CC BY
15„ „ ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2013 № 3 (15)
ВдАдимир Садовников
Альтернатива 93-го
I
За двадцать лет с того судьбоносного года уже успело вырасти новое постсоветское поколение, но что оно знает о событиях холодной осени 1993-го, предопределивших помимо его воли его современное бессубъектное состояние? Можно прямо сказать, что очень немного, да и то, как правило, насквозь превратно. Если о событиях августовского «путча» (ГКЧП) 1991 г. в медийно-информационном пространстве ещё и появляются кое-какие сведения, фото- и видеохроника, воспоминания очевидцев (впрочем, тоже не густо), то о «чёрном октябре» режим и его медийная обслуга старается говорить крайне мало, ограничиваясь краткой и насквозь лживой оценкой.
Согласно официально принятой версии, кровавый переворот и беспрецедентный в мировой истории расстрел законного парламента с сотнями (а возможно и с тысячами) жертв были следствием как бы межведомственной склоки «между двумя ветвями власти», а также честолюбивой несговорчивости тогдашних политиков, Руцкого-Хасбулатова со стороны парламента и Ельцина (с его «окружением») со стороны исполнительной власти. К этой сказочке ещё иногда добавляются происки страшных «красно-коричневых», якобы жаждавших реставрации «коммунизма» в какой-то «фашистской» или националистической разновидности.
Следует заметить, что эта лживая оценка, внедряемая ныне в школьные учебники истории, не выдерживает даже самой детской критики и разоблачает сама себя. Из-за мнимого или реального «несовершенства» кон-
ституции или личных амбиций народных депутатов (избирательная кампания весны 1990 г. в парламент РСФСР была самой свободной после октября 1917 г.) не устраивают кровавой бани в центре столицы и не уничтожают на корню самое основное завоевание демократических преобразований эпохи перестройки — общенациональный парламент. Причем (это часто сейчас выпадает из внимания общественности) вместе с уничтожением общероссийского парламента были ликвидированы и все местные органы самоуправления. В первую очередь был разогнан самый радикально-демократический в стране Моссовет, максимально полно представлявший тогда интересы девятимиллионной Москвы. После переворота по новой «конституции» декабря 1993 г. всё местное самоуправление было лишено государственно-конституционного статуса и отдано на откуп местной плуто-бюрократии и криминала.
Что же произошло на самом деле холодной осенью 1993 года? С чисто политической точки зрения тогда — под антикоммунистическими лозунгами — был произведён авторитарный переворот, уничтоживший демократические завоевания перестройки и реально реставрировавший махровые номенкла-турно-советские порядки, правда, в новой, либерально-плутократической разновидности. Однако за этой политической «контрреволюцией» скрывался значительно более серьёзный выбор социально-экономической модели постсоветского периода после августа 1991 г. и последующего распада СССР.
После развала Советской империи
76
перед страной открывалось два пути. Путь более или менее цивилизованного развития в правовом поле, при отказе от всего худшего в советской системе и преемственном сохранении и развитии того, что было достигнуто в научно-техническом и индустриальном развитии в советский период. Или же, наоборот, путь криминальной приватизации по Гайдару и Чубайсу и сосредоточение бывшей госсобственности в узком кругу новой номенклатуры (плуто-бюрократии) ради личных нужд её обогащения и сохранения политического господства. Этот путь был не только связан с установлением нелегитимного авторитарного режима, но прямо означал разгром бывшей промышленной базы и блокировал дальнейшее самостоятельное развитие страны.
Почему был избран второй, самый худший вариант переходного периода? Ответов на этот вопрос — задним числом, через 20 лет, — может быть великое множество. Но я бы выделил лишь один, и на мой взгляд — ключевой аспект.
После распада СССР у бывшей РСФСР могла быть только одна реальная цель — строительство своего современного национального государства. Если исключить некоторые регионы Кавказа, то остальная РФ по факту представляла почти однородное культурно-национальное пространство, в котором этнические русские составляли около 80%, а остальные нацменьшинства были давно русифицированы. Однако главным было даже не это. Как бы ни относиться к советскому периоду, следует признать, что свою историческую задачу — пусть крайне однобоко, уродливо и затратно — он выполнил. Причём выполнил исторически необратимым образом.
Ещё Солженицын в «Красном колесе» заметил, что после коллективизации 30-х годов нечего было и думать о реставрации дореволюционного состояния России (даже если бы такая
возможность и появилась), ибо с ликвидацией дворянства и крестьянства русское традиционное общество было необратимо разрушено. Уже тогда — и религиозно, и социально — была оборвана всякая преемственная связь с прошлым, а значит, и была похоронена мечта славянофилов об эволюционном и мирном врастании Старого в Новое.
В самом сжатом виде: что представляла из себя РСФСР перед самым концом Советской империи? Это была самая индустриально развитая республика из всех остальных республик распавшегося СССР. Удельный состав индустриальной интеллигенции (т.е. все имевшие высшее образование или среднетехническое) достигал до 30% (по А. Севастьянову). Доля урбанизированного населения в 1989 г. была самой высокой в СССР — до 73,4%. Однако и остальные 30% сельского населения (на окраинах больше), как правило, проживали в посёлках городского типа, да и сами совхозы представляли из себя ухудшенную копию промышленного производства. По уровню ВВП и общему экономическому развитию РСФСР превосходила не только все остальные республики, но и являлась экономическим донором многих других, более отсталых регионов. Это донорство вызывало негодование в национально-патриотических кругах. Отражая эти настроения, писатель Валентин Распутин на 1-м съезде нардепов СССР в июне 1989 г. задал на всю страну такой провокационно-риторический вопрос: «А может быть, России выйти из состава Союза?»
Таким образом, строительство современного национального государства после распада СССР могло быть осуществлено только на базе уже созданной советской промышленности и советских научно-технических достижений, советской образовательной и социальной инфраструктуры. Другой базы просто не было, возвращаться же к досоветскому (доиндустриальному)
состоянию было невозможно, не только по той общей причине, что исторический «поезд уже ушёл», но прежде всего из-за того, что созданный в процессе коллективизации и индустриализации новый советско-русский народ был народом сугубо индустриального типа и в иных условиях — т.е. вне городской и индустриальной среды — просто не мог уже существовать.
Иными словами, всякое радикальное разрушение существовавшей промышленности и сложившейся социальной и коммунальной инфраструктуры закономерно ставило под угрозу саму возможность дальнейшего выживания советско-русского народа в РФ в самом тесном и физическом смысле этого слова. (Тем более что и демографические показатели для русских в последний советский период были весьма неблагоприятными. Прекрасная статья о начавшемся вымирании русских — «Сколько жить русскому народу» — была опубликована ещё в годы перестройки: журнал «Москва», 1990, №5.)
И без всяких специально экономических знаний было ясно, что реформы Гайдара (за которыми скрывались интересы либеральной номенклатуры) означают прямое разрушение и без того дефектной экономики. Забюрократизированная, с громадными диспропорциями, с директивной системой управления и распределения, вся советская промышленность (да и всё народное хозяйство в целом) была ориентирована на внешние имперские цели (военная мощь и расширение имперского влияния за счёт «помощи» слаборазвитым государствам), а не на развитие своего внутреннего национального рынка и благополучие домо-хозяйств своего коренного населения.
Советская промышленность и вся тогдашняя экономика требовали постепенной перестройки в более современные системы хозяйственного управления — прежде чем включить рыночные механизмы, следовало сна-
чала устранить имеющиеся диспропорции, сделать всё возможное, чтобы сохранить квалифицированные кадры и т.д. Об этих необходимых мерах было написано в годы поздней перестройки немало аналитических работ, а современный опыт успешной переориентации этатистской экономики на национально-рыночные рельсы в Китае и Беларуси хорошо подтвердили их правоту.
