Актуальные вопросы истории социально-политических учений и политической текстологии: материалы круглого стола Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2016. № 4

АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕКСТОЛОГИИ: МАТЕРИАЛЫ КРУГЛОГО СТОЛА

В статье представлены материалы круглого стола «Актуальные вопросы истории социально-политических учений и политической текстологии», приуроченного к 45-летнему юбилею кафедры истории социально-политических учений факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Участники обсудили вопросы специфики взаимосвязи истории социально-политических учений и политической текстологии, методологические проблемы этой области научного знания, ее развития как учебной дисциплины. В дискуссии приняли участие К.М. Андерсон, О.Ю. Бойцова, А.А. Горохов, А.А. Зоткин, И.А. Козиков, Н.П. Мартыненко, А.В. Мырикова, С.В. Перевезенцев, Б.А. Прокудин, О.Е. Пучнина, А.А. Чаны-шев, А.А. Ширинянц. Доклады выступавших можно разделить на несколько основных блоков: место и роль политической текстологии в системе наук о политике; политическая текстология как наука и учебная дисциплина на кафедре истории социально-политических учений; работа с текстами в рамках учебного курса «История социально-политической мысли» Последний блок представлен историко-политологическим анализом текстов конкретных произведений.

Ключевые слова: история социально-политических учений, текст, политическая текстология, политико-текстологический анализ.

TOPICAL ISSUES OF THE HISTORY OF SOCIO-POLITICAL DOCTRINES AND POLITICAL TEXTUAL STUDY: MATERIALS FROM A MOSCOW UNIVERSITY ROUND TABLE

This article presents materials from the round table "Topical Issues of the History of Socio-political Doctrines and Political Textual Study " hosted by the Program on the History of Social and Political Doctrines in the Department of Political Science at Lomonosov Moscow State University on the occasion of the program's 45th anniversary. Participants discussed the specifics of the history of the relationship of socio-political doctrines and political textual study, methodological problems in the area of scholarly knowledge and the field's development as an academic discipline. The discussion was attended by K.M. Anderson, O.Yu. Boitsova, A.A. Gorokhov,

A.A. Zotkin, I.A. Kozikov, N.P. Martynenko, A.V. Myrikova, S.V. Perevesentsev,

B.A. Prokudin, O.E. Puchnina, A.A. Chanyshev and A.A. Shirinyants. Reports given by the speakers can be divided into several main sections: the place and role of the

political textual study in the system of political science; political textual study as scholarship and an academic discipline in the Program on the History of Social and Political Doctrines; and working with texts in the framework of the course "The History of Socio-Political Thought." The last section is presented with a historical and political science analysis of selected specific texts.

Key words: history of socio-political doctrines, text, political textual study, political and textual analysis.

А.А. Ширинянц, доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: jants@yandex.ru

Политическая текстология на кафедре истории социально-политических учений

Сегодня я представляю кафедру истории социально-политических учений факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Нашему университету исполнился 261 год, факультету политологии — 8 лет, а кафедре, которой я руковожу, — 45 лет... Мы изучаем историю мысли, поэтому главной задачей нашей научной деятельности можно признать сохранение исторической памяти, возвращение забытых имен, публикацию и републикацию важнейших социально-политических текстов, созданных мыслителями прошлого.

И в этом отношении у нас есть определенные достижения. Достаточно сказать, что только с 2010 по 2016 г. вышло в свет более 60 объемных книг (в том числе 21 с грифом Минобрнауки РФ и УМО по политологии). Например, в рамках проекта «Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века» за 2 года мы подготовили 6 объемных томов (около 4500 страниц) избранных сочинений русских мыслителей XIX в. — К.С. и И.С. Аксаковых, М.А. Бакунина, Н.М. Карамзина, П.А. Кропоткина, М.П. Погодина, С.П. Шевырева1. Они были изданы в 2010 г. В серии «Русская социально-политическая мысль», которая выходит с 1995 г. и на сегодняшний день включает 22 книги, за последние 5 лет были изданы 5 книг, в том числе о К.С. Аксакове, М.А. Баку-

1 Аксаков К.С., Аксаков И.С. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, А.В. Мы-рикова, Е.Б. Фурсова. М.: РОССПЭН, 2010; Карамзин Н.М. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, А.Ю. Старостин. М.: РОССПЭН, 2010; Кропоткин П.А. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, П.И. Талеров. М.: РОССПЭН, 2010; Погодин М.П. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, К.В. Рясенцев. М.: РОССПЭН, 2010; Ше-вырев С.П. Избранные труды / Сост. К.В. Рясенцев, А.А. Ширинянц. М.: РОССПЭН, 2010; и др.

нине, П.И. Новгородцеве2. В серии «Библиотека факультета политологии», выходящей в Издательстве Московского университета, в 2011-2012 гг. были опубликованы 3 тома хрестоматии по истории русской социально-политической мысли3, а потом еще 5 книг наших профессоров и доцентов4. Особый проект, реализуемый под эгидой Российского общества политологов совместно с Российским государственным архивом социально-политической истории, — это серия документальных публикаций, получивших благожелательные отзывы ученых и признание общественности5. Книга этой серии «Отечество в Великой войне 1941-1945 гг. Образы и тексты» стала победителем Всероссийского конкурса «Просвещение через книгу» за 2016 г. в номинации «Лучшая духовно-патриотическая книга». В 2014 г. большой общественный резонанс вызвала антология «Русский вопрос в истории политики и мысли»6, получившая премию «Наследие русской мысли» имени Н.А. Бердяева. Спустя год «Бердяевскую премию» за исследование «Консерватизм в России и формирование системы консервативных ценностей в русской социально-политической мысли первой половины XIX века» получил ассистент кафедры, кандидат политических наук А.А. Горохов. И, наконец, совсем недавно, в конце 2015 г., было начато издание фундаментальной антологии русской консервативной мысли «Хранители

2 Русская социально-политическая мысль XIX века: К.С. Аксаков / Под общ. ред. А.А. Ширинянца. М.: Политическая мысль, 2011; Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: М.А. Бакунин / Под ред. А.А. Ширинянца. М.: Центр стратегической конъюнктуры, 2014; и др.

3 Русская социально-политическая мысль. XI-XVII вв. Хрестоматия / Под ред. А.А. Ширинянца, С.В. Перевезенцева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011; Русская социально-политическая мысль. Первая половина XIX века. Хрестоматия / Под ред. А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011; Русская социально-политическая мысль. 1850-1860-е годы: Хрестоматия / Под ред. А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2012.

4 Козиков И.А. М.В. Ломоносов, Д.И. Менделеев, В.И. Вернадский о России. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011; Он же. В.И. Вернадский — создатель учения о ноосфере. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2013; Ширинянц А.А. Нигилизм или консерватизм? (Русская интеллигенция в истории политики и мысли). М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011; БагатурияГ.А. Контуры грядущего. Энгельс о коммунистическом обществе. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2014; Роберт Оуэн: Жизнь и идеи / Под редакцией К.М. Андерсона, А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2014.

5 Россия в Великой войне 1914-1918 годов: Образы и тексты / Под общ. ред.

A.К. Сорокина, А.Ю Шутова. М.: РОССПЭН, 2014; Отечество в Великой войне 1941-1945 гг.: Образы и тексты / Под общ. ред. А.К. Сорокина, А.Ю. Шутова. М.: РОССПЭН, 2015; СССР и Австрия на пути к Государственному договору. Страницы документальной истории. 1945-1955. Образы и тексты / Под общ. ред.

B.И. Якунина. М.: РОССПЭН, 2015.

6 Русский вопрос в истории политики и мысли. Антология / Под ред. А.Ю. Шутова, А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2013.

России». Два первых тома уже доступны читателям, ведется работа над следующими томами7.

В связи с такой деятельностью несколько лет назад мы не могли не прийти к необходимости разработки политической текстологии как науки и учебной дисциплины8. Мы исходили из того, что политическая текстология — это прикладная политологическая дисциплина, изучающая приемы поиска и обработки информации, правила создания оригинальных социально-политических текстов; приемы и методы анализа текстов уже созданных социально-политических произведений (теоретико-аналитических, публицистических, программных) в целях их критики (рецензии) и издания (публикации, републикации). Сначала идея обсуждалась кулуарно, затем, когда Московский университет получил право на разработку собственных образовательных стандартов, политическая текстология стала частью особого профиля «История социально-политических учений и политическая текстология»: в 2010 г. в профессиональные компетенции политолога были включены «способность к осуществлению профессиональной научно-исследовательской деятельности в области истории зарубежных и отечественных социально-политических учений, политической текстологии (ПК-4); владение навыками анализа политических и политологических текстов, способность анализировать фактическую информацию (в том числе представленную в количественной форме) в соответствии с поставленными задачами (ПК-16); способность к осуществлению политико-коммуникативной деятельности, навыки работы с различными аудиториями и группами общественности, создания публицистических текстов по политической тематике (ПК-24)»9.

После введения в 2011 г. нового университетского образовательного стандарта по направлению «Политология» кафедра истории социально-политических учений начала подготовку бакалавров по профилю «История социально-политических учений и политическая текстология» и подготовку магистров по программе одноименного

7 Хранители России: Антология. Т. 1-2 / Под ред. С.В. Перевезенцева, А.А. Ши-ринянца. М.: Паблис, 2015.

8 Некоторые результаты такого обсуждения представлены в публикации: Политическая текстология как наука и учебная дисциплина: Материалы круглого стола // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2014. № 4. С. 110-136.

9 Образовательный стандарт, самостоятельно устанавливаемый Московским государственным университетом имени М.В. Ломоносова для реализации образовательных программ высшего профессионального образования по направлению подготовки «Политология». М., 2011 // Образовательные стандарты МГУ. 2011. URL: http://standart.msu.ru/sites/default/files/standards/030200_politologiya_0.pdf

научно-исследовательского профиля. В учебный процесс, наряду с курсами по истории социально-политических учений, включены учебные курсы «Введение в политическую текстологию», «Проблемы источниковедения в курсе истории социально-политических учений России» (проф. С.В. Перевезенцев), «Политическая текстология: теория, методология, методика» (проф. И.А. Козиков), «Методология и методика историко-политологического исследования», «Политическая текстология: история социально-политических учений России» (проф. А.А. Ширинянц), «Источниковедение истории социально-политических учений Нового и Новейшего времени» (доц. К.М. Андерсон); «Академический текст: анализ и обработка», «Политическая текстология: история социально-политических учений зарубежных стран» (доц. А.В. Мырикова), «Русская социально-политическая мысль конца XIX — первой половины XX в.: источники и историография», «Социально-политические идеи в русской художественной литературе XIX века», «Социально-политические идеи в современной русской художественной литературе» (доц. Б.А. Прокудин), «Тексты и смысл гегелевской "Философии права"» (ст. преп. А.А. Зоткин); «Источниковедение политического текста» (с. н. с. В.П. Богданов) и др. По политической текстологии пишутся курсовые и выпускные квалификационные работы, магистерские и кандидатские диссертации. Традиционной и ожидаемой многими специалистами стала проводимая раз в два года кафедрой и факультетом международная конференция «Политика в текстах — тексты в политике: наука истории идей и учений».

