CC BY
32
М.В. ИЛЬИН
ПРЕДЕЛЫ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СОСТОЯТЕЛЬНОСТИ СТРАН МИРА*
В современной политической науке все шире используется понятие государственной состоятельности (stateness). Его понимание разнообразно, а опыт использования в эмпирических исследованиях достаточно велик1. При этом попытки дать новые трактовки государственной состоятельности продолжаются, в том числе и в рамках теоретизирования по поводу природы государства как такового. Необходимость дальнейшей концептуализации государственной состоятельности очевидна, однако одновременно назревает и необходимость операционализации данного понятия. Для эмпирических исследователей, компаративистов это важно само по себе. Для всех остальных, включая теоретиков и идеографов-интерпре-таторов, это может способствовать более конкретному и полному уяснению понятия государственной состоятельности.
Возможный подход к решению задачи операционализации данного понятия связан с рассмотрением следующих вопросов.
• Как разные страны и политические системы становятся государствами-состояниями?
• Какие страны и политические системы стоят за различными государствами-состояниями в условиях эволюционной чересполосицы?
* Статья подготовлена при поддержке РГНФ, грант № 10-03-00677а «Смена поколений международных систем как фактор государственного строительства».
1 См. статью Е.Ю. Мелешкиной в данном выпуске «Политической науки».
• Как влияет различная природа отдельных политических традиций на государственную состоятельность?
• Что и для кого делает различные государства состоятельными?
• Как соотносятся параметры состоятельности государств разных типов?
Прежде чем пытаться дать ответы на вышеперечисленные вопросы, нужно прояснить исходные позиции. Нередко слова страна, полития, государство употребляются как синонимы, а порой становятся равнозначными именам собственным: Россия, Япония, Куба. Это опасно. А с точки зрения темы данной статьи -совершенно неприемлемо.
О чьей государственной состоятельности может идти речь? Государства, именуемого Российская Федерация? Нынешней отечественной политии, т.е. политической системы, включающей по самой простенькой теоретической схеме кроме государства также гражданское общество и структуры посредования между ними? Нашей страны с ее природой, хозяйством, культурой и, конечно, политикой? Можно ли говорить о государственной состоятельности России как мифологического, даже мифического единства и тождества всех этих ипостасей и много чего другого, включая историческую судьбу и предназначение?
Опыт обсуждения государственной состоятельности даже среди коллег - чего уж говорить о журналистах и политиках - показал, что разговор сразу же дрейфует в сторону рассуждений, какая страна «самее» прочих, кому живется весело, вольготно на Руси (подставить любую страну). А ведь в строгом смысле допустимо обсуждение государственной состоятельности только лишь собственно государства или - еще уже и точнее - его институциональной структуры, предназначенной обеспечивать эту самую состоятельность. Во всех остальных случаях происходит метонимический перенос на более широкое и масштабное явление. Это неизбежно ведет к не менее масштабному искажению понятия. Но при всем этом, как не признать, что за институциональной структурой обеспечения состоятельности маячат и вся политическая система, и вся политическая культура, и вся страна. Это означает, что предельно строгое и конкретное определение, которое по природе своей неизбежно «ненасыщенно» (thin), потребуется дозировано и осто-
рожно насыщать дополнительным содержанием, чтобы получить куда более «плотную» (thick) и богатую версию понятия. Вопрос в том, как это сделать, избежав опасных деформаций и искажений концепта государственной состоятельности. Можно попробовать последовательно проследить взаимные порождения странами политий, а теми - государств, равно как и обратный порядок: государства -политические системы - страны. При этом, естественно, в фокусе внимания оказываются соответствующие превращения государственной состоятельности.
Как разные страны становятся государствами-состояниями?
