CC BY
44
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2009. № 4
О.В. Оришак,
кандидат филологических наук, начальник кафедры французского языка
Военного университета МО РФ. E-mail: c_you@inbox.ru
АКТУАЛИЗАЦИЯ СМЫСЛА В ПЕРЕВОДЕ
В статье рассматриваются основные этапы процесса перевода и их особенности. Понимание текста, предполагающее перевоплощение и вживание, обеспечивает успешное переводческое решение и связано прежде всего с особенностями мышления переводчика и зависит от психологического склада его личности. В ходе второго этапа процесса перевода происходит воплощение (актуализация) смысла текста оригинала в новом речевом сообщении.
Таким образом, в ходе перевода, представляющего собой сложный психолингвистический процесс, в сознании переводчика значения отдельных элементов высказывания и значение высказывания в целом через постижение его общего смысла преобразуются в новые значения.
Ключевые слова: смысл и значение, понимание, языковые правила, интерпретация текста, герменевтика, актуализация смысла, знания и ассоциации.
Olga V. Orishak,
Cand. Sc. (Philology), Head, French Language Department, Military University of
the Russian University
Sense Actualization in Translation
The paper examines the main stages and characteristics of the translation process. Comprehension of the text, which is predicated on transformation and empathy, provides the key to a successful translation. It is also linked to the interpreter's specific thinking and depends on the distinctive psychological features of his/her personality. The second stage of the translation process includes the sense actualization of the original text in the new speech message. During the complex psycholinguistic process of translation, the meanings of separate elements of the statement and the meaning of the statement as a whole are thus transformed through comprehension of the general sense, into new meanings in the interpreter's consciousness
Key words: Sense and meaning, understanding, language rules, text interpretation, sense actualization, hermeneutics, knowledge and associations.
Восприятие, перевод и воспроизведение текста связаны со сложной психической деятельностью человека. Неопределённость понятия восприятия, подразумевающего целостное отражение предметов, ситуаций и событий, в контексте теории перевода требует более широкого толкования, как совокупности понимания и оценки.
Однако и такая позиция приводит к известному упрощению первой и основополагающей фазы процесса перевода и не позволяет в полной мере понять закономерности и обусловленность изменений исходного текста и сущность самого процесса перевода, поскольку не учитывает того, что и само понимание, т.е. обнару-
жение смысла, осуществляется в процессе интерпретации. В свою очередь, без оценки невозможна конкретизация и актуализация смысла оригинала и его реализация в материальной форме в тексте перевода.
Философская концепция понимания, делавшая упор на лингвистической («грамматической») стороне истолкования текста, была предложена Ф. Шлейермахером. Согласно этой концепции, чтобы понять целое, необходимо понять его отдельные части, но для понимания отдельных частей уже необходимо иметь представление о смысле целого. Позднее эта особенность процесса понимания получила название герменевтического круга, который подразумевает взаимообусловленность объяснения и интерпретации, с одной стороны, и понимания — с другой; для того чтобы нечто понять, его необходимо объяснить, и наоборот.
М.М. Бахтин указал на очень важное отличие понимания и объяснения: «Понять автора произведения — значит увидеть и понять другое, чужое сознание и его мир, то есть другой субъект (<Юи»). При объяснении — только одно сознание, один субъект; при понимании — два сознания, два субъекта. К объекту не может быть диалогического отношения, поэтому объяснение лишено диалогических моментов (кроме формально-риторического). Понимание всегда в какой-то мере диалогично» [Бахтин, 1975, с. 289—290].
Кроме того, само понимание текста предполагает возможность понять произведение так, как понимал его автор; при этом такому пониманию предшествует глубокое научное изучение, попытка вжиться в чужую культуру, проникнуться чужими идеями, отказавшись от своей индивидуальности, перевоплотиться в автора.
Именно такое перевоплощение и вживание, по мнению большинства переводчиков, как практиков, так и теоретиков, обеспечивает успешное решение переводческой задачи. Однако подобное представление носит обманчивый характер: во-первых, потому что процесс творчества очень часто протекает неосознанно. Во-вторых, перевод — это прежде всего творчество конкретной личности.
Естественно, что переводчик, выступая в роли посредника между двумя культурными традициями, понимает, истолковывает и оценивает оригинал не так, как автор, современник или соотечественник автора.
