CC BY
53
УДК 122/129 67
ББК 87.8
Т.Ю. Артеменко
АФФЕКТ В СТРУКТУРАЛИЗМЕ. ТЕМАТИЗАЦИЯ ГРАНИЦЫ
*
Представлены две тенденции концептуализации аффекта. С одной стороны, аффект противопоставляется процедурам означения и поэтому отсылает к субъективности как аутентичности. С другой стороны, он предстает как принцип разобщенности и де-центрации, который субъективность формирует. Разница этих подходов заключается в ориентации на разные традиции понимания субъективности.
Ключевые слова:
аффект, Другой, внешнее, внутреннее, аутентичность, репрезентация.
Структурализм, несмотря на присущую ему критику догматизма и универсализма, сам так же исходит из достаточно жесткого понимания мира, в котором все определено системой означающих. Этой предзаданности значения принято противопоставлять аффект, как и чувственность в целом, что связано с давней оппозицией рациональной деятельности и чувства. Поэтому, хотя тема аффекта в рамках структурализма звучит не только странно, но и противоречиво, мы предлагаем рассмотреть структурализм именно с этой стороны.
Противопоставление значения и чувства, что соответствует противопоставлению структуры и аффекта, уходит корнями в старый спор детерминистов и волюнтаристов. Если первые считали, что человек в своих проявлениях полностью детерминирован внешними ему силами, то вторые отстаивали свободу индивида, основанную на его внутреннем, неприродном мире (душе или духе). Согласно точке зрения, что субъект производен от структуры, структурализм идеально вписывается в детерминистское представление. А чувственность и аффект оказываются на противоположной стороне, так как олицетворяют собой все нерациональное, индивидуальное, неповторимое и аутентичное.
В данной статье мы пытаемся заново взглянуть на это противопоставление и понять, какие идеи за ним стоят. Это позволит не только определить, что такое аффект и где он смежен со структурой, но и очертить границы структурализма, то есть понять, до какого предела возможна концептуализация неназываемого (а именно таким, в нашем представлении, и является аффект). Ответив на все эти вопросы, станет ясно, может ли структурализм оста-
ваться актуальной мыслью, если принять во внимание поворот критической мысли в сторону концептуализации искусства, и насколько продуктивные интерпретации он может предположить.
1. Противопоставление аффекта и значения
Р. Барт, постструктуралист и семиотик, посвящает свою книгу «Camera lucida» непривычной для него теме фотографии. Поскольку он с самого начала признает семиотический анализ неспособным проявить суть феномена фотографии, в ответе на вопрос, почему одни фотографии его трогают, а другие - нет, Барт отталкивается только от собственного впечатления, точнее, от собственного аффекта, понимаемого как проявление чувственного отношения (любовь, сочувствие, траур, порыв, желание). На этом основании Барт противопоставляет феномен фотографии всем искусствам, имеющим универсальный код, или язык. По его мнению, невозможно связать впечатление от фотографии ни с ее символической нагрузкой, ни с художественностью или изобразительностью. Пытаясь определить причину этого особого аффективного впечатления от фотографии, он приходит к выводу о ее не-символичес-ком характере, ее случайности и не-худо-жественности: «Фотография не поддается классификации, потому что нет ни малейшей причины маркировать те или иные из ее случайных проявлений» [1, с.14]. Именно на основании аффективности, то есть противоположности коду, Барт возводит фотографию в ранг реальности, признавая за ней особого рода аутентичность.
Здесь мы формулируем первый тезис нашего рассуждения: если рациональная деятельность (то есть деятельность по созданию смыслов) обязательно предпола-
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта № 12-33-01018 «Стратегии производства в эстетической теории: история и современность».
3 ю О
гает дистанцию от реальности, то аффект, как раз наоборот, сам является ее проявлением. Обратим внимание на то, что индивидуальность, сингулярность, личный характер аффекта напрямую связывается с его особой непосредственной близостью к реальности. Рационализация, как универсализирующий, обобщающий процесс, наоборот, предстает как дистанция по отношению к ней.
Итак, фотография понимается Бартом как единственное искусство, способное продуцировать аффект, так как она не предполагает особой техничности или «видения художника», но позволяет говорить самим предметам (значит, и реальности) от первого лица. Но можно ли, говоря о фотографии, создать некий незамутненный концептуальными измышлениями дискурс, который позволил бы иметь дело с непосредственной реальностью уже на теоретическом уровне - вот проблема, которую ставит перед собой Барт. С одной стороны, он называет свою книгу романом, с другой - говорит о ней как о невозможной науке о субъективности. Следует отметить, что в рассуждении Барта вопрос о фотографии принимает глобальный характер, так как претендует на решение дилеммы, мучившей теоретиков на протяжении всего ХХ века, а именно дилеммы универсального и сингулярного, общего и частного.
Фотография, по Барту, - уникальное средство, которое показывает не называя, поэтому и может претендовать на статус универсальности вне символического поля. То, что фотография, производя аффект, оказывается в несимволическом поле, мы уже обсудили выше, но что тогда позволяет ей претендовать на универсальность? Как показывает Барт, фотография все-таки репрезентирует реальность, но не интерпретирует ее. УУдается ей это благодаря двум моментам, которые Барт называет staduim и punctum. Staduim ориентирован на культурного субъекта, он вызывает интерес и особого рода удовольствие от разгадывания кода фотографии. Punctum является «уколом», который направлен лично на смотрящего, его нельзя ни расшифровать, ни объяснить. Для достижения нужного эффекта и тот и другой одинаково необходимы. Фотография, таким образом, предстает как особый тип репрезентации, совмещающий критическую дистанцию и эмоциональную (аффективную) непосредственность: «я смешал истину и реальность в единой эмоции, в которую и поместил природу или гений Фотографии» [1, с. 116]. Итак, здесь мы предлага-
ем подчеркнуть третии важный для нас момент. Репрезентационная особенность фотографии не может опираться только на аффективность, весь гений фотографии проявляется именно в момент противоречия или несоответствия ее аффективного и символического содержания. Поэтому можно сказать, что она репрезентирует не что иное, как это несоответствие, и только поэтому может претендовать на статус науки о сингулярности.
Таким образом, в толковании Барта, фотография предстает тем способом, которым может быть репрезентирован и произведен аффект без искажения, то есть без символизации. Этот своеобразный способ репрезентации он приравнивает к аутентичности, говоря о том, что фотография даже не стремится репрезентировать, но хочет сама стать вещью. То есть сингулярность приравнивается Бартом к аутентичности, которая, в свою очередь, приравнивается к реальности и, следовательно, к истине. Во главе этой цепочки Барт ставит фотографию, которая создает в гомогенном пространстве текстов и изображений раскол, позволяющий говорить аффекту от первого лица.
2. Структура в психоанализе.
Смещенный центр субъективности
Альтернативу описанной выше традиции противопоставления аффекта и значения предлагает психоанализ. Как известно, аффект является основным материалом для психоаналитического исследования, так как именно он сигнализирует о вытесненном. И в то же время поворот к структурализму, совершенный Ж. Лаканом, не может не доказывать универсалистские (и в этом смысле научные) претензии его теории. Здесь психоанализ сталкивается с той же задачей, что и невозможная наука о сингулярности, по Барту. Только в отличие от нее в психоанализе Лакана противопоставление чувственного и интеллигибельного подвергается сомнению.