При всей своей теснейшей связи с политическими системами государства-состояния отнюдь не являются их прямыми порождениями и продолжениями. До их появления, до начала перехода к Модерну политические образования разного рода взаимодействовали на основе Природнения-и-Усыновления (Apparentation-and-Affiliation) [Toynbee, 1954; Тойнби, 2010, с. 950 и далее]. В условиях модернизации возникает модель чистого природнения, а точнее, освойствления (приема в семью)1 в виде формальной кооптации.
Мы в состоянии исторически и институционально проследить процесс подобной кооптации. Государства-состояния возникли в некоем условном ядре общего цивилизационного пространства Западной Европы в качестве территориальных ячеек общей координатной сетки [Политический атлас современности, 2007]. От исходной сетки Итальянской лиги второй половины XV столетия развитие шло путем создания все более обширных и сложных сеток, пока на рубеже XIX и XX вв. эта сетка не стала глобальной.
По мере разрастания сетки с XV по конец XIX в. происходила простая кооптация. При этом основные ее «лоскуты» сами по себе были сетками колониальных империй. Следующее столетие свелось к реконфигурации глобальной сетки и вписанных в нее субсетей. Однако сам формальный механизм кооптации не только сохранялся, но и укреплялся. Во многом этому способствовали
1 Прием в семью в данном случае понимается как сродство через брак (kinship by marriage) или свойство (affinity).
существование и деятельность всемирных межгосударственных организаций - Лиги Наций и ООН.
Странам и политическим системам свойственны многообразные и многоуровневые взаимосвязи, сложившиеся в основном спонтанно - как результат отпочкований, поглощений и совместного сосуществования. Эти связи выражаются и в родовых, и в семейных сходствах, которые нередко трудно разделить. Для собственно государств-состояний характерны формальные связи, ставшие результатом дипломатических усилий и сознательного государственного строительства. Сходства между ними исключительно фамильные. Именно это и дает основания говорить об ос-войствлении в виде формальной кооптации как единственном пути создания государств, какие бы страны и политические системы и сколь бы интенсивно ни участвовали в этом. Последнее слово принадлежит межгосударственным системам и уже входящим в них государствам-состояниям. Они не только решают, кому становиться членами их «клуба», но и задают стандарты столь же формального признания государств-состояний изнутри, их собственными гражданами или подданными.
Однако координатная сетка мировой политики не оторвана от своей среды, образованной странами и политическими системами. Эта сетка покоится на многослойной и к тому же крайне неоднородной и различной по плотности хронополитической подложке. Фактически государства-состояния при всей своей формальной самостоятельности или суверенности вписаны в глобальную эволюционную чересполосицу. Это не может не оказывать на них существенного воздействия.
Какие страны и политические системы стоят за различными государствами-состояниями в условиях эволюционной чересполосицы?
Географические пространства становятся месторазвитиями [Савицкий, 1997], когда населяющие их люди начинают преобразовывать и очеловечивать эти пространства. Сами люди при этом приобретают свой образ жизни, собственное лицо, субъектность. Возникает общая судьба, а с ней понятие общности страны и народа. Таким образом, страна и населяющий ее народ - это пре-
дельно широкое и многостороннее явление, которое может кон-цептулизироваться огромным количеством способов. Некоторые из них очень удачно охарактеризовал в своей книге «Государство как форма жизни» Рудольф Челлен [Челлен, 2008], но далеко не все и отнюдь не систематически. Здесь будет использоваться русский термин страна, понимаемый как единство пространства и населяющего его народа, как их общее месторазвитие. Есть у этого единства очень важное качество - потенциал месторазвития, по отношению к стране его можно считать аналогом того, чем является состоятельность по отношению к государству-состоянию.