Для читателя, находящегося внутри данной языковой картины мира, содержание текста не только более прозрачно и открыто, но и всегда формально более информативно. Для понимания подтекста, аллюзий, реконструкции реальных прототипов героев или скрытого смысла изображаемых событий ему не требуется дополнительная исследовательская работа, подобная той, которую вынужден осуществить переводчик или составитель комментария.
Человек, обладающий определённой языковой картиной мира, без труда воспринимает имплицитно заключённую в тексте информацию об обычном, типическом, понятном для данной языковой общности. Так, за русскими выражениями и понятиями — показать кузькину мать; коня на скаку остановит, в горящую избу войдет; драть как сидорову козу; баба с возу — кобыле легче; лезть в бутылку; остаться у разбитого корыта; джигит, казак; Воланд, Чичиков, Тарас Бульба, Раскольников и т.п. — для носителей языка стоят вполне конкретные знания или ассоциации. В их основе лежит жизненный и языковой опыт говорящего или слушающего. В переводе восстановить эти ассоциации можно только эксплицитно, прибегая к сноскам, комментариям, объяснениям, но часто информация о типическом утрачивается.
Ю.М. Лотман обратил внимание на очень важную особенность восприятия фактов окружающей действительности и культуры изнутри (соотечественниками) и снаружи (иностранцами): «Наблюдая одну и ту же действительность, иностранец и местный житель создаёт различные тексты, хотя бы в силу противоположности направления интересов. Наблюдатель собственной культуры замечает происшествия как отклонения от нормы, но не фиксирует самую эту норму, как таковую, поскольку она для него не только очевидна, но и порой незаменима: «обычное» и «правильное» ускользает от его внимания. Иностранцу же странной и достойной описания кажется самая норма жизни, обычное «правильное» поведение, напротив, сталкиваясь с эксцессом, он склонен описывать его как обычное» [Лотман, 1998, т. 3, с. 139].
А. Макин в своей книге «Le testament français» говорит о том, что все его русские родственники прислушивались с особым вниманием и интересом к мнению его бабушки француженки Шарло-ты. Она приехала в Россию из Франции по своей воле, видела русскую жизнь через призму иной культуры и открывала им глаза на некоторые неожиданные аспекты их жизни: «...Дело в том, что Шарлота как бы сохраняла свою экстерриториальность под русским небом. Жестокая история огромной империи, с её голодом, революциями, гражданскими войнами, не имела к ней отношения... У нас, русских, выбора не было. Но она? Глядя на Россию глазами Шарлоты, они не узнавали свою страну, потому что то был взгляд иностранки, иногда наивной, но зачастую более проницательной, чем они сами. В глазах Шарлоты отражался тревожный, полный стихийных откровений мир — непривычная Россия, которую им нужно было познать» (Макин, 1996, с. 49).
А.Р. Лурия, в частности, пишет: «Характерно, что «глубина прочтения текста» вовсе не зависит от широты знаний или степени образования человека. Она вовсе не обязательно коррелирует
с логическим анализом поверхностной системы значений, а больше зависит от эмоциональной тонкости человека, чем от его формального интеллекта. Мы можем встретить людей, которые, с большой полнотой и ясностью понимая логическую структуру внешнего текста и анализируя его значение, почти не воспринимают того смысла, который стоит за этим значением, не понимают подтекст и мотивы, оставаясь только в пределах анализа внешних логических значений» [Лурия, 1975, с. 246]. И далее автор приходит к важному выводу: «Эта способность оценивать внутренний подтекст представляет собой совершенно особую сторону психической деятельности, которая может совершенно не коррелировать со способностью к логическому мышлению. Эти обе системы — система логических операций при познавательной деятельности и система оценки эмоционального значения или глубокого смысла текста — являются совсем различными психологическими системами» [там же, с. 246—247].
Таким образом, способность переводчика к прочтению, интерпретации текста, пониманию его глубинной структуры (смысла), определяется прежде всего особенностями его мышления, которые складываются под воздействием форм общественной жизни и зависят от психологического склада его личности, от его «эмоционального интеллекта».
Очевидно, что первые этапы понимания — понимание значения отдельных элементов текста — слов и предложений — происходят главным образом в рамках языковых правил. Процесс понимания начинается с понимания значения отдельного слова — лексической единицы речи, затем должна быть правильно понята структура целого предложения и раскрыт смысл образующей его системы слов, причем только выявляя поверхностно-синтаксическую структуру предложения, переводчик может перейти к пониманию общего смысла предложения.
