CC BY
84
1 Статья подготовлена при
поддержке РГНФ (проекты № 13-03-00310а «Эволюционная морфология имперской организации политического пространства» и № 13-03-00399а «Между патримониальным и современным политическим порядком: качество управления в странах постсоветского пространства»), а также РФФИ (проект № 13-0600789 «Разработка интеграционных методов и методик социальногуманитарных исследований»).
2 Каспэ [Kaspe]
2007.
________ЮЛ1ШСШ ТЮРПП__________
М.В.Ильин
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ В ИСТОРИЧЕСКИХ ВРЕМЕНАХ И ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ПРОСТРАНСТВАХ (I)'
Ключевые слова: политическая форма, политический порядок, политическая формула, эволюционная морфология
Замысел статьи о политической форме возник у меня давно, как только я прочел монографию Святослава Каспэ, изданную Московской школой политических исследований2. Это было, кажется, в 2008 г., когда он принес ее для обсуждения на кафедре сравнительной политологии МГИМО(У), за которым последовала защита книги в качестве докторской диссертации. Мы обсуждали со Святославом Игоревичем и в личных беседах, и на кафедре, и непосредственно в ходе защиты различные аспекты понимания политической формы — от нюансов до кардинальных принципов. Идей было много. Хотелось их записать, сделать достоянием коллег и обсудить в более широком формате. Но за нехваткой времени не получилось. Теперь пришла пора осуществить старый замысел. Но в один текст, похоже, всего не вместить. Придется снова немного отложить основной разговор, а пока сформулировать некоторые общие подходы, его предваряющие.
Начну с описания особого угла зрения и способа научного анализа действительности — морфологии. Этот способ связан с изучением форм и так или иначе представлен в таких научных дисциплинах, как геология, лингвистика, математика, биология, а также в социальных науках, включая политологию. Затем попытаюсь разобраться с тем, почему люди воспринимают как явления одного порядка и называют одним словом «форма» (или его аналогами) очень непохожие друг на друга инструменты морфологического, философского или обыденного анализа. Далее будет рассмотрено соотношение различных фактических политических форм (во множественном числе) с абстрактной политической формой (в единственном числе) и предложено различение политической формы, политических порядков и политических формул. Наконец, будет дан обзор фактически существующих, существовавших и способных существовать форм, порядков и формул во временах и цивилизационных пространствах политики с помощью научного аппарата эволюционной морфологии.
Таков план первой части статьи. В следующей можно будет рассмотреть вопрос о том, как и когда уместно говорить об абстрактной
58
ТОЛПГЛТ № 4 (75) 2014
________________ПОЛГПШМ ТЮРПП___________________
политической форме и каким образом это лучше делать. Собственно, с этого вопроса и началась наша дискуссия со Святославом Игоревичем лет семь назад. И он же закономерно завершит пролог к продолжению разговора уже на страницах «Политии».
Морфология
3 Goethe 1790. Русский перевод см. Гете [Goethe] 1957: 5—21.
4 В настоящее время Центр перспективных методологий социальногуманитарных исследований ИНИОН выясняет возможности подобных органонов и соотношение между ними. Подробнее см. выпуски ежегодника «МЕТОД» за 2013 и 2014 гг.
5 http://www. wilbourhall.org/ index.html#panini.
Изложение идей Панини см. Топоров [Toporov] 1961; Березин [Berezin] 1984; Алпатов [Alpatov] 1999.
Достаточно заглянуть в энциклопедические словари или воспользоваться поисковыми системами, чтобы убедиться: дисциплинарное пространство современной науки пестрит всевозможными морфологиями. Наряду с дюжиной других дисциплин выделяются геоморфология, биологическая, социальная, лингвистическая и даже математическая морфология. Можно найти морфологию растений, волшебных сказок, глагола, городских агломераций, звездных туманностей и т.д. Чего только не найдешь! Десятки и десятки названий.
Бурное распространение в научном мире морфологии и морфологического анализа — феномен относительно недавний. Считается, что первым выделил морфологию как особую научную дисциплину Иоганн Вольфганг фон Гёте в своем «Опыте объяснения метаморфоза растений»3. В нем он ввел в оборот само понятие «морфология», а также создал строгие модели формирования растений, показав, что различные органы последних, их стебли, цветы и многое другое суть лишь превращенные формы (метаморфозы) листа. В конечном счете Гёте даже предложил абстрактную модель более высокого ранга — растения как биологического явления. За два с небольшим века творческий импульс Гёте оказал беспрецедентное воздействие на науку. Фактически возник — пока в дисциплинарно разрозненном виде — своего рода универсальный научный органон сродни математике, логике и, добавлю, семиотике и компаративистике4.