Конечно же, мы в начале пути. Требует уточнения предметное поле политической текстологии. Нужно отграничить ее от филологической или исторической текстологии, определить наиболее эффективные методы и приемы текстологического анализа в области политологии и т.п. Требует уточнения и методическая составляющая политической текстологии, по крайней мере в определении ее главных задач и функций, каковыми, на мой взгляд, являются поиск текстовой информации (т.е. аутентичного запросу текста), прочтение текста (т.е. извлечение понятной и достоверной информации из найденного аутентичного текста), объяснение текста (истолкование его социально-политических, духовных смыслов и культурно-исторического контекста), как основа для создания нового оригинального текста. Эти задачи и функции вполне соотносятся со спецификой работы политолога, суть которой в конечном счете сводится к умению работать с текстами.

И.А. Козиков, доктор философских наук, профессор кафедры истории

социально-политических учений факультета политологии МГУ имени

М. В. Ломоносова, e-mail: kozikov_i@mail.ru

Политическая текстология в системе наук о политике

Для современного российского общества важнейшей проблемой образования стала необходимость обеспечения высокого качества и уровня подготовки специалистов. Решению задач оптимального сочетания фундаментальной и прикладной подготовки специалиста помогает сочетание учебной и научной работы, поэтому необходимо иметь специальную дисциплину, которая позволяет так или иначе решать проблему фундаментальной и прикладной подготовки учащихся. Такой дисциплиной в системе подготовки политологов является новая дисциплина — политическая текстология.

Текстология представляет собой комплексную междисциплинарную науку, имеющую самые различные направления и аспекты, связанные с текстом как с определенным информационным феноменом. В частности, это часть филологической науки, психологии, лингвистики, психолингвистики, психопедагогической, социолингвистической науки, истории, языкознания, герменевтики, социологии, логико-методологической, информационной науки, философии, феноменологии и т.д. В каждой из названных наук, изучающих тексты и заложенную в них информацию, предлагаются различные определения текстологии как науки.

В целом текстологию можно рассматривать как науку о поиске, добывании, получении и использовании информации в учебных, научных и иных целях. Конкретным предметным полем дисциплины являются тексты как ее объект и информация, содержащаяся в текстах, как ее предмет.

В рамках политологии текстология рассматривается как наука о поиске, добывании, получении и использовании политической информации либо в учебных, либо научных целях и как наука, истолковывающая, разъясняющая, осмысливающая политические тексты и заложенную в них информацию. В политологии текстология как предмет обучения представляет собой политическую текстологию. Политическая текстология как наука отличается от других ее направлений тем, что изучает социально-политические и политологические тексты (объект) и социально-политическую информацию (предмет), а также некоторыми особенностями методологии, методики.

Текстология как наука и как учебная дисциплина носит комплексный междисциплинарный характер. Политическая текстология является необходимой составной частью профессиональной

подготовки политолога, поскольку одним из направлений его будущей профессиональной деятельности является анализ, работа с социально-политической информацией и социально-политическими текстами. Вместе с тем в учебном процессе студенты изучают историю социально-политических учений, имея дело главным образом с текстами. Политическая текстология связана с предметным полем всех наук о политике. Это обеспечивается содержанием учебной дисциплины.

В нашем варианте курс текстологии включает три раздела: информационный раздел; аналитический, логико-методологический раздел; раздел, связанный с выработкой навыков подготовки и создания нового продукта, его различных видов, т.е. с созданием нового текста.

При этом каждый этап в работе с текстами имеет свои особенности, свои формальные правила и приемы как работы с текстом в целом, так и освоения и использования имеющейся в нем информации.

Систематизация информации связана с определением логики изложения материала в каждом разделе. Делаются краткие выводы по разделам, по всему материалу. Результаты анализа систематизируются, фиксируются либо в граф-схемах, либо в тезисах, в конспектах, аннотированных обзорах, комментариях. Полученные результаты дифференцируются, сортируются согласно имеющемуся плану исследования темы или учебной задачи.

Иногда есть необходимость осуществления вторичного прочтения текстов. Оно также фиксируется, так или иначе, уже вторично.

Следующим — заключительным — шагом работы с текстом является написание нового текста. Определив вид документа-текста, следует сосредоточиться на предметном содержании, полноте, логичности, связности и целостности изложения, тематической строгости, композиционной структуре, высокой степени информированности, фактической точности, достоверности используемой информации, корректности использования источников, правильности используемых понятий, категорий. При этом должна быть правильно оформлена библиография или список используемой литературы, ее цитирование. При необходимости оформляются комментарии.

Таким образом, выделенные аспекты курса политической текстологии в системе подготовки политологов позволяют достигать поставленной цели обучения, демонстрируют важность и необходимость этой учебной дисциплины.

Н.П. Мартыненко, доктор философских наук, профессор кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, профессор кафедры переводоведения и межкультурной коммуникации Московского государственного политехнического университета, e-mail: nick9@yandex.ru

История социально-политических учений и политическая текстология: особенности взаимосвязей

Социально-политические учения объективно существуют в материальном мире как набор текстов, в которых они записаны, передаются, развиваются, распространяются. По этой причине история социально-политических учений занимается изучением соответствующего набора текстов. В свою очередь, тексты представляют собой и предмет текстологии. Политические тексты — текстологии политической, делающей особые акценты на изучении текстов в определенном контексте общественно-политического знания, теоретическом, практическом аспектах.

Исследователь-текстолог «стремится установить все этапы истории текста, и не только установить, но и объяснить их появление»10. У любого текста существует своя история и предыстория. Он формируется в определенном социально-историческом и политическом контекстах. Читатель данного текста воспринимает его как законченный текст. Исследователь-текстолог воспринимает текст как часть более глобального контекста, выразившегося в данном частном произведении. В свою очередь, глобальный контекст имеет разные измерения, в том числе и политические. Понимание политического контекста, понимание и объяснение текстов в рамках данных контекстов сближает дисциплины «История социально-политических учений» и «Политическая текстология» в силу близости их целей и задач.

У текстологии политической есть и свои особенности, связанные со специфическими задачами и акцентами, в рамках которых она отличается от истории социально-политических учений. Прежде чем текст станет фигурировать в том или ином контексте, он должен быть изучен, понят, переведен. Среди задач текстологии можно отметить, с одной стороны, необходимость знания истории текста, а с другой стороны — важность понимания причин его появления.

10 ЛихачевД.С. Текстология (на материале русской литературы X-XVII вв.). СПб.: Алетейя, 2001. С. 37-38.

Автор текста может преследовать явные политические цели. Текст также может получить политические коннотации в рамках жизненного контекста людей. И то и другое даст основания для обозначения текста как политического. Все это — непосредственная первичная задача текстологии. И она предшествует более общим задачам истории социально-политических учений.

Наиболее актуальной задача текстологии становится при изучении и введении в научный оборот новых текстов, в особенности зафиксированных на сложных, отличающихся от европейских, языках, например на древних языках. Ярким иллюстративным примером подобной ситуации может послужить задача изучения социально-политических учений Древнего Китая. Эти учения отделены от современных исследователей не только существенными временными и пространственными рамками. Они сформулированы на языке изолирующего типа, записаны системой знаков иероглифического письма, отличающихся типологически от современных нам европейских реалий. Понимание таких текстов требует как изучения их самих, так и исследования способов фиксации знания и внутренней логики древних мыслителей. Их изучение предполагает серьезные текстологические исследования, затрагивающие широкий ряд смежных научных проблем11. Исследователю текстов при этом приходится преодолевать языковые и культурные барьеры. Понимание текстов может зависеть от широкого ряда причин: от мышления и интуиции исследователя до ценностных ориентиров и целевых установок. Необходимо понимание взаимосвязей текстологических, историко-философских, культурологических контекстов, поэтому текстолог, в частности политический текстолог, владеет знаниями, относящимися и к истории социально-политических учений, которые могут выступать базисными по отношению к знаниям текстологического характера.

Таким образом, серьезные социально-политические исследования предполагают и исследования текстологического характера, и наоборот. Следовательно, историю социально-политических учений и политическую текстологию можно рассматривать как два аспекта единого исследовательского процесса. В каждом из них есть своя специфика, связанная с особым характером их предметов.

11 Мартыненко Н.П. Китай: древние тексты и системы письма. Семиотический анализ. Saarbrucken: LAP Lambert Akademie Publishing, 2010.

О.Ю. Бойцова, доктор политических наук, профессор кафедры философии политики и права философского факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, e-mail: olga.boitsova@ gmail.com

Работа с текстами в рамках учебного курса «История социально-политической мысли»

Курс «История социально-политической мысли» по праву занимает центральное место в университетской системе подготовки политологов. Он позволяет не просто познакомиться с интеллектуальным наследием и изучить фундаментальные источники политической науки, не только очертить пределы проблемного поля политических исследований и высветить его топографию, но и получить доступ к богатейшему арсеналу моделей решения политических проблем как сугубо теоретического, так и практико-ориентированного характера. Профессиональному политологу это важно в первую очередь потому, что в сфере, служащей предметом его аналитического интереса, практически нет вопросов, решенных раз и навсегда. Сосуществование противоборствующих подходов, разнообразие способов аргументации и вариативных решений делают невозможным обучение профессии политолога ни в виде трансляции набора универсальных истин, ни в формате «дайджеста», лаконично фиксирующего итоги аналитической работы. Ведь ход мысли — со всеми его развилками и поворотами — не менее, а иногда и более важен, чем ее результат.

При освоении курса «История социально-политической мысли» происходит формирование навыков фиксации и анализа многообразных векторов постановки и решения политических проблем. Важнейшим инструментом реализации этой цели является работа с источниками, в процессе которой студенты должны научиться вычленять, сортировать и оценивать информацию, скрытую в тексте, формулировать и обосновывать позицию автора и реконструировать его аргументацию, которая зачастую представлена в образном или фрагментарном виде. Такая задача непроста уже сама по себе, но в случае «Истории социально-политической мысли» она многократно осложняется в силу специфики текстов, служащих предметом изучения. Помимо содержательной насыщенности, эти повествования, будучи созданы в иных культурно-исторических условиях, совершенно не адаптированы к современному восприятию. При этом приходится констатировать, что многочисленные затруднения в работе с текстами вызваны не только характером источников, но и уровнем развития соответствующих компетенций у студентов.

Бакалавры начинают изучать данную дисциплину на младших курсах, когда они могут опираться преимущественно на те навыки и умения, которые были сформированы в средней школе. Современной образовательной стратегией предполагается, что выпускник, пришедший на студенческую скамью, готов к усердной повседневной работе по углублению знаний и совершенствованию навыков аналитико-исследовательской деятельности, что при столкновении со сложной познавательной проблемой он будет демонстрировать желание справиться с ней путем привлечения всех доступных ему средств.

Цели ясны и понятны, но в действительности пока наблюдается иная картина. Налицо отсутствие уважительного отношения молодых людей к тексту — как к источникам в целом, так и к работе с ними в частности. Речь идет даже не о низком уровне грамотности у подавляющего числа студентов, хотя это — важнейший показатель. Такой подход проявляется и в практике «приблизительного» цитирования, и в готовности заимствовать из различных источников и микшировать текстовые фрагменты не только без ссылки на их авторов, но и вообще без оценки их совместимости, используя в виде «сырья», из которого незазорно слепить что-то свое. Ну и, конечно, в разделении идей, выраженных в повествовании, и формы их фиксации, что подкрепляется практикой аттестации: случаи снижения оценки за то, что текст студенческой работы сделан небрежно и изобилует ошибками, крайне редки.

