CC BY
19Минск в марте 2006 года: три свидетельства
Белорусские события марта 2006 года известны в большей степени в официальной версии. Ниже предлагается ознакомиться с ними с иных позиций.
«Свидетельство участника» и «Свидетельство наблюдателя» взяты из рубрики «Рассказы манифестантов», размещенной на дисках «Дни свободы». Диски безвозмездно раздавались на посвященном 20-летию Чернобыльской катастрофы митинге демократической оппозиции в Минске 26 апреля 2006 года. Фотографии взяты из разных источников: некоторые — из личных собраний участников событий, большинство же можно найти в открытом доступе следующих Интернет-ресурсов: «Радые Свабода» (www.svaboda.org) и «Хартия'97» (www.charter97.org). Тексты обоих свидетельств не редактировались, исправлены только орфографические ошибки. Все выделения — авторские.
Чтобы читателю лучше было понятно, что, где и как происходило, по версии митинговавших, свидетельствам предпослан краткий «Путеводитель». И он, и «Свидетельство преподавательницы» написаны одним человеком, преподавателем высшей школы, — специально для публикации. Им же предоставлены все остальные материалы. Анонимность публикации обусловлена необходимостью обезопасить ее автора от возможных «санкций» со стороны вузовского начальства.
Сергей Панарин
«Путеводитель»
Хронология основных событий:
19 марта — день выборов Президента РБ, первый митинг на Октябрьской площади.
Сергей Алексеевич Панарин, заведующий отделом стран СНГ Института востоковедения РАН, главный редактор журнала «Вестник Евразии», Москва.
Рис. 1. 25 марта. Демонстранты на проспекте Франциска Скорины двигаются в сторону Октябрьской площади. Фото из частного собрания
20 марта — второй митинг на Октябрьской площади. Принято решение разбить палаточный городок.
20—23 марта — каждый вечер к жителям палаточного городка присоединяются митингующие.
Ночь с 23 на 24 марта — в результате силовой акции палаточный городок ликвидирован, те, кто в нем находился, — арестованы.
25 марта, День Воли (дата провозглашения независимости Белорусской Народной Республики в 1918 году) — попытка митингующих пройти на Октябрьскую площадь (рис. 1). Подступы к площади перекрыты большим количеством внутренних войск. Манифестанты вынуждены проводить митинг в сквере им. Янки Купалы в одном квартале от площади (рис. 2—4). Призыв одного из лидеров оппозиции Александра Козулина продолжить акцию протеста около здания СИЗО на улице Окрестино, где сидела часть «палаточников». При попытке манифестантов пройти к Окрестино проведена силовая акция разгона их (рис. 5—8). Многие арестованы, в том числе Козулин.
Место событий:
Центр Минска — Октябрьская площадь, сквер им. Янки Купалы.
Упоминаемые персоны:
Александр Милинкевич — лидер Объединенной демократической оппозиции, кандидат в Президенты РБ от оппозиции.
Александр Козулин — лидер Белорусской социал-демократической партии Грамада, кандидат в Президенты РБ от оппозиции.
Зенон Позняк — в 1990-е годы лидер Белорусского Народного Фронта (БНФ), ныне политэмигрант.
Дмитрий Павличенко — возглавляет одно из белорусских спец-подразделений, в марте 2006 года непосредственно руководил всеми силовыми акциями. ПАСЕ включила его в список подозреваемых в организации похищений лиц по политическим мотивам (среди которых оператор ОРТ Д. Завадский).
Владимир Наумов — министр внутренних дел Республики Беларусь.
Основные лозунги:
Жыве Беларусь! (Да здравствует Беларусь!)
Свабоду!
Свабоду палггвязням! (Свободу политзаключенным!)
Далучайся! (Присоединяйся!)
Ганьба! (Позор!)
