИХ ЖИВОТНЫХ ... науки
Л.С. Петрушевской.
Особенность двоемирия в рассматриваемом цикле заключается в том, что каждый персонаж функционирует как существо одновременно и человеческого, и животного миров («животное» в контексте данного исследования трактуется расширительно, то есть как обозначение биологического царства, включающего не только четвероногих позвоночных, но и рыб, насекомых, червей, моллюсков и т. д., ср. лат. аптаНа). В языковом плане это проявляется в именах персонажей, всегда состоящих из названия биологического вида и человеческой характеристики, которая состоит из человеческого имени (или клички), а также иногда включает характеристику по родственным, возрастным или профессиональным признакам (моль Нина, собака Гуляш, волк Семен Алексеевич, леопард Эдуард, кукушка Калерия, гадюка Аленка, крыса Надежда Пасюк, клещ тетя Оксана, муравей пастух Ленька, муравей деда Миша, медведь младший лейтенант милиционер Володя и т. д.). Персонажи в подавляющем большинстве случаев именуются полностью, лишь в очень редких случаях (например, при повторной номинации) может использоваться одно имя.
Восприятие «Диких животных сказок» как цельного произведения закономерно, и устойчивая система персонажей в сочетании с единообразным принципом ее организации играет в этом очень важную роль. Прежде всего, сама Петрушевская снабжает цикл подзаголовком «Первый отечественный роман с продолжением», и этот подзаголовок определенно указывает на возможность (или даже необходимость) рассматривать цикл как цельный текст. Хотя у «Диких животных сказок» нет единого сюжета, действие цикла разворачивается в едином условном пространстве, в отдельных эпизодах участвуют одни и те же персонажи, выступая то в главной, то во второстепенной ролях. При этом отдельным персонажам присущи однотипные проявления, которые «кочуют» из рассказа в рассказ. По всей видимости, это является одной из причин того, что при анализе структуры данного цикла исследователи постоянно обращаются к идее мультсериала [11, с. 96-97; 12, с. 205-206; 12, 2001, с. 13].
Одним из наиболее заметных и последовательных языковых проявлений такой организации художественного мира «Диких животных сказок» является амфиболия. В словаре В.П. Москвина амфиболия определяется как случайная или нарочитая двусмысленность фразы или словосочетания [14, с. 105], причем источники двусмысленности могут принадлежать к любым уровням языка [там же, с. 221-224]. Г.Г. Хазагеров определяет амфиболию как синтаксическую двусмысленность или каламбурное обыгрывание синтаксической двусмысленности [15, с. 157]. Амфиболия - это родовое наименование, которое одновременно способно обозначать и речевую ошибку, и фигуру речи, а также обобщает большое количество разновидностей фигур двусмысленной речи.
В языковой ткани «Диких животных сказок» амфиболия проявляется в том, что некоторые компоненты текста (слова, выражения) одновременно соотносятся с человеческим и животным планом и в силу этого получают двойную смысловую нагрузку. Это можно проиллюстрировать следующим примером: Муха Домна Ивановна не обращала внимания на свой внешний вид, и так не было отбоя, но она регулярно мыла под мышками и ноги, считая: гигиена для женщины - самое главное («Диета») [16, с. 93].
Во-первых, в данном примере дополнительные коннотации возникают у слова отбой. Устойчивое выражение не было отбоя имеет значение 'более чем достаточно кого-, чего-либо, слишком много' [17, с. 737] и обычно применяется для обозначения успеха у противоположного пола. Однако существительное отбой может восприниматься на фоне глаголов отбиваться и бить, которые могут использоваться для обозначения дей-50
ствия, направленного на то, чтобы убить или отогнать назойливую муху (ср. существительное мухобойка, образованное от того же корня). Хотя в обычном случае муха выступает в качестве объекта действия, обозначаемого глаголом бить и его производными, в приведенном фрагменте муху Домну Ивановну естественно рассматривать как субъекта этого действия (как женщину, отбивающуюся от ухажеров, которых, в свою очередь, можно сравнить с мухами). Тем не менее, эта трансформация представляется естественной, поскольку в выражении параллельных смыслов могут активизироваться нелинейные связи.