Означает ли это, что до Гёте никакого морфологического анализа не было? Разумеется, нет. Достаточно вспомнить о давней традиции анализа форм правления. Историки политической мысли возводят ее к Аристотелю, хотя учение о правильных и неправильных формах правления было уже у Платона и, вероятно, имеет еще более древние истоки. Можно вполне обоснованно утверждать, что морфологии политики больше двух тысячелетий.
Еще древнее морфология языка. Она была вполне системно описана примерно в IV в. до н.э. древнеиндийским грамматиком Панини. В своей «Аштадхьяи» («Восьмикнижии») он не только создал нормативную грамматику санскрита, но и ввел морфологические категории корня, суффикса, частей речи и даже морфемы и фонемы5.
Все науки, именующие себя морфологиями, а также те, что обходятся (или обходились) без этого названия, но фактически образуют часть многосоставного морфологического органона, строят свой анализ на ряде сходных принципов, алгоритмов и даже процедур. Они систематически выделяют явления, которые так или иначе соотнесены между собой. В обыденной речи мы сказали бы, что они напоминают друг
ТОАП1Г № 4 (75) 2014
59
6 См. Патцельт [Patzelt] 2012.
7 Weber 1920: 202. В русском переводе М.Левиной используется выражение «стальной панцирь» (см. Вебер [Weber] 2013:127).
8 Фразу Вебера «Aber aus dem Mantel liefi das Verhangnis ein stahlhartes Gehause werden» (Weber 1920: 202) Парсонс перевел: «But fate decreed that the cloak should become an iron cage» (Weber 1958:181).
____________________ПОЛГПШМ ТЮРПП__________________________
друга, сходны, идентичны или различны в той или иной степени. Морфологи подобные сходства и различия трактуют достаточно строго — как аналогии, гомологии, гомеологии, гомодинамии, гомономии, гетерологии и т.п.6 Или, пользуясь близкими по смыслу, но иначе звучащими терминами, ведут речь о конгруэнтности, изоморфизме, гетеро-морфности и прочих свойствах жизненных явлений. С помощью своего научного аппарата морфологи не только куда точнее, чем в обыденном языке, фиксируют приблизительные сходства и различия, но и надежно выявляют их значимые признаки, параметры, причины и т.д. Но и этим дело не ограничивается: путем ряда шагов или операций они превращают выявленную структуру отношений, их конфигурацию во внутреннюю сущность изучаемых явлений, вычленяя и описывая их морфологическую своеобычность, или форму. Ибо форма для морфологов не сводится к любой конфигурации, как в обыденном языке. Она настолько пропитана свойствами и прочими особенностями, что содержание оказывается неотчуждаемо от формы. Это огонь, мерцающий в сосуде. На свой лад каждый морфолог зажигает пламя смысла и знания в сосудах первоначально бедных и простых конфигураций.
Есть ли научные аналоги образа, найденного Николаем Заболоцким? Есть, и немало. Это богатые и насыщенные понятия форм, которые морфологи используют в своих предметных областях. Они качественно отличаются от слова «форма» в обыденном, журналистском или политическом языке. Оно-то как раз зачастую понимается именно как «пустой сосуд». Даже интеллектуалы и философы нередко рассматривают как подлинную именно форму, лишенную какого бы то ни было наполнения. Все, что есть у такой формы, — это бессодержательная конфигурация. В отличие от нее понятия морфологов насыщены и смыслом, и его «светом».
Одним из наиболее ярких примеров является трактовка институциональной формы Максом Вебером. В заключительной главе «Протестантской этики и духа капитализма» он описывает метаморфозу институциональных рамок как замену плаща протестантского аскетизма на прочный, как сталь, футляр капиталистической выгоды7. Характерно, что одно и то же слово Gehause (футляр, корпус, кожух, панцирь, скорлупа, раковина и т.п.) в качестве научного термина может пониматься двояко: и как вместилище любых институциональных практик, и как название специфических рамок. Благодаря добавлению прилагательного stahlhartes («стальной прочности») выражение ein stahlhartes Gehause оказалось настолько образным, что было переведено Толкот-том Парсонсом на английский даже не как «стальной панцирь», а как «стальная клетка»8. В результате представление о нормальности стальной клетки рациональных институтов и ненормальности, девиантности институтов «нерациональных» стало едва ли не общим местом сначала англоязычного, а затем и мирового обществоведения. Между тем сама метафора замены плаща футляром (ср. с чеховским «Человеком в футляре») была призвана высветить специфический момент развития,
60
Т10ЛПГЛГ № 4 (75) 2014
9 Archer 1995.
10 Lijphart 1999.
Форма
11 Pokorny 1959: 734.
12 Ibid.: 155—156, 160.
___________________ПОЛГПШМ ТЮРПП________________________
тесно увязанный с конкретным временем и местом превращения форм институциональных практик.