Свидетельство преподавательницы
Вступление. Вспоминая мартовские события, думаешь не только о том, что было в 20-х числах.... Я долго размышляла, как именно описать их. Было искушение дать некую оценку то ли историка, то ли политолога, то ли еще какого стороннего наблюдателя и вложить в такой «профессиональный» текст свои политические взгляды. Однако все, что случилось, научило меня быть, насколько это возможно, честной перед собой и своими коллегами. Поэтому все, что будет изложено дальше, — это мнение участника, а не «наблюдателя».
Как я оказалась на площади. Страх не всегда осознаешь. Это чувство и продиктованный им ход мысли проникают в тебя постепенно. Ты живешь, решаешь повседневные проблемы, периодически сталкиваешься с какими-то ограничениями, исходящими то от на-
чальства, то от членов семьи, то из газет и телевидения. Ситуация усугубляется с годами. На лекциях некоторые вещи говоришь уже не впрямую, а иносказательно. Иногда, когда горячие студенческие головы заносит, ты их останавливаешь... И все это становится обыденной практикой. Но наступает критический момент, когда твои слова и поступки могут быть наказаны в соответствии с УК или ты, по крайней мере, так думаешь. В ноябре-декабре 2005 года были приняты поправки в Уголовный кодекс Республики Беларусь. В соответствие с ними предусмотрено наказание в виде лишения свободы за «распространение заведомо ложной информации о Республике Беларусь». Тогда я впервые на лекциях перестала говорить о стране, в которой живу. Испугалась.
Нельзя сказать, что кто-то пришел и предупредил меня лично: будь осторожна! Хотя коллеги друг друга предостерегали от словесных вольностей. Иногда посмеивались. Но это все было не смешно, атмосфера была удушающей.
Стало ясно — власть готовится к выборам. Объявление о досрочном их проведении не стало неожиданностью. Что было странным, так это то, как люди участвовали в сборе подписей за оппозиционных кандидатов. На проспекте Франциска Скорины стоял пикет — сбор подписей за Милинкевича, — и там всегда, когда я проходила мимо, была небольшая очередь. То же подметили мои родные и коллеги. А вот когда поставили пикет в пользу Лукашенко, очереди там не наблюдалось, кроме пикетчиков я там вообще никого не видела. Меня удивляло, что люди не боялись с паспортом в руках подойти к сборщикам подписей и дать все свои данные. Ведь многие боялись даже упоминать имя Милинкевича! Сбор подписей за Лукашенко производился по месту работы в принудительном порядке. То есть формально Вас никто не мог заставить подписаться, но машина страха уже работала. Ведь боишься не столько мифического «Батьку», сколько своего начальника, который боится в свою очередь своего, и так далее... Хотя некоторые из начальников и грозили разными карами «неподписантам» за Лукашенко, но народ подписывался главным образом для того, чтобы «в случае чего» не навлечь на себя беду, а не вследствие прямой угрозы.
Столкнувшись в очередной раз с маразмом лукашенковской системы (и задело меня в этот раз непосредственно), я разозлилась и решилась подписаться за Милинкевича. Подошла к пикету и дала свой паспорт. Затем то же самое проделала в отношении Козулина. В эти дни транслировалось получасовое выступление по телевидению
двух оппозиционных кандидатов. Милинкевич говорил ровно и спокойно. Выступление Козулина было настоящим «взрывом». В принципе то, о чем он сказал, нам было известно. Только мы об этом говорили у себя на кухне, а Козулин сказал по национальному телевидению. Таким образом, «слухи» стали политической реальностью. По своим ощущениям могу сказать, что такого удовольствия от правды, сказанной по ТВ, я не получала со времен I съезда народных депутатов СССР. Только вот «белорусское шоу» длилось всего 30 минут...
Начались гонения: Козулин был избит, Милинкевичу не давали встречаться с избирателями, активистов постоянно подвергали административным арестам. Я никогда не принимала участие в интернет-форумах, но в эти дни многое со мной происходило впервые. Некоторые форумы насчитывали по несколько тысяч посещений и даже участий. Надо учесть, что то были форумы политического свойства, а не про то, как у очередной звезды «случайно обнажилась грудь». Все это говорило мне: что-то меняется. Вы скажете: «Интернет-форум — это не показатель реального политического действия». Но дальнейшие события отчасти подтвердили мои ощущения.