Все негативные последствия псевдорыночных реформ, разрушающих национальную экономику, хорошо понимали депутаты ВС РСФСР, избранные весной 1990 г., на пике общественной активности. Если же учесть, что депутатский корпус достаточно адекватно отражал интересы тогдашней индустриальной элиты (т.е. управленческой и научно-технической интеллигенции), то станет понятным стремление номенклатурной группировки Ельцина как можно быстрее уничтожить парламент, а вместе с ним ликвидировать и полноценное самоуправление на местах и в регионах.
Суть тогдашней «классовой борьбы», развернувшейся как бы под маской конфликта «между двумя ветвями власти» (в действительности уже и тогда власть была одна — у госаппарата), состояла в том, что номенклатура усматривала в советско-русской интеллигенции своего самого главного врага, препятствующего ей осуществить планы по разграблению общенациональных богатств в пользу новой плутократии. Доказательством этого тезиса служит не только традиционно советское недоверие номенклатуры к «трудовой интеллигенции», но прежде всего уничтожение в самом начале гайдаровской реформы, посредством развязанной гиперинфляции, трудовых накоплений советского «среднего класса», т.е. индустриальной советско-русской интеллигенции. Гайдаровское
объяснение этого мародёрства якобы _
устранением угрозы «необеспеченной 77 денежной массы» было насквозь ли- _
цемерным. Можно было легко заморозить эти накопления и перевести их в личные приватизационные чеки или иные долевые льготы, которые бы позволили индустриальной интеллигенции хотя бы частично сохранить свой социальный статус.
Более того, и сам погром бывшей советской промышленности и инфраструктуры был вовсе не случайным просчётом «реформаторов», но сознательно продуманной акцией по устранению с социального и политического поля своего самого главного конкурента. Разорив промышленность и этим самым лишив достойных средств существования индустриальную элиту страны (т.е. до 20-30% активного индустриального населения), новая номенклатура под прикрытием либерально-западнических и антикоммунистических лозунгов легко становилась абсолютным хозяином деклассированной и маргинализирован-ной страны. («Простой народ», средне- и малоквалифицированные рабочие и колхозники не представляли для «реформаторов» никакой серьёзной угрозы, эти инертные и разобщённые массы легко было нейтрализовать усиленной пропагандой по центральному ТВ или пустыми обещаниями скорых улучшений.)
Однако, уничтожая социально-экономическим путём своего основного «классового» противника, необходимо было также уничтожить его и политически. Но для этого было необходимо под тем или иным предлогом ликвидировать созданную в процессе перестройки довольно демократическую, но весьма аморфную систему представительной и законодательной власти. Несколько раз до осени 1993 г. «банда Ельцина» предпринимала безуспешные попытки ограничить или блокировать полномочия ВС РФ, но несмотря на массированную анти_ парламентскую кампанию, развязан-
78 ную подвластными СМИ и централь_ ным ТВ, как в Москве, так и в провин-
ции активная часть населения постепенно пробуждалась. Многие факты предательства, коррупции и злоупотреблений из окружения «реформаторов» становились известными мыслящей общественности, и с каждым съездом народных депутатов всё твёрже раздавались голоса о гибельном характере ельцинских «реформ», ведущих страну к деиндустриализации, а народ — к обнищанию и деградации.
Напряжённость возрастала, и единственно, что ещё сдерживало противоборствующие стороны, — это память о светлых ожиданиях перестроечной эпохи с её известным лозунгом: «перестройка — это революция без выстрелов». Однако когда встал ребром вопрос о собственности и власти, этот лозунг был легко отброшен новой номенклатурой, жаждавшей установления своего единоличного господства. К осени 1993 г. окончательно определилась как «классовая» расстановка основных социальных сил, так и судьбоносная альтернатива относительно ближайшего развития страны.
Или, сохраняя созданную тяжёлым трудом трёх советско-русских поколений индустриальную базу и социальную инфраструктуру, двигаться в сторону создания своего независимого национального государства во главе с сильным общенациональным парламентом и своей индустриальной интеллигенцией. Или же создание неофеодальной системы во главе с криминальной плуто-бюрократией и быстрое сползание из стран развивающегося «второго мира» в страну «третьего мира», наподобие марионеточных латиноамериканских режимов прошлого века.
Понимание этой альтернативы в те осенние дни объединило все лучшие национально-патриотические силы, под какими бы левыми или правыми брендами они ни выступали. Тогдашнее объединение «белых» и «красных» на самом деле было объединением всех порядочных и неравнодушных людей,
не желавших подчиниться беззаконию и осознавших, в какую катастройку ведёт страну Ельцин и его проворовавшееся окружение.
Именно понимание этой альтернативы — сознательное или (чаще всего) подсознательное, было главным побудительным мотивом для «защитников Конституции» всех типов и направлений, выступивших в то время на стороне парламента. «Право и правда» были безусловно на стороне этих неравнодушных граждан, но их относительная малочисленность, общая пассивность народа (уставшего уже от политических баталий), а также значительное административно-силовое и информационное превосходство группировки Ельцина не позволили тогда обеспечить победу в двухнедельном противостоянии. Для новой плуто-бюрократии все пути отступления были закрыты, ни на какие компромиссы она пойти не хотела и не могла, а потому кровавая развязка была предопределена всем ходом развития тех трагических событий холодной осени 1993 года.
По прошествии двадцати лет после «чёрного октября» может легко показаться, что событие это, несмотря на большое историческое значение в рамках своего времени, давно уже принадлежит прошлому и для современного постсоветского поколения не может представлять какого-либо актуального интереса в силу своей полной исторической исчерпанности.
Пусть профессиональные историки и политологи занимаются исследованиями белых пятен переворота 1993 г., которых немало и по сей день, тем более что архивы и документы, связанные с кровавым расстрелом Белого дома, до сего дня остаются строго закрытыми и недоступными для общественности.
Однако это не так. Несмотря на всю важность чисто исторических исследований, тем не менее прямые и косвенные последствия кровавого пере-
ворота по-прежнему довлеют над обществом с неослабевающей силой. Это легко можно увидеть на самой актуальной проблеме сегодняшнего дня — проблеме массового завоза азиатских мигрантов и экспансии кавказского криминала. Было бы несколько легковесно приписывать появление этой проблемы исключительно злой воле современных чиновников или же всецело уповать на её положительное решение, возлагая тщетные надежды на какие-то чудодейственные административные решения. Даже введение давно назревшего «визового режима» вряд ли может решить эту проблему радикальным образом и окончательно перекрыть поток дешёвой и неквалифицированной рабсилы из Средней Азии.
Общее и гибельное направление социально-экономического развития, заданного переворотом 1993 г., с неумолимой последовательностью предопределило компрадорско-сырьевую модель народного хозяйства, которой не нужна ни фундаментальная наука, ни высокий культурно-образовательный уровень коренного населения, ни развитие современных высоких технологий. Более того, эта постсоветская модель вообще не нуждается в высокоразвитом типе индустриального народа, так как он не может быть полноценно востребован как её хозяйственной системой, так и её правящей элитой.
В этой связи становится хорошо понятным стремление компрадорской верхушки к «реформированию» РАН или к директивному закрытию якобы непомерно расплодившихся «неэффективных вузов» (кстати говоря, многие из которых существуют на чисто коммерческой, а не на бюджетной основе), выпускники которых будто бы не смогут найти себе работу на существующем «рынке труда». При этом не
упоминается, что и без всякого высше- _
го образования на этом «рынке» рус- 79 ской молодёжи уже найти ничего нель- _
зя, так как он уже давно монополизирован мигрантами и диаспорами.
Стремление к высшему образованию, которое так раздражает компрадоров, обусловлено тем, что лучшая часть русской молодёжи если не сознательно, то интуитивно хорошо понимает, что будущими профессиями на национальном «рынке труда» будут не профессии дворника и полицейского, но профессии, связанные со сложной социальной и технологической деятельностью.