Все это имеет далеко идущие последствия, значимые для курса «История социально-политической мысли». Студентам сложно понимать смысл текста, у них недостаточно развиты навыки столь важного для работы с источниками «медленного чтения», в частности, связанные с умением концентрировать внимание на длительное время, вчитываться, детально анализировать смысловые нюансы, фиксировать особенности интерпретации, прослеживать аргументацию и пр. Они, к примеру, могут просто пропускать незнакомые слова, не утруждая себя поиском их значения и определения их роли в формировании смысловой нагрузки. Нельзя признать сформированной и способность выявлять и формулировать проблему текста и проводить его критический анализ.

Улучшению ситуации могут способствовать и общие усилия, направленные на повышение авторитета текста как важнейшего культурного образования, и ряд конкретных мер: акцентирование важности заданий на чтение и понимание текста для отчетности по семинарским занятиям и самостоятельной работе; увеличение времени, отводимого на обсуждение идей, содержащихся в конкретных

источниках, на аудиторных семинарах; расширение заданий по анализу структуры изложения, определению основной и второстепенных идей, реконструкции и изложению позиции автора текста. Можно ввести в учебную сетку практикумы (курсы по выбору) по текстологии с целью формирования приемов анализа, позволяющего выявлять связи высказанных в источнике идей с общим научно-информационным полем, оценивать выделяемые смысловые элементы в их отношении к функционально единому тексту, а также обнаружить фактические, логические и смысловые ошибки. Представляется также целесообразным при написании курсовой работы переориентировать студентов с решения проблем глобального характера на выполнение конкретных задач по совершенствованию навыков работы с текстами.

В любом случае, сложившееся положение дел необходимо учитывать в практике преподавания курса «История социально-политической мысли». Иначе цели профессиональной подготовки политологов окажутся выполненными лишь в незначительной мере, что в самом ближайшем будущем неизбежно скажется и на реальной политике.

К.М. Андерсон, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: kiranderson@mail.ru

Эпизоды изучения истории общественной мысли

Этапы развития любой науки отмечены не столько датами, сколько именами тех, кто своим творчеством задавал тон, определяя направление и характер исследований. Были свои «столпы» и у отечественной истории общественной мысли, сформировавшейся в прошлом веке в качестве самостоятельной дисциплины.

Наиболее именитым историком социальной мысли был Вячеслав Петрович Волгин (1879-1962)12. Он сделал завидную карьеру: выпускник историко-филологического факультета МГУ, в начале 1920-х гг. — ректор университета, затем академик и вице-президент АН СССР, лауреат Ленинской премии. Волгин достиг положения, позволявшего оказывать «административное» содействие близкому ему направлению исследований — истории идей социализма. Его он сумел преподнести как один из важных элементов идеологической

12 Подробнее о жизни и творчестве В.П. Волгина см.: ДунаевскийВ.А., Кучеренко Г. С. Западноевропейский утопический социализм в работах советских историков. М.: Наука, 1981.

работы, подтверждением чему было издание сборника «История социалистических учений», ставшего впоследствии ежегодным, и систематическая публикация источников в серии «Предшественники научного социализма», продолжавшаяся до начала 1990-х гг.

Волгин начал интересоваться историей социальных учений еще в молодости, когда, будучи активным меньшевиком, лишь в 1920 г. примкнувшим к большевикам, вел пропагандистскую работу, посвящая публику в законы классовых отношений. Видимо, поэтому в его исследованиях слышны отзвуки историографических баталий девятнадцатого века, когда история воспринималась как разновидность политической борьбы, особенно история социальных идей. Преобладали два подхода: трактовавший социализм как извращенную фантазию и преподносивший его как учение, указующее путь к совершенному обществу. А. Сюдр, Л. Рейбо и другие поборники первого варианта, равно как Б. Малон, К. Каутский и прочие сторонники второго, выстраивали одну и ту же линию от Платона, Мюн-цера, Мора и далее13. Ни те, ни другие не углублялись во временной контекст, анализ сочинений подменялся нарезкой из умышленно подобранных цитат. Мировоззрение историка определяло оценку объекта изучения.

Волгин в значительной степени воспроизводил эту технику: лекалом, по которому протомарксистские мысли отделялись от немарксистских, служили каноны научного коммунизма. Он изменил статус истории общественной мысли в советском академическом мире, но сохранил старые, несколько архаичные приемы исследования.

Традиция, укоренившаяся благодаря Волгину, продолжала господствовать, порождая сотни работ реферативно-описательного характера, однако в «железобетонной» стене появилась брешь. Пробил ее Борис Федорович Поршнев (1905-1972), неординарный человек и редкий для нашего времени пример ученого-энциклопедиста. Доктор философских наук, доктор исторических наук, закончивший, кроме всего прочего, биологический факультет, он создал собственную историософскую концепцию, обильно прикрытую ссылками на классиков марксизма, но по сути близкую к инакомыслию. Согласно ей, история — процесс, а не изолированное событие, и не историк тот, кто ограничивается описанием фактов вне связи с предшествующим

13 Reybaud L. Etudes sur les réformateurs ou socialistes moderns. T. 1-2. [5ème éd.] Paris: Guillaumin, 1856; Malon B. Histoire du socialisme. Т. 1-2. Paris: Derveaux, 1883; Сюдр А. История коммунизма: От Платона до Прудона. М.: Либроком, 2011; Каутский К. История социализма. Предтечи новейшего социализма. М.: Академический проект, 2013.

и последующим развитием, пренебрегает взаимосвязью всех явлений: культурных, экономических, политических, лингвистических, психологических. Соответственно, социальные идеи - не банальное отражение классовых противоречий, а средоточие былых и сиюминутных мотивов, эпилог и пролог одновременно.

Впрочем, к истории идей Поршнев обратился поневоле, после того как его «оттеснили» от участия в подготовке многотомной монографии, в которой он надеялся применить свою концепцию. В качестве компенсации «под него» в Институте истории АН СССР был создан сектор истории развития общественной мысли, причем ключевым в названии было слово «развитие». Среди многочисленных трудов Поршнева по истории народных движений во Франции, о международных отношениях Нового времени, социальной и исторической психологии биография Жана Мелье выглядит отступлением от основной темы14. Но написанная в соответствии с его критериями научного исторического исследования, она знаменовала переход от анатомического препарирования социальных учений к изучению «физиологии» идей, закономерностей их жизни. Это требовало большего внимания к историческому фону, механизмам их распространения, своеобразию восприятия и интерпретации, влиянию на практику. Новый подход был закреплен учеником Поршнева — Геннадием Семеновичем Кучеренко (1932-1997) и, в свою очередь, его учениками15.

Вряд ли нужно доказывать, что не существует абсолютных истин, как и абсолютных методик исторического анализа. Большее внимание к обстоятельствам появления источника не всегда сопровождалось повышением внимания к самому источнику. В какой-то степени это упущение было восполнено Альфредом Энгельберто-вичем Штекли (1923-2010). Медиевист по образованию, уже в силу этого благоговейно относящийся к источникам, достаточно скудным в эпоху Средневековья, он по характеру своему был крайне скрупулезен и въедлив, обнаруживая пропущенные другими мелкие детали, которые оказывались краеугольными камнями. Прекрасно владевший несколькими языками, вынужденный после освобождения из ГУЛАГа зарабатывать на жизнь переводами, он улавливал многозначность слов, стремясь добраться до коренного смысла, который меняет устоявшуюся картину. Достаточно сослаться на анализ русского перевода одного слова из «Анти-Дюринга» Фридриха

14 Поршнев Б.Ф. Мелье. М.: Молодая гвардия, 1964.

15 КучеренкоГ.С. Судьба завещания Жана Мелье в XVIII веке. М.: Наука, 1968; Он же. Сен-Симонизм в общественной мысли XIX в. М.: Наука, 1975.

Энгельса, в ходе которого Штекли доказывает, что случайная или намеренная неточность, допущенная переводчиками из Института марксизма-ленинизма, меняла оценку Томаса Мюнцера, а вместе с ней официальную периодизацию истории социализма16. Стоит ли пояснять, что на размолвку с партийными инстанциями мог решиться не каждый историк...

Метод Штекли, возводящий слово в предмет исследования, непрост для повторения. Он требует солидной языковой и исторической подготовки, усердия и уважения к своему ремеслу, что дано не всем, но его можно взять за высокий пример профессиональной текстологии, к которому стоит стремиться. И, конечно же, творчество Волгина, Поршнева, Кучеренко, Штекли наводит на размышления о роли личности историка в постижении истории, быть может, недооцененной.

А.А. Горохов, кандидат политических наук, ассистент кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: studes@yandex.ru

Народный обычай и юридический закон в текстах русских консерваторов XIX в. (A.C. Хомяков, К.Н. Леонтьев и Л.А. Тихомиров)

Русские консервативные мыслители XIX в. в своих работах анализировали широкий круг политических и правовых вопросов, в том числе и значение народного обычая и юридического закона в сфере регулирования общественно-политических отношений.

Например, славянофилы считали, что обычай есть результат исторического развития общества, закон — внешняя правда, а не результат творчества народной жизни. При этом А.С. Хомяков (18041860) не отрицал функции юридических законов по регулированию государственно-политических отношений: «Я знаю, как важна для общества нравственная чистота закона; я знаю, что в ней таится вся сила государства, все начала будущей жизни...»17

Консервативный мыслитель К.Н. Леонтьев (1831-1891) придает еще большее значение юридическому закону, чем славянофилы. Он считал, что «если [человек] не признает договора и внешней

16 Штекли А.Э. Кампанелла. М.: Молодая гвардия, 1959; Он же. Джордано Бруно. М.: Молодая гвардия, 1964; Он же. Галилей. М.: Молодая гвардия, 1972; Он же. «Город Солнца»: утопия и наука. М.: Наука, 1978; Он же. Утопии и социализм. М.: Наука, 1993. С. 50-76.

17 Хомяков А.С. О старом и новом //Хомяков А.С. О старом и новом: Статьи и очерки. М.: Современник, 1988. С. 47.

правды не любит, так надо за это сечь! ...Когда станут точно так же вести себя целые десятки тысяч обыкновенных людей, то это станет нестерпимо»18. Но в то же время необходимо уточнить, что не любой юридический закон для Леонтьева приемлем, а только тот, который учитывает государственные интересы России и православной веры. Именно Россия и православная вера являются главными ценностями в социально-политической мысли Леонтьева. Об этом он несколько раз упоминает в своих работах, к примеру, он пишет: «В настоящее время для верующего человека (какой бы национальности он ни был) Россия должна быть очень дорога, как самый сильный оплот православия на земле. Люди слабы, им часто нужна опора внешняя, опора многолюдства, опора сильной власти; опора влиятельной мысли, благоприятно для веры настроенной, и т.п. Если же Россия, как сила православная, может быть дорога в настоящее время даже и японскому прозелиту, то, разумеется, она должна быть еще дороже русскому верующему человеку. Этот русский верующий человек должен бороться за веру и за Россию, насколько у него есть ума и сил»19.