Я долго не могла решить, идти ли мне на встречу с оппозиционными кандидатами в Президенты или нет. Все-таки я себя уговорила, что «профессионалу» надо все видеть своими глазами.
Встреча с кандидатами была в Минске накануне выборов. Мне повезло, я увидела сразу двух — и Милинкевича, и Козулина. В кинотеатр «Электрон», что на юго-западе Минска, набилось много народу. Приехало много журналистов. Были здесь и провокаторы, но они не испортили общего впечатления от кандидатов. Речи их были не очень умелыми, но лица — достаточно искренними. Их семьи были здесь же в зале. Все это говорило мне как человеку: они рискуют очень сильно. Кто-то цинично скажет: «Это сильный политический ход — выставлять на публику своих детей и жен». Но такой человек, видимо, не представляет, чем рисковали кандидаты и их близкие в тот момент. Когда Козулин поднял своего внука и сказал, что на площадь он придет всей семьей, — я заплакала. Потому что глава белорусского КГБ Сухоренко накануне давал пресс-конференцию, во время которой заявил, что «все, кто явятся на площадь, будут считаться террористами». Вот так эта с позволения сказать «власть» давит на самое главное, не в открытую, не впрямую (но разве от этого легче?), угрожая лишить людей не только их жизни, но и жизни их детей. Тогда я поняла, что обманываю себя: я не сторон-
ний «наблюдатель», который будет давать оценки или, того хуже, советы, я — участник.
Вы думаете, сразу после этого мы с семьей пошли на площадь? Нет! Мне еще пришлось неделю бороться со своими страхами, со страхами своих родных, прежде чем решиться выйти. Вот наконец я и написала, что было со мной до того как... Может быть, когда-нибудь решусь написать и о том, что было со мной во время...
Итог. Сегодня я говорю на лекциях то, что думаю. Я не превратила аудиторию в майдан. Думаю, всему свое место и время. Но на право академической свободы в рамках моего курса я уже не дам покушаться никому и ничему, включая собственный страх.
Т. А.
Свидетельство участника
Одна из женщин, задержанных в ночь с 23 на 24 марта, тайком передала письмо о том, что происходило на Октябрьской площади в момент зачистки, а затем в минском спецприемнике-распределите-ле, куда доставили задержанных. Здесь правда о том, как издевались над политическими узниками и пытались унизить их. И правда о том, как мужественно они держались.
«Около трех часов ночи журналисты вышли из палаточного городка. Воцарилась страшная тишина. Участники мирной демонстрации, находящиеся в городке, поняли, что сейчас что-то случится. Кто-то из вышестоящих спецслужб давал интервью. Молниеносно, бесшумно нас окружили 7 машин. Наши ребята еще сильнее сплотились в кольцо, чтобы защитить себя и городок. Из машин стали выскакивать вооруженные люди в черном. Некоторые держали наготове оружие, дубинки. Кто-то освещал нас светом телекамер. Захват, видимо, снимали на пленку, чтобы потом показать по телевизору. Нам предоставили пять минут, чтобы мы разошлись. Но не прошло и минуты, как началось нападение на городок. Спецназовцы били дубинками ребят и девушек, находившихся в кольце. Некоторых девушек за волосы вытаскивали из круга оцепления и по асфальту тащили в машины. Потом в центр палаток забросили снаряд с газом, вызывающим «атрофию воли».
Участники акции сели на землю, и все держались за руки. Тогда спецназовцы, стоявшие по периметру, стали жестоко избивать парней и девушек дубинками. Они прорывались в круг, хватали участ-
Рис. 2. 25 марта. Митинг в сквере им. Янки купалы. Надпись на флаге переводится как «Веселый Григорьевич». Фото из частного собрания
ников, разъединяя цепь, уводили в машины. В это время в рупор говорила женщина, она призывала спецназовцев оставить нас в покое, говорила, что у нас мирная демонстрация. Слова ее, видимо, еще больше распалили их. Они стали прорываться в кольцо и группами захватывать участников. Группами нас, избитых и покалеченных, вели в МАЗы (так между собой называли эти железные склепы спецназовцы).
