CC BY
29
УДК 821.161.1.09 Геласимов
Ivanova O.I., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, North-Eastern Federal University (Yakutsk, Russia), E-mail: [email protected]
ALLUSIVE CODE IN THE NOVEL "INTO THE THICKENING FOG" BY A.GELASIMOV. The work deals with a problem of intertextuality in the novel by A. Ge-lasimov "Into the thickening fog". Allusions from "Alice in Wonderland" by L. Carroll, Homer's "Odyssey", the myth about Jonah, M. Chagall's painting "Over the city" have been identified. The idea is proved that the allusions create in readers a feeling that all episodes described in the novel take place in an unconscious mind of the hero as in the episode with a jumping into a rabbit-hole in "Alice in Wonderland". The author of the article makes an assumption that the character of the novel Filippov (or Filya) dives into the unconscious, which is represented in the novel by a foggy space of the city of Yakutsk, and studies Filippov's sense of guilt for death of his ex-wife. It is emphasized that the motive for Odyssey's journey is also connected with the immersion into unconscious, and his returning home symbolizes return to his soul. Having studied the myth about Jonah, the author of the article establishes that Filya has been "swallowed" by the subconsciousness like a sinner Jonah is swallowed by the whale representing a devil. In conclusion the type of attribution of allusions and their structure have been revealed. The author of the article comes to the conclusion that allusions in the novel "Into the thickening fog" serves a plot function.
Key words: A. Gelasimov, "Into the thickening fog", allusion, intertextuality.
О.И. Иванова, канд. филол. наук, доц., Северо-Восточный федеральный университет имени М.К. Аммосова, г. Якутск, E-mail: [email protected]
АЛЛЮЗИВНЫЙ КОД В РОМАНЕ А. ГЕЛАСИМОВА «ХОЛОД»
В данной статье рассматривается проблема интертекстуальности в романе А. Геласимова «Холод». Выделяются аллюзии на «Алису в Стране чудес» Л. Кэрролла, «Одиссею» Гомера, миф об Ионе, картину М. Шагала «Над городом». Обосновывается идея о том, что аллюзии создают у читателя ощущение, что все эпизоды, описываемые в романе, на самом деле происходят в бессознательном героя, так как именно это означает погружение в Кроличью Нору в «Алисе в Стране чудес». Автор статьи выдвигает предположение, что герой романа Филиппов (или Филя) «ныряет» в неосознанное, представленное в романе в виде туманного пространства города Якутск, и прорабатывает чувство вины за гибель бывшей жены. Подчёркивается, что мотив плавания Одиссея также связан с погружением в бессознательное, а его возвращение домой - символ возвращения к своей душе. На основе изучения мифа об Ионе устанавливается, что Филя был «проглочен» своим подсознанием так же, как грешник Иона проглочен китом, олицетворяющим дьявола. В заключении раскрывается тип атрибутивности рассмотренных аллюзий и их структура. Автор статьи приходит к выводу, что аллюзии в романе «Холод» выполняют сюжетообразующую функцию.
Ключевые слова: А. Геласимов, «Холод», аллюзия, интертекстуальность.
До настоящего времени нет однозначного определения термина «аллюзия». Изучением аллюзии занимались И.В. Арнольд [1], В.П. Москвин [2], К.Р Новожилова [3], М.Д. Тухарели [4], Н.А. Фатеева [5] и другие. Роман «Холод» не привлекал внимания исследователей с точки зрения анализа интертекстуальности. Для вышеуказанного ракурса рассмотрения романа представляет интерес статья А.Б. Крендель «Театральный код в романе А. Геласимова «Холод» [6], где выявляются «театральные» маркеры в тексте, высвечивающие суть сюжета романа. Лейтмотивом через весь роман А. Геласимова «Холод» проходят аллюзии на сказку Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес». Нетрезвый 42-летний антигерой романа Филиппов (или Филя) после долгого отсутствия летит в родной северный город и ощущает себя при этом семилетней английской девочкой Алисой, которая заглядывает в кроличью нору, прислушиваясь к звукам собственного голоса и удивляясь бесконечности пространства, скрывающегося за чёрной дырой [7, с. 14]. С точки зрения психологов, падение в Кроличью Нору (то есть в подземелье) означает погружение в бессознательное [8, с. 172]. В бессознательном или во сне всё теряет свои ясные очертания, а пространство города Якутска, окутанное туманом, можно воспринимать как пространство подсознания героя. Таким образом, это - не реальное пространство реального города Якутск, а пространство памяти героя. Поездка в Якутск - одновременно и перемещение в пространстве (перелёт из Москвы в Якутск, то есть движение с запада на восток), и погружение героя в своё подсознание, поиски истины и смысла жизни, переживание чувства вины, вечная борьба Добра со Злом в душе героя. Вспомним слова Дмитрия из романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей». Выйдя из здания аэропорта, Филиппов глубоко вздохнул, поднял голову и посмотрел в серое небо, как будто надеялся разглядеть ту кроличью дыру, через которую он свалился в эту Страну Чудес [7, с. 57]. То есть проникновение героя в свое подсознание уже произошло, но он боится того, что может ему открыться в этой чудесной реальности и того, какие воспоминания может подбросить ему память.
