CC BY
146
АЛЛАХВЕРДОВ ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ
Родился в 1946 г. в городе Таллине.
Защитил дипломную работу «К вопросу о преобразовании информации человеком» (руководитель В. А. Ганзен). В 1974 г. в ЛГУ защитил кандидатскую диссертацию «Закономерности возникновения ошибок при оперативных преобразованиях информации» (специальность 19.00.03 — инженерная психология; научный руководитель В. А. Ганзен), в 1994 г. в СПбГУ — докторскую диссертацию «Опыт теоретической психологии» (специальность 19.00.01 — общая психология, история психологии).
После окончания ЛГУ работал в ОКБ МСУ Ленинградского института авиационных приборов (ЛИАП), с 1975 г. по 1997 г. — в Ленинградском институте железнодорожного транспорта (ЛИИЖТ) доцентом, профессором, заведующим кафедрой. С 1997 г. работает в СПбГУ В настоящее время заведует кафедрой общей психологии факультета психологии СПбГУ.
Опыт в практической психологии: в областях инженерно-психологического проектирования, оргконсультирования, тренинги разного рода и типа, создание имиджа, один из организаторов первого в России центра разрешения конфликтов, медиатор (международный сертификат).
Награды и поощрения:
1984 — награжден Министром путей сообщения СССР именными часами;
1988 — медаль Челябинского политехнического института за разработки в области игровых методов обучения;
1999 — действительный член Академии гуманитарных наук;
1999 — лауреат премии СПбГУ «За педагогическое мастерство»;
2000 — лауреат национального психологического конкурса «Золотая психея» в номинации «Лучший проект в научной психологии» (за книгу «Сознание как парадокс»);
2001 — победитель конкурса Санкт-Петербургского психологического общества на лучшую научно-популярную книгу по психологии (за книгу «Психология искусства»);
2003 — победитель национального психологического конкурса «Золотая психея» в номинации «Лучший проект в научной психологии» (за книгу «Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания»);
2004 — награжден знаком «Почетный работник высшей школы России»;
2005 — 1-е место в рейтинге «Психологической газеты» самых известных психологов России;
2009 — лауреат премии СПбГУ «За научные труды-2009».
Опубликовал более 140 научных и научно-методических работ.
Воспоминания В. М. Аллахвердова
У нас был замечательный курс. Такое количество умных людей вместе редко удается встретить. Подавляющее большинство — люди, страстно увлеченные психологией. Да и как могло быть иначе? Ведь профессии «психолог», по сути, еще не существовало. И все мы понимали, что наш выбор рискован (может, потому на курсе было так много мальчиков?) и прагматически вряд ли оправдан. А заниматься бесполезным делом можно только из большой любви. Вспоминаю, как мой отец, когда я решил податься в психологи, уговаривал меня отказаться от этого решения. Он говорил: Понимаю, что такое инженер, а что такое — психолог? Кем ты будешь работать? Я не знал, что ответить, просто чувствовал, что психология — это именно то, чему я хочу посвятить свою жизнь. Мне очень нравилось, что даже во время лекций многие из однокурсников, не договариваясь, встречались не где-нибудь, а в публичной библиотеке. Книги читались запоем. Думаю, что к концу 60-х годов я прочел почти все по психологии, что было доступно в библиотеках на русском языке. (Впрочем, и в спецхран можно было попасть: еще в 9 классе читал там Фрейда, взяв, правда, бумагу в школе, что Фрейд мне нужен для подготовки какого-то доклада.) Английский учил самостоятельно, поэтому лишь очень медленно мог прочитать статью в журнале, правда, и журналов на английском было мало. Я нашел такой способ. Брал в библиотеке диссертации на немецком языке (написанные в ФРГ, а не в ГДР) — там, как правило, был хороший обзор англоязычной литературы (из 10 взятых диссертаций одна, как правило, была интересна). Именно в немецкой диссертации, например, я