Все происходящее потом я помню отрывками. В машине кто-то спросил у спецназовца, куда нас везут, и тот ответил, что нас везут в лес на расстрел, а девушки перед этим будут изнасилованы. Другой спецназовец сказал, что нас везут в песчаный карьер. Многим нашим девушкам становилось плохо, кто-то терял сознание. А ребята держались молодцом и всячески пытались нас, девушек, успокоить.
Уже потом, в приемнике-распределителе, я увидела всех наших ребят, избитых и хромающих. Сердце обливалось кровью. Никогда и нигде еще в жизни я не видела такого примера доблести, чести и мужества, которое показали наши ребята, охраняя городок, девушек и женщин.
Рис. 3. 25 марта. Митинг в сквере им. Янки Купалы. Фото с сайта www.svaboda.ru
Многие из них совсем молоденькие, и все безоружные. Они показали пример настоящей культуры храбрых и чистых сердцем людей. И тут же пример морального разложения, убогого мышления и деградации личности показали люди в черном, гордо называющие себя спецназовцами.
Они вывели нас из машин, всех приставили лицом к стене. Нам было приказано не шевелиться. Если кто-то начинал переминаться с ноги на ногу, его избивали дубинками. Кто-то из спецназовцев сказал, что нас сейчас будут расстреливать. И только тогда мне стало страшно. Стало страшно оттого, что в голове промелькнуло жуткое понятие — ФАШИЗМ. Все происходящее называлось фашизмом. Вот так живет наша страна. Страна страха. Страна лютого фашизма.
Мы простояли на морозе без движения около 3 часов. В группе со мной находились совсем молоденькие девушки, которые падали с ног от холода и усталости. Спецназовцы всячески над нами издевались. Называли нас бомжами, подонками, недоносками, зэками и т. д. Кто-то, помню, из них сказал: «Теперь вы видите, что спецназ — это не кучка педерастов».
Позже выяснилось, что мы находимся на Окрестина. В приемнике-распределителе еще одной девушке стало плохо. Она упала на пол. Пульс практически не прощупывался. Милиционеры ходили мимо, и никто не думал вызывать «скорую». О дальнейшей судьбе этой девушки я не знаю. Видела только, что ее, еле живую, подхватили спецназовцы и куда-то потащили.
На всех оставшихся составляли протоколы, раздевали и ощупывали. У меня забрали деньги — 500 рублей, сережки, перчатки, шапку, ключи от квартиры. С некоторыми из наших ребят поступили следующим образом: забрали 200 рублей, а в расписке писали, что изъяли 200 тысяч. Над нами постоянно издевались.
Группу людей, в том числе и меня, в тот же день повезли в другое место. Помню, проезжали станцию метро «Восток». Когда приехали, нам сказали, что мы находимся в РУВД на Ф. Скорины. Здесь нас расселили по камерам. Без одеял, на деревянных полках мы спали по несколько человек, чтобы согреться.
На третьи сутки кому-то из нас все-таки передали записку, в которой говорилось, что мы молодцы, что мы должны держаться, что 25 марта нас пришли поддержать 45 тысяч человек на площадь, что мирной демонстрации не получилось, так как 7 тысяч спецназовцев применяли газ, дубинки, резиновые пули против молодежи, детей, стариков...
Мы скорбим. Мы молимся за белорусский народ. Мы обещаем, что будем все вместе и не позволим отнять у нас свободу, не позволим поработить себя, сделать из нас зомби. БУДЕМ ВМЕСТЕ!»
Татьяна.
Свидетельство наблюдателя
Вот... решила и я записать то, что видела вчера. Скажу сразу, 2 марта на митинге Милинкевича я была, 19 марта, благодаря обещанию маме, на митинг не пошла. Идти ли 25 марта на День Воли, я раздумывала. Создание палаточного городка я не поддерживала, считая, что ничего этим добиться нельзя и живут в нем люди уже не столько ради идеи, сколько ради адреналина, одновременно являясь игрушкой в руках и оппозиции, и властей. Первые показывают, что они способны организовать людей, хотя из уст палаточников я слышала, что в большинстве своем они туда шли не ради конкретных персон, а ради своих идей свободы, вторые показывали какие они демократичные и не трогают «этих несовершеннолетних отморозков, наркоманов, алкоголиков». Я не приходила поддерживать палаточный городок после работы по этим причинам, даже не проезжала мимо них, однако в четверг вечером мы все же пришли туда с моим парнем, после долгих убеждений подруги, что там особый дух, играет хорошая музыка, выступают интересные люди.
Рис. 4. 25 марта. Митинг в сквере им. Янки Купалы. Фото из частного собрания
Духа мы не почувствовали, музыка была только в записи и то плохо слышна, никто не выступал, в общем, пробыли мы там недолго и ушли, решив, что через несколько дней, если власти их трогать не будут, жители городка сами разойдутся. Но ночью этого дня случилось то, что случилось.
Из Интернета я узнала, что среди арестованных трое моих знакомых. И в этот момент я поняла, что на День Воли я пойду, мое мнение только укрепилось, когда я увидела по телевиденью, сколько лжи и грязи вылили на них. И придя 25 марта на пр. Скорины (извините, Независимости, интересно какую независимость имел в виду Лукашенко), я поняла, что сделали эти люди, которые сейчас арестованы и не видят того, что происходит благодаря им: они действительно всколыхнули наше сознание, только они заставили выйти на улицы эти тысячи людей, которые почувствовали единство ради цели — свободы.
Отвечая применительно к себе на вопрос тех обывателей, которые за батьку, которых все устраивает: «Чего вам плохо живется? Что не устраивает? Вам не вовремя платят зарплату, ваши бабушки не вовремя получают пенсию?» — я хочу сказать, что у меня действительно хорошая жизнь, я живу с родителями, по белорусским меркам нормально зарабатываю, хватает, чтобы путешествовать за границу. Но бывая там, я не понимаю, почему я не могу жить лучше.
Да, по минским меркам я зарабатываю нормально, но почему моя сестра, уехав в Америку и работая там нелегально, за год заработала себе на машину, снимает дом, поступила учиться в университет, платя немаленькие деньги за обучение. Когда я смогу себе такое позволить в нашей стране без помощи родителей, я не знаю, а уезжать за границу я не хочу. Но на самом деле не экономическая сторона важна, а то, насколько люди чувствуют там себя свободно, насколько они не запуганы и радуются жизни. Я видела, как они валяются на газоне у Пизанской башни, чтобы посмотреть на нее с лежачего положения, как они выплясывают и поют песни также на газоне у собора, а идущие мимо люди либо присоединяются, либо начинают радостно улыбаться. Я видела, как в Праге все пытаются заглянуть в окна президентского дворца или сфотографироваться рядом в обнимку с охранником, стоящим на посту, а те не гоняют людей, а только улыбаются. Я видела, как на Украине около президентского дворца сидят с палатками шахтеры, бьют о землю своими касками и никто их и не думает разгонять. И после всего этого я не понимаю, почему гуляя по скверу, я не могу заглянуть на трибуну, на которой раз в год стоит президент во время демонстраций; почему, приходя на бывшую работу, мне знакомые боятся рассказывать о положении дел, так как вероятна подслушка, а подруга по рабочему телефону вообще отказывается о чем-либо говорить, кроме погоды и здоровья, так как им прямо сказали, что телефоны прослушиваются; почему я не могу выйти на площадь и сказать то, что я хочу сказать (я не ругаюсь матом и оскорблять никого не собираюсь); почему пародия на государственное руководство в Литве считается хорошей шуткой, а у нас подвергается уголовному преследованию. А самое главное, я не понимаю, почему я должна слушать столько неприкрытой лжи по государственным телеканалам и радио — и не говорите мне: «не слушай и не читай», это не выход, так как независимого телевидения у нас создать не дают. И я не понимаю, как люди могут так врать, как у дикторов поворачивается язык говорить такие вещи и как после этого они могут идти домой к своим детям и смотреть им в глаза, спать спокойно и жить нормальной жизнью. А еще я не понимаю, по какой мизерной цене надо было продать Белтрансгаз, чтобы заткнуть рот россиянам. От российских журналистов я этого не ожидала. Это было предисловие...