Нет ни малейшего сомнения в том, что если не произойдёт новой индустриализации на основе высоких технологий и современных научных достижений, то экспансия азиатских орд будет продолжена вплоть до полного замещения русского населения чужеродной средой. Особенно трагическими выглядят перспективы современной постсоветской молодёжи, которая по результатам переворота 1993 г. лишена собственности, власти, достойных рабочих мест, а значит, и своего будущего. Для русской молодёжи в постсоветском режиме просто нет места, а потому смена его является для неё жизненно важной задачей.
II
Личные воспоминания о перевороте осени 1993 года
Выдержки из записей, сделанных в середине 90-х годов
Первый раз к Белому дому я отправился в четверг 23 сентября во второй половине дня с одним своим приятелем, Володей Х. (инженером-энергетиком, сочувствующим патриотическому направлению), который когда-то проживал в районе Краснопресненской набережной и хорошо знал все проходы к зданию парламента. К Белому дому мы подходили не со стороны станции метро «Баррикадная», но шли длинным
_ маршрутом от станции метро «Арбат-
80 ская».
_ И на Старом, и на Новом Арбате мне
неприятно бросилось в глаза полное отсутствие настенных оппозиционных листовок и объявлений. Никаких листовок я не обнаружил и на станциях метро. Ещё свежо сохранялась в памяти схожая ситуация первых дней августовского путча, когда все публичные места и станции метро были сплошь обклеены листовками с призывами о борьбе с ГКЧП, и возбуждённый народ толпился вокруг них. На сей раз ничего подобного не наблюдалось, а московская публика показалась мне какой-то вялой и равнодушной. Никакого благородного возбуждения, которое было свойственно толпам москвичей в августовские дни 91-го, на центральных улицах не ощущалось вовсе. Как же быстро «демократам» удалось отбить у москвичей интерес к общественным проблемам!
Но когда мы через какие-то закоулки наконец-то вышли на площадь Свободной России, то мои опасения, что народ может оказаться полностью равнодушным к совершившемуся беззаконию (что было бы очень на руку Ельцину и его окружению), совершенно рассеялись. Нельзя сказать, что общее количество собравшихся перед бе-лодомовским балконом с установленной на нём радиофицированной трибуной было очень большим, но около трёх тысяч москвичей несомненно присутствовали на площади. Если же учесть, что митинг протеста шёл в непрерывном режиме — одни уходили, другие приходили, то можно было сделать вывод, что политически активная часть москвичей не осталась равнодушной к судьбе страны.
Все последующие дни, вплоть до полной блокады БД 28 сентября, я вместе с другим патриотом со своей автобазы Сашей каждодневно сразу же по окончании рабочего дня отправлялся на метро к БД и мог с удовлетворением наблюдать постепенный численный рост сторонников и защитников Конституции. Ставка Ельцина на быстрое удушение всякого народного сопро-
тивления явно была бита. Поток ежедневно прибывавших к БД москвичей и приезжих из других российских городов не иссякал, а неуклонно увеличивался. От метро «Баррикадная» по Дружинниковской улице, ведущей к зданию парламента, в первую неделю переворота, когда доступ к БД был ещё относительно свободен, непрерывно в обе стороны текла река граждан, как спешивших к очередному митингу, так и уходивших после посещения площади Свободной России.
Среди собиравшихся на площади сторонников парламента иногда было заметно и присутствие лазутчиков. Наблюдая на следующий день, 24 сентября, с небольшой возвышенности перед стадионом «Красная Пресня» многотысячный митинг — почти вся прилегающая к зданию парламента внутренняя площадь была заполнена народом (не менее 10-15 тысяч), — я вдруг услышал намеренно громкую реплику впереди стоящего плотного сложения мужчины в плаще: «А всё же в августе 91 года народу было намного больше». (Естественно, что митинги 22 и 23 августа 1991 г. были более крупными, ибо «путч» уже провалился, не успев и начаться, и все СМИ, особенно западные радиостанции, с утра до вечера взахлёб приглашали москвичей отпраздновать «победу».)
Между тем два или три других соседа этого скептика как бы невзначай начали между собой громким голосом развивать перед стоявшей публикой популярную в те дни на ельцинском телевидении тему о том, что Хасбулатов чеченец, а вся Москва заполнена кавказцами, которым он несомненно покровительствует. Затем подозрительная группа принялась громогласно, почти как на Пушкинской площади, обсуждать проблему ВПК, бюджетные расходы на поддержание которого якобы опустошают казну, и в этом бессмысленном разбазаривании народных денег будто бы виновен Верховный Совет...
Однако стоявшие кругом люди, особенно женщины, быстро осадили провокаторов и предложили им побыстрее убираться к своим «жидовствующим демокрадам». Группка идеологических диверсантов не заставила себя долго упрашивать и как-то быстро и слаженно исчезла.
Что же касается содержания большинства речей белодомовских митингов, то они в моей памяти не оставили какого-то конкретного следа. Почти все речи состояли из двух взаимосвязанных тем: резкое осуждение ельцинской «банды» и затем перечисление поступивших в адрес ВС РФ телеграмм поддержки со стороны местных Советов, а также со стороны различных воинских округов, флотов и отдельных частей.
Я же с самого начала переворота понимал, что решающим фактором в противоборстве будет не моральная поддержка выжидающих регионов или маловероятные массовые выступления народа, но прежде всего активная поддержка армии. Социальная база Ельцина была небольшой, но при общей пассивности народа и при реальном контроле телевидения и силовых министерств стратегическое преимущество было на его стороне.
Если бы на пути переворотчиков не оказалось неожиданной для них народной поддержки парламента активным меньшинством москвичей, то переворот завершился бы очень скоро (в первые же дни!) и без серьёзных эксцессов. Как бы ни оценивать и ни критиковать Ельцина, в области политических интриг он был опытным дельцом, и без сильной поддержки внутри и извне он никогда бы не решился на свержение законной власти.
Якобы «всевластный» (по выражению ельцинской пропаганды) парламент не имел даже своей общероссийской радиостанции. Правда, кто-то из ораторов говорил, что с верхних этажей БД иногда вещает маломощная радиостанция «Радио-парламент», но
сколько ни пытался я поймать её у себя дома на своём приёмнике, мне ни разу не удалось этого сделать...
Однажды в самом центре площади Свободной России я обнаружил на груде из старых ящиков корпус какого-то старого лампового телевизора, опутанного сетью проводов. Вокруг этой самодельной конструкции ходил молодой парень, что-то налаживая и подстраивая. Вскоре этого радиолюбителя-патриота допустили до микрофона, и он в своей речи обратился к собравшимся с отчаянной просьбой принести в следующий раз необходимые радиодетали, недостающие для его самодельной радиостанции.
Не знаю, удалось ли собрать ему свою походную радиостанцию, но до сего дня удивляюсь близорукости руководства парламента, заблаговременно (а времени после марта 93 года было более чем достаточно) не обеспечившего себя элементарной радиосвязью. Поспешно избрать чисто символических министров и генералов без армии парламентарии успели, а позаботиться о прорыве весьма вероятной информационной блокады или же о создании второго (запасного) центра власти где-нибудь в Сибири они и не подумали.
Несмотря на то что власти сильно затруднили доступ к парламенту, митинги в субботу и воскресенье 25 и 26 сентября были особенно многочисленными. Народ заполнял почти всё свободное пространство от здания БД до забора стадиона «Красная Пресня». Всю субботу я провёл на площади Свободной России, фотографируя различные виды политической жизни на этом последнем островке политической свободы.