В свою очередь, классик русской консервативной мысли рубежа ХК-ХХ вв. Л.А. Тихомиров большое значение придает учету традиций, обычаев в процессе государственного управления и реализации властных полномочий. Он пишет по этому поводу следующее: «Если кто хочет идти с народом, для народа и посредством народа — ему приходится немедленно принять основы его миросозерцания, нравственные и политические, из которых вырастает целый национальный строй»20. У Тихомирова юридический закон не будет эффективно регулировать общественные отношения, если народ не стремится к нравственности и справедливости: «Как бы ни были разработаны законы и усовершенствованы правительственный механизм, суд и администрация, это еще не обеспечивает достижения благих целей государства, если граждане не стремятся по собственному побуждению жить согласно справедливости и своему нравственному долгу»21.

18 ЛеонтьевК.Н. Письма к В.С. Соловьеву // ЛеонтьевК.Н. Избранное. М.: Ра-рогъ; Московский рабочий, 1993. С. 397.

19 Леонтьев К.Н. Наши окраины. Православие и католицизм в Польше // Леонтьев К.Н. Восток. Россия и славянство. М.: Республика, 1996.

20 Цит. по: Чесноков С. Около Тихомирова // Русская национальная философия в трудах ее создателей. URL: http://www.hrono.ru/statii/2001/chesnokov.html

21 Тихомиров Л.А. Государственность и религия // Русская государственность. URL: http://gosudarstvo.voskres.ru/tikh/tikh5.htm

Тихомиров утверждал также, что даже недостатки законов и решений административных органов можно безболезненно преодолевать при наличии в обществе нравственности, так как «граждане не торопятся воспользоваться возможностью злоупотребления и своими самостоятельными нравственными поступками значительно исправляют зло, допущенное несовершенством закона или правительственного механизма»22. К любому юридическому закону Тихомиров предъявлял определенные требования.

Во-первых, юридический закон не должен противоречить нормам морали и нравственности: «Для того чтобы быть сильным, закон должен совпадать с голосом морали»23, — утверждал консервативный мыслитель. На данном пункте стоит остановиться подробнее, так как, например, А.В. Репников считает, что «в отличие от других консерваторов-государственников, Л.А. Тихомиров выдвигал на первый план не столько надюридическое (духовное), сколько правовое оформление монархического принципа»24. Да, действительно, Тихомиров признает роль закона в жизни государства и общества, но закон не может расходиться с моралью, а нормы морали определяются религией. Поэтому нельзя согласиться с мнением, что Тихомиров отстаивал только формальную, юридическую сторону монархической государственности.

Во-вторых, юридический закон не должен противоречить истории государственного развития и должен отражать существующие общественно-политические реалии: «Чтобы быть действительными законами, они обязаны только зарегистрировать и формулировать государственно-правовые факты, созданные самой национальной

25

жизнью, и государственно-правовые понятия нации»25.

В итоге можно констатировать, что консервативные мыслители России XIX в. наряду с народными обычаями большое значение придавали и юридическим законам, но при условии, что они отражают интересы российской государственности, православной веры и народной нравственности.

22 Там же.

23 Там же.

24 Репников А.В. Консервативная концепция российской государственности. М.: СигналЪ, 1999. С. 75.

25 Тихомиров Л.А. О недостатках конституции 1906 года // Русская государственность. URL: http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/tikh/tikh7.htm

А.В. Мырикова, кандидат политических наук, доцент кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: an_my@mail.ru

Политико-текстологический анализ произведений Фридриха Ницше

Будучи первопроходцем «философии жизни», подготовившим почву для таких мыслителей XX в., как Ж. Делез, М. Хайдеггер, М. Фуко, К. Ясперс, самый противоречивый из философов, Ф. Ницше занял достойное место в истории философии и истории социально-политических учений. Творчество Ф. Ницше повлияло на всю последующую философию, литературу, социально-политическую мысль.

Наибольший интерес представляет его последняя, неоконченная работа — «Воля к власти», выражающая глубинную сущность его философии. В 2005 г. издательство «Культурная революция» опубликовало произведение Ницше «Воля к власти. Переоценка всех ценностей», пометив, что это незавершенный трактат Ницше в реконструкции Элизабет Ферстер-Ницше и Петера Гаста и полный текст книги впервые издается на русском языке. Учитывая, что текст этой книги является реконструкцией, которую предприняли сестра философа Элизабет Ферстер-Ницше и сотрудники Архива Ницше, до сих пор не утихают споры о содержании книги и мере авторства самого Ницше. Один из исследователей творчества Ницше, Н. Орбел, в послесловии пишет о «текстуальной самоорганизации», присущей данному произведению: «Мощь ницшевского дарования перемалывает любые влияния и вмешательства, центростремительность его письма, подобно гигантской центрифуге, сбивает в гомогенную целостность весь текст, каким бы воздействиям он ни подвергался»26. С этим мнением сложно не согласиться, поэтому данный текст рассматривается как вершина творчества мыслителя.

Необходимо отметить важность целостного подхода к изучению «Воли к власти». В связи с тем что Ницше не разработал учения, концепции или системы, это произведение часто разбирали на цитаты и афоризмы, отвечающие потребностям времени. Практически весь спектр политических сил — правые, левые, демократы, феминистки — брал на вооружение его эпатажные афоризмы и хлесткие выражения.

Рассуждая о том, что дух ницшеанской философии «адекватно выражен текстологически» и все творчество Ницше является

26 Орбел Н. «Ecce libera» // Ницше Ф. Воля к власти. Переоценка всех ценностей. М.: Культурная революция, 2005. С. 672.

«мегатекстом»27, Орбел замечает, что «невозможно провести границу между его текстами и личностью. И дело не в том, что тексты его предельно личностны, а личность — литературна. Дело в том, что, как ни у кого из мыслителей, текст является и продуктом, и способом жизнедеятельности самого Ницше»28.

Величественная и в то же время трагическая фигура Ницше, как и его философия, будоражила умы людей XIX и XX столетий. Не стал исключением и XXI в. Исследователи и сегодня не теряют интерес к его наследию, продолжая искать неизведанные смыслы в текстах его произведений. Так, многие студенты кафедры истории социально-политических учений предприняли политико-текстологический анализ книги «Воля к власти. Переоценка всех ценностей», как итогового произведения Ф. Ницше, однако не обошли своим вниманием и другие его произведения. Каждый из студентов нашел свою тему. Результаты своих изысканий они представили на круглом столе «Политико-текстологический анализ произведений Фридриха Ницше», прошедшем на кафедре истории социально-политических учений в мае 2016 г.

С Ницше можно соглашаться или нет, можно спорить, но он никого не оставляет равнодушным и заставляет задуматься о многих вопросах. Отрадно сознавать, что Ницше — человек, призвавший к переоценке всех ценностей, чье творчество стало переломной точкой европейской культуры, один из самых третируемых мыслителей — возвращается, очищенный от обвинений и искажений, в работах молодых исследователей. Сбылось пророчество гения, устами За-ратустры произнесшего: «И только когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам»29.

Б.А. Прокудин, кандидат политических наук, доцент кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: probor@bk.ru

Роман А.И. Герцена «Кто виноват?»: политико-текстологический анализ

«Кто виноват?» — первое крупное художественное произведение А.И. Герцена. И первый «политический» роман в России. От произведения с таким названием, к тому же написанного в ссылке, ждешь протеста против «крепостнических порядков» или осуждения

27 Там же. С. 668.

28 Там же. С. 671.

29 Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла: Сочинения. М.: Эксмо; Харьков: Фолио, 2008. С. 355.

«николаевского режима», но этот удивительный текст не оправдывает ожиданий.

Герой романа Владимир Бельтов — образчик ума и благородства со всеми специфическими чертами русских «лишних людей». Как и его предшественники — Онегин, Печорин, он не может «жить как все», не в состоянии вписаться в наличную социальную систему, найти себе применение. Он «обречен на праздность».

Согласно сюжету, молодой Бельтов лениво путешествует по Европе в целях «окончания образования», и в одной швейцарской деревушке у него случается озарение. Он сидит у колодца и видит, как группа крестьян, потрясая граблями, идет с земляных работ и что-то оживленно обсуждает. Бельтов прислушивается и понимает, что они идут на выборы, чтобы участвовать в управлении своей жизнью. Эти крестьяне представляются ему вдруг народными трибунами, римскими героями гражданственности. Он вспоминает проповеди своего француза-воспитателя, что любой приличный человек должен быть гражданином. и решает вернуться в Россию и баллотироваться на выборах в дворянское собрание, чтобы принести пользу людям.

Он приезжает в свой уездный город NN но ведет себя как-то неадекватно: «с дамами разговаривает, как с людьми», в карты не играет, «визитов не делает». Все ему улыбаются, но на выборах голосуют единогласно — против! Бельтов поражен. Город NN он покидает «как пожарище», не оборачиваясь. От русской политики он бежит в панике. Обратно — в Париж. Навсегда. Доживать свой длинный век в праздности и тратить мамины деньги.

Почему Бельтов не пришелся ко двору в городе NN? По мнению Герцена, в этом виновато воспитание и негативная социализация. Мы узнаем, что у маленького Бельтова был французский воспитатель Жозеф. Он изучил все прогрессивные на тот момент педагогические труды от «Эмиля» Руссо до Песталоцци. Только одного не вычитал Жозеф из этих книг, пишет Герцен, что «важнейшее дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой эпохи, так, как для каждой страны, еще более для каждого сословия, а может быть, и для каждой семьи, должно быть свое воспитание»30.

Жозеф воспитывал Бельтова по биографиям великих людей и полумифических героев. Бельтов был социализирован вне конкретного сообщества. Его пеструю систему ценностей составили идеалы

30 Герцен А.И. Кто виноват? // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 4. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 90.

эпохи Просвещения, Французской революции, античной героики и литературы сентиментализма.

От рационализма Просвещения в этом идейном бульоне был концепт Человека с большой буквы, лишенного национальной, сословной и любой другой обусловленности. Разумного человека, который стоит выше старых социальных условностей.

Век Просвещения отбросил христианский идеал человека-аскета, высмеял представление о жертве как основе морали. Однако эпоха Французской революции вновь потребовала аскезы и героизма, образец которого нашли в римском стоицизме. Это был второй элемент. Слабость унижает «римлянина» и должна быть ему чужда. Стремиться к роскоши и богатству — недостойно и пошло. Этому учили стоики.

Но кроме рационализма и героизма в женевском наборе были еще ценности сентиментализма, которым учили Руссо и гетевский Вертер, поэтизируя чувствительность и преувеличенную эмоциональность. Человек должен быть мечтательным, слезливым и экзальтированным, иначе — у него холодное сердце.

И хоть сентименталистский человек чувствительный конфликтовал с просвещенческим человеком разумным, а вместе они не имели ничего общего с героем-стоиком, это никого не смущало.