А теперь то, что я видела 25 марта 2006 года.
С утра мама рассказала мне, как они ходили в начале и середине 90-х на митинги Позняка и как их разгоняли, перекрестила меня и
Рис. 5. Сцена разгона митинга 25 марта: стреляющий собровец. Фото с сайта www.svaboda.org
отпустила. Она почти не пыталась отговаривать меня, только попросила быть осторожной. В районе 12.10 я приехала на площадь 8 марта, что около собора. Там стояло много милицейских автобусов. Они были пусты и в них были оставлены щиты и каски. Это немного обнадежило. На площадь со стороны Миноблисполкома (ул. Энгельса) нас естественно не пустили. Мы пошли в обход по улице Ленина. Там я встретилась со своими знакомыми. Народа было много, но передвижение было свободно, и мы подошли к Центральному универсаму, где толпа и остановилась. Через дорогу, около входа в метро и пиццерии, была толпа милиции, людей туда не пускали.
Такого количества милиции я в своей жизни еще не видела (во второй половине дня оказалось, что можно увидеть и большее количество). Нас стала окружать милиция и прижимать к Центральному универсаму. Мы видели, что около ГУМа и Нацбанка происходит примерно то же. Видно было, что около Нацбанка группа людей вырвалась на проезжую часть, но во много раз превышающая их толпа милиции затолкала их обратно; говорят, там нескольких арестовали.
В это время выбраться из толпы стало невозможно. Началась небольшая давка. Потом, уже придя домой, из Интернета я узнала, что
омоновцы специально нас стали сдавливать, но зачем — непонятно, может боялись, что мы прорвемся на площадь. Через какое-то время ОМОН стал клином рассекать нашу толпу на две части, у людей началась паника, мы боялись, что ближних к площади, то есть нас, начнут арестовывать. Демонстранты начали выталкивать омоновцев, не давая разбить себя на группы, и нам это удалось, мы их вытеснили.
В эти моменты чувствовались единство и солидарность демонстрантов: совершенно незнакомые между собой люди помогали друг другу, девушек пытались поднять на выступ около окон универсама, уже стоявшие на выступах говорили о направлениях действий милиции. Поняв, что рассечь толпу на части не удалось, людей начали выпускать на улицу Ленина.
Через некоторое время (в районе 13.30) прошла информация, что Александр Милинкевич направился в сквер Янки Купалы и мы двинулись туда. До Немиги мы шли по коридору из милиции и омоновцев. Лица большинства из них были молоды, в их глазах не читалось агрессии. Только на участке дороги около городской ратуши в оцеплении стояли чины, у которых на погонах было не менее трех звездочек, у некоторых из них было даже две больших, то есть стоял
Рис. 6. Сцена разгона: «настоящий мужчина» во всей красе. Фото с сайта www.svaboda.org
Рис. 7. Еще одна сцена разгона. Фото с сайта www.svaboda.org
кордон из офицеров. Мы спустились к метро на Немиге, там оцепления уже не было. Толпа пошла по улице Богдановича через мост, далее около больницы и Оперного театра повернули направо к Ку-паловскому скверу.
Людской поток был очень большой. Большинство проезжающих машин нам сигналило, люди открывали окна и махали нам, мы махали им в ответ, даже некоторые водители общественного транспорта нам сигналили. Подойдя к скверу, мы увидели большую очередь из милицейских автобусов и грузовых машин, в которых перевозят военных.