В подсознании героя, так же как в Стране Чудес Алисы, не работают привычные представления о пространстве: «отвыкнув от местных фокусов с визуальной дистанцией, он был ещё не готов к тому, что объекты возникают из тумана не далее чем в трёх-четырёх метрах» [7, с. 73]. У героя холодная душа, отягощённая грехами, и он блуждает в тумане своих ошибок и заблуждений. Если использовать буддийскую терминологию, антигерою романа нужно провести работу над собой для достижения просветления духа. Интересен следующий отрывок из романа: «Подобно сбитой с толку Алисе в её замороченной Стране Чудес, Филиппов осторожно присматривался к тому, что, по идее, должно было представляться ему понятным и близким, однако ничего, кроме замешательства, отчуждения и полного непонимания, эти места в нём не вызывали. Вдобавок ему было странно оттого, что хрупкая и вряд ли сильно пьющая героиня Льюиса Кэрролла испытывала одинаковые с ним переживания. Казалось бы, сказочная страна в её возрасте - самое милое дело. Игры, зверушки, купание в луже слёз. Уж точно не хуже, чем перемёрзшая, заполярная родина для модного режиссёра с тяжёлого бодуна. При этом определённого сходства с Алисой Филиппов за собой не мог не признать. Ему тоже время от времени являлись бутылочки, на которых невооружённым взглядом так и читалось «Вы-
пей меня»[7, с. 95 - 96]. Когда Алиса что-то выпивала или съедала, она каждый раз изменялась в размерах, а Филиппов, когда выпьет очередную порцию алкоголя, теряет сознание, то есть из подсознания переходит в область неосознанного. Во время очередной потери сознания герой в сопровождении своего alter ego, демона пустоты, падает куда-то в подвальное помещение. Падение героя описывается так: «Пролетев примерно минуту он попытался вспомнить, чем занималась Алиса во время своего спуска, дабы избежать скуки, но ничего не припомнил, и стал терпеливо ждать приземления, время от времени плавно и красиво шевеля ногами, как будто плыл под водой» [7, с. 181]. Пространство неосознанного героя выглядит как сцена театра, сам герой и демон находятся в суфлёрской будке и наблюдают игру актёров, исполняющих роли самого Филиппова и его погибшей бывшей жены Нины. Это то воспоминание, которое герой, по всей видимости, вытеснил даже из области подсознания, и оно теперь находится в неосознанном. Тональность данного эпизода определяется иронией, характерной для постмодернистской эстетики. Играют Филиппова и Нину неказистые актёры: лысоватый заморыш с наклеенными усами и толстая, густо накрашенная тётка. Актёры разыгрывают самый горький момент из жизни Фили, когда он понял, что Нина уходит от него навсегда. В тот самый момент, когда в области неосознанного героя актёр, играющий Филю, с искаженным от ненависти лицом, начал душить актрису, играющую Нину, самого Филиппова посещает догадка: «И меня здесь нет. Я в Париже... Нет, я в самолёте, упал в хвостовом туалете и лежу, а вы все - пустой бред» [7, с. 191]. При помощи иронии, снижения произошедшего герой пытается избавиться от тех страданий, которые ему принесла неразделённая любовь.
Целый комплекс требующих расшифровки кодов связан с встречающейся в романе один раз аллюзией на образ Одиссея: «Филиппов уже был Одиссей, и плаванье уже началось. Посейдон разверз пучину, корабли потеряли дорогу назад <...> необходимо было прочертить пунктир для корабликов, минуя циклопов, сирен, лотофагов, Цирцею, Харибду и что там еще»[7, с. 174]. Символика мифа об Одиссее, как ни удивительно, совпадает с символикой Кроличьей Норы. Океан (или море) означает бессознательное, возвращение Одиссея домой - это возвращение к своей душе [9, с. 589]. Так же и тяжёлые для Филиппова воспоминания, поджидающие его в Якутске, или в области бессознательного, должны привести его к возрождению.