По мере формирования и развития страны образуются ее отдельные аспекты. Это, например, создаваемая людьми искусственная географическая среда - дороги, мосты, строения и т.п. Это также хозяйство. Это особый образ жизни. Это, наконец, обычаи, навыки и характерные способы взаимодействия друг с другом в своей привычной среде для решения практических задач, для реализации совместных целей и намерений. Этот последний аспект и есть политика, а выделенный как вполне целостное и самостоятельное образование - политическая система. Она является порождением страны, но не идентична ей. В то же время политическая система - это своего рода политическая ипостась страны. Она несет на себе отпечаток ее специфического характера, сформированного вживанием народа в свою среду (не только исходную географическую, но творимую им самим), а значит, и историей этого вживания.
Отражая характер страны, политическая система по мере развития становится все более самостоятельным явлением со своими логикой и возможностями. Эти логика и возможности институционально закрепляются и эволюционно накапливаются. Обобщенно этот комплекс можно назвать хронополитическим потенциалом, который в череде трансформаций позволяет политии осуществлять свое предназначение - обеспечивать страну порядком, чтобы поддерживать благополучие и реализовывать общие задачи. Хронополитический потенциал политии можно считать аналогом потенциала месторазвития для страны, а также состоятельности для государства-состояния.
Все страны глубоко своеобразны - каждое географическое пространство уникально, как и населившая его человеческая попу-
ляция. Разумеется, между отдельными месторазвитиями можно усмотреть сходства, их можно разделить на типы и разновидности. Однако общая идея, концептуальная рамка месторазвития остается крайне общей, абстрактной и в силу этого «ненасыщенной» (thin). Политическая система, будучи более конкретным аспектом страны, куда насыщеннее. Есть немало структурно-субъектных, а также институционально-организационных конфигураций, связанных с циркуляцией власти, принятием решений и т.п., которые присутствуют в любых политиях, пусть даже и в крайне своеобразных, не похожих на другие формах. Это позволяет рассуждать о политике и политических системах в чисто философском или теоретическом плане. Однако в данном случае важнее эмпирический характер политии, поскольку хронополитический потенциал вполне конкретен и зависит от условий месторазвития и накопленных им в ходе эволюции и истории возможностей обеспечения порядка, благополучия и реализации совместных устремлений.
Хронополитический потенциал существенно варьируется в зависимости от эволюционного типа политии.
Самые простейшие и ранние морфологически являются закрытыми системами, а их месторазвития не выходят, как правило, за локальные масштабы. Они нас не интересуют, поскольку в этом масштабе и на этом эволюционном уровне образуются только племенные образования, в лучшем случае, вождества. Их хроно-политический потенциал можно охарактеризовать как государственность в исходном, «этимологическом» смысле - как способность осуществлять господство. Попытки историков первобытного общества и антропологов говорить о вождествах как о примерах ранних государств оправданы только в концептуальных рамках идеи господства-владычества (dominium, lordship, Herrschaft etc.).
Более обширные, сложные и многомерные политии возникают в результате морфологического «приоткрывания». Это, в первую очередь, полисы, включающие демы и концы, а также сельскую или иную округу - хору. Тем самым, прежние господства-владычества включались в полис, по Аристотелю, как его несовершенные формы. Сами полисы образуют амфиктионии и иные союзные сети. Хронополитический потенциал полиса и сходных полуоткрытых систем можно справедливо назвать политичностью. Собственно политика в исходном смысле концептуализировалась
Платоном, Аристотелем и прочими классиками как раз на материале античного полиса. И на деле полисные практики от шумерских и древнерусских до мезоамериканских и индийских городов-государств в большей или меньшей мере вели к формированию условно открытых и условно публичных пространств (агора, форум, вече и т. п.) соревновательного принятия решения и общего контроля над их осуществлением. Соответствующие политические возможности - политичность - получили наибольшее развитие, пожалуй, в античных Элладе и Риме [Драгунский, Цымбурский, 1991].
Еще более масштабные и многомерные месторазвития образуются с появлением в полной мере открытых структур - империй и цивилизаций. Их хронополитический потенциал создается объединением и приумножением потенциала интегрируемых полисов и господств-владычеств за счет их включения в морфологически отрытую структуру, настроенную на цивилизацию всей ойкумены. Этот потенциал можно было бы назвать цивилизованностью. Его логика заключается в извлечении простых, «необработанных» ресурсов из «варварской» среды, их переработки, «цивилизовыва-ния» и экспорта обратно в среду, что, естественно, сопровождается экспансией открытой системы.