В сквере мы стояли далеко от выступавших и почти ничего не слышали. Услышалось и запомнилось только яркое выступление жены Милинкевича и Андрея Хадановича. Его песня, посвященная палаточному городку, вызвала, на мой взгляд, самую большую реакцию присутствующих. Издали мы видели, как закидали снежками журналистов БТ, после чего они и заявили о побоях. Все вместе кричали «Ганьба БТ!». Видели, как закидали снежками оператора спецслужб, который залез на дерево, чтобы лучше снять присутствующих. Около нас разместились журналисты телекомпании «Мир», их никто не трогал. Митинг закончил Милинкевич, сказав, что необходимо
расходится по домам и вновь собраться 26 апреля, чтобы провести «Чарнобьільскі шлях».
Мы не слышали призыва Козулина идти к Окрестино, да даже если бы и слышали, то не пошли. После окончания наша компания распрощалась, знакомый провел меня до метро на Немиге и мы направились по домам.
Дальше все происходило со мной не как с участницей незаконного шествия, а как с простой обывательницей города Минска, на месте которой мог оказаться любой.
Сев в метро, чтобы доехать до вокзала и сесть на 81-й автобус, я вспомнила, что обещала купить своей подруге журнал «Итоги», который продается только в одном месте Минска (по крайней мере, других мест мы не знаем): в подземном переходе на пересечении улицы Ленина и проспекта Независимости. Я доехала до Октябрьской, купила журнал (к тому времени там было уже все спокойно) и решила ехать в свою Малиновку на 75-м автобусе. Насколько я помню, автобус по расписанию отправлялся в 15.48. Я спокойно в него села, позвонила подруге, что через полчаса буду, открыла журнал и начала читать.
Уткнувшись в журнал, я не заметила, что творилось на Немиге и Городском валу. Подняла глаза только около центрального отделения Беларусьбанка, когда немного не доехали до театра Музкоме-дии. По тротуару шла колонна демонстрантов, скандируя: «Свабоду палітвязням!» и «Далучайся!». В это время с левой стороны нас стали обгонять автобусы с милицией. Интересно, что они смотрели на демонстрантов с интересом и фотографировали их на свои мобильные телефоны. Что они теперь говорят своим друзьям и родным, показывая эти снимки?
Когда доехали до кольца, гаишник не разрешил нам ехать по положенному маршруту прямо, а заставил повернуть. Тогда водитель автобуса прямо на кольце открыл двери и сказал, что дальше не поедет. Все пассажиры вышли из автобуса и пошли пешком в сторону Московского исполкома (когда я рассказала это маме, то она пообещала написать жалобу в Минсктранс). Среди нас были и женщины с детьми.
Пройдя несколько метров, мы увидели, что около Московского исполкома омоновцы (или собровцы, я не знаю разницы, но они были в форме цвета хаки, в масках, шлемах и с металлическими щитами) перекрывают дорогу и начинают идти на нас, стуча дубинками по своим щитам. Сзади мы увидели митингующих, которые перешли дорогу и шли пока по тротуару, хотя транспорт, в связи с
перекрытием дороги, уже не ездил. Таким образом, мы оказались посередине.