Как отмечает исследователь Т.Л. Рыбальченко, «с именем Одиссея в мировой литературе связывается ситуация разрыва, поэтому аллюзии с гомеровским персонажем возникают в периоды социокультурных сдвигов, утраты прежней системы ценностей, в ситуации личного духовного кризиса художников» [10, с. 143]. Как известно, в нашей стране такого рода социокультурный сдвиг произошел с началом перестройки и распадом СССР, который очень болезненно воспринимается героем романа «Холод». Филиппов привык жить в величайшей в мире стране, а теперь эта страна развалилась у него на глазах. М.Н. Жорникова и О.А. Колмакова в статье «Миф об Одиссее в современном русском и зарубежном романе» пишут: «Ещё одно неотъемлемое качество Одиссея - жестокость» [11, с. 462]. Жестокость Одиссея в мифе проявляется в эпизоде расправы с женихами Пенелопы, а жестокость Филиппова - в тех эпизодах романа, когда он допустил смерть Нины, не открыв печную заслонку, а также в эпизоде с собакой, погибшей,
повиснув на колосниках сцены. Авторы статьи приходят к выводу, что в современной литературе «образ Одиссея трансформирован: авторы наделяют его целым комплексом черт современного человека, испытывающего отчуждение (мотив странствий), кризис идентичности (мотивы раздвоенности, неузнанности), страдающего от своей неукоренённости (мотив стремления к родине, семье)» [11, с. 463]. Антигерой романа А. Геласимова несчастен до такой степени, что готов заключить сделку с дьяволом, продать ему свою душу, раздвоенность его души заключается в том, что пустоту духа он заполняет внедрением туда демона пустоты, постоянно издевающегося и насмехающегося над Филипповым, к возврату в родной северный город он вовсе не стремится, но ему приходится сделать это.
С другой стороны, у героя есть тяготение к близким, доверительным отношениям с любимым человеком. В эпизоде спасения собаки из лап «чертей», за которых Филиппов принял ремонтников, герой романа чувствует лёгкость и вдохновение, которые ему придаёт доброе дело по спасению живой души, его дух воспаряет над городом «подобно невесте с картины Шагала»[7, с. 212]. Это аллюзия на текст культуры - картину М. Шагала «Над городом», в которой происходит актуализация метафоры «летать от счастья». Такие моменты абсолютной радости были и в жизни героя романа. Картина Шагала символизирует для Фили утраченные моменты счастливой семейной жизни, по которым он тоскует.
Рассмотрим аллюзию на миф о пророке Ионе, проглоченном китом: «или подобно Ионе, которого проглотили не в Средиземном море, а далеко за полярным кругом, и кит ему достался свежемороженый, а не уютный и теплый,
Библиографический список
как полагалось в первоисточнике» [7, с. 196]. В «Энциклопедическом словаре символов» читаем, что пребывание Ионы в чреве кита в течение трех дней и ночей воспринимается везде как всеобщий символ воскресения мёртвых. Кит в данном мифе приобретает признаки дьявола, проглатывающего грешников. Будучи «проглочен» пространством своего «бессознательного», Филиппов уже готов был без всяких условий заключить сделку с дьяволом, но, в конце концов, с честью прошел через все испытания «адского» пространства холодного северного города, «спас» свою бывшую жену, прожив еще раз события прошлого, и готов «возродиться», из бессознательного вернуться к сознательному, пробудиться ото сна.
Приведённые примеры являются аллюзиями с атрибуцией (эксплицитными), демонстрируют аллюзивные имена собственные (Алиса, Одиссей, Иона), аллюзию в виде фамилии известного человека (художника М. Шагала), выполняют сюжетообразующую функцию. Расшифровка аллюзивного кода приводит к выводу, что в романе представлено подсознание героя, которое выглядит как холодное, погружённое в густой туман пространство северного города, напоминающее ад, населённое чертями и душами погибших людей. Герой и в пространстве подсознания продолжает совершать неблаговидные поступки, злословить, отказывать в помощи окружающим. Всё же постепенно, по мере прорабатывания области неосознанного, в Филиппове начинает пробуждаться милосердие, доброта, сострадание, что помогает ему спасти от гибели и бездомную собаку, и знакомого молодого человека, и бывшую жену. Душа Фили теплеет, в финале романа он готов к пробуждению, к тому, чтобы покинуть сферы неосознанного и бессознательного.
1. Арнольд И.В. Импликация как приём построения текста и предмет филологического изучения. Вопросы языкознания. 1982; 4: 83 - 91.
2. Москвин В.П. Цитирование, аппликация, парафраз: К разграничению понятий. Филологические науки. 2002; 1: б3 - 70.
3. Новожилова К.Р Стилистика повествовательного текста. Теоретические и исторические основы. Санкт-Петербург: Издательство СПбГУ, 2007.
4. Тухарели М.Д. Аллюзия в системе художественного произведения. Диссертация кандидата филологических наук. Тбилиси, 1984.
5. Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. Москва: Либроком, 2007.
6. Крендель А.Б. Театральный код в романе А.Геласимова «Холод». Вестник Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета. Серия № 3. Гуманитарные и общественные науки. 2017; 1:13б - 140.