прочитал о тесте Струпа. Попробовал написать разными цветными ручками слова, обозначающие другой цвет — и рассмеялся: работает. Сделал вариант теста. Позднее мой однокурсник Вольдемар Колга использовал этот вариант, когда писал первую в Советском Союзе диссертацию о когнитивных стилях (думаю, это была самая цитируемая кандидатская диссертация в стране). Хотя наши учителя на лекциях вынужденно открещивались от буржуазной психологии как не понимающей единственно верного учения — марксизма, но особого идеологического прессинга не было. Л. М. Веккер с симпатией говорил о гештальти-стах, И. М. Палей рассказывал об экспериментах Л. Фестингера (где мы о них тогда могли прочитать?). Помню, впрочем, как восьмидесятилетний В. Н. Мясищев ругал за буржуазность транзактную психологию (о которой никто из нас понятия не имел). Но его можно было понять: в 1936 г. вышло Постановление ЦК ВКПб с запретом педологии и психотехники. Это было той реальностью, с которой он жил. Для нас же тогда это постановление было так давно (почти во времена динозавров), что оно, казалось, к нам уже не имело отношения. Я пришел на факультет на втором курсе: школу закончил в 1965, а факультета психологии еще не было. Заниматься диалектической демагогией на философском факультете не хотел. И до перехода в университет два года учился в техническом вузе (да по вечерам еще в качестве вольнослушателя ходил на матмех и — плюс — участвовал в работе театральной студии). Стал ходить на занятия на факультет. Удивился: мои однокурсники долго меня не замечали. Много позже понял, что психологи — это камерные и весьма стеснительные люди. Я ведь и сам не проявлял активности в знакомстве. Первым, кто ко мне подошел и заговорил со мной, был интеллигентнейший человек и блестящий ученый Александр Отюгов (мы потом с ним вместе работали на кафедре психологии в железнодорожном институте). К сожалению, Алик много болел и слишком рано ушел от нас. На лекции В. А. Ганзена по «Введе-
нию в кибернетику» вообще не ходил. Пришел сдавать зачет. Ганзен удивленно посмотрел (он же ни разу не видел меня на занятиях) и спросил: Что вы читали? Я сходу назвал ему около двадцати основных книг (правда, только половину из них читал — ведь тогда я хотел заниматься искусственным интеллектом). И тут Ганзен сделал то, что предопределило многое в моей судьбе. Он не задал мне ни одного вопроса по курсу. Только спросил: Хотите писать у меня курсовую? Я был так потрясен его реакцией, что согласился. На четвертом курсе ко мне подошла однокурсница и сказала: Тут собираются ребята, которые хотят изменить студенческую жизнь на факультете. Ты такой активный, тебе, наверное, будет интересно. Я купился на лесть, да и действительно было любопытно: кто же эти ребята? И совершенно неожиданно для себя попал на заседание комитета комсомола факультета. Заслушал нудное сообщение о том, что никто ничего не хочет делать. Разозлился. Встал и сказал: Как это не хочет? Какой там у нас ближайший праздник? Первое апреля? На пари, мы со студентами весь факультет завесим рисунками и плакатами. И действительно. На мой призыв откликнулось человек двадцать однокурсников и несколько человек с других курсов. Все писали плакаты и рисовали. Много смеялись. Качества исполнения не требовалось. Писали все, что попало. Помню такой перл из серии противопожарных плакатов: «Он ушел. Папироска зажглася. Он не знает, что будет пожар. Какой красивый вид, а кровать уже горит». Писали на обоях и ватмане. Заклеили весь факультет на Красной улице (ныне — Галерная). Потом ходила комиссия партбюро и всю эту ахинею внимательно рассматривала. Сняли только один плакат: «Хоть Фрейдом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». До сих пор не понимаю, почему. Из-за упоминания Фрейда? Я уже был на пятом курсе, когда новый секретарь комитета комсомола факультета Олег Шибанов (тогда второкурсник, но