Если на этом этапе понимания текста переводчик не выяснил значений отдельных слов, не уяснил для себя логические и синтаксические связи между словами, понимание сообщения будет неполным или искаженным его догадками или собственными дополнениями-разъяснениями, отсутствующими в тексте оригинала.
Таким образом, начальные этапы понимания текста детерминированы прежде всего языковой и общекультурной компетенцией переводчика, его интеллектуальными способностями, профессиональной интуицией и профессиональной подготовкой в целом. А вот следующий этап — понимание целого сообщения (текста) — не исчерпывается пониманием значения отдельных предложений или их суммы и предполагает переход от «внешнего значения целого высказывания к его внутреннему подтексту (смыслу)» [там же, с. 149].
Переводческая интерпретация текста предполагает, что научное (филологическое) изучение текста, т.е. его идентификация (распознавание образов, их сопоставление, обобщение, анализ знаковой системы и т.п.), в процессе понимания должно быть неразрывно связано с эмоциональным переживанием, т.е. «возможностью» переводчика поставить себя на место другого. Этот особый вид понимания в психологии называется эмпатией (от греч. еmpatheia — сопереживание) — «постижение эмоционального состояния, проникновение-вчувствование в переживания другого человека» [КПС, 1998, с. 461].
О диалектическом взаимодействии понимания (идентификации) и переживания (эмпатии) писал также М.М. Бахтин, замечание которого о «понимании повторимых элементов и неповторимого целого» в полной мере относится к процессу понимания текста переводчиком: «Основная задача понимания отнюдь не сводится к моменту узнания применённой говорящим языковой формы как знакомой, как «той же самой» формы... Нет, задача понимания в основном сводится не к узнанию применённой формы, а именно к пониманию её в данном конкретном контексте, к пониманию её значения в данном высказывании, т.е. к пониманию её новизны, а не к узнанию её тождественности» (Цит. по: [Общая психолингвистика, 2004, с. 86]).
Переводческая интерпретация, таким образом, должна соединять в себе герменевтический подход, предполагающий постижение смысла текста оригинала как сообщения, представляющего собой самовыражение одного субъекта (автора), адресованного другому субъекту (получателю), со структурно-семиотическим подходом, в основу которого положена трактовка текста как совокупности определённым образом взаимосвязанных элементов или знаков.
Идеи М.М. Бахтина о понимании «как превращении чужого в «своё-чужое», о диалогичности понимания, его принципиальной двухсубъектности, подтверждают вывод о том, что в процессе интерпретации текста оригинала переводчиком понимание и оценка являются неразделимыми, одновременными и взаимозависимыми.
При рассмотрении условий, при которых происходит реализация интерпретации текста оригинала в тексте перевода, необходимо учитывать, что содержание оригинала существует в сознании переводчика в виде его проекции — выявленного в ходе интерпретации смысла текста; и этот смысл необходимо оформить в речи по-новому. При этом нужно учитывать тот факт, что «подлежащая речевой формулировке мысль всегда является субъективной» [Лурия, 1975, с. 9—10], т.е. в ней всегда присутствуют именно те признаки,
которые были выделены субъектом речи в соответствии с его мотивами, интенциями и потребностями.
Л.С. Выготский именно этот субъективный характер мысли, подлежащей речевому оформлению, обозначал термином «смысл» и противопоставлял его другому термину — «значение». При этом он понимает «значение» как «неподвижный и неизменный пункт, который остаётся устойчивым при всех изменениях смысла слова в различном контексте». (Цит. по: [Общая психолингвистика, 2004, с. 33]).
На следующем этапе процесса перевода Л.С. Выготский, как известно, предположил существование промежуточного звена — «внутренней речи», благодаря которой «мысль совершается в слове» [там же, с. 19]. По его мнению, лишённая грамматической структуры мысль через аморфную (свернутую) по структуре и предикативную по своей функции внутреннюю речь превращается в развёрнутую речевую конструкцию, наделённую грамматической структурой. А.Р. Лурия, развивая это положение, пришёл к выводу, что внутренняя речь «является механизмом, превращающим внутренние субъективные смыслы в систему внешних развёрнутых речевых значений» [Лурия, 1975, с. 10].
В процессе перевода в сущности происходит такой же переход от мысли (смысла, проекции оригинала, существующего в сознании переводчика также в форме внутренней речи на родном языке) к развёрнутому речевому сообщению (ПТ).