Когда же, выйдя в люди, разумно-мечтательный герой Бельтов столкнулся с российской действительностью, она ему не понравилась. Неизвестная Россия не вызвала у него никакого сочувствия. Для человека, социализированного в Древнем Риме или революционной Франции, русское самодержавие казалось самой грубой деспотией, а крепостное право — унизительным рабством. И любое сотрудничество со «старым режимом» было невозможно. Герцен, Огарев, Станкевич, Грановский, Бакунин — вот целое поколение, воспитанное условным Жозефом. И если кто-то и виноват в романе Герцена, то это — педагогическая система XVIII в. И, конечно, российская действительность, несовместимая с высокими идеалами.

Роман «Кто виноват?» дает понять, почему «что-то в организме» Герцена не давало ему возможности существовать в атмосфере николаевской России: «цензуры, официальной народности, чиновничьего подобострастия, барской тирании». Забавный парадокс: благодаря воспитанию Бельтов приобрел навыки гражданственности, но благодаря ему же — утратил возможность реальной гражданской деятельности. И не только потому, что он хотел быть царем Леонидом и оставаться верным своим принципам, а ему сказали, что все серьезные вопросы решаются связями и взятками. Но и потому, что штудируя Плутарха и Руссо, он не приобрел практических навыков.

Бельтов не умеет грамотно составить ни одной бумаги, но постоянно находится в гражданском пафосе31.

Надо сказать, что Герцену не нравилась эта черта представителей своего поколения. Собственная черта. Герцен чувствовал себя настолько близким Бельтову, что жил в страхе повторить судьбу своего героя и остаться «умной ненужностью»32. В ссылке он писал, что «лишние» люди его поколения своим возвышенным эскапизмом только «разбазаривают» интеллектуальные силы родины33. И если Бог «наделил тебя умом» и талантами, лучше потратить их, создавая новую, «молодую Россию», а не бежать при виде первого чиновника.

С.В. Перевезенцев, доктор исторических наук, профессор кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: serp1380@yandex.ru

Образы князей-спасителей в русской духовно-политической литературе XIII-XIV вв.

Монгольское нашествие и последовавший за ним тяжелейший «ордынский плен» вызвали к жизни в русской духовно-политической литературе XIII-XIV вв. новых героев, чьи образы стали рассматриваться и как важнейшие общественно значимые идеалы, и как примеры для подражания в личной жизни. Причем по большей части этими новыми героями становятся князья, и этот факт лишний раз подчеркивает возросшее влияние княжеского сословия в общественно-политической жизни русских земель.

Важнейшее место среди новых героев занимают князья-мученики, погибшие за веру: великий князь владимирский Юрий Всеволодович, князья Василько Константинович Ростовский, Михаил Всеволодович Черниговский, Роман Олегович Рязанский, Михаил Ярославич Тверской и др. Рассказы о подвигах князей-мучеников, распространяемые изустно и расходившиеся в литературных сочинениях, формировали в народной и княжеской среде вполне стойкие

31 См.: Прокудин Б.А. Что может сказать нам Герцен о свободе? // Английский язык на гуманитарных факультетах. Теория и практика. Сборник научно-методических трудов. Вып. 6 / Отв. ред. Г.А. Казимова. М.: МАКС Пресс, 2012. С. 87-90.

32 Малиа М. Александр Герцен и происхождение русского социализма. 18121855. М.: Территория будущего, 2010. С. 373-375.

33 См.: Ширинянц А.А. Герцен в контексте российского революционизма // Александр Герцен и исторические судьбы России: Материалы научной конференции к 200-летию А.И. Герцена (20-21 июня 2012 г.). М.: Канон+; РООИ «Реабилитация», 2013. С. 219-223.

стандарты поведения в критических ситуациях, когда иного выхода, кроме подвига самопожертвования, просто не было. При этом князья-мученики служили образцами для современников и потомков, особенно влиятельным в этом отношении был образ князя Михаила Черниговского, с которым сравниваются все последующие князья.

Но русское общество не могло следовать только примеру ново-мучеников, погибших за веру, иначе встало бы на путь самоуничтожения. Поэтому уже в первые годы монгольского завоевания в народном и церковном сознании возникают образы князей-спасителей, способных мудростью своей и силой освободить, спасти Русь от иноземного «плена». Так возникают образы великих князей Александра Ярославича Невского и Дмитрия Ивановича Донского. Однако мечта о князе-спасителе жила не только во Владимирском, Тверском или Московском княжествах, но и в других землях. В конце XIV — начале XV в. образ идеального князя появляется в немосковском тексте, более того, в городе, который в тот период был одним из конкурентов и соперников Москвы, — в Рязани. Именно в этот период в «Повесть о разорении Рязани Батыем» была вставлена «Похвала рязанским князьям», которая, впрочем, по мнению исследователей, достаточно архаична и могла быть написана еще в конце XIII в. Тем не менее рязанские книжники решили воспроизвести этот текст сто лет спустя после его создания. Интересно и то, что исследователи отмечают взаимное влияние «Слова о житии великого князя Дмитрия Донского» и «Повести о разорении Рязани Батыем» с уже присоединенной к ней «Похвалой рязанским князьям»34. Вполне возможно, что оба текста были составлены как бы в развитие и одновременно в противоположность друг другу: один воспевал достоинства рязанских князей, другой — великого московского князя Дмитрия Ивановича. Рязанские князья представляются образцом русских правителей, обладающих всеми лучшими свойствами, восхваляются их умственные и нравственные качества, их богобоязненность, забота о Церкви. Не забыли авторы «Похвалы» и воинского искусства рязанских князей, а также их знакомства с «греческими царями»35.

В некоторых случаях князя-спасителя искали не только среди Рюриковичей. Во второй половине XIV в. в Пскове появляется «Сказание о Довмонте», которое повествует о вполне исторической

34 ЛихачевД.С. Повести о Николе Заразском // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1: XI — первая половина XIV в. / Отв. ред. Д.С. Лихачев. Л.: Наука, 1987. С. 332-337.

35 Повесть о разорении Рязани Батыем // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5. СПб.: Наука, 1997. С. 140-155.

фигуре — литовском князе Довмонте (в крещении — Тимофее), который тридцать три года, с 1266 по 1299 г., княжил в Пскове. Важный факт — Довмонт не был Рюриковичем, он происходил из Литвы и бежал оттуда после убийства литовского князя Миндовга, опасаясь мести со стороны его сына. В 1266 г. он пришел в Псков, где принял православную веру под именем Тимофея. Смена веры привела к тому, что литовского князя начали воспринимать как русского православного правителя, доверили ему управление городом и его защиту. И Довмонт оправдал надежды псковитян. Он укрепил Псков, возвел мощные стены, которые впоследствии получили название «Довмонтовых». Довмонт показал себя как блестящий полководец. «Сказание», собственно, и представляет собой повествование о воинских подвигах литовского князя, неоднократно спасавшего город и всю Северо-Западную Русь от крестоносцев и литовских набегов. Однако не забывает «Сказание» и о христианских добродетелях князя, о том, что он воевал прежде всего за христианскую веру. Именно эта идея присутствует в словах Довмонта, сказанных им накануне одной из битв: «Братьа мужи псковичи, кто старъ, то отець, а кто млад, той братъ! Слышалъ есмь мужество ваше во всех странах, се же, братья, нам предлежитъ животъ и смерть. Братья мужи псковичи, потягнете за Святую Троицу и за святыа церкви, за свое Отечьство!»36 В 1299 г. произошел еще один набег и врагу уже удалось ворваться в город, но Довмонт, используя дома и тесные улицы, организовал оборону и разгромил крестоносцев. Однако через несколько недель он умер от мора. Князя хоронил весь город. Местное почитание князя как святого началось в Пскове в конце XIV в., а в 1547 г. князь Довмонт (Тимофей) был прославлен общецерковно. Кстати, святой Довмонт и по сей день считается одним из небесных покровителей Пскова, а память о нем псковичи бережно хранят: часть города, окруженная стенами, до сих пор называется «Довмонтовым городом», в городе хранится меч, по преданию, принадлежавший князю.

Таким образом, новые герои, появившиеся в духовно-политических памятниках XIII-XIV вв. — князья-мученики и князья-спасители — представляли собой некие образцы поведения, в том числе политического, как для современников, так и для потомков. При этом Русская церковь, причисляя к лику святых и тех и других князей, показывала своей пастве, что и тот и другой путь — верный, ведущий к святости. Но выбор остается за самим человеком в каждой конкретной исторической ситуации.

36 Сказание о Довмонте // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. СПб.: Наука, 1999. С. 58.

А.А. Зоткин, старший преподаватель кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: al-zo@yandex.ru

И.Г. Фихте об исключительной роли немцев в окончательном решении проблемы войны и мира

И.Г. Фихте (1762-1814) — один из немногих мыслителей, предлагавших окончательные решения в области политики с такой же верой, жаром и легкостью, с какой священник ведет свою проповедь с амвона. Он и был таковым — пастором по своему образованию, воспитанником теологических факультетов вначале Йенского, затем Лейпцигского университетов, покоренным философией И. Канта и получившим всемирную известность в качестве представителя немецкой классической философии.

Теологическое образование, кантовская философия и вдохновившая его Великая французская буржуазная революция стали тремя основными факторами, которые, своеобразно преломившись в мышлении Фихте, определяющим образом повлияли на его оригинальную концепцию всеобщего мира, устанавливаемого проведением последней, окончательной войны.

Идея всеобщего мира, впервые ярко и призывно прозвучавшая в трактате «Жалоба мира» (1517) Эразма Роттердамского, в век Просвещения оформилась в виде концепции, получившей наибольшее развитие в таких трудах, как «Опыт о настоящем и будущем мире в Европе» (1693) Уильяма Пенна, «Проект вечного мира в Европе» (1713-1717) Шарля де Сен-Пьера, «Суждение о вечном мире» (1761) Жана-Жака Руссо и «План всеобщего мира» (1786-89) Иеремии Бентама37.

Самое убедительное обоснование идея всеобщего мира получила в небольшом труде Иммануила Канта «К вечному миру» (1795), по прочтении которого Фихте стал убежденным ее сторонником. В этой работе Кант представил стройный проект международного мирного договора, согласно которому между заключившими его сторонами прекращаются все войны и в мировой политике на неопределенно долгое время устанавливается господство незыблемых принципов мирного сосуществования государств. Кант был убежден, что заключение такого договора и установление всеобщего мира — дело ближайшего времени. Однако спустя два года в «Метафизике нравов»

37 См.: Ни В.А. Вечный мир: Введение в историю идеи. М.: Издатель А.В. Воробьев, 2002. С. 7.

(1797) он признает: «Вечный мир (конечная цель всего международного права) есть, разумеется, неосуществимая идея»38.

Фихте не разделил пессимизма своего наставника и продолжил разработку концепции всеобщего мира, но уже в рамках своей, названной им наукоучением, философии. Основные идеи его концепции нашли свое воплощение в таких произведениях, как «Замкнутое торговое государство» (1800), «Основные черты современной эпохи» (1806) и «Речи к немецкой нации» (1807-1808).

Исходной методологической посылкой концепции Фихте послужила широко распространенная в эпоху Просвещения и основательно фундированная трансцендентальной философией Канта абсолютная убежденность во всесилии человеческого разума, способного к открытию самоочевидных истин как в области государственного строительства, так и в сфере становления исторического процесса.