Другой весьма наглядный пример — морфогенетика Маргарет Арчер9. В русле усилий критического реализма по преодолению разрыва между структурой (structure) и субъектностью (agency) она рассматривает формы не как нечто наличное, а как нечто становящееся. Отдельные моменты, фазы и проявления процесса становления и изменения форм как раз и образуют их целостность. Энтелехию, сказал бы Аристотель. Морфогенезис, говорит Маргарет Арчер.
Наконец, прекрасным примером насыщенных форм служат лейп-хартовские паттерны демократии10. По сути, в данном случае точнее было бы говорить о морфологических паттернах демократии.
Итак, очень непохожие друг на друга инструменты морфологического, философского или обыденного анализа оказываются интеллектуальными образованиями одного порядка и обозначаются как «форма», «морф», «гештальт», «паттерн», «образ» и т.п. Вместе с тем из всего этого набора терминов ключевыми для морфологии являются греческое рорщ и латинское forma. Обратимся же к истокам — первоначальным смыслам самих этих слов.
При сопоставлении двух созвучных слов рорщ и forma невольно возникает впечатление, будто просто произошла перестановка слогов и звуков. Это нередко заставляет усматривать и родство между этими словами, однако сейчас можно считать установленным, что их происхождение различно. Этимологи возводят латинское слово к индоевропейскому корню *dher- со значением «держать», а греческое — к корню *mer- со значением «сияние, сиять». От этого корня в греческом был образован глагол раррагра — «сиять», а также прилагательное раррареоа и производное от него существительное раррароа — «сверкающий камень, мрамор».
Присоединение к корню *mer- суффикса *bha дает существительное *mor-bha со значением «облик». Ему прямо соответствует греческое рорщ, а также производное прилагательное popipvoq — «темный». В русском от индоевропейского «сияния» произошло «марево», а в латыни прилагательное merus — «чистый»11. Такое расхождение смыслов не должно удивлять. Здесь мы сталкиваемся с явлением энантиосе-мии — контрастности смыслов. Например, слова «блестящий», «блеклый» и «бледный» восходят к корню *ЪЫё4г.
Греческой идее морфы, облика противостоит латинская идея формы, упорядоченности. В чем ее суть и каково внутреннее строение соответствующего латинского слова? Этот вопрос уместно разобрать после краткого обращения к Вергилию. В шестой книге своей «Энеиды» он устами Анхиза передает Энею отеческий завет, в чем должны состоять величие и миссия Рима. При этом признаются и немалые таланты неназванных других — греков, конечно. Им дано создавать прекрасные
ТОАПШ” №4 (75) 2014
61
13 Редакция автора.
14 Im-paro, im-parare — от глагола paro («готовить, копить, предпринимать») и приставки in (в-, на-, воз-, при-) (в соответствии с законами фонетической ассимиляции звук n перед губными звуками b, p и m становиться губным m, перед фрикативным r — фрикативным r, а пред сонорным l — сонорным l), то есть дословно «при-готавливать, в-чинять, воздействовать». Подробнее об этимологии и смысле этого глагола см. Wagenvoort 1947: 66—70, где акцентируются исходные первобытные смыслы порождения и прокреативной силы (глаголы paro и pario («рождать») однокоренные).
15 Цымбурский [Cymburskijj] 2000: 117—123.
16 Топоров [Toporov] 1988.
17 Ильин [Ilyin] 1997: 224.
18 Трубачев [Trubachev] (ред.) 1978: 231.
19 Ильин [Ilyin] 1997: 225—226.
_____________________ЮЛПГШЖ ТЮРПП_____________________________
творения из бронзы и мрамора, продуцировать яркие образы в ораторских прениях, улавливать контуры движения небесной сферы. Не правда ли, это удивительное владение искусством находить облик, морфу? А вот римлянам дано иное:
Тебе же, о римлянин, помни — державно народами править;
В том твои будут искусства, вводить чтоб обычаи мира,
Милость покорным давать и войною обуздывать гордых13.
Сам выбор слов характерен. Тебе править державно (имперски) народами — tu regere imperio populos. И тут же следом: pacique imponere morem — обычаи мира вводить, im-ponere (дословно «в-кладывать»), почти im-perare («властвовать», от im-parare — «приготавливать»14). И это вчинение и закрепление обычаев мира как раз и есть создание («приготовление») и подержание формы по-римски.
Что же означает латинское слово forma? Какова его внутренняя структура и этимология? Эти вопросы прекрасно разъяснены в интереснейшем сочинении Вадима Цымбурского «Латинский трилистник»15. В нем замечательный лингвист и политолог убедительно показывает связь между словами «форма» и «дхарма» (от индоевропейского этимона *dher-m), ссылаясь при этом на Владимира Топорова16 и признавая его первенство в ее обосновании. Но еще задолго до выхода «Трилистника» Цымбурский неоднократно излагал эту идею в своих выступлениях и беседах с коллегами. Мы не раз обсуждали с ним возможность более широкой трактовки установленной им связи двух цивилизационных принципов. Это позволило мне в свое время писать о трех таких принципах — римской форме, индийской дхарме и славянской державе17.