Представители каких только политических сил не присутствовали на парламентской площади: казаки, патриоты всех направлений, баркашовцы,
_ неугомонные пенсионерки-пионерки
82 из «Трудовой России», священники _ и православные верующие с иконами
и просто русские люди, неравнодушные к судьбам своей родины. Среди митингующих также было много беспартийной русской молодёжи.
При воспоминании об этом многоликом празднике свободы, этом удивительном единении самых различных политических и социальных групп Русского Народа невольно приходит на ум известное изречение нашего национального гения А.С. Хомякова, определяющее главный смысл русского понимания соборности: «свобода в единстве и единство в свободе».
Однако самым незабываемым впечатлением этого дня (и всех белодо-мовских митингов вообще) было впечатление от торжественного выхода депутатов прошедшего 10-го чрезвычайного съезда на длинный балкон перед собравшимися на площади москвичами. Тысячи митингующих радостными криками приветствовали своих депутатов, которые были выбраны в одной из самых первых и — потому — наиболее честных избирательных кампаний начала 1990 г. В центре балкона, где находились микрофоны и выступали ораторы, были воздвигнуты три флага: чёрно-жёлто-белый, самый высокий, представлял русских патриотов, красный — неокоммунистов и Андреевский — всех «беспартийно» сочувствующих парламенту.
Какое-то удивительное, трогательное чувство охватило в тот момент всех собравшихся как на площади, так и на балконе. Никогда я в своей жизни больше не испытывал такого радостного ощущения от сознания того, что перед тобою, самым обычным рядовым человеком, стоит твоя власть. Это был своеобразный праздник даже не демократии, а какой-то почти религиозной соборности. Все стоявшие наверху и внизу переживали незабываемое чувство почти родственного единения. И одновременно вместе с этой радостью у всех собравшихся было подсознательное грустное ощущение взаимного прощания друг с другом. Идеал
Русской правовой власти, основанный на нравственном доверии друг к другу Власти и Народа, словно светлый и добрый призрак как бы на один миг явился перед нами, чтобы в следующий момент исчезнуть в чёрно-кровавых клубах расстреливаемого Белого дома.
Следует заметить, что в те роковые дни стояла очень холодная для конца сентября погода, по ночам было что-то около нуля градусов и даже случались заморозки. И в такие холодные и ветреные ночи в палатках около чисто символических баррикад, греясь у костров, ночевали добровольцы, состоящие из мужчин и женщин разного возраста, но встречались иногда и целые семьи с детьми.
Запомнилась одна молодая женщина лет тридцати, медсестра, которая вместе со своими близкими — мужем, сыном и ещё каким-то родственником — уже трое суток ночевала на одной из баррикад, выходящей на Рочдельскую улицу. Как выяснилось из разговора, эта женщина вместе со своей семьёй была активной участницей августовских событий 1991 г. на стороне Белого дома. Её решение защищать парламент своим личным присутствием у здания БД было сознательным выбором в пользу законной конституционной власти. Мне с Сашей она даже показала «фирменную» справку, которую ей выдали в канцелярии парламента как добровольной защитнице законной власти для предоставления на работу в качестве оправдательного документа. Подобные справки, по её словам, выдавали всем добровольцам, дежурившим по ночам в качестве живого щита вокруг здания парламента. Лицо этой героической женщины имело характерный нездоровый оттенок из-за постоянного недосыпания, холода и пронизывающего осеннего ветра.
Какой силой духа надо было обладать, чтобы на протяжении многих ночей подвергать себя и своих близких смертельному риску и терпеть такие лишения! Когда вспоминаешь этих бе-
лодомовских баррикадников, самых обычных людей, большей частью типичных представителей средней русской интеллигенции, — начинаешь верить в то, что Россия ещё не погибла и по Божией милости не погибнет.
Однако самой духовно сильной частью борцов за грядущую Национальную Россию, несмотря на свою малочисленность, были православные русские люди, которые с самых первых дней переворота создали своеобразный молельный центр — нечто вроде походной часовни под открытым небом — прямо на площади Свободной России, напротив главного балкона Белого дома.
Этот центр представлял собой небольшое возвышение, на котором были расположены православные иконы. Впереди этого «алтаря» был установлен стенд с текстом молитвы «О спасении державы Российской и утолении в ней раздоров и нестроений» (св. Тихона, Патриарха Московского). Ежедневно около походного алтаря совершались молебны и читался акафист иконе Божией Матери «Державная». В молебнах участвовали священники разных православных юрисдикций, но, как я понял, ядро составляли верующие и духовные руководители некоторых православных братств и сестри-честв.
Однажды, в воскресенье 26 сентября, в молебне участвовало пять или шесть православных священников. После его окончания все участники молебна приложились ко кресту, который держал о. Леонид (священник РПЦ), и затем каждый священник обратился к собравшимся с краткой проповедью. Среди священников я узнал о. Стефана Красовицкого (Русская Зарубежная Церковь), который по своему обыкновению горячо проповедовал о святости семьи и незыблемости семейных устоев.
26 сентября во второй половине дня мы с Сашей участвовали в крестном ходе, который, как обычно, реше-
но было провести после окончания молебна. От молельного центра, построившись в длинную колонну по двое, отправилась процессия верующих патриотов в количестве около семидесяти человек. Какая-то молодая женщина из православного сестричества одолжила мне нести небольшую икону Державной Божией Матери, а моему товарищу Саше доверили нести на полотенце большую икону Святителей Московских.
Все прилегающие окрестности вокруг Белого дома были оцеплены многочисленными подразделениями милиции, ОМОНа и внутренних войск. Религиозная цель предстоящего крестного хода состояла в торжественном круговом обходе здания парламента и возвращении обратно к молельному центру.
Сначала всё шло хорошо, оцепление не препятствовало выходу процессии верующих в сторону Глубокого переулка по направлению к Краснопресненской набережной. С пением молитв крестный ход благополучно прошёл мимо парадного подъезда БД и затем направился в сторону Конюшковской улицы, чтобы обойти по ней восточную часть здания парламента и возвратиться на площадь Свободной России к молельному центру. Возглавлял процессию и дирижировал нашими молитвенными песнопениями высокий юноша в очках, с небольшой бородкой, весьма благородной наружности. Вероятно, он был родственником или прихожанином священника о. Леонида, постоянно участвовавшего в молебнах у молельного центра.
Крестный ход шёл медленно и часто останавливался перед каким-нибудь новым оцеплением. Во время остановок верующие патриоты беседовали с милиционерами и солдатами, пытаясь разъяснить им подлинный смысл событий и привлечь на сторону парламен-
_ та. Как правило, смущённо потупясь,
84 они молча слушали наставления «про_ пагандистов» и никогда не говорили
бранных слов в наш адрес. Один только раз какой-то моложавый офицер эмвэдэшник возразил на наши морально-правовые аргументы тем, что повторил известную в те дни телевизионную демагогию о злых чеченцах в Москве, которым будто бы покровительствует чеченец Хасбулатов. Было очевидно, что подтолкнуть этих людей на кровавые действия против защитников БД было возможно лишь какими-то чрезвычайными провокациями. И ельцинисты стали их очень скоро устраивать.
Пройдя по Краснопресненской набережной до входа на Конюшковскую улицу, мы натолкнулись на плотную цепь солдат, решительно не пропускавших нас к прохождению вдоль восточной стороны Белого дома. После получасового ожидания офицер ограждения заявил нам, что пропустить крестный ход не может по причине полученного по рации указания вышестоящего начальства. Этот запрет свидетельствовал о значительном ужесточении наружной блокады БД, так как в предыдущие дни крестные ходы всегда беспрепятственно проходили по Конюшковской улице.