Основные контуры государства будущего Фихте обрисовывает в своем «Замкнутом торговом государстве» (1800), где говорит о неизбежности, даже необходимости будущей войны - одной, но окончательной: «Каждое государство должно получить то, что оно намеревается получить войною и получение чего было бы разумным, — свои естественные границы»39. Естественными границами государства, согласно Фихте, являются те, в которых оно может построить экономику на принципах автаркии, полной экономической независимости от других стран. Государство, возникшее не «благодаря случаю и провидению», а на «основе понятий и искусственно»40, одержит в такой войне, полагает Фихте, легкую победу: «То правительство, о котором мы говорим, благодаря своему денежному богатству имеет возможность так вооружиться и столько себе купить и нанять для этого из-за границы вспомогательных средств и сил, что ему не могло бы быть оказано никакого сопротивления. Оно могло бы достичь своих намерений без пролития крови и почти не пуская в ход оружия, и его операции носили бы скорее вид оккупации, чем войны»41. Такое государство, продолжает Фихте, будет не только способно отразить любую агрессию в силу одной своей мощи, но и не выйдет за собственные рубежи, ему «не может быть никакой выгоды от увеличения за пределы своих ес-

38 Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 387.

39 Фихте И.Г. Замкнутое торговое государство // Фихте И.Г. Соч.: В 2 т. Т. 2. СПб.: МИФРИЛ, 1993. С. 325.

40 Там же. С. 234.

41 Там же. С. 346.

тественных границ, так как все его устройство рассчитано только на данную его величину»42. Поскольку в силу очевидной выгоды к такому государственному устройству достаточно быстро перейдут и все остальные страны, постольку в недалеком будущем установится, полагает Фихте, всеобщий, на времена вечные, мир.

В дальнейшем, в «Основных чертах современной эпохи» и «Речах к немецкой нации», Фихте представляет описанное им «государство разума» в качестве закономерного итога всего исторического процесса, в котором ведущая роль принадлежит некоему особому народу, изначально ветхозаветному, а теперь предстающему в лице немцев, «германских завоевателей и основателей государств»43, подготовленных к своей цивилизаторской миссии всем ходом развития человечества44. Именно немцы, согласно Фихте, с их «созданным для выражения истинного»45 языком и «идеями, всегда приносящими народам исключительно благо»46, явятся настоящими спасителями человечества.

По прошествии двух веков мы можем видеть, к каким трагическим последствиям привели Германию люди, поклонявшиеся идее собственной исключительности. Как ни странно, мысль об исключительности некой цивилизованной части человечества продолжает жить и в наши дни, грозя привести мир к еще более трагическим последствиям, чем те, в которые ввергла Европу нацистская Германия. Тем более актуальным представляется изучение подобных идей прошлого во избежание ошибок, к которым они вольно или невольно могут привести в будущем.

О.Е. Пучнина, кандидат политических наук, старший научный сотрудник кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: srkpdv@gmail.com

«Больная тема»: еврейский вопрос в творчестве В.В. Розанова

Будучи прежде всего философом и публицистом, В.В. Розанов (1856-1919) не оставался в стороне от размышлений о социально-политической сфере жизни. В литературной критике, политической

42 Там же. С. 326-327.

43 Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи // Фихте И.Г. Сочинения: В 2 т. Т. 2. СПб.: МИФРИЛ, 1993. С. 560.

44 Гайденко П.П. Парадоксы свободы в учении Фихте. М.: Наука, 1990. С.120-121.

45 Фихте И.Г. Речи к немецкой нации. СПб.: Наука, 2009. С. 314.

46 Там же. С. 315.

публицистике, рассуждениях о семье и религии, национальном вопросе и судьбе России — везде мыслитель был верен себе, своему принципу полной откровенности, а значит, неоднозначности и неокончательности оценок, оставаясь при этом вполне традиционным консервативным философом47.

Именно за такую особенность творческого гения Розанову пришлось уже при жизни выдержать множественную критику в свой адрес, споры и обсуждения вокруг розановского наследия не утихают среди исследователей и в XXI в.48

Одной из самых неоднозначных и даже болезненных тем в творчестве Розанова является еврейский вопрос.

Розанов никогда не скрывал своей антипатии к евреям49, которая у него при этом зачастую чередовалась с восхвалением библейского народа. Можно сказать, что позиции Розанова по этому вопросу колебались от юдофобии до юдофилии и обратно.

Всю жизнь его тянуло к евреям, ему хотелось разгадать тайну их жизнестойкости, тайну для него неприятную, просто ужасную: мало того, что древний народ выжил, сохранился в самых невозможных, немыслимых, казалось бы, условиях; страшнее было открытие Розановым для себя абсолютной, вневременной «всемирности» евреев. Философ выразил это свое понимание роли евреев через метафору соли, придающей вкус и остроту пище. Без евреев, считает Розанов, человечество слишком многое бы потеряло. Потеряло бы оно многое и в случае ассимиляции евреев («соль должна быть солью»), полагает он и считает, что несчастная их судьба оказалась благоприятной для мира, для цивилизации50. «Многострадальный терпеливый народ люблю и уважаю»51, — так писал он о евреях в своем практически предсмертном письме зимой 1919 г.

47 См.: Горохов А.А. Консерватизм в России и особенности русской консервативной социально-политической мысли первой половины XIX века // Тетради по консерватизму: Альманах ИСЭПИ. 2016. № 2. С. 125-150; ШиринянцА.А. «Консерватор»: слово и смыслы в русской социально-политической мысли XIX века // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2015. № 6. С. 112-124.

48 См.: ЖульковаК.А. Розановедение XXI века в журнале «Энтелехия»: Аналитический обзор. М.: ИНИОН РАН, 2013. С. 14; Материалы обсуждения Розановской энциклопедии в Доме А.Ф. Лосева 7 апреля 2009 г. // Литературоведческий журнал. 2010. № 26. С. 9.

49 Цит. по: Сидоренко Ф.Ф., Сугрей Л.А. Русская идея в отечественной философской мысли: (Научно-популярные очерки). Пятигорск: ПГГТУ, 2012. С. 140.

50 См.: Философия и искусство Серебряного века в судьбе России / Под ред. М.И. Панфиловой, Е.А. Трофимовой. СПб.: СПбГИЭУ, 2012. С. 237.

51 РозановВ.В. К евреям // Русская мысль. 1975. № 3037.

Националистические взгляды философа проявились особенно ярко в революционный период, когда страну сотрясали политические и социальные катаклизмы, в которых Розанов во многом винил именно евреев. Еврей, считает Розанов, не имеет своего отечества, и поэтому России «ему не жалко», и он готов проводить над ней эксперименты с русскими нигилистами и социалистами, которые ведут Россию к хаосу, к революционной вседозволенности.

Еврей, по мысли Розанова, «обсасывает и огладывает» Россию, выкачивает из нее «пользу» лично для себя, для своего классово-родового «отечества». Еврей — существо с уникальным «инстинктом самосохранения», когда в то же время русские теряют этот инстинкт, не чувствуют происходящей духовной катастрофы, либо самоопьяненно-безразлично отдаются ей. Эти мысли приводили в ужас Розанова, который чувствовал хрупкость русской души и роковую опасность «ласковости» еврейских и нееврейских рево-

52

люционеров52.

Конечно, по мнению мыслителя, вина за революционные потрясения лежит не только на евреях. Розанов убежден, что причина наших национальных бедствий в том, что русский человек не уважал себя, свой народ и свою страну53, что вся русская история была представлена как «гноище пороков и преступлений, которое чем больше кто ненавидел, тем он оказывался сам пророчественнее, священнее»54.

Нельзя не заметить, что даже приведенные здесь немногие высказывания Розанова свидетельствуют о противоречивом отношении мыслителя к этой теме. Пытаться расставить окончательные приоритеты для философа в еврейском вопросе — весьма проблематичная, если не бесплодная затея. Однако стоит отдать должное, что и по этому поводу суждения Розанова не лишены проницательности и меткости, именно это позволяет ему оставаться интересным и актуальным до сих пор. О чем бы Розанов ни писал, редко кому удавалось лучше него изобразить картину жизни настолько многомерной, яркой и правдивой.

52 См.: Философия и искусство Серебряного века. С. 68.

53 Розанов В.В. Опавшие листья. М.: АСТ, 2004. С. 240; Он же. Мимолетное. М.: Республика, 1994. С. 234.

54 Розанов В.В. С вершины тысячелетней пирамиды. Размышления о ходе русской литературы // Налепин А.Л., Померанская Т.В. Розанов@е1с.гц. М.: Центральный издательский дом, 2011. С. 381.

А.А. Чанышев, кандидат философских наук, профессор кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова, доцент кафедры политической теории Московского государственного института международных отношений (университета) МИД РФ, e-mail: chanishev@bk.ru

Ситуация тотального непонимания и «простые нормы морали»

Современная ситуация часто проявляется и описывается как ситуация тотального непонимания. Речь идет о принципиальной разорванности коммуникации и даже об отсутствии самих условий возможности последней. Такой взгляд в законченном виде свойственен постмодернистскому сознанию: любое прочтение текста (а текст в данном случае — это любая семантическая система, в предельно широком смысле — культура в целом), призванное демистифицировать ложное «сознание», не дает целостно-рационального понимания. «Возможность прочтения никогда нельзя считать само собой разумеющейся»55. Опасность ситуации всеобщего непонимания, возможные катастрофические политические и социальные последствия такого положения дел не могут не беспокоить.

Разоблачительный пафос постмодернистской «деконструкции» направлен против свойственной Новому времени иллюзии возможности обретения твердых универсальных определений того, что такое человек и человечество, а вместе с тем — утверждения универсальных стандартов «человечности» (и «критерия прогресса») в нравственной и политико-правовой области.

По сути, вопрос, возникающий в связи с нынешней ситуацией утраты смысла (цели и целостности истории и жизни отдельного человека), — проблема нахождения новых оснований универсальной коммуникации, в поле которой могло бы осуществляться восстановление единства нашего миро- и самовосприятия (или, скорее, были бы заложены основания этого нового единства). В этом смысле интересна концепция Ю. Хабермаса, который считает, что ценностный универсализм имеет пусть и не абсолютно четкую, но обнадеживающую перспективу, основанную на вполне определенных тенденциях развития современного общества, обеспечивающих трансформацию его дискурсивных практик, — на пути дальнейшего усовершенствования автономного человеческого разума. Данная

55 См. об этом: Ильин И.П. Постмодернизм: Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН; Интрада, 2001. С. 59-60, 63-64.

идея была высказана им в связи с обоснованием положения о незавершенности модерна56.