Должен признать, что Цымбурский возражал против выстраивания подобного единого ряда. Действительно, в глаза бросаются различия в суффиксальном оформлении: m в одном случае и av — в другом. Впрочем, и основы корней уже различаются. В одном случае это нераспространенная основа *dher-, а в другом — расширенная основа *dhergh-. В последнем случае смысл держания получает дополнительные коннотации прочности, которые даже могут выходить на передний план, на что обращал внимание еще Олег Трубачев, зафиксировавший связь русского «держать» с древнеиндийскими drhyati («быть твердым, прочным») и drhati («укреплять»), авестийским darezayeti («привязывать, связывать», то есть прикреплять), латинским fortis («крепкий, сильный») и литовским dirzti («твердеть, становиться крепким»)18.
Несмотря на все эти резонные возражения, мне по-прежнему кажется, что явно выраженный смысл поддержания не только социального, но также сакрального единства и порядка, изначально присущий славянскому принципу державы19, вполне позволяет считать его однопорядковым форме и дхарме.
В славянском, а затем и в русском претворении корня *dher- отчетливо сохранились исходные смыслы прочности, крепости, надежности. Весьма показательны в этом отношении примеры обыденного
62
Т10АПГКГ № 4 (75) 2014
^ Даль [Dal’J 1978: 434.
21 Колесов [Kolesov] 1986: 274.
22 Ильин, Ме-лешкина [Ilyin, Meleshkina] 2010.
23 Под открытостью первого порядка понимается безусловная открытость, которая создается избытком неких качеств (блага) в ядре системы и дефицитом данных качеств во внешней среде. В силу этого открытость и экспорт блага являются «естественными», ничем не сдерживаемыми и неуправляемыми (Ильин, Цым-бурский [Ilyin, Cymburskijj] 1997).
____________________ЮЛПГШЖ ТЮРПП__________________________
словоупотребления, приводимые Владимиром Далем: «В этих колесах никакой державы не будет... Для державы железные полосы в стены заложены»20.
Наиболее древнее политическое использование слова «держава» связано с подчеркиванием соединяющей роли родового этоса, олицетворяемого сакральным подателем блага политической целостности. Именно этот момент и подчеркивает Владимир Колесов: «Держава — поддержка могуществом или силой, дарованная избраннику обычно божеством, потому что верховная сила находится все же у бога. „Да на-деяся на твою державу, поперу козни [дьавола]“, — восклицает в молитве Владимир Мономах, а затем, вслед за ним, и еще несколько поколений князей — вплоть до Дмитрия Донского в его молитвах на Куликовом поле»21.
В ходе дальнейшего развития в русском и других славянских языках и культурах идея державы-скрепы породила целый ряд самостоятельных производных понятий, зачастую очень узких и специфичных. В их числе и наша держава, акцентирующая великодержавие и самодержавие. Но и в этом гнезде слов явственно сохранились исходные коннотации, пусть даже они и оказались забиты громкими (я бы сказал — оглушительными) идеологическими интерпретациями самых разных цветов.
Наряду с державой, формой и дхармой в индоевропейской традиции может найти свое место и литовский аналог. Это слово derme, которое обозначает «интервальный ряд», но изначально также лад и гармонию в целом. Хотя само ключевое слово приобрело довольно узкое значение, идея лада, без сомнения, крайне важна и для литовской, и для балто-черноморской традиции. Да, литовская культура так и не развилась в полномасштабную цивилизацию, однако в XIV— XVI вв. Великое княжество Литовское восстановило имперские структуры Киевской Руси и на два с лишним столетия стало своего рода Балто-Черноморской империей22. Как раз в этот исторический период был осуществлен удачный литовско-славянский синтез, согласие, лад, derme.
Таким образом, в индоевропейской традиции прослеживаются по меньшей мере четыре версии общего морфологического принципа поддерживаемого порядка. Он заключается в избытке блага, открытости первого порядка23, монизме, концентричности и иерархичности организации, а также в противопоставлении открытой системы внешней варварской среде, для которой характерен дефицит блага. В каждой версии общего (универсального) морфологического принципа опорным моментом концептуализации является благо. Для эл-линства это «облик, образ, гештальт, пластичность»; для романской и, шире, западноевропейской традиции — «упорядоченность, закрепление, фиксация образцов и правил»; для славянства — «удерживание исходного фундаментального единства»; для литовской культуры — «лад, выстраивание ряда». Не берусь судить, каковы иные версии общего
ГОЛПГЛТ №4 (75) 2014
63
__________________ЮЛПГШЖ ТЮРПП_______________________
морфологического принципа, тем более за пределами индоевропейского культурно-исторического ареала. Впрочем, за всем разнообразием имен и слов можно усмотреть некую логику эволюционного развертывания различных политических форм со своими специфическими принципами и способами организации, или формулами.