уже член партии) задумал создать студенческий клуб. Ко мне подходили второкурсники и советовались, как это лучше сделать. А потом — снова внезапно для меня — прямо на собрании предложили мне стать Президентом клуба. А у меня впереди написание и защита дипломной работы. И все же не смог отказаться. Всегда хотел создать что-то подобное. Так началась для меня совершенно другая студенческая жизнь. Клуб назвали «Леонардо». Ездили по школам области и рекламировали наш факультет. Организовали что-то наподобие стройотряда, чтобы заработать денег на покупку рояля. Купленный тогда нами “ВесЬзІеіп” 1919 г., до сих пор стоящий на факультете, вызывал зависть многих великих музыкантов, которых мы приглашали на нем играть. Музыкальные и поэтические вечера (в них принимали участие молодые тогда Г. Кремер, Т. Гринденко, К. Георгиан, М. Безверхний, К. Кузьминский, Е. Клячкин, Г. Тараторкин и многие другие), первые в стране «левые» выставки живописи (задолго до «бульдозерной» выставки в Москве), вечер памяти Мандельштама — все это до сих пор вспоминается с удовольствием. Мы и сами не молчали. Проводили научные дискуссии, поставили оперу и даже балет «К критике фрейдизма» (танец маленьких либидо стал достоянием истории). Пели со сцены Галича: «Ни гневом, ни порицаньем давно уж мы не блистаем, здороваемся с подлецами, раскланиваемся с полицаем...», сразу после чего хор женских голосов читал Пушкина: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы.» — и Пушкин звучал по-настоящему, т. е. вполне современно. В конце концов, это закончилось для меня (сразу после аспирантуры и защиты диссертации) выговором «за нанесение ущерба престижу факультета» и отказом взять меня на работу (хотя я был целевым аспирантом для университета). Однокурсники лишь в самом начале становления клуба были с ним связаны. Студенческая жизнь для большинства
из нас заканчивалась. Поэтому, когда в июне 1971 г. профсоюз наградил активных участников клуба поездкой на Валаам (как раз перед сдачей экзаменов и защитой диплома), в ней, насколько я помню, приняли участие немногие из наших: Валерий Ка-брин (со своей гитарой), Наталия Гришина и я. На последнем собрании студентов всех курсов (наверное, то было комсомольское собрание — точно не помню) мы выступили с пламенной речью о необходимости создания памятника пятикурснику. И стали собирать на него деньги. Собранных денег, однако, хватило только на посещение пивбара. Потом защита, экзамены, белые ночи. Прошло много лет. Иных уж нет, а кто-то далеко. Но и сегодня много однокурсников работает на факультете. Встречаясь с ними, всегда переживаю чувство какой-то внутренней связи. Даже те, кто вместе с нами начинал учиться, а потом, скажем, переехал в Москву, будь то Лена Фришман или Витя Слободчиков, тоже навсегда остались однокурсниками. И все мы чувствуем свое родство с факультетом. Поэтому радостно улыбается Лариса Меньшикова, когда встречает кого-нибудь из нас в Новосибирске. Поэтому Марина Холодная приезжает из Москвы читать на нашем факультете курс лекций. Поэтому Вольдемар Колга из Таллинна в течение нескольких лет выдавал собственную премию лучшим студенческим работам (пока факультет сам не учредил аналогичные премии). Поэтому Наталья Логинова собирает наши воспоминания.
Основные публикации В. М. Аллахвердова
Отдельные издания
Опыт теоретической психологии (в жанре научной революции). СПб.: Печатный двор, 1993. 325 с.
Сознание как парадокс. СПб.: ДНК, 2000. 517 с.
Психология искусства. Эссе о тайне эмоционального воздействия художественных произведений. СПб.: ДНК, 2001. 200 с.
Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания. СПб.: Речь, 2003. 368 с.
Экспериментальная психология познания: когнитивная логика сознательного и бессознательного. СПб.: СПбГУ, 2006. 352 с. (в соавторстве)
Размышление о науке психологии с восклицательным знаком. СПб.: Формат, 2009. 262 с.