Необходимо добавить, что образ назойливой мухи, от которой необходимо отбиваться и отмахиваться, возникает в других рассказах «Диких животных сказок». В качестве примера можно привести рассказ «Сивуч», в котором взаимодействия между козлом Толиком и мухой Домной Ивановной осмысляются как игра в бадминтон: Однажды козел Толик, лежа на раскладушке в огороде, играл с мухой Домной Ивановной в бадминтон, причем он махал лопухом, а муха Домна Ивановна стояла на подаче [16, с. 257].
Во-вторых, приписываемое персонажу действие (регулярно мыла под мышками и ноги) отсылает не только к гигиенической процедуре, характерной для людей, но и наглядно описывает характерные движения «моющейся» мухи. В обычном случае мы можем сказать, что муха моется или умывается, и это выражение само по себе рождает наглядный образ характерных для нее движений. В то же время значение слова мыться применительно к мухе является переносным. В частности, движения мухи в строгом смысле следовало бы называть не мытьем, а чисткой, поскольку муха чистится без использования воды (ср. мыть - 'очищать от грязи водой, водой с мылом или какой-л. другой жидкостью' [17, с. 566]). Слово мыться применительно к мухе может интерпретироваться как результат метафорического переноса с человека на насекомое, в основе которого лежит исключительно внешнее сходство в движениях; при этом изначально присутствующие в значении компоненты ('с водой') в результате переноса утрачиваются. Однако в приведенном фрагменте движения мухи намеренно описываются так, как если бы они совершались человеком, что достигается путем дополнительной детализации. Добавление названий человеческих частей тела (под мышками и ноги), а также указание на регулярность, намеренность, осознанность действия, его связь с убеждениями и принципами переводит его в «человеческую» перспективу: муха моется так, как если бы она обладала человеческим телом и у нее были определенные убеждения касательно гигиены. Другими словами, благодаря сопутствующим деталям слову мыла в контексте рассказа частично возвращается «человеческий» смысл.
В следующем примере (рассказ «Мальборо-2») описывается обыденная ситуация, которая вполне может иметь место в человеческом мире: ...в магазине самообслуживания гадюка Аленка была задержана персоналом, кассиршей мухой Домной Ивановной, с просьбой оплатить яйцо (врюкзаке) [16, с. 136]. Стоит обратить внимание на образы мухи и магазина самообслуживания, которые не только соседствуют, но и связаны друг с другом. В буквальном плане они формируют образ другой ситуации, относящейся к существованию насекомого в человеческом мире, а именно представление о мухе, которая лазит по продуктам в магазине. Магазин - это как бы естественная среда для мухи, место, в котором муха может удовлетворить свою потребность в пище. Приписываемая персонажу профессия (кассирша) возникает в результате домысливания буквального образа мухи в магазине, а сама ситуация представляет собой развитие этого образа. Таким образом, профессия персонажа получает дополнительную мотивировку через его животную природу: предполагается, что кассиршу и магазин связывают отношения, не основанные исключи-Балтийский гуманитарный журнал. 2017. Т. 6. № 1(18)
Клецкая Светлана Ильинична
АМФИБОЛИЯ В «ДИКИХ ЖИВОТНЫХ ...
тельно на служебных обязательствах, а как бы обусловленные ее природой, сущностью.
В последнем примере оба смысла, и человеческий, и животный, выражаются посредством одних и тех же значений слов, то есть многозначность, метафорические переносы, смысловые ассоциации и т. д., присутствующие в первом примере, не задействуются.
В следующем примере номинация, используемая в речи персонажа как оскорбление, утрачивает свою иллокутивную силу из-за животной природы адресата: - Вы забыли, - сказал козел Толик, - яйцо позабыли. - Ну козел, - заметила кукушка Калерия и полезла в форточку («Мальборо-1») [16, с. 135].
Последняя реплика очевидно двусмысленна. С одной стороны, она является типичным оскорблением и выражением пренебрежения, ср.: козел - 'бранное слово по отношению к мужчине' [18, с. 341], 'о мужчине, вызывающем раздражение упрямством, глупостью, ненужностью' [19, с. 262]. Однако оскорбительность и пейоративность характеристики снимается и утрачивает свою силу, поскольку эти слова обращены к персонажу-козлу. В результате у второй реплики возникает дополнительное, побочное значение - значение обычной констатации, лишенной какой бы то ни было оценочности. В самом деле, прямая характеристика кого-либо по его сущности оскорблением не является, и это только подчеркивается интонацией, с которой слово козел произносится персонажем.