Политическая форма, политические порядки и политические формулы
24 Ильин [Ilyin] 2013.
25 Даль [Dahl] 2003: 125.
Данное терминологическое различение уже было предложено мною ранее24. Разумеется, можно говорить об общей, универсальной форме (в единственном числе) аналитически выделяемой и мыслимой идеальной цивилизации/империи, а также о конкретных формах (во множественном числе) эмпирических явленных цивилизаций/империй. Равным образом допустимо говорить об общем универсальном порядке идеальной, только в наших умах существующей цивилизации/империи и о множестве эмпирически явленных порядков в тех или иных исторических и геополитических обстоятельствах. Однако мне представляется гораздо более удобным говорить об универсальной морфологической форме империи/цивилизации и об уникальных порядках исторических империй и цивилизаций. То есть универсальную форму/порядок целесообразно вербализовать с помощью слова «форма», а эмпирически явленные формы/порядки — с помощью слова «порядки».
Помимо языкового чутья предпочесть вариант «универсальная морфологическая форма» и «уникальные политические порядки» побуждает пример совмещения разных порядков в одной форме у Полибия. Действительно, Полибий находил разгадку величия Рима, чудесной формы (и формулы) его владычества-империума не только в соединении трех разных порядков (монархического, аристократического и демократического), но и во взаимном подкреплении их конкретных институциональных проявлений.
Другая причина, по которой уместно предпочесть термин «форма» для обозначения морфологического принципа имперской организации, заключается в том, что тогда отвечающую этому принципу структуру или, точнее, аналитическую модель естественно будет именовать формулой. При этом более детальные и своеобразные аналитические модели отдельных эмпирических порядков также целесообразно именовать формулами — в силу того, что любая модель так или иначе является мыслительным образованием, которое по определению заметно абстрактнее даже идеографически представленных данных, а тем более фактуры, подлежащей обработке с помощью соответствующей модели.
Вспомним, что Роберт Даль настаивал на необходимости строгого различения «идеальных апельсинов» и «настоящих яблок», идеальной и действительной, «реально существующей» демократии25. Замечу, что в данном случае правильнее было бы вести речь об «идеальном фрукте» и настоящих апельсинах, яблоках и т.п. Именно так различал морфологический прафеномен и эмпирические феномены Гёте.
64
Т10АПГКГ № 4 (75) 2014
Метаморфозы
политических
порядков
____________________ЮЛПГШЖ ТЮРПП___________________________
Политическая форма варьирует во времени и пространстве. Она предстает в череде эволюционных порядков. При высоком уровне обобщения вполне возможно представить фактически существующие, существовавшие и способные существовать в различных временах и цивилизационных пространствах политические порядки с помощью научного аппарата эволюционной морфологии или геохронополитики. Это удобно сделать, выделив три пласта, или эона, эволюции.
Первый эон этнокультур характеризуется закрытостью формы. Порядки этого типа самодостаточны для своих и закрыты для чужаков. Они основаны на прямом и не требующем интерпретации общении. Этнокультуры используют исключительно речевую коммуникацию и ограничены повседневным межличностным доступом. В результате эти дописьменные, а потому доисторические формы организации живут в вечном «здесь и сейчас» мифа и задействуют соответствующие морфологические формулы.
Второй эон использует открытую форму (точнее, порядки) цивилизаций и империй при сохранении также и закрытых порядков этно-культур в виде своего рода вкраплений. Такие порядки образуют в потенции безграничный конгломерат этнокультур, консолидированный господством «Вечного города», претендующего на роль цивилизационного центра. Город приобщает чужие этнокультуры к стандарту своей цивилизации. Подобной открытой системе необходима трансляция общения, а значит — письменность, архивы, коммуникационные инфраструктуры, бюрократия и т.п. Здесь уже начинается летописание, интерпретация имперской цивилизацией череды событий и политических изменений как своей «судьбы», а с этим — и переживание своей истории с ее разнообразными формулами. Однако доступ остается ограниченным, поскольку универсальная открытость империй и цивилизаций не позволяет применять этот принцип и формулы открытости «по мелочам».
Третий эон создает формы второго порядка открытости, предполагающего способность открывать и закрывать свои институциональные рамки вполне регулярными и институционально обеспеченными способами. Это нации со своими морфологическими «футлярами» государств и границ, а также мировое сообщество наций — пока еще не-досложившееся, но уже начавшее свое становление. Разумеется, в этом сложном образовании в качестве разного рода включений сохраняются и открытые, и закрытые порядки. Что же касается общения, то оно опирается и на книгопечатание, и на массовые коммуникации. Институциональные возможности закрепляются в виде многочисленных и разнообразных формул, обеспечивающих условно открытый доступ.