Предлагая такую позицию, мыслитель исходит из различения двух разнонаправленных составляющих, слоев дискурса модерна: первый слой — принудительная составляющая, реализуемая, в частности, через мнимую универсальность системы неосознанно работающих правил, которые незаметно навязываются говорящим и действующим индивидам (на что, по его мнению, справедливо обратил внимание постмодернизм, критически связавший такого рода дискурсивные практики с волей к тотальному господству и разоблачивший их «претенциозный универсализм»); второй — дискурсы, на самом деле обладающие неоспоримо-убедительными преимуществами и потому обладающие силой привлекательного образца. На основе такого различения Хабермас заявляет о возможности образования нового единства коммуникации, основанного на понятии «коммуникативного разума», — в рамках «неоклассической концепции модерна». Все дело в том, что сама модернизация как социальный процесс разнонаправлена, говорит Хабермас. В процессе модернизации, по мере рационализации и дифференциации прежних жизненных миров и распада их солидарности, выводимой из традиционных ценностей и «наигранных» образцов коммуникации, появляется все более широкая возможность замещать прежний консенсус «попытками интерпретации со стороны самих участников» общения. «На мой взгляд, — говорит Хабермас, — в современной ситуации все зависит от этого (курсив мой. — АЧ.). Рационализированные жизненные миры вместе с институционализацией дискурсов получают возможность располагать собственным механизмом производства новых связей и нормативных соглашений»57.

Вместе с тем из сказанного ясно, что Хабермас в конечном счете полагается в своем проекте на самозаконодательствующий разум участников общения, на их моральную саморефлексию (способность к моральной самооценке и автономии) и социальную активность в рамках взаимной ответственности. Иными словами, в «коммуникативном разуме» Хабермаса легко распознать «практический разум» Канта. Однако безусловно-обязующий «принцип» кантов-ского практического разума — категорический императив получает универсальное значение только в силу того, что, согласно Канту, история человечества — это в определенном смысле выполнение

56 См.: Хабермас Ю. Концепции модерна. Ретроспектива двух традиций // Хабермас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005.

57 Там же. С. 255-256.

«задания» по реализации плана развития человеческой свободы, т.е. моральная автономия лица (нравственная свобода) выступает как «целевая причина». Кантовский этический идеализм поэтому навряд ли пригоден в современных условиях для поиска основания нового универсализма. С этим, пожалуй, придется согласиться, и все же нельзя отрицать, что единственный универсальный язык — язык морали.

Применительно к данному тезису нужно сделать уточнение: в современных социокультурных условиях, о которых шла речь и в которых невозможна позитивная универсальная мораль, мы можем вернуться к идее «простой морали» (простых норм нравственности), к своеобразному «моральному минимуму», причем по примеру раннего модерна. Ведь именно такой ход мысли в свое время использовал Гоббс, апеллируя к непосредственно очевидному принципу «золотого правила» как необходимой исходной норме цивильной жизни на основе общественного договора, устанавливающей равновесие между своим и чужим — «безразличие» по отношению к своему и чужому. Именно это «безразличие», преодолевая изначальную сосредоточенность только на «своем» (Гоббс рассматривает человека как свободную волю, определяя саму свободу как негативный произвол, в качестве «отсутствия препятствий для осуществления нашей воли»), становится социетальным мотивом, созидающим общее пространство совместной упорядоченной (подчиненной универсальным нормам) жизни.

ЛИТЕРАТУРА

АксаковК.С., АксаковИ.С. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, А.В. Мы-рикова, Е.Б. Фурсова. М.: РОССПЭН, 2010.

Багатурия Г.А. Контуры грядущего. Энгельс о коммунистическом обществе. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2014.

Бакунин М.А. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, П.И. Талеров. М.: РОССПЭН, 2010.

Гайденко П.П. Парадоксы свободы в учении Фихте. М.: Наука, 1990.

Герцен А.И. Кто виноват? // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 4. М.: Изд-во АН СССР, 1955.

Горохов А.А. Консерватизм в России и особенности русской консервативной социально-политической мысли первой половины XIX века // Тетради по консерватизму: Альманах ИСЭПИ. 2016. № 2. С. 125-150.

ДунаевскийВ.А., Кучеренко Г.С. Западноевропейский утопический социализм в работах советских историков. М.: Наука, 1981.

Жулькова К.А. Розановедение XXI века в журнале «Энтелехия»: Аналитический обзор. М.: ИНИОН РАН, 2013.

Ильин И.П. Постмодернизм: Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН; Интрада,

2001.

Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 234-540.

Карамзин Н.М. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц и А.Ю. Старостин. М.: РОССПЭН, 2010.

Каутский К. История социализма. Предтечи новейшего социализма. М.: Академический проект, 2013.

Козиков И.А. В.И. Вернадский — создатель учения о ноосфере. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2013.

Козиков И.А. М.В. Ломоносов, Д.И. Менделеев, В.И. Вернадский о России. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Кропоткин П.А. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц и П.И. Талеров. М.: РОССПЭН, 2010.

Кучеренко Г.С. Сен-Симонизм в общественной мысли XIX в. М.: Наука,

1975.

Кучеренко Г.С. Судьба завещания Жана Мелье в XVIII веке. М.: Наука,

1968.

Леонтьев К.Н. Наши окраины. Православие и католицизм в Польше // Леонтьев К.Н. Восток. Россия и славянство. М.: Республика, 1996.

Леонтьев К.Н. Письма к В.С. Соловьеву // Леонтьев К.Н. Избранное. М.: Ра-рогъ; Московский рабочий, 1993.

Лихачев Д.С. Текстология (на материале русской литературы X-XVII вв.). СПб.: Алетейя, 2001.

Малиа М. Александр Герцен и происхождение русского социализма. 18121855. М.: Территория будущего, 2010.

Мартыненко Н.П. Китай: древние тексты и системы письма. Семиотический анализ. Saarbrucken: LAP Lambert Akademie Publishing, 2010.

Материалы обсуждения Розановской энциклопедии в Доме А.Ф. Лосева 7 апреля 2009 г. // Литературоведческий журнал. 2010. № 26. С. 3-33.

Ни В.А. Вечный мир: Введение в историю идеи. М.: Издатель А.В. Воробьев, 2002.

Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла: Сочинения. М.: Эксмо; Харьков: Фолио, 2008.

Орбел Н. «Ecce liber» // Ницше Ф. Воля к власти. Переоценка всех ценностей. М.: Культурная революция, 2005.

Отечество в Великой войне 1941-1945 годов. Образы и тексты / Под общ. ред. А.К. Сорокина, А.Ю. Шутова. М.: РОССПЭН, 2015.

Погодин М.П. Избранные труды / Сост. А.А. Ширинянц, К.В. Рясенцев. М.: РОССПЭН, 2010.

Политическая текстология как наука и учебная дисциплина: материалы круглого стола // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2014. № 4. С. 110-136.

Поршнев Б.Ф. Мелье. М.: Молодая гвардия, 1964.

Прокудин Б.А. Что может сказать нам Герцен о свободе? // Английский язык на гуманитарных факультетах. Теория и практика. Сборник научно-методических трудов. Вып. 6 / Отв. ред. Г.А. Казимова. М.: МАКС Пресс, 2012. С. 87-90.

Репников А.В. Консервативная концепция российской государственности. М.: СигналЪ, 1999.

Роберт Оуэн: Жизнь и идеи / Под ред. К.М. Андерсона, А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2014.

Розанов В.В. К евреям // Русская мысль. 1975. № 3037. Розанов В.В. Мимолетное. М.: Республика, 1994.

Розанов В.В. Опавшие листья. М.: АСТ, 2004.

Розанов В.В. С вершины тысячелетней пирамиды. Размышления о ходе русской литературы // Налепин А.Л., Померанская Т.В. P03aH0B@etc.ru. М.: Центральный издательский дом, 2011.

Россия в Великой войне 1914-1918 годов. Образы и тексты / Под общ. ред. А.К. Сорокина, А.Ю Шутова. М.: РОССПЭН, 2014.

Русская социально-политическая мысль XIX — начала XX века: М.А. Бакунин / Под ред. А.А. Ширинянца. М.: Центр стратегической конъюнктуры, 2014.

Русская социально-политическая мысль XIX века: К.С. Аксаков / Под общ. ред. А.А. Ширинянца. М.: Политическая мысль, 2011.

Русская социально-политическая мысль. 1850-1860-е годы: Хрестоматия / Под ред. А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2012.

Русская социально-политическая мысль. XI-XVII вв. Хрестоматия / Под ред. А.А. Ширинянца, С.В. Перевезенцева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Русская социально-политическая мысль. Первая половина XIX века. Хрестоматия / Под ред. А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Русский вопрос в истории политики и мысли. Антология / Под ред. А.Ю. Шутова, А.А. Ширинянца. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2013.

Сидоренко Ф.Ф., Сугрей Л.А. Русская идея в отечественной философской мысли: (Научно-популярные очерки). Пятигорск: ПГГТУ, 2012.

СССР и Австрия на пути к Государственному договору. Страницы документальной истории. 1945-1955. Образы и тексты / Под общ. ред. В.И. Якунина. М.: РОССПЭН, 2015.

Сюдр А. История коммунизма: От Платона до Прудона. М.: Либроком,

2011.

Тихомиров Л.А. Государственность и религия // Русская государственность. URL: http://gosudarstvo.voskres.ru/tikh/tikh5.htm

Тихомиров Л.А. О недостатках конституции 1906 года // Русская государственность. URL: http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/tikh/tikh7.htm

Философия и искусство Серебряного века в судьбе России / Под ред. М.И. Панфиловой, Е.А. Трофимовой. СПб.: СПбГИЭУ, 2012. Фихте И.Г. Соч.: В 2 т. СПб.: МИФРИЛ, 1993. Фихте И.Г. Речи к немецкой нации. СПб.: Наука, 2009.

Хабермас Ю. Концепции модерна. Ретроспектива двух традиций // Хабер-мас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005.

Хомяков А.С. О старом и новом // Хомяков А.С. О старом и новом: Статьи и очерки. М.: Современник, 1988.

Хранители России: Антология. Т. I-2 / Под ред. С.В. Перевезенцева, А.А. Ши-ринянца. М.: Паблис, 2015.

Чесноков С. Около Тихомирова // Русская национальная философия в трудах ее создателей. URL: http://www.hrono.ru/statii/2001/chesnokov.html

Шевырев С.П. Избранные труды / Сост. К.В. Рясенцев, А.А. Ширинянц. М.: РОССПЭН, 2010.

Ширинянц А.А. «Консерватор»: слово и смыслы в русской социально-политической мысли XIX века // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2015. № 6. С. 112-124.

Ширинянц А.А. Герцен в контексте российского революционизма // Александр Герцен и исторические судьбы России: Материалы научной конференции к 200-летию А.И. Герцена (20-21 июня 2012 г.). М.: Канон+; РООИ «Реабилитация», 2013. С. 219-223.

Ширинянц А.А. Нигилизм или консерватизм? (Русская интеллигенция в истории политики и мысли). М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Штекли А.Э. «Город Солнца»: утопия и наука. М.: Наука, 1978.

Штекли А.Э. Галилей. М.: Молодая гвардия, 1972.

Штекли А.Э. Джордано Бруно. М.: Молодая гвардия, 1964.

Штекли А.Э. Кампанелла. М.: Молодая гвардия, 1959.

Штекли А.Э. Утопии и социализм. М.: Наука, 1993.

Malon B. Histoire du socialisme. Т. 1-2. Paris: Derveaux, 1883.

ReybaudL. Etudes sur les réformateurs ou socialistes moderns. T. 1-2. [5ème éd.] Paris: Guillaumin, 1856.