Потенциал цивилизованности значительно укрепляется при дальнейшем накоплении эволюционных форм, в том числе и за счет их «призакрытия» и перенаправления цивилизующей работы внутрь. Это достигается, например, в рамках так называемых хризалид - особых форм устойчивого постимперского существования цивилизаций, а именно западноевропейской, времен Средневековья, и японской, времен токугавского сёгуната. Можно, вероятно, охарактеризовать хронополитический потенциал подобных систем как автоцивилизованность. Он позволяет развиваться не только и не столько за счет взаимодействия с внешней условно «варварской» средой, сколько за счет проработки альтернатив внутри себя. Это позволяет систематизировать взаимодействия, в том числе и контрактные, между отдельными группами (организациями) и лицами (индивидуальными ролями).
Вскрытие куколки-хризалиды дает новое усложнение эволюционных форм, а с ним и возможностей организации власти. Именно тут на сцену выходит государство в собственном смысле
слова. Это государство-состояние (status, lo stato, the state, l'etat, Staat etc.), а точенее - международные системы1, фактически интегрированные с конца XIX столетия в глобальную систему государств. Действительно, при рассмотрении смены, а фактически -наращивания эволюционных форм мы обращали внимание на самую масштабную, включающую и перерабатывающую предшествовавшие. Полис включил роды и племена, сделал их демами и концами. Империи включили города, царства и разного рода объединения (амфиктионии, симмахии и т.п.). Хризалиды пестовали внутри себя территориальные, корпоративные, религиозные и прочие образования. Соответственно, высшей и масштабной эволюционной формой Нового времени или Модерна стала международная система и ее основная ячейка - территориальное государство-состояние.
Это в некоторых отношениях совершенно новый морфологический тип организации. Для него свойственна открытость второго порядка [Ильин, Цымбурский, 1997], т.е. способность регулировать2 закрытость и открытость во времени, в пространстве, а также и функционально. Эта морфологическая особенность как раз и становится базой для большинства современных политических институтов, например (территориальных) границ и гражданства, антиномичной диады автономных, «самозамкнутых» государств и гражданских обществ, четко разделенных по времени выборами политических режимов и т.п. Государства с их четко определяемыми территориальными, временными и функциональными делениями - в международных системах и внутри себя - становятся наиболее удобными и четко формализуемыми отправными ячейками для современного институционального строительства.
Такова общая хронополитическая (эволюционно-морфологи-ческая) схема. Она выглядит аккуратной исключительно в анали-
1 Это и исторические поколения международных систем, и колониальные империи, и модернизируемые цивилизационные пространства, и разного рода геополитические ниши (Средиземноморье, Балтийский регион и т.п.).
2 Родоплеменные морфологические структуры закрыты раз и навсегда, они могут только контролировать степень этой закрытости. Исторические империи открыты раз и навсегда, они могут варьировать лишь интенсивность своей открытости. Разного рода китайские стены и трояновы валы лишь исключения, подтверждающие правило.
тическом плане и на достаточно высоком уровне абстрагирования. На практике, при уменьшении масштаба, ее отчетливость существенно уменьшается за счет большого количества привходящих обстоятельств, случайных в эволюционном и даже историческом смысле событий - своего рода «шума» и «помех». Однако главное даже не в этом. Планетная интеграция порождает глобальную эво-люционно-морфологическую чересполосицу и крайнюю неоднородность политических традиций. В одних случаях, например в Западной Европе, оказались существенно проработаны все морфологические возможности, в других - Восточная Европа и Северная Евразия, Дальний Восток, Южная Азия и т.п. - только некоторые из них, а кое-где, например в Африке, эта проработка осталась довольно поверхностной и неглубокой. Естественно, воздействие соответствующих политических традиций на государственную состоятельность отдельных территориальных ячеек глобальной системы государств дает разные, порой неожиданные эффекты.
Как влияет различная природа отдельных политических традиций на государственную состоятельность?
Существенной особенностью политической модернизации было то, что первоначально внутри западной христианской традиции, а затем поверх нее начала образовываться формальная и в этом смысле потенциально внецивилизационная координатная сетка государств-состояний для чисто технической рационализации взаимодействий различного масштаба, типа, характера, происхождения и т. п. Разумеется, подобная структура должна была быть предельно простой и формализованной, очищенной от всяческого наследия, которое предлагалось различными политическими традициями. Таков был ведущий организационно-морфологический принцип. Однако он немедленно столкнулся с «сопротивлением материала» - людскими привычками, предрассудками, устоявшимися системами ценностей, а главное - с различной плотностью европейской, а затем и глобальной хронополитической чересполосицы.
С одной стороны, создание координатной сетки государств-состояний диктовало исключительное использование формального природнения, освойствления, т. е. чисто механической аффилиации
государств-состояний в международные системы, а тем самым - в современную политику или, как любят выражаться люди с пространственно организованным сознанием, «в Европу». Этот тренд подкреплялся формированием у государств-состояний статусности (statehood). С другой стороны, формальные территориальные ячейки необходимо действовали и осуществляли свое функциональное предназначение в действительном мире, который жив политическими и иными традициями. В этих условиях государствам-состояниям пришлось формировать необходимый потенциал в виде состоятельности (stateness). А он, в свою очередь, не мог не черпаться, в основном, из политических традиций, из живой практики функционирования политических систем разного хронополи-тического возраста и зрелости.
Данные эффекты были заметны далеко не сразу. На них обратили внимание лишь отдельные проницательные умы. Уже Николо Макиавелли мимоходом во вводной фразе «Государя» выделяет среди современных ему наследников Итальянской лиги две линии - собственно государств-состояний (li stati) и господарств-владычеств (e'domini), относя к первой республики, а ко второй -принципаты (principati); на русский точнее было бы перевести первенства. Джованни Ботеро еще более детально дифференцировал современные ему государства на различные типы, связывая их, правда, скорее с масштабом, чем с традициями. Впрочем, масштаб зачастую и был традицией, а традиция требовала соответствующего масштаба. Однако для большинства эти различия были несущественны. Это и понятно. Первоначально все ячейки международных систем были одного корня - западнохристианского, европейского. Между Веной (1815) и Версалем (1919) европейский характер системы государств был размыт, а сама она глобализовалась. Вступление в семью государств политических систем различных циви-лизационных традиций существенно изменяло как общую конфигурацию международных систем, так и набор институциональных обличий новых, а порой и старых ячеек.
Государства вынуждены утверждать свою состоятельность в сообществе себе подобных. Однако в условиях эволюционной чересполосицы они могут это делать и фактически делают с опорой на эволюционно накопленный многослойный потенциал. Ядром старожилов являются комплексы господств-владычеств, политий,
цивилизационных и автоцивилизационных дубликатов-осколков. Это, прежде всего, западноевропейские государства-состояния, их отпочкования и гораздо менее плотные эволюционно-политические системы ближайшего окружения Европы - Балто-Черноморья и Средиземноморья. Некоторые ячейки остаются комплексами господств-владычеств и политий, а то и просто господств-владычеств. Это особенно типично для Африки. Немногие ячейки - Россия, Китай, Индия - могут рассматриваться как пережиточные цивилизации, а Япония - как пережиточная автоцивилизация. Есть некоторое число ячеек, где хронополитическая слоистость крайне противоречива. Достаточно указать на Бразилию, которая как отпочкование имеет все основания для принадлежности к ядру, однако внутренняя неоднородность месторазвития затрудняет целостное восприятие цивилизационного и автоцивилизационного наследия и, напротив, повышает значимость господств-владычеств и локальных политий.