Приведенная схема крайне груба. Следует учитывать, что эоны не только противопоставлены на основаниях закрытости/открытости, но и связаны между собой наследованием. Процесс такого наследования можно метафорически представить как «наложение» одного эона на другой. По сути же средством и результатом наследования становятся как бы особые промежуточные эоны, которые в силу их качествен-
ТОЛП1Г № 4 (75) 2014
65
_____________________юлпгтккпЕ тюрпп________________________
ного отличия от собственно эонов целесообразно именовать стадиями. Первая переходная стадия содержательно связана с очень сложным и важным идеально-типическим «приоткрыванием» этносов и возникновением импульсов цивилизационной радиации. Вторая — с симметричным «призакрыванием», или «окукливанием», цивилизаций и образованием ядер консолидации наций.
Хронополитическая перспектива морфологического наследования формул в череде порядков позволяет уйти от линейной схемы смены эпох и перейти к идее их вырастания друг из друга. Ни одна эпоха не отвергает предыдущую, но находит способы усвоить то, что было создано ранее, и нарастить свои новации. В результате в качестве основы для выделения эволюционных поколений политических систем мною предлагается предельно типизированная схема развития человеческих общностей, которые при всех сущностных и, казалось бы, взаимоисключающих различиях вырастают друг из друга, сохраняясь в череде метаморфоз.
Как исходный момент, своего рода преддверие хронополитики я рассматриваю возникновение политической организации из первоначально единой прокреативной функции воспроизведения человека и человеческого рода. Эта функция в процессе антропогенеза вполне естественно нагружается организационным потенциалом. Появляются половозрастные роли. Их закрепление создает предпосылки для формирования зачатков целедостижения, а с ним и политики. При этом обнаруживается устойчивая связь целедостижения с двумя контрастными, но взаимодополняющими началами — ресурсно-силовым, или поте-старностью, и образцово-правовым, или обрядностью, ритуальностью. Превалирование одного из начал дает различные версии политической организации в рамках отдельных эонов и стадий хронополитического развития.
Первая переходная стадия связана с приоткрыванием политий, образованием зачатков разделения центра и периферии, рационализацией статусно-ролевых дифференциаций. Наиболее типичными среди свойственных переходной стадии протоисторических и раннеписьменных систем являются полис и деспотия. Они разрушают (деструктури-руют) замкнутые этносы-роды либо за счет сегментарного «склеивания» родоплеменных союзов, либо за счет синойкизма. Следом наступает конструктивная фаза: образование пирамидальных патримониумов или иных деспотических образований, а также полисов.
Беспрецедентная концентрация мощи, организационных, культурных, хозяйственных и коммуникационных ресурсов в отдельных центрах при сохранении слабой и разрозненной варварской среды отдельных закрытых языков и «язычников» порождает открытые системы экспансии и «цивилизования». Так возникают открытые порядки цивилизаций. У них имеются свои формулы. Они нередко представляются в виде миссии. Чтобы их закрепить, создаются хроники и исторические сочинения, архивы и монументы.
66
110АПГКГ № 4 (75) 2014
26 North, Wallis, Weingast 2009. Русский перевод см. Норт, Уоллис, Вайнгаст [North, Wallis, Weingast] 2011.
_____________________юлпгтккпЕ тюрпп__________________________
В терминах Дугласа Норта, Джона Уоллиса и Барри Вайнгаста26 возникшие морфологические образования можно охарактеризовать как порядки ограниченного доступа. Чем же ограничивается доступ в, казалось бы, открытых системах? Тем, что не только сохраняется, но и структурно важна, даже преобладает варварская среда — в том числе в виде иных цивилизаций, за которыми статус цивилизации по тем или иным причинам не признается. Закрыт или, точнее, жестко ограничен как доступ чужим в цивилизованный мир, так и перемещение из корпорации в корпорацию, из муниципии в муниципию внутри империй. Внутри морфологически защищенных пространств — мир, а снаружи — насилие. Насилие и становится основным регулятором ограниченного доступа.
Переход к новым порядкам и формулам затруднен и едва ли не уникален. Как правило, за крушением империй и цивилизаций с последующей варваризацией (фаза деструкции) и образованием различных версий феодализма (системы договорных иерархий) в конечном счете следует их воссоздание и трансформация или вытеснение феодальнодоговорных отношений новой бюрократической инфраструктурой исторических империй (псевдоконструктивная фаза). Системы, претерпевшие подобные превращения, как бы возвращаются в цивилизационно-исторический эон.
Возможна, однако, действительно конструктивная фаза, предполагающая качественное усложнение договорных отношений и создание на этой основе плотной морфологической «сетки» институциональных формул. Чтобы достичь такого усложнения, надорвавшаяся, но не окончательно распавшаяся цивилизация окукливается и создает хризалиду — закрытую систему, внутри которой на базе универсализации и рафинирования договорных отношений, укрепления корпоративности вызревают предпосылки для последующей модернизации.