Вероятно, одной из целей запрета было стремление сломать правильное круговое движение крестного хода и не допустить его возвращения к своему началу. Пришлось идти длинным окружным путём, с пением молитв пройти по Новому Арбату и Садовому кольцу, а затем по одному из переулков — к главному пропускному пункту на входе Дружинниковской улицы. Впрочем, этот извилистый путь крестного хода оказался не таким уж и плохим. Множество народа смогло увидеть, кто на самом деле является душой сопротивления антинародному режиму. Помимо взрослых в крестном ходе участвовали и дети. Одна молодая мама шла с детской коляской, рядом с другой мамой девочка лет шести несла замечательный самодельный плакат: «Русские люди, объединяйтесь!».
Понедельник 27 сентября — праздник Воздвижения Креста Господня — был последним днём свободного доступа к осаждённому парламенту на площадь Свободной России, на которой прошёл последний свободный и весьма многочисленный митинг.
Одним из слухов, ходивших в тот день среди митингующих на площади, был слух о некоем бунте в рядах дивизии Дзержинского и о самовольном уходе воинских подразделений из охраняемой зоны. Между прочим, на площади я видел нескольких солдат, вероятно, недавно убежавших из правительственных частей. Также среди митингующих ходил слух о каком-то спецподразделении МВД, будто бы отказавшемся от ночного штурма БД. И это было похоже на правду.
В середине недели, скорее всего в среду 29 сентября, я ещё раз попытался подойти к Белому дому со стороны метро «Баррикадная», однако проход в сторону Дружинниковской улицы оказался наглухо перекрытым омоновцами. День был холодный, дождливый и сумрачный. Прямо на широкой проезжей части Баррикадной улицы перед высотным зданием, расположенным на противоположной стороне от станции метро, образовался многочисленный, тысячи в три, стихийный митинг.
Из-за дождя всё обозримое пространство было усеяно раскрытыми зонтиками, а где-то на некотором отдалении хорошо просматривались цепи ОМОНа, фронтально перекрывшие улицу и прикрытые большими щитами. С высокой цокольной площадки высотного дома по мегафону выступали депутаты районных советов Москвы, но дождь и порывы пронизывающего ветра сильно ухудшали слышимость, и разобрать что-либо связное в речах ораторов было практически невозможно. Да дело давно уже было не в красивых обличительных речах, и те, кто приехал сюда, не побоявшись жестоких избиений (о которых открыто писали в газетах и рассказывали по
зарубежным «голосам), только одним своим личным присутствием демонстрировали «городу и миру» свою бескорыстную преданность Закону.
Это были в полном смысле слова лучшие русские люди (безотносительно к их этническому происхождению), настоящее гражданское рыцарство славного города Москвы, да простят мне некоторую высокопарность этих слов. Недалеко от проезжей части улицы собрались в кружок верующие женщины, которые были постоянными участниками белодомовских молебнов. Они негромко и сосредоточено читали акафист Державной иконе Бо-жией Матери. «Радуйся, Матерь Бо-жия Державная, Заступнице усердная рода христианского»...
В начале седьмого часа вечера я уехал домой. Позже я узнал от Саши, который ездил на Баррикадную позднее (около 8 часов вечера), что собравшиеся подверглись неожиданному нападению омоновцев и были сильно избиты, при этом пострадали и верующие женщины-патриотки. В оставшиеся дни недели — вплоть до 2-3 октября — избиения ОМОНом всех попадавших под его руку граждан, женщин и мужчин, молодых и старых, приобрели совершенно погромный характер, и ездить на Баррикадную стало просто невозможно.
Небезынтересно отметить, что эти публичные зверства, наблюдаемые и описанные множеством отечественных (в частности журналистом Андреем Бабицким) и иностранных корреспондентов, не вызывали никакого особенного протеста со стороны так называемой мировой правозащитной общественности. И тем более — наших «правозащитников», всегда и неукоснительно защищающих только одну сторону.
И вот наступило роковое воскресенье 3 октября. После череды пасмурных и дождливых дней наконец-то
в Москве установилась ясная и по-осеннему умиротворённая погода. Казалось, ничто не предвещало судьбоносных и грозных событий. Поднимаясь со станции «Октябрьская» вверх по эскалатору вместе с многолюдным потоком москвичей (и не только москвичей), постоянно пополняемым с каждой новой электричкой, я на противоположной стороне эскалатора увидел большую группу спускающихся вниз, в метро, неунывающих пенсионерок-пионерок из «Трудовой России», которые, махая руками в нашу сторону, бодрым голосом кричали: «Товарищи, митинг запрещён, не теряйте времени, следуйте за нами к заводу Ильича!»
Я не придал большого значения этим призывам, хотя в душе стали возникать смутные сомнения. Но как только я вышел из метро на прилегающую к выходу территорию, то сразу обнаружил, что вся просторная Калужская площадь по своему периметру была окружена двойными цепями ОМОНа. В центре пустой площади — движение транспорта было полностью перекрыто — стояла милицейская машина и какой-то эмвэдэшный чин по мегафону периодически объявлял: «Граждане, расходитесь! Митинг не санкционирован!»
Этот запрет показался мне очень странным, ведь ещё вчера я своими ушами по ельцинскому телевидению слышал об этом митинге как о разрешённом! А между тем народ всё прибывал, и на прилегающей к станции территории становилось всё теснее и теснее. Общая напряжённость быстро возрастала, многие собравшиеся активно пытались распропагандировать омоновцев, которые, однако, никак не реагировали и старались отмалчиваться. Бросилось в глаза то, что значительная часть стоявших вдоль станции метро цепей омоновцев, несмотря на внешнюю экипировку, состоя_ ли не из знакомых по внешнему виду
86 мордоворотов-профессионалов, а из _ разновозрастных мужчин. Некоторые
из них не имели и вовсе никакой экипировки (например, в цепи заграждающей пешеходный проход на Крымский вал) и состояли из лиц явно пожилого возраста, отслуживших военных пенсионеров. Меня это обстоятельство, честно говоря, сильно озадачило. Решительными и жестокими действиями ОМОНа собравшийся народ можно было бы легко рассеять или вытеснить обратно в метро — подобная практика на Баррикадной была уже давно и безотказно отработана, — но цепи омоновцев стояли на месте и не предпринимали никаких действий.
Между тем среди собравшейся толпы неторопливо прохаживался какой-то крупногабаритный и полный милицейский офицер, довольно вяло уговаривавший граждан разойтись. На него никто не обращал внимания, правда, кто-то из коммунопатриотов зло крикнул в его адрес весьма резкую реплику: «Ты, Иуда! Посмотри на свою фуражку, какую кокарду ты ещё носишь! — Советского Союза! А кому служишь?!» «Иуда» с заметно красным и потным лицом — вероятно, от чрезмерного ви-нопития — ничего не отвечал и продолжал бесцельно слоняться среди народа.
Скоро обнаружилось, что несмотря на большое скопление милиции и омоновцев проход в сторону Ленинского проспекта — как и 1 мая — был совершенно свободен. Из толпы раздались голоса: «Товарищи! Идёмте вперёд!» Это предложение было на лету схвачено сильно подуставшими от тесноты гражданами.
От основного скопления народа перед станцией метро сначала потёк маленький ручеёк по направлению к Ленинскому проспекту, но очень скоро поток отходивших стал быстро увеличиваться. Увлечённый общим движением, пошёл и я. Среди самых первых устремившихся по Ленинскому проспекту людей я мельком увидел неугомонного бунтаря Уражце-ва — фигура колоритнейшая и приме-
чательная, словно специально созданная природой для разного рода антиправительственных акций.
Однако, пройдя некоторое расстояние вперёд по пешеходной части тротуара, многие, в том числе и я, стали постепенно выходить на проезжую часть. Как-то незаметно и быстро вся проезжая часть оказалась перекрытой большой толпой демонстрантов. Как вскоре обнаружилось, впереди идущий авангард сумел построиться в правильную и крепко сплочённую колонну, которая неожиданно для большинства демонстрантов и милиции на ходу стремительно развернулась в обратном направлении — т.е. в сторону Калужской площади, увлекая за собой, подобно снежному кому, всех встречно идущих демонстрантов.