REGERENCES

Aksakov, K. S., and Aksakov, I. S. Izbrannye trudy, eds. A. A. Shiriniants, A. V. Myrikova, and E. B. Fursova. Moscow: ROSSPEN, 2010.

Andersona, K. M., and Shiriniantsa, A. A. Robert Ouen: Zhizn' i idei. Moscow: Moscow University Press, 2014.

Bagaturiia, G. A. Kontury griadushchego. Engel's o kommunisticheskom ob-shchestve. Moscow: Moscow University Press, 2014.

Bakunin, M. A. Izbrannye trudy, eds. A. A. Shiriniants, and P. I. Talerov. Moscow: ROSSPEN, 2010.

Chesnokov, S. "Okolo Tikhomirova," Russkaia natsional'naia filosofiia v trudakh ee sozdatelei, URL: http://www.hrono.ru/statii/2001/chesnokov.html

Dunaevskii, V. A., and Kucherenko, G. S. Zapadnoevropeiskii utopicheskii sot-sializm v rabotakh sovetskikh istorikov. Moscow: Nauka, 1981.

FiAte, J. G. Rechi k nemetskoi natsii. St. Petersburg: Nauka, 2009.

Fkhte, J. G. Sochineniia: In 2 vol. St. Petersburg: MIFRIL, 1993.

Gaidenko, P. Р. Paradoksy svobody v uchenii Fikhte. Moscow: Nauka, 1990.

Gorokhov, A. A. "Konservatizm v Rossii i osobennosti russkoi konservativnoi sotsial'no-politicheskoi mysli pervoi poloviny XIX veka," Tetradi po konservatizmu: Al'manakh ISEPI, No. 2, 2016, pp. 125-150.

Habermas, J. "Kontseptsii moderna. Retrospektiva dvukh traditsii," Idem, Polit-icheskie raboty. Moscow: Praksis, 2005.

Herzen, A. I. "Kto vinovat?" Idem, Sobranie sochinenii: In 30 vol. Vol. 4. Moscow: Izd-vo AN SSSR, 1955.

Iakunin, V. I. (ed.) SSSR i Avstriia naputi k Gosudarstvennomu dogovoru. Stranitsy dokumental'noi istorii. 1945-1955. Obrazy i teksty. Moscow: ROSSPEN, 2015.

Il'in, I. Р. Postmodernizm: Slovar' terminov. Moscow: INION RAN; Intrada,

2001.

Kant, I. "Metafizika nravov," Idem, Sochineniia: In 8 vol. Vol. 6. Moscow: Choro, 1994, pp. 234-540.

Karamzin, N. M. Izbrannye trudy, eds. A. A. Shiriniants and A. Iu. Starostin. Moscow: ROSSPEN, 2010.

Kautskii, K. Istoriia sotsializma. Predtechi noveishego sotsializma. Moscow: Akademicheskii proekt, 2013.

Khomiakov, A. S. "O starom i novom," Idem, O starom i novom: Stat'i i ocherki. Moscow: Sovremennik, 1988.

Kozikov, I. A. M. V. Lomonosov, D. I. Mendeleev, V. I. Vernadskii o Rossii. Moscow: Moscow University Press, 2011.

Kozikov, I. A. V. I. Vernadskii — sozdatel ' ucheniia o noosfere. Moscow: Moscow University Press, 2013.

Kropotkin, P. A. Izbrannye trudy, eds. A. A. Shiriniants, and P. I. Talerov. Moscow: ROSSPEN, 2010.

Kucherenko, G. S. Sen-Simonizm v obshchestvennoi mysli XIX veka. Moscow: Nauka, 1975.

Kucherenko, G. S. Sud'ba zaveshchaniia Zhana Mel'e v XVIII veke. Moscow: Nauka, 1968.

Leont'ev, K. N. "Nashi okrainy. Pravoslavie i katolitsizm v Pol'she," Idem, Vostok. Rossiia i slavianstvo. Moscow: Respublika, 1996.

Leont'ev, K. N. "Pis'ma k V. S. Solov'evu," Idem, Izbrannoe. Moscow: Rarog"; Moskovskii rabochii, 1993.

Likhachev, D. S. Tekstologiia (na materiale russkoi literatury X-XVII vv.). St. Petersburg: Aleteiia, 2001.

Malia, M. Aleksandr Gertsen iproiskhozhdenie russkogo sotsializma. 1812-1855. Moscow: Territoriia budushchego, 2010.

Malon, B. Histoire du socialisme. T. 1-2. Paris: Derveaux, 1883. Martynenko, N. P. Kitai: drevnie teksty i sistemy pis'ma. Semioticheskii analiz. Saarbrucken: LAP Lambert Akademic Publishing, 2010.

"Materialy obsuzhdeniia Rozanovskoi entsiklopedii v Dome A.F. Loseva 7 aprelia 2009 goda," Literaturovedcheskii zhurnal, No. 26, 2010, pp. 3-33.

Ni, V. A. Vechnyi mir: Vvedenie v istoriiu idei. Moscow: Izdatel' A.V. Vorob'ev, 2002.

Nizsche, F. "Tak govoril Zaratustra," Idem, Po tu storonu dobra i zla: Sochineniia. Moscow: Eksmo; Khar'kov: Folio, 2008.

Orbel, N. "Ecce liber," Nizsche, F. Volia k vlasti. Pereotsenka vsekh tsennostei. Moscow: Kul'turnaia Revoliutsiia, 2005.

Panfilova, M. I., and Trofimova, E. A. (eds.) Filosofiia i iskusstvo Serebrianogo veka v sud'be Rossii. St. Petersburg: SPbGIEU, 2012.

Pogodin, M. P. Izbrannye trudy, eds. A. A. Shiriniants, and K. V. Riasentsev. Moscow: ROSSPEN, 2010.

"Politicheskaia tekstologiia kak nauka i uchebnaia distsiplina: materialy kruglogo stola," Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 12. Politicheskie nauki, No. 4, 2014, pp. 110-136.

Porshnev, B. F. Mel'e. Moscow: Molodaia gvardiia, 1964.

Prokudin, B. A. "Chto mozhet skazat' nam Gertsen o svobode?" Kazimova, G. A. (ed.) Angliiskii iazyknagumanitarnykh fakul'tetakh. Teoriia ipraktika. Sborniknauchno-metodicheskikh trudov. Vol. 6. M.: MAKS Press, 2012, pp. 87-90.

Repnikov, A. V. Konservativnaia kontseptsiia rossiiskoi gosudarstvennosti. Moscow: Signal, 1999.

Reybaud, L. Etudes sur les réformateurs ou socialistes moderns. T. 1-2. [5ème éd.] Paris: Guillaumin, 1856.

Rozanov, V. V. "K evreiam," Russkaia mysl', No. 3037, 1975. Rozanov, V. V. "S vershiny tysiacheletnei piramidy. Razmyshleniia o khode russkoi literatury," Nalepin, A. L., and Pomeranskaia, T. V. Rozanov@etc.ru. Moscow: Tsentral'nyi izdatel'skii dom, 2011.

Rozanov, V. V. Mimoletnoe. Moscow: Respublika, 1994. Rozanov, V. V. Opavshie list'ia. Moscow: AST, 2004.

Shevyrev, S. P. Izbrannye trudy, eds. K. V. Riasentsev, A. A. Shiriniants. Moscow: ROSSPEN, 2010.

Shiriniants, A. A. (ed.) Russkaia sotsial'no-politicheskaia mysl'XIX — nachala XXveka: M. A. Bakunin. Moscow: Tsentr strategicheskoi kon"iunktury, 2014.

Shiriniants, A. A. (ed.) Russkaia sotsial'no-politicheskaia mysl' XIX veka: K. S. Aksakov. Moscow: Politicheskaia mysl', 2011.

Shiriniants, A. A. (ed.) Russkaia sotsial 'no-politicheskaia mysl '. 1850-1860-e gody: Khrestomatiia. Moscow: Moscow University Press, 2012.

Shiriniants, A. A. (ed.) Russkaia sotsial'no-politicheskaia mysl'. Pervaiapolovina XIXveka. Khrestomatiia. Moscow: Moscow University Press, 2011.

Shiriniants, A. A. " 'Konservator': slovo i smysly v russkoi sotsial'no-politicheskoi mysli XIX veka," Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 12. Politicheskie nauki, No. 6, 2015, pp. 112-124.

Shiriniants, A. A. "Herzen v kontekste rossiiskogo revoliutsionizma," Aleksandr Gertsen i istoricheskie sud'by Rossii: Materialy nauchnoi konferentsii k 200-letiiu A. I. Gertsena (20-21 iiunia 2012 goda). Moscow: Kanon+; ROOI "Reabilitatsiia", 2013, pp. 219-223.

Shiriniants, A. A. Nigilizm ili konservatizm? (Russkaia intelligentsiia v istorii politiki i mysli). Moscow: Moscow University Press, 2011.

Shiriniants, A. A., and Perevezentsev, S. V. (eds.) Khraniteli Rossii: Antologiia. Vol. 1-2. Moscow: Pablis, 2015.

Shiriniants, A. A., and Perevezentsev, S. V. (eds.) Russkaia sotsial 'no-politicheskaia mysl'. XI-XVII vv. Khrestomatiia. Moscow: Moscow University Press, 2011.

Shtekli, A. E. "GorodSolntsa": utopiia i nauka. Moscow: Nauka, 1978.

Shtekli, A. E. Dzhordano Bruno. Moscow: Molodaia gvardiia, 1964.

Shtekli, A. E. Galilei. Moscow: Molodaia gvardiia, 1972.

Shtekli, A. E. Kampanella. Moscow: Molodaia gvardiia, 1959.

Shtekli, A. E. Utopii i sotsializm. Moscow: Nauka, 1993

Shutov, A. Iu., and Shiriniants, A. A. (eds.) Russkii vopros v istorii politiki i mysli. Antologiia. Moscow: Moscow University Press, 2013.

Sidorenko, F. F., and Sugrei, L. A. Russkaia ideia v otechestvennoi filosofskoi mysli: (Nauchno-populiarnye ocherki). Piatigorsk: PGGTU, 2012.

Siudr, A. Istoriia kommunizma: Ot Platona do Prudona. Moscow: Librokom,

2011.

Sorokin, A. K., and Shutov, A. Iu. Otechestvo v Velikoi voine 1941-1945 godov. Obrazy i teksty. Moscow: ROSSPEN, 2015.

Sorokin, A. K., and Shutov, A. Iu. Rossiia v Velikoi voine 1914-1918 godov. Obrazy i teksty. Moscow: ROSSPEN, 2014.

Tikhomirov, L. A. "Gosudarstvennost' i religiia," Russkaia gosudarstvennost', URL: http://gosudarstvo.voskres.ru/tikh/tikh5.htm

Tikhomirov, L. A. "O nedostatkakh konstitutsii 1906 goda," Russkaia gosudarst-vennost ', URL: http://www.rus-sky.com/gosudarstvo/tikh/tikh7.htm

Zhul'kova, K. A. RozanovedenieXXI veka v zhurnale «Entelekhiia»: Analiticheskii obzor. Moscow: INION RAN, 2013.