Напомним, что, по мысли Барта, критериями аффекта являются его сингулярность (он принадлежит только мне и не может быть передан кому-либо другому) и непосредственная связь с реальностью (аффект появляется, когда я имею дело с самими вещами, а не их интерпретациями). То есть аффекту противопоставлено упорядоченное поле кодов и значений, которое и является полем коммуникации. Лакан же значительно расширяет понимание структуры, выводя его за рамки поля символов, кодов и смыслов. Вместо этого
он предлагает систему регистров символического, реального и воображаемого, сложная взаимосвязь которых не позволяет понимать структуру как нечто предзаданное и оформленное. Поэтому, по Лакану, мир организован скорее не системой значений и смыслов, но системой различий. Именно на различии, а не на единстве иерархической системы значений строится, по Лака-ну, поле символического. Этот принцип различия инициируется фигурой Другого, которая не несет какого-либо предметного содержания, но представляет собой только функцию границы, или запрета. Собственно, именно с появлением фигуры Другого появляется субъективность как грань между тремя регистрами: воображаемого, символического и реального, так как очевидным становится, что они отличаются друг от друга не содержанием, а функцией. Так, регистр воображаемого объединяет и сглаживает различия, именно в нем создается то, что мы привыкли называть целостностью (поэтому и науку Лакан относит к воображаемому, а не символическому регистру). В отношении аффекта и значения подобрать критерии становится еще сложнее. Если, по Барту, первый вносил хаос, а второе - единство, то, по Лакану, вся эта система предстает более сложной, так как он отделяет друг от друга функции аутентичности (реального), единства (воображаемого) и коммуникации (символического). Если для Барта фотография становится репрезентацией истины и реальности в одной связке, то для Лакана истина, реальность и репрезентация - три разных, взаимоисключающих явления. Поэтому можно сказать, что в психоанализе Лакана структурирующим принципом субъективности объявляется разлад, а не единство и тождественность самой себе. Следовательно, различие интеллигибельного и чувственного невозможно проводить по критерию структурированности или интенсивности переживания, по аналогии с различием общего и индивидуального. Более того, психоанализ говорит об аффективной стороне языка и символической стороне аффекта: «Аффективное не является как бы особой плотностью, которой не хватает интеллектуальной разработке. Оно не размещается в мифической области по ту сторону продуцирования символа - якобы предшествующей формулировке дискурса» [3]. Однако, если мы согласимся с таким пониманием чувственного и интеллектуального опыта, то нам придется переосмыслить заново и границы внешнего и внутреннего.
3. Аффект как граница. Внутреннее и внешнее
Психоанализ настойчиво подчеркивает двойственность аффекта, его причастность как символическому, так и чувственному миру: «Предназначение аффектов - быть трансформированными в самой своей сути по причине их пограничного положения между psyche [душой] и soma [телом]» [3]. Поэтому часто возникает соблазн представить аффект как спасительный мостик между внутренним миром и миром внешним, как своего рода не-символичес-кую репрезентацию. На этом основании Ю. Кристева предполагает возможность «нового гуманизма», основанного на особой аффективной коммуникации (см. 3). Вместе с тем было бы ошибочным понимать это промежуточное положение аффекта как репрезентативную связь между внутренним и внешним. Фрейд, например, определяет аффект как «раскол предметных и словесных представлений», как невозможность вписать переживание в историю субъекта, то есть невозможность его символизировать. Франциско Эспаса в своей статье, представляющей собой экскурс в историю того, как понимался аффект в психоанализе, приходит к выводу о том, что аффект, являясь все-таки системой внутренней сигнификации, завязан на построении объекта, который, в свою очередь, является внешним (см. 8). Эту же мысль развивает Мари-Франс Бийард, показывая, что аффект возникает как невозможность отделить Я от объекта, то есть как невозможность построить границу между Я и внутренним объектом. Другими словами, аффект предстает как сигни-фикация несостоявшейся связи с Другим: «мы можем сказать, что тело предстает в опыте релаксации, как место записи фундаментальных означающих нашей истории, тело любимое, раненное, обозначенное разным опытом жизни в отношении к Другому» [7, p. 97].
Таким образом, двойственность аффекта не означает, что он находится в привилегированном положении. Скорее наоборот, он манифестирует то, что привилегированного положения не существует, как не существует и ясного различия между внутренним и внешним.
Ж. Лакан обращает внимание на то, что само разделение на внутреннее и внешнее