Пробивным кулаком колонны были её первые ряды, которые, соединившись руками друг с другом в плотные цепи, превратили колонну в мощную ударную силу. В центре её первого ряда я узнал Виталия Уражцева. Однако даже сейчас без особого труда можно было бы остановить и рассеять демонстрантов, так как общее количество их было относительно небольшим — может быть, около двух тысяч. Особенно легко было отсечь от малочисленного ударного кулака следовавших за ним не очень плотной толпой остальных демонстрантов. Рыхлые цепи омоновцев с противоположных сторон Калужской площади как будто бы попытались это сделать, но как-то вяло и нерасторопно. Момент был упущен, и вскоре народ повалил валом отовсюду. Сравнительно небольшая колонна демонстрантов стремительно превращалась в могучий людской поток.
Дальше всё завертелось с лихорадочной скоростью, как в старой кинохронике. Смяв боковые заградительные цепи милиции, уже многотысячная толпа демонстрантов быстро заполнила всю Калужскую площадь и двинулась, уверенно ведомая ударным
авангардом, в сторону перекрытого ОМОНом в нескольких местах Крымского моста. Трудно оценивать события, находясь внутри них, но хорошо помню, что все эти ещё до конца непонятные по своей конечной цели уличные действия мне глубоко не понравились и уже тогда — т.е. в самом начале рокового прорыва к БД — показались политически выгодными для ельцинской команды.
Всем сторонникам Белого дома в тот судьбоносный момент — на исходе второй недели жестокой блокады парламента — было бы политически полезнее проведение мирного массового митинга с принятием соответствующих резолюций, осуждающих переворот. Такой мирный митинг в защиту законной власти неизбежно был бы отмечен всеми информационными агентствами, так как теле- и фотокорреспондентов и журналистов на Калужской площади было очень много. Прорыв же демонстрантов к блокированному Белому дому мне показался нелепостью, ибо если уж на сторону парламента не перешли вооружённые воинские части, то чем могут реально помочь ему безоружные демонстранты? В то же время проведение многотысячного митинга на Калужской площади или у входа в Центральный парк оказало бы большое политическое воздействие как на колеблющиеся регионы, так и на мировое общественное мнение. После такого мирного митинга Ельцину в морально-политическом отношении было бы трудно штурмовать парламент, а каждый день промедления мощно работал против него.
Но страсти были накалены, и события шли своим роковым чередом. Я не находился в рядах прорывающей омоновские цепи ударной колонны, но хорошо видел, как впереди периодически возникала какая-то толчея, слышны были крики «ура», затем из этой толчеи летели вверх омоновские шлемы, дубинки, фуражки. После очередного прорыва демонстранты шли спокойно
до следующего заграждения, и всё повторялось вновь.
Поразило меня то, что прорывы омоновских заслонов происходили слишком уж быстро. А между тем первоначальное количество демонстрантов на Крымском валу вряд ли было больше 20-30 тысяч (что тоже было немало). Когда я поднимался в плотной массе демонстрантов на первую половину Крымского моста, то специально оглянулся, чтобы оценить общее количество народа. Свидетельствую, что всё пространство широкого Крымского вала от края и до края вплоть до Калужской площади было затоплено сплошным людским морем. Однако при желании остановить и рассеять такое количество народа не представляло большой сложности для властей, что и было наглядно продемонстрировано 1 мая 1993 г. у площади Гагарина.
Сравнительно ожесточёнными были столкновения с заградительными цепями ОМОНа во второй половине Крымского моста. Ещё издали от места «боёв», где-то на середине моста, я с недоумением услышал странные звуки падающих с моста в Москву-реку каких-то тяжёлых предметов. Подойдя к краю моста и присмотревшись внимательнее, я с изумлением увидел, что это падали в воду изъятые у поверженных омоновцев щиты, каски, дубинки.
Правда, самих омоновцев демонстранты в реку не бросали. На выходе с моста запомнился один эпизод: здоровенный омоновец двухметрового роста, грозно размахивая дубинкой над головой, не подпускал к себе демонстрантов, защищая своего лежащего на асфальте сильно помятого товарища. Иногда даже и омоновцу ничто человеческое не чуждо.
Наиболее сильными и решающими были столкновения на Смоленской площади напротив МИДа. Понять там
_ я уже ничего не мог. Сражение разби-
88 лось на какие-то разрозненные стыч-_ ки. Прорвать оборону противника де-
монстрантам помогли ранее захваченные военные грузовики. Один захваченный грузовик задним ходом стал успешно таранить пожарную машину, пытавшуюся развернуться против наступающих демонстрантов. Почему-то милиция и ОМОН легко бросали свой служебный транспорт. Только один раз я видел, как большой омоновский грузовик, взревев мотором, с бешеной скоростью помчался по Садовому кольцу. Демонстранты врассыпную разбегались перед ним в разные стороны. В других же случаях после прорыва какой-нибудь омоновской цепи разбитые омоновцы легко бросали свои военные грузовики с ключами зажигания.
Во время шествия по Садовому кольцу со стороны омоновских заслонов иногда слышались глухие негромкие выстрелы. Один раз при подходе к очередному заслону я издали отчётливо видел, как омоновец с колен стреляет в демонстрантов из какого-то странного ружья. Но в кого конкретно и зачем он стреляет, было непонятно. Устрашающего впечатления эти выстрелы на демонстрантов не производили. По-видимому, стреляли из специальных ружей зарядами со слезоточивым газом «черёмуха», но никакого эффекта этот газ не оказывал, хотя многие вынимали носовые платки и пытались дышать через них.
Следует заметить, что плотность прорывающихся к БД демонстрантов на подходе к Смоленской площади заметно уменьшилась. Демонстранты сильно растянулись, разбрелись, рассеялись. В какой-то момент я даже оказался в некоем свободном пространстве между брошенным или бросаемым эмвэдэшниками транспортом. Фактически на подходе к Белому дому уже не было единого потока демонстрантов, но какие-то отдельные группы и толпы. Были моменты, когда я пребывал в некоторой растерянности и не знал, куда же надо идти и за кем.
После прорыва на Смоленской пло-
щади толпы демонстрантов уже легко вышли на Новый Арбат по направлению к мэрии. Здесь последний раз произошла короткая схватка, закончившаяся победой. Правда, как я узнал позже, в процессе этой схватки произошёл характерный и зловещий инцидент. (Сколько подобных инцидентов будет впоследствии. ) Снайперским выстрелом из гостиницы «Мир» был убит офицер милиции. Лично я видел, как двое гражданских лиц мимо меня волоком протащили куда-то безжизненное тело в милицейской форме. В целом же, по моим субъективным наблюдениям, общее количество демонстрантов, подошедших в первой волне к мэрии и наружному ограждению БД, было относительно невелико. Вряд ли до конечной цели прорыва к БД дошло более половины первоначального числа демонстрантов. Возможно, что некоторая часть более осторожных или мирно настроенных граждан решили не испытывать судьбу и тихо разбрелись по домам (во всяком случае, таково было моё субъективное впечатление.)
Между прочим запомнился один любопытный эпизод. Проходя мимо здания мэрии, я обратил внимание на стоявший на обочине большой служебный автобус (в просторечии «кишка»). Около него мирно толпилась кучка каких-то эмвэдэшных чинов. На них никто из проходивших мимо демонстрантов не обращал никакого внимания, и они могли бы спокойно уехать на своём служебном транспорте. Но почему-то они не уезжали. (Вскоре я увижу эту «кишку», до отказа набитую добровольцами, ехавшими в Останкино.)