Приведенные примеры могут создать впечатление, что животный аспект персонажей формирует подтекст, то есть дополнительный, побочный смысловой план повествования [20, с. 72], одним из источников которого является соотнесение излагаемого с фоновыми знаниями [21, с. 38]. Однако общая картина является более сложной, а подобная интерпретация двусмысленности, сводящаяся к противопоставлению основного плана и подтекста, применительно к «Диким животным сказкам» не является уместной.
В рассказе «Красавица Востока» описывается человеческая любовная история, однако действующими лицами являются животные (насекомые и вирусы), пусть даже они и носят человеческие имена. Персонажи рассказа (семейство клещей, комар Стасик) могут быть переносчиками опасных инфекций, что закреплено в устойчивых представлениях и их номинациях (ср. малярийный комар, энцефалитный клещ). Двойное осмысление получает и восточное происхождение любовницы - вируса Маргариты, «красавицы Востока»: восточные страны известны как источник «экзотических», а потому особенно опасных инфекционных заболеваний. При этом возникает парадокс: персонажи представлены животными с человеческими именами, однако действия их скорее человеческие.
В контексте рассказа амфиболия возникает постоянно, и мы имеем дело с последовательностью двусмысленных выражений, который периодически появляются по мере развития повествования: Как-то клещ Юра подцепил гонконгский вирус «А», Маргариту, и привел ее прямо в семейный дом к жене и детям под видом литературного секретаря, что она за ним все будет записывать; Было ясно, что он больной и за себя не отвечает, но вирус Маргарита вскоре очаровала всех...; Тетя Оксана была права, и ей единственной пришлось ухаживать за всей семьей, борясь с их горячкой и бредом относительно того, что все они хотели видеть Маргариту родной мамочкой... («Красавица Востока») [16, с. 76-77]. Выделенные выражения так же, как и в предыдущих примерах, получают двойное осмысление. По всей видимости, центральным для рассказа является глагол подцепить. У этого глагола в разговорной речи имеется два значения: 'заразиться, подвергнуться инфекции, заболеть' и 'найти, познакомиться с кем-л. (обычно для интимных отношений)' [19, с. 459]. Эти два значения реализуются в тексте одновременно, фактиче-
ски порождая две сюжетные линии.
Другие выражения лишь подкрепляют и развивают эту двусмысленность. Предложение он больной и за себя не отвечает, а также упоминание о горячке и бреде также могут быть поняты буквально, то есть как проявление инфекционного заболевания. Однако они получают и другое, образное осмысление в связи с устойчивым представлением о любви (страсти) как болезни. Наконец, переосмысление получает и глагол очаровать, который в контексте может интерпретироваться в смысле 'заразить, инфицировать'. Последний момент только подтверждает, что в тексте присутствует одновременно два плана, которые являются практически равноправными.
Завершение рассказа реализует эту двусмысленность развернуто: .но вирус есть вирус, против природы не попрешь, и Маргарита, красавица Востока, ушла однажды с комаром Стасиком, который по своей привычке завеялся в случайные гости к клещу Юре и даже не заметил, как все произошло («Красавица Востока») [Петрушевская, с. 77]. Следует обратить внимание на выражение против природы не попрешь, которое типично применяется физиологическим потребностям (прежде всего, сексуальной) и, согласно некоторым данным, восходит к фильму «Зеленый фургон» (1959) по одноименной повести А. Козачинского [22, с. 255]. В этом смысле выражение абсолютно сочетается с любовной интригой повествования. Однако, с другой стороны, это выражение также может быть переосмыслено за счет его расширенного применения к процессам в живой природе, в частности, к взаимоотношениям между биологическими видами - вирусами, насекомыми и, косвенно, людьми, которые заражаются от насекомых.
По сути, мы имеем дело с тем, что О. Мандельштам удачно называл «гераклитовой метафорой», подчеркивая тем самым заложенную в такого рода конструкциях идею текучести бытия и взаимной обратимости сущего: «Попробуйте сказать, где здесь второй, где первый член сравнения, что с чем сравнивается, где здесь главное и где второстепенное, его поясняющее» [23, с. 236]. Применительно к «Диким животным сказкам» Петрушевской нельзя с уверенностью сказать, рассматривается ли человеческая жизнь сквозь призму животных образов или, наоборот, жизнь животных осмысляется посредством человеческих категорий. Так, человеческая ситуация в рассказе «Красавица Востока» описывается с опорой на распространенное представление «любовь - это болезнь», что в свою очередь определяет использование зооморфной метафорики. Однако возможно и обратное, прямо противоположное осмысление этой ситуации, при котором ситуация, относящаяся к животному миру, осмысляется через метафорическое сопоставление с человеческой («болезнь - это любовь»).