Только две постимперские системы можно достаточно надежно квалифицировать как феодально-хризалидические. Это Западная Европа XII—XV вв. и токугавская Япония XVII—XIX вв. Для них характерно разделение духовной столицы (Рим, Киото) и центров мирской власти. Это дает возможность освободить прежний господствующий центр (Рим, микадо в Японии) от бремени карающего насилия, что позволяет ему оказаться сопричастным высшим (сакральным) стандартам порядка, превратиться во всеблагой и вездесущий, а значит — перестать быть центром и стать сущностью целого. Сакральная, идеократическая консолидация позволяет образоваться хризалиде-куколке, где на собственной основе вызревают корпорации, сословия и территориальные политические общности, а с ними и внутренние предпосылки образования суверенного территориального государства, гражданского общества и объединяющей их нации.
Дальнейшее хронополитическое усложнение открывает дорогу новым морфологическим решениям и порядкам. Выступающая в качестве ключевой морфологической ячейки территориальная полития наследует
ТОАП1Г № 4 (75) 2014
67
22 Имеется в виду мирное соглашение 1454 г. между Миланским герцогством, Неаполитанским королевством и Флорентийской республикой, заключенное в Лоди и на 28лет умиротворившее Северную Италию. Что для Северной Италии того времени было немало.
____________________юлпгтккпЕ тюрпп_________________________
формулы закрытости и открытости у хризалид и сохраненных ею закрытых и открытых порядков. Тем самым новые морфологические ячейки получают институциональные инструменты для того, чтобы открываться и закрываться вовне, в отношениях с другими ячейками, и регулировать открывание и закрывание мелких порядков внутри себя. Первое достигается, во-первых, через создание международных систем или систем территориальных государств, а во-вторых, благодаря образованию вокруг территориальных государств ореола колониальных империй и/или сфер интересов. Открытие внутри себя достигается за счет усложнения отношений между институтами гражданского общества и государства, а также такой организации интересов, при которой те обобщаются в национальные и вместе с тем конкретизируются в виде частных и даже индивидуальных с помощью формул и институтов опосредования, представительства и легитимации, типичных для полиархий.
Порядки открытого доступа вкупе с соответствующими морфологическими формулами возникают, а тем более закрепляются институционально далеко не сразу. Для этого требуются хотя бы зачатки достаточно модернизированной глобальной среды (и системы!). Пока эти зачатки локализованы в Западной Европе или Евроатлантике в виде первых поколений международных систем (от Лодийской27 до различных модификаций Венской), ни о каком открытом доступе в строгом смысле слова речь не идет даже в случае морфологически наиболее продвинутых политий. Да и в них формулы открытого доступа начинают использоваться (причем весьма локально и выборочно) лишь с прошлого века по мере подъема и спада так называемых волн демократизации.
Дальнейшая проекция хронополитических тенденций позволяет рассмотреть и проблему «конца истории», завершения современности и наступления постмодерна. Логика построения политических систем побуждает связать черты наступления информационной эры, обычно трактуемые как типично постсовременные, с очередной мутацией ореола территориальных политий. При хронополитическом усложнении они получают возможность заменить архаичные колониальные империи, сферы интересов и неоколониальные шлейфы более совершенными и гибкими глобальными информационными сферами, в которых могут получить продолжение и развитие национальные инфраструктуры, включая и политическую.
Перспектива вызревания у наций-государств информационнокультурного ореола вокруг закрытого территориального ядра начинает просматриваться в условиях еще формирующейся информационной эры, которая обещает возвыситься над письменностью прорывом в электронный эфир, а над историей — компьютерным учетом не только свершенных деяний, но и «возможных миров» прошлого, настоящего и будущего. Однако образование ореолов изначально было приметой динамично развивавшихся наций-государств. Это служит одной из причин, по которым я не склонен связывать признаки информационного общества с появлением постмодерна. Модернизация и демократизация
68
110АПГКГ № 4 (75) 2014
Библиография
ЛОЛПТЖШ ТЕОРПИ
политических порядков, переход к открытым доступам пока находятся в самом начале. Тем интереснее и важнее морфологическое изучение новых институциональных формул и схем. Буквально у нас на глазах разворачиваются институциональные метаморфозы поистине глобального масштаба и значения, и мы обладаем уникальной возможностью проследить, как именно — вплоть до деталей — они происходят.
Алпатов В.М. 1999. История лингвистических учений. — М. [Alpatov V.M. 1999. Istorija lingvisticheskikh uchenijj. — M.].
Березин Ф.М. 1984. История лингвистических учений. — М. [Berezin F.M. 1984. Istorija lingvisticheskikh uchenijj. — M.].
Вебер М. 2013. Избранное: Протестантская этика и дух капитализма. — М., СПб. [Weber M. 2013. Izbrannoe: Protestantskaja ehtika i dukh kapitalizma. — M., SPb.].