Победоносное, но чреватое непредсказуемыми последствиями движение народной демонстрации от Калужской площади до Белого дома заняло по времени не более полутора часов, и за это время было прорвано пять или шесть омоновских кордонов. Голова у меня разрывалась от множе-
ства версий, но никакого вразумительного объяснения виденным мною событиям найти я не мог. События имели почти фантастический характер. Очень быстро были проделаны бреши в «спирали Бруно», и большая часть демонстрантов первой волны, перелезая через поливальные машины и разный баррикадный мусор, с радостными криками, иногда показывая пальцами У-образный знак победы, устремилась на площадь Свободной России со стороны Рочдельской улицы.
Я же присоединился к подошедшей по Новому Арбату, более или менее организованной, но небольшой колонне демонстрантов, которая пошла по свободному проходу к главному подъезду БД со стороны Краснопресненской набережной. Когда же наша колонна, состоящая в основном из трудорос-сов, успела дойти до парадного входа, неожиданно раздался ясный и чёткий стрёкот пулемёта или автомата. Где, кто и откуда стреляют, понять было невозможно.
Демонстранты, многие из которых были весьма почтенного возраста, стали стремительно разбегаться под различные укрытия. Я же укрылся за ближайшим парапетом недалеко от парадной лестницы главного подъезда. Стало страшновато, хотя убитых и раненых нигде не было видно, а длинные автоматные очереди были чем-то похожи на мирный рокот громкой швейной машинки. (Как потом рассказали, стреляли из здания мэрии.)
Как только стрельба прекратилась (длилась она недолго, вероятно несколько минут), я решил выйти из ближайших пределов БД в более безопасное место. Проходя снова мимо проволочных ограждений и рядов поливальных машин, я обратил внимание на то, что проход к площади Свободной России активно освобождался как от лужковского спецтранспорта, так и от оставшейся колючей проволоки. _
В это время вновь возобновилась ^9 стрельба вокруг мэрии, на сей раз _
какая-то хаотическая, и все стали разбегаться в разные стороны. Я же поспешил пройти на противоположную сторону Нового Арбата, как раз напротив торцовой стены мэрии.
С этой позиции мне было хорошо видно, как стайка любопытствующей молодёжи от тинейджеровского возраста и выше, невзирая на смертельную опасность, периодически то дружно подбегала, то так же дружно в панике отбегала от верхней площадки пандуса, на которой располагался центральный вход в мэрию и происходили какие-то необычные и очень интересные события. Снизу мне было видно (хотя и не очень хорошо), как выехавший на площадку военный трофейный грузовик кабиной вперёд и с разбитыми стёклами пытался протаранить парадные двери подъезда, но двигатель у него по каким-то причинам заглох, а стрельба между тем продолжалась.
Во всяком случае, дела на пандусе происходили весьма серьёзные, и любознательную стайку глупой молодёжи, жаждавшей поглазеть на боевые действия, неизменно встречал откуда-то возникающий милиционер, тщетно пытавшийся отогнать её из опасной зоны. Нет, напрасно некоторые люди считают инстинкт самосохранения самым сильным инстинктом у человека. Самым сильным у него, как и у кошки, является всё-таки любопытство.
В конце концов я тоже решил подойти поближе и ясно увидел, как на площадку пандуса прямо напротив парадного входа выскочили молодые люди в униформе, и один из них, картинно расставив ноги, начал строчить из автомата по вестибюлю. После хаотичной короткой стрельбы вдруг послышался мощный грохот разбиваемого стекла.
Почти напротив меня в торцовой части мэрии разом обрушилась вся стеклянная стена вестибюля и прямо на
_ улицу дружно вывалился большой от-
90 ряд — не менее ста человек — укрывав_ шихся внутри здания омоновцев. Омо-
новцы очень шустро построились попарно и, перейдя на противоположную сторону Нового Арбата, быстро пошли по направлению к Садовому кольцу. Возглавлявший отряд офицер, потрясая над своей головой портативной рацией, как бы оправдываясь, несколько раз крикнул стоящей на улице редкой толпе: «Смотрите, у нас ничего кроме этого нет!»
После ухода омоновского отряда все беспрепятственно ринулись на верхнюю площадку пандуса. Там в нескольких местах на асфальте были видны студенистые лужи почерневшей крови. Очевидно, это были последствия тех пулемётных очередей, которые я слышал со стороны Краснопресненской набережной, когда лежал под парапетом. Вскоре стали прибывать новые колонны демонстрантов, и как вокруг мэрии, так и у Белого дома возросшие в численности толпы революционного народа начали радостно кричать друг другу; «Победа!», «Победа!»
Меня же по-прежнему терзали сильные сомнения, ибо я хорошо помнил события августа 1991 г., в которых радостные крики белодомовской толпы, также торжествующей победу, были весомо подкреплены многочисленной военной техникой и войсками, якобы или на самом деле перешедшими на сторону «законной власти». Теперь же крику и энтузиазма было много, но кроме редких вооружённых устарелыми автоматами добровольцев я не видел никакой военной техники, никаких веских доказательств победы.
Почти на моих глазах произошёл арест крупного чиновника мэрии Брагинского (одного из замов Лужкова). Когда его вывели из здания на пандус, негодующая толпа мгновенно окружила его и сопровождавших конвоиров таким плотным кольцом, что нельзя было подойти поближе и взглянуть на этого лужковского подельника. Однако поверх голов и машущих рук я хорошо увидел, как конвоир поднял вверх
руку с пистолетом и выстрелил в воздух, чтобы утихомирить разбушевавшуюся толпу.
Когда я направился от мэрии к площади Свободной России, то по дороге мне повстречался Илья Константинов, которого, вероятно, пригласили «принять» арестованного. Я успел на ходу пожать ему руку и пожелать успеха, но вид у Константинова был весьма озабоченный и хмурый. Между тем на площади перед балконом БД в это время шёл бурный и эмоциональный митинг. Ораторы на балконе сменяли один другого, и каждое их слово встречалось восторженными криками одобрения. Большинству собравшихся на митинг победа представлялась полной и окончательной, но у меня в душе нарастала какая-то тревога.
Содержание речей ораторов я не слышал, так как общий революционный восторг затопил всё и вся. Но поразило меня тогда большое количество присутствовавшей на площади молодёжи. Хорошие, чистые и благородные русские лица. Помимо ребят встречались и совсем молоденькие девушки, совсем девчонки. Повстречался даже самый настоящий гаврош лет тринадцати, весь обвешанный омоновскими трофеями (щит, каска, бронежилет). Честно говоря, я очень пожалел, что со мною не было фотоаппарата.
Революционный восторг на площади неуклонно возрастал, и толпа как-то спонтанно начала скандировать: «На Останкино! На Останкино!» Кто-то наверху, на ораторском балконе, одобрил эту злосчастную затею. Кажется, это был Руцкой. Захваченный общим энтузиазмом, я тоже вместе со всеми, как бы по инерции, что-то кричал в её поддержку, при этом хорошо сознавая всю абсурдность этой акции.
Коллективный энтузиазм заразителен, но когда я увидел отъезжающие от БД на Останкино трофейные грузовики, до отказа набитые молодёжью, фактически безоружной (хорошо если на грузовик приходилось 2-3 автома-
та), то сердце у меня сжалось и на душе стало очень тревожно. Полная военная бессмысленность этой акции была очевидной, но бескорыстный порыв русской молодёжи, страстное желание немедленной победы были настолько мне душевно понятны, что будь я помоложе и, признаюсь, порешительнее, то поехал бы вместе с этими ребятами добывать Русскую Правду.
(Кстати говоря, хочу особо отметить, что в своей основной массе большинство уличных активистов в эпоху перестройки составляло поколение 40-60-летних («шестидесятников »). Молодёжь в значительном количестве, от совсем пацанят до молодых людей зрелого возраста, я смог увидеть только в эти героические дни. И в этом был некий пророческий промысел.)