Таким образом, одним из способов выражения специфической концепции двоемирия в «Диких животных сказках» Л.С. Петрушевской является намеренная двусмысленность высказываний, благодаря которым повествование может быть интерпретировано как в животном, так и в человеческом плане. Собственно языковые механизмы реализации амфиболии являются довольно разнообразными и могут предполагать обыгрывание разных значений многозначного слова, одновременную актуализацию прямого и переносного значений слов, контекстное переосмысление слова и актуализацию его коннотативных компонентов, а также использование возможности различного осмысления одного и того же описания ситуации.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Брауде Л.К. К истории понятия «литературная сказка» // Известия АН СССР. 1977. Т. 36. № 3. С. 224236.
2. Нагорная О.В. К вопросу о поэтике литературной сказки (в сопоставлении с поэтикой фольклорной сказки) // Вектор науки Тольяттинского государственного
Клецкая Светлана Ильинична АМФИБОЛИЯ В «ДИКИХ ЖИВОТНЫХ .
университета. 2011. № 3. С. 116-121.
3. Рыжих М.В. Сопоставительный анализ фольклорной и литературной сказки // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2010. № 596. С. 106-114.
4. Сухоруков Е.А. Соотношение понятий «фольклорная - литературная - авторская сказка» (на примере современных экологических авторских сказок) // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2014. № 19 (705). С. 144-151.
5. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М.: Художественная литература, 1988. 413 с.
6. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина М.: НПК «Интелвак», 2001. 1600 стб.
7. Якобсон Р. Вопросы поэтики. Постскриптум к одноименной книге // Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 80-98.
8. Васильева Н.В. Собственное имя в тексте: инте-гративный подход: дис... д-ра наук: 10.02.19. Москва, 2005. - 238 с.
9. Ватутина А.С. Постмодернистский образ насекомого как квинтэссенция «высокого» и «низкого»: Д. Пригов, В. Пелевин, Л. Петрушевская // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2014. № 2-3. С. 219-223.
10. Громова М.И. Сказка в творчестве Л.С. Петрушевской // Литературная сказка. История, теория, поэтика: Сборник статей и материалов / Под ред. И.Г. Минераловой. М.: МПГУ, 1996. С. 78-81.
11. Маркова Т.Н. «Дикие животные сказки» Л. Петрушевской // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2014. № 11 (152). С. 95-97.
12. Маркова Т.Н. Современная проза: конструкция и смысл : (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин). М: Московский государственный областной университет, 2003. 267 с.
13. Серго Ю.Н. Поэтика сюжета и жанра в прозе Л. Петрушевской: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2001. 16 с.
14. Москвин В.П. Выразительные средства современной русской речи. Тропы и фигуры. Терминологический словарь. Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. 940, [1] с.
15. Хазагеров Г.Г. Риторический словарь. М.: Флинта: Наука, 2009. 432 с.
16. Петрушевская Л. Дикие животные сказки. Морские помойные рассказы. Пуськи бятые. СПб.: Амфора, 2008. 402 с.
17. Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: «Норинт», 2000. 1536 с.
18. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка. М.: Астрель: АСТ, 2005. 1021, [3] с.
19. Химик В.В. Большой словарь русской разговорной речи. СПб.: Норинт, 2004. 768 с.
20. Кухаренко В.А. Интерпретация текста. Л.: «Просвещение», 1979. 192 с.
21. Долинин К.А. Имплицитное содержание высказывания // Вопросы языкознания. 1983. № 6. С. 37-47.
22. Кожевников А.Ю. Большой словарь: Крылатые фразы отечественного кино. СПб.: «Издательский дом "Нева"»; М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2001. 831 с.
23. Мандельштам О. Разговор о Данте // Мандельштам О. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 3. Стихи и проза. 1930-1937. М.: Артбизнесцентр, 1994. С. 216-259.