При этом все государства так или иначе вместе с формальными рамками и функциями территориальных ячеек вынуждены примерять на себя морфологические одежды, а с ними и функции, которые международные системы с большими или меньшими подробностями передают от их старожилов новичкам.
Вполне естественно, что свой хронополитический потенциал государства-ячейки подкрепляют всем, чем только могут. В ход идет не только наследие собственно политической морфологии, но и всяческие ресурсы - не только политические, внешние и внутренние. В результате режим или правительства различных государств-состояний начинают использовать совершенно разный и по происхождению, и по природе потенциал. Этот потенциал только при общем панорамном взгляде на него предстает в виде государственной состоятельности. При фокусировании взгляда на отдельной ячейке перед нами появляются глубоко своеобразные и по сути уникальные фактические возможности реализовывать свой статус государства-состояния.
Для кого и благодаря чему государства становятся состоятельными?
Сколь бы масштабным ни был совокупный потенциал страны и политической системы для подкрепления и усиления государствен-
ной состоятельности, определяющим остается то, ради чего (и кого) этот потенциал используется. Ответ двоякий. Это другие государства-состояния, а также собственные граждане или подданные.
Отношения с прочими государствами-состояниями строятся в диапазоне от формального равенства до конфигуративного неравенства. Эти неравенства по меньшей мере двух видов - пространственные и временные, темпоральные. Первые в основном определяются близостью или удаленностью от средоточий взаимодействий между государствами и стоящими за ними политическими системами и странами. Вторые связаны со сроками и обстоятельствами включения в международные системы и всей историей участия в меняющейся системе международных отношений. Каждой ячейке необходимо подкрепить государственным могуществом и другими своими возможностями свое положение в диапазоне от формального равенства до конфигуративного неравенства. Можно предложить, что долгожителям, оказавшимся в центрах взаимодействия, необходимо очень много могущества, тогда как новичкам, и к тому же на периферии, - куда меньше, чем остальным.
Отношения с собственными гражданами или подданными также должны реализовываться: обязательства граждан по отношению к государству и государства по отношению к гражданам должны инфраструктурно и ресурсно обеспечиваться. Здесь также можно теоретически выдвинуть и обосновать требование формальной симметрии, хотя на практике приходится учитывать фактическое конфигуративное неравенство в отношениях между государством и гражданами.
Конечно, можно сколь угодно энергично настаивать на том, что в теоретической, политико-философской, а то и идеологической перспективе симметрия в отношениях между государством и гражданами есть безусловно должное. Однако от повторения этих истин во рту слаще не станет. Куда важнее в практическом плане выяснить, какова ситуация на деле. В этой установке эмпириков самой по себе нет ни грана апологетики. Если что-то нужно изменить, требуется знать, что предстоит менять. Приходится признать, что асимметрия коренится вовсе не в формальных законах и установлениях, а тем более не в злой воле правителей. Проблема вовсе не решается отсечением головы королю Карлу или изгнанием из страны президента Мубарака. Не решается она и принятием новых законов и даже кон-
ституций. Неравенство унаследовано. Все те политические системы, которые первоначально создали сетку территориальных ячеек-состояний, а затем расширяли и развивали ее, были асимметричны. Вся власть мыслилась и тем самым фактически осуществлялась сверху вниз. Ее источник был сакральный, а суверен - земным агентом, распределяющим ее вниз по уровням господства. Справедливости ради нужно заметить, что тысячелетняя практика западноевропейской хризалиды способствовала формированию многочисленных противотоков в циркуляции власти, однако общую картину это не меняло. Только появление народного суверенитета и представительного правления создало возможности для постепенного выравнивания исходной асимметрии.