У ребенка, шедшего рядом со мной, началась истерика. Они начали карабкаться по склону. Я, пробежав несколько метров навстречу собровцам, за метр до их колонны, успела вскочить на лестницу, ведущую на железнодорожный мост. Поднявшись на несколько ступенек, я увидела, как они прошли мимо меня. Думаю, останься я внизу, они бы меня не тронули, максимум могли бы оттолкнуть, так как шли они по ширине всей проезжей части и тротуаров (но мне все равно было страшно). Я поднялась на мост и стала наблюдать за всем сверху. Собровцы остановились как раз под нами. В это время демонстранты остановились и стали выходить на проезжую часть. От них отделились Козулин, священник с высоко поднятым крестом, еще несколько человек и журналисты с камерой и микрофоном. Они подошли к силовикам, которые не переставали стучать по щитам и что-то выкрикивать. Женщина, стоящая рядом, сказала, что они кричат: «Волки, волки!» — это их позывной. Козулин начал разговаривать с руководством, из-за шума мы естественно ничего не слышали, и вдруг собровцы пошли на них, священник пытался один их остановить, но они, толкая перед собой эту группку из нескольких человек, стали быстрым шагом приближаться к демонстрантам. Позже я слышала, что какой-то мужчина лег перед ними на дорогу, чтобы остановить, но они просто переступали через него. В это время демонстранты взялись за руки и растянулись вдоль дороги (по-моему, это было равносильно самоубийству). Когда собровцы вплотную приблизились к демонстрантам, прогремел первый взрыв. По-моему, дымовая шашка была брошена со стороны силовиков. Потом прогремел второй взрыв. Люди стали бежать, были слышны крики, часть демонстрантов стала карабкаться по склонам. В общей сложности я слышала четыре взрыва. Далее собровцы нас выгнали с моста, и я некоторое время не видела, что происходило на дороге.
Когда мы стали опять на мост, то увидели, что собровцы перекрыли дорогу около кольца за остановкой общественного транспорта, на которой до начала этих событий стояло человек 10—15. Вполне возможно, что среди пострадавших могли оказаться и они. В этот момент я увидела такое количество милиции и других силовиков, которое раньше никогда не видела. Их было значительно больше демонстрантов. Это было жутко. Они прибежали к мосту и опять перекрыли дорогу. Часть демонстрантов, которые до этого взобрались на склоны, оказалась окружена.
Рис. 8. После разгона: раненый. Фото с сайта www.svaboda.org
В этот момент стало ясно, как удачно Павлюченко было выбрано место. Это дорога с узкими тротуарами, по бокам которой довольно высокий склон и, даже взобравшись на него, ты упираешься в высокий забор. Деться просто некуда. Сразу за милицией к мосту подъехали две «скорые» и два больших МАЗа для перевозки арестованных. Милиции видно был дан приказ, и она стала хватать, бить окруженных людей и тянуть их в машины. Это выглядело ужасно.
Потом милиция стала взбираться к нам на мост и все наблюдавшие кинулись врассыпную. Хотели они нас арестовать или нет, мы так и не узнаем, но страх у нас все равно был большой. Подойдя к остановке общественного транспорта около Московского исполкома, на которой стояла большая группа простых жителей города, я увидела шеренгу автобусов (10 штук только на проспекте Дзержинского, с другой стороны я не считала) и грузовиков для перевозки военных (6 штук).
Милиция и собровцы перебежками возвращались и рассаживались по автобусам и машинам. В руках собровцев я увидела красные баллоны и глупо сказала вслух: «у них огнетушители», на что рядом стоящая женщина сказала, что это не огнетушители, а баллоны с газом «Черемуха». Использовали они их, или нет, я не знаю. После этого мы увидели возвращавшегося Павлюченко, в окружении телохранителей. Он подошел к какому-то большому чиновнику в милицейской форме (был это Науменко или еще кто, я не знаю), они начали смеяться, жать друг другу руки, явно поздравляя один другого. По остановке прошел ропот возмущения видевших это людей.
Мне позвонил знакомый парень и сказал, что СОБР перекрыл возвращавшимся дорогу у здания Лукойла. Людей хватают и сильно избивают, а сбежавших с побоища людей хватают на Немиге, причем ходят слухи, что хватали и в самом торговом центре.
Через несколько минут общественный транспорт начал работу, и я поехала к подруге. Мир зажил своей старой обычной жизнью. Люди обсуждали погоду, поведение мужей, смеялись, рассказывая веселые истории. Впереди был еще один выходной день, и это должно было навевать хорошее настроение. Создавалось впечатление, что ничего не произошло. Но на самом деле то, что происходило в течение этой недели в Минске, многое изменило.