7. Геласимов А.В. Холод. Москва: Эксмо, 2015.
8. Дудин С.В. «Алиса в Стране чудес»: источник парадоксов и абсурдов для размышления. Научные труды Института Непрерывного Профессионального Образования. 2014; 4: 171 - 178.
9. Энциклопедический словарь символов. Москва: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель», 2003.
10. Рыбальченко Т.Л. К. Батюшков и И. Бродский: интерпретация образа Одиссея. Батюшков: исследования и материалы. Череповец: Район. орг. «Батюшков. О-во»; Вологда: Полиграфист, 2002: 143 - 158.
11. Жорникова М.Н., Колмакова О.А. Миф об Одиссее в современном русском и зарубежном романе. Мир науки, культуры, образования. 2018, 3 (70): 4б1 - 4б3. References
1. Arnol'd I.V. Implikaciya kak priem postroeniya teksta i predmet filologicheskogo izucheniya. Voprosyyazykoznaniya. 1982; 4: 83 - 91.
2. Moskvin V.P. Citirovanie, applikaciya, parafraz: K razgranicheniyu ponyatij. Filologicheskie nauki. 2002; 1: б3 - 70.
3. Novozhilova K.R. Stilistika povestvovatel'nogo teksta. Teoreticheskie iistoricheskie osnovy. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo SPbGU, 2007.
4. Tuhareli M.D. Allyuziya v sisteme hudozhestvennogo proizvedeniya. Dissertaciya kandidata filologicheskih nauk. Tbilisi, 1984.
5. Fateeva N.A. Intertekst v mire tekstov: Kontrapunkt intertekstual'nosti. Moskva: Librokom, 2007.
6. Krendel' A.B. Teatral'nyj kod v romane A.Gelasimova «Holod». Vestnik Permskogo gosudarstvennogo gumanitarno-pedagogicheskogo universiteta. Seriya № 3. Gumanitarnye i obschestvennye nauki. 2017; 1:13б - 140.
7. Gelasimov A.V. Holod. Moskva: 'Eksmo, 2015.
8. Dudin S.V. «Alisa v Strane chudes»: istochnik paradoksov i absurdov dlya razmyshleniya. Nauchnye trudy Instituta Nepreryvnogo Professional'nogo Obrazovaniya. 2014; 4: 171 - 178.
9. 'Enciklopedicheskj slovar' simvolov. Moskva: OOO «Izdatel'stvo AST»: OOO «Izdatel'stvo Astrel'», 2003.
10. Rybal'chenko T.L. K. Batyushkov i I. Brodskij: interpretaciya obraza Odisseya. Batyushkov: issledovaniya i materialy. Cherepovec: Rajon. org. «Batyushkov. O-vo»; Vologda: Poligrafist, 2002: 143 - 158.
11. Zhornikova M.N., Kolmakova O.A. Mif ob Odissee v sovremennom russkom i zarubezhnom romane. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2018, 3 (70): 4б1 - 4б3.
Статья поступила в редакцию 17.01.19
УДК 82
Izumrudov Yu.A, Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Lobachevsky State University (Nizhny Novgorod, Russia),
E-mail: [email protected]
TO THE ISSUE OF THE EPIGRAPH TO BLOK'S MYSTIFICATION "THE SOLDIER'S TALE" WRITTEN BY BORIS SADOVSKOY. The historical-literary context of the epigraph to Blok's mystification "The Soldier's Tale" (the lines from "Humpbacked Horse" by P.P. Yershov) written by Boris Sadovskoy is analyzed by the example of the bibliophilic memoirs of a famous theorist of literature V.I. Sakharov. It is emphasized that the polemic with V.G. Belinsky is recited in this context. Belinsky has sharply criticized the remarkable writing of Yershov because it is thought not to have any literary value. Sakharov's memoires induced us to examine the issue of interrelation between Sadovskoy and an immanent critic Y.I. Aichenwald. By the evidence of Sakharov's colleague E.F. Tsipelzon, Sadovdkoy sympathized with Aichenwald, who has contended for the states of the critical system of Belinsky, which seemed to be unshakable, and who defended Yershov's wonderful tale with the shown Russian way of living and its native, traditional and immortal customs. Moreover, in relation to Sakharov's memoires, a habitual theme for Sadovskoy is stressed - the theme of disclosure of napoleonism as a motive idea of Russian liberal intellectuals. It is also shown how napoleonism was reverberated in Sadovskoy's personal life.
Key words: B.A. Sadovskoy, V.I. Sakharov, E.F. Tsipelzon, Y.I. Aichenwald, V.G. Belinsky, P.P. Yershov, epigraph, "The Soldier's Tale", napoleonism.
Ю.А. Изумрудов, канд. филол. наук, доц., Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород,
E-mail: [email protected]