В нынешних условиях каждая ячейка, каждое государство-состояние имеет свою унаследованную конфигурацию асимметрии, в рамках которой на данный момент взаимодействие между государствами и гражданами может осуществляться фактически. Соответствующие инфраструктурные и ресурсные возможности становятся весьма специфическими и зачастую уникальными проявлениями государственной состоятельности.
Общий вывод заключается в том, что масштаб государственной состоятельности определяется требованиями к тому или иному государству-состоянию со стороны других территориальных ячеек, а также его собственных подданных или граждан. Однако точку на этом ставить рано. Неравенства и асимметрии существенно варьируют параметры государственной состоятельности, а те в значительной мере зависят от разновидности или типа ячейки.
Как соотносятся параметры состоятельности государств разных типов?
Внешнее конфигуративное неравенство ячеек глобальной координатной сетки, а также внутренняя асимметрия связаны с разными типами и разновидностями государств-состояний. Сам по себе вопрос о возможности создания универсальной или близкой к универсальной типологии государств только встает перед политической наукой1.
1 См.: Политическая наука. - М., 2008 - № 4.
Использование предложенной мной типологии [Ильин, 2008] позволяет предположить, что требования к государственной состоятельности будут существенно различными для мегагосударств (производителей и экспортеров международных общественных благ), макрогосударств (относительно сбалансированных участников циркуляции международных общественных благ), мини-государств (преимущественно импортеров международных общественных благ), микрогосударств (полностью зависимых от международных общественных благ).
При этом размытые группировки государств-изгоев и несостоявшихся государств в данную типологию фактически не впишутся, как, впрочем, и государства, оказавшиеся в переходных зонах между вышеперечисленными четырьмя основными типами. Возникает риск того, что исключений может оказаться больше, чем отвечающих правилам типологизации. Однако эти исключения, как раз в силу своей контекстности, косвенно подтвердят правила.
Для эмпирических исследований на практике это будет означать, что единая и однотипная операционализация пока еще остается невозможной. Требуется пройти всю цепочку от формулирования исследовательского вопроса через определения исследовательского замысла (дизайна) к операционализации. Другими словами, способы операционализации еще долго будут определяться исследовательскими вопросами, дизайнами и контекстами отдельных исследований. Нам еще долго по образцам творчества С. Роккана и его коллег придется проводить длительные и многочисленные серии исследований, так называемые «плотные сравнения» (thick comparisons), прежде чем мы все коллективно сможем приблизиться к созданию чего-то, напоминающего концептуальную карту глобальной государственной состоятельности.
Литература
Toynbee A.J. A study of history. - Oxford.: Oxford univ. press, 1954. - Vol. 9: Contacts between civilizations in time (Renaissances); Law and freedom in history; The Prospects of the Western Civilization. - 765 p. Драгунский Д.В., Цымбурский В.Л. Генотип европейской цивилизации // Полис. -М., 1991. - № 1. - С. 6-14.
Ильин М.В. Возможна ли универсальная типология государств? // Политическая наука. - М., 2008. - № 4. - С. 8-41.
Ильин М.В., Цымбурский В.Л. Общества «открытые» и «закрытые» (Миф и его рационализация) // Космополис: Альманах, 1997. - М.: Полис, 1997.
Политический атлас современности: Опыт многомерного статистического анализа политических систем современных государств / А.Ю. Мельвиль, М.В. Ильин, Е.Ю. Мелешкина, М.Г. Миронюк, Ю.А. Полунин, И.Н. Тимофеев (при участии Я.И. Ваславского). - М.: МГИМО-Университет, 2007. - 272 с.
Савицкий П.Н. Географический обзор России-Евразии // Савицкий П.Н. Континент Евразия. - М.: Аграф, 1997.
ТойнбиА. Исследование истории. - М.: АСТ, 2010. - 1119 с.
Челлен Р. Государство как форма жизни / Пер. со швед. - М.: РОССПЭН, 2008. -319 с.