Л.В. Щерба в статье «О трояком аспекте языкового явления и об эксперименте в языке» подчеркивает, что «все формы и все сочетания слов нормально создаются нами в процессе речи, в результате весьма сложной игры, сложного речевого механизма человека в условиях конкретной обстановки данного момента... Этот механизм, эта речевая организация человека никак не может просто равняться сумме речевого опыта (подразумеваю под этим говорение и понимание) данного индивида, а должна быть какой-то своеобразной переработкой этого опыта» [Щерба, 2008, с. 25].
Исходя из того, что «все языковые величины, которыми мы оперируем в словаре и грамматике, будучи концептами, в непосредственном опыте (ни в психологическом, ни в физиологическом) нам вовсе не даны, а могут выводиться нами лишь из процессов говорения и понимания», Щерба, делает вывод о диалектической противоречивости опыта речевой деятельности и отмечает, что «интересы понимания и говорения прямо противоположны, и историю языка можно представить как постоянное возникновение противоречий и их преодоление» [там же, с. 30].
Возникновение противоречий и их преодоление — это основная характеристика второго этапа процесса перевода: актуализации
(воплощении) смысла текста оригинала в новом речевом сообщении (ПТ).
Известно, что многое из того, что переводчик осознаёт в процессе порождения речевого высказывания, неизбежно остаётся невыраженным в тексте перевода. Кроме того, в тексте оригинала, как и в любом речевом произведении, может быть отражено и не до конца осознанное самим автором содержание, подтекст, который переводчик должен реконструировать. А в процессе создания переводчиком нового текста, в свою очередь, возникает новый подтекст, возможно, неосознанный переводчиком, но понятный читателю перевода.
Итак, в оформлении речевого высказывания (ПТ) в диалектическом взаимодействии оказываются глубинная логико-синтаксическая и формально-грамматическая структуры. По этому поводу И. Левый пишет: «Язык не только материал, в котором реализуются творческие замыслы — сперва авторский, а затем переводческий, но он в некоторой, разумеется, ограниченной, мере активно участвует в обоих творческих актах. Языковой материал непременно влияет на характер передаваемого сообщения. Он вмешивается в его дефинитивные формы пассивно (тем, что сопротивляется или способствует наиболее естественному для данного материала выражению) и активно (тем, что с помощью языковых и иных ассоциаций привлекает в текст новые элементы содержания, которых не было в составе идейной концепции подлинника и которые не могли бы из нее самостоятельно вырасти)» (Левый, 1974, с. 55).
Несомненно, многие потери при переводе носят объективный характер. Переводчик вынужден в процессе перевода преодолевать системные межъязыковые расхождения, учитывать асимметрию культурных реалий, принимать во внимание стилистические нормы и т.п. Однако потери при переводе отнюдь не объясняются только объективными факторами, и не только объективные факторы влияют на переводческий выбор. В не меньшей степени этот выбор предопределен субъективными факторами, а именно способностью конкретного индивида — переводчика — расшифровать то, что зашифровано автором в тексте оригинала, то есть расшифровать выбор автора.
Таким образом, итогом анализа основных этапов процесса перевода и их особенностей является вывод о том, что перевод (интерпретация оригинала) представляет собой сложный психолингвистический процесс, в ходе которого в сознании переводчика значения отдельных элементов высказывания и значение высказывания в целом через постижение его общего смысла преобразуются в новые значения.
Список литературы
Бахтин М.М. Марксизм и философия языка. М., 1975.
Выготский Л.С. Мышление и речь. М.: Лабиринт, 2005.
Краткий психологический словарь (КПС). 2-е изд., расш. и доп. / Ред.-сост. Л.А Карпенко; Под общ. ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевско-го. Ростов н/Д.: Феникс, 1998.
Левый Иржи. Искусство перевода. М.: Прогресс, 1974.
Лотман Ю.М. Собрание сочинений // Моск. гос. ун-т имени М.В. Ломоносова, Тартус. ун-т. М.: ОГИ, 1998.
Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1975.
Макин А. Французское завещание / Пер. Ю. Яхниной, Н. Шаховской // Иностранная литература. 1996. № 12.
Общая психолингвистика: Хрестоматия. Учеб. пособие / Сост. К.Ф. Седова. М.: Лабиринт, 2004.
Xомский Н. Язык и проблемы знания (1988) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. Филология. 1995. № 4.
Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языке // Языковая система и речевая деятельность. 4-е изд. М.: ЛКИ, 2008.