Гёте И. 1957. Метаморфоз растений // Гёте И. Избранные сочинения по естествознанию. — М. [Goethe J.W. 1957. Metamorfoz rastenijj // Goethe J.W. Izbrannye sochinenija po estestvoznaniju. — M.].
Даль В. 1978. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. Т. 1. — М. [Dal’ V 1978. Tolkovyjj slovar’ zhivogo velikorusskogo jazyka: V 4-kh t. T. 1. — M.].
Даль Р. 2003. Демократия и ее критики. — М. [Dahl R. 2003. Demokratija i ee kritiki. — M.].
Ильин М.В. 1997. Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. — М. [Ilyin M.V 1997. Slova i smysly: Opyt opisanija kljuchevykh politicheskikh ponjatijj. — M.].
Ильин М.В. 2013. Имперская форма и политические порядки различной эволюционной сложности // Политическая наука. № 3 [Ilyin M.V 2013. Imperskaja forma i politicheskie porjadki razlichnojj ehvolju-cionnojj slozhnosti // Politicheskaja nauka. № 3].
Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю. 2010. Балто-Черноморье: времена и пространства политики. — Калининград [Ilyin M.V., Meleshkina E.Ju. 2010. Balto-Chernomor’e: vremena i prostranstva politiki. — Kaliningrad].
Ильин М.В., Цымбурский В.Л. 1997. Общества «открытые» и «закрытые» (Миф и его рационализация) // Космополис: Альманах. — М. [Ilyin M.V., Cymburskijj V.L. 1997. Obshhestva «otkrytye» i «zakrytye» (Mif i ego racionalizacija) // Kosmopolis: Al’manakh. — M.].
Каспэ С.И. 2007. Центры и иерархии: пространственные метафоры власти и западная политическая форма. — М. [Kaspe S.I. 2007. Centry i ierarkhii: prostranstvennye metafory vlasti i zapadnaja politicheskaja forma. — M.].
Колесов В.В. 1986. Мир человека в слове Древней Руси. — Л. [Kolesov V.V 1986. Mir cheloveka v slove Drevnejj Rusi. — L.].
Норт Д., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. 2011. Насилие и социальные порядки: Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. — М. [North D.C., Wallis J.J., Weingast B.R.
ЮЖ” №4 (75) 2014
69
_______________________ЮЛПГШЖ ТЮРПП________________________________
2011. Nasilie i social’nye porjadki: Konceptual’nye ramki dlja interpretacii pis’mennojj istorii chelovechestva. — M.].
Патцельт В. 2012. Исследуя историю: очерк эволюционной морфологии // Политическая наука. № 4 [Patzelt W. 2012. Issleduja istoriju: ocherk ehvoljucionnojj morfologii // Politicheskaja nauka. № 4].
Топоров В.Н. 1961. О некоторых аналогиях к проблемам и методам современного языкознания в трудах древнеиндийских грамматиков // Сборник памяти Ю.Н.Рериха. — М. [Toporov V.N. 1961. O neko-torykh analogijakh k problemam i metodam sovremennogo jazykoznanija v trudakh drevneindijjskikh grammatikov // Sbornik pamjati Ju.N.Reri-kha. — M.].
Топоров В.Н. 1988. Комментарий к буддологическим исследованиям Ф.Н.Щербатского // Щербатской Ф.И. Избранные труды по буддизму. — М. [Toporov V.N. 1988. Kommentarijj k buddologicheskim issledovanijam F.N.Shherbatskogo // Shherbatskojj F.I. Izbrannye trudy po buddizmu. — M.].
Трубачев О.Н. (ред.) 1978. Этимологический словарь славянских языков. Вып. 5. — М. [Trubachev O.N. (red.) 1978. Ehtimologicheskijj slo-var’ slavjanskikh jazykov. Vyp. 5. — M.].
Цымбурский В.Л. 2000. Форма и дхарма // Памяти Тронского, IV. — СПб. [Cymburskijj V.L. 2000. Forma i dkharma // Pamjati Tronskogo, IV. — SPb.].
Archer M. 1995. Realist Social Theory: The Morphogenetic Approach. — Cambridge.
Goethe J.W. 1790. Versuch die Metamorphose der Pflanzen zu erklaren. — Gotha.
Lijphart A. 1999. Patterns of Democracy: Government Forms and Performance in Thirty-Six Countries. — New Haven.
North D.C., Wallis J.J., Weingast B.R. 2009. Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History. — N.Y.
Pokorny J. 1959. Indogermanisches etymologisches Worterbuch. Bd. 1. — Bern, Mdnchen.
Wagenvoort H. 1947. Roman Dynamism: Studies in Ancient Roman Thought, Language and Custom. — Oxford.
Weber M. 1920. Die protestantische Ethik und der Geist des Kapita-lismus. Bd. 1. — Tdbingen.
Weber M. 1958. The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism. — N.Y.
Окончание следует
70
ЮЖ” № 4 (75) 2014