По сути дела русские люди отправлялись в Останкино, рискуя своей жизнью, не ради какой-либо корысти, но единственно ради защиты поруганного русофобами своего человеческого и национального достоинства. Растленная «империя лжи», ежедневно глумящаяся над униженным и ограбленным народом, вызывала всеобщую праведную ненависть.
Приход на защиту парламента и Конституции, несмотря на бешеную антипарламентскую пропаганду по правительственному ТВ, большого числа русской пассионарной молодёжи (при этом не имеет никакого значения её сиюминутные право-левые симпатии) неоспоримо свидетельствовал о том, что самый чувствительный барометр глубинных общественных настроений верно и точно указывал на пробуждающийся дух нации. Несмотря на то что большинство русского народа того времени ещё ни в малейшей степени не осознавало себя нацией, но являлось лишь униженным и деморализованным населением. Без всякого сомнения, всё то, что удалось мне увидеть в 1993 году, было началом Национальной Революции русского народа, точнее, её прелюдией.
Нет, не за то был расстрелян парламент, что он чем-то законодательно не угодил президенту-самодуру или же якобы пытался стать неким «всевластным» органом, подминающим под себя исполнительную власть. Он был расстрелян за то, что постепенно, шаг за шагом, с нерусским и непопулярным председателем во главе, превращался во всенародный символ свободного единения и последний оплот «права и правды». Лучшие русские люди — избранное «малое стадо» — прекрасно поняли, что парламент в тех конкретных условиях конца 1993 г. стал последним рубежом перед наступлением полного правового беспредела и беззакония. Парламент, ставший знаменем народного сопротивления, был смертельно опасен компрадорской мафии и её криминальному «президенту».
Ещё раз хочу повторить, что смутное предчувствие беды и различные сомнения одолевали меня на площади Свободной России, и несмотря на то что день выдался как будто бы ясным и чистым, в какой-то момент небо показалось мне хмурым и давящим, а на душе стало необычайно тяжело. У православного центра недалеко от бело-домовского спорткомплекса я увидел одиноко стоящего на коленях перед иконами знакомого по крестному ходу пожилого клирика (не знаю, какого сана). Он тихо молился, а за разложенными на возвышении иконами стоял, вероятно, недавно воздвигнутый добротный деревянный православный крест. Около молитвенного центра больше никого не было, все были заняты сборами в Останкино. Я опустился на колени рядом с молящимся клириком и стал про себя читать те молитвы, которые знал наизусть. Вскоре ещё кто-то тихо подошёл сзади и тоже стал молиться вместе с нами.
Через некоторое время я решил отправиться домой, так как от всех уви-
_ денных и неоднозначных событий я
92 ощущал сильную нервную усталость, _ которая усугублялась общей просту-
женностью. У мэрии оказался свидетелем того, как попарно построенный отряд спецназа, человек двести, направлялся к зданию парламента. Собравшаяся толпа бурно приветствовала этих героев, рискнувших перейти на сторону народа при такой ещё абсолютно неясной ситуации. Я не военный человек, но меня неприятно поразило то обстоятельство, что отряд был совершенно безоружным, автомат я смог разглядеть только у идущего впереди командира, который что-то кричал и при этом нервно вскидывал руку вверх.
Один за другим мимо меня проезжали грузовики с белодомовской молодёжью, направлявшиеся в Останкино. Толпа напутственно махала им вслед руками. Пройдя по Новому Арбату до Садового кольца, я стал звонить по уличному открытому таксофону домой. Пообещав жене скоро вернуться и уже вешая трубку, я неожиданно заметил вокруг себя трёх сильно возбуждённых пареньков предпризыв-ного возраста и совершенно неопределённой национальности.
Какие-то стёртые и безликие лица, которые очень трудно запомнить. Одеты они были хорошо, как бы в полуспортивном стиле, главный же из них с большим католическим распятием, выставленным напоказ на груди, обратился ко мне с нелепыми риторическими вопросами, при этом странно подпрыгивая на месте от нервного возбуждения и с какими-то истерическими интонациями: «Что там случилось?! Что?! Мы знаем, там БТР с солдатами сожгли. Вы же служили в армии?! За что пострадали солдаты, они же выполняли приказ!» Когда я попытался им что-то объяснить, честно говоря, не очень связно и убедительно, несколько опешив от такого неожиданного напора, юнец стал весьма агрессивно спрашивать: «Вы что же, хотите оставить нас без будущего?! Вы лишаете нас будущего?! Да?!» Другие двое его товарища между тем начали наскакивать на меня с боков.
Но на моё счастье как раз в эту минуту появилась двигавшаяся по Садовому кольцу в сторону злосчастного Останкино разномастная колонна демонстрантов, среди различных флагов которой, как обычно, особо выделялись красные. Несмотря на изрядную усталость, я решил некоторое расстояние до ближайшего метро пройти вместе с демонстрантами. Махнув рукой, я быстро пошёл вперёд, чтобы присоединиться к идущей колонне. Юнец с распятием закричал мне вслед: «Я знаю, сейчас готовятся войска, и я пойду туда добровольцем!»
Присоединяясь к демонстрантам, я невольно подумал о том, как же сильно отличаются эти молодые люди от своих героических сверстников у Белого дома. И те и другие были одинаково сильно возбуждены (что было естественно), но защищавшую правое дело белодомовскую молодёжь идейное возбуждение возвышало и облагораживало, а этих «детей Арбата» возбуждала не высокая идея, но почти животный страх за потерю какого-то своего «будущего». Этот страх превращал их в психопатов, способных совершить какую-нибудь подлость или преступление. Да и о каком будущем можно всерьёз говорить в криминальном государстве Ельцина, особенно для молодёжи?! На глазах происходит деиндустриализация страны, гибнет наука и система высшего образования, разрушается социальная инфраструктура и т.д. Что может ожидать молодого человека — не принадлежащего, конечно, к правящей «элите» — в таком будущем?
Колонна демонстрантов широко растянулась по необычайно пустынному Садовому кольцу. Народ был самый разнообразный, среди демонстрантов были представители всех политических направлений, профессий и возрастов. Поразительное дело, на всём
протяжении следования демонстрации не было видно ни одного милиционера или уличного регулировщика ГАИ. Между прочим, в каком-то месте Садового кольца демонстрантов обогнали какие-то крытые военные грузовики с красными флажками. Кое-кто из колонны приветливо помахал им рукой.
Проходя мимо одного переулка, я с удивлением обратил внимание на большое добротное красное знамя, видимо, недавно вывешенное над каким-то районным военкоматом. У входа в военкомат толпилась группа, как мне показалось, празднично одетых солдат и офицеров. По дороге демонстранты иногда нестройно скандировали что-то вроде: «Руцкой — президент!» или «Банду Ельцина — под суд!».
Дойдя до метро «Маяковская», я окончательно решил ехать домой, так как хорошо понимал, что сил у меня идти пешком дальше до Останкино уже не хватит. Недалеко от входа в метро услышал последний «идейный» диалог. В ответ на наше нестройное скандирование «Руцкой — президент!» какая-то тётка неопределённого возраста и необъятных габаритов (наверняка местная уличная торговка) зло выкрикнула в наш адрес: «Так вы за Хасбулатова? Нам чеченцев не надо!» Мужчина средних лет немедленно ответил ей: «Лучше чеченец Хасбулатов, чем твой жид Эльцын!» Тётка заткнулась.
Таков мой эксклюзив личных воспоминаний, записанных по горячим следам, содержащий, может быть, ряд наивных и излишне патетических оценок, но в духе того горячего и незабываемого времени. Однако социально-политический взгляд на внутренние причины того кровавого переворота остался у меня точно таким же, как и в те судьбоносные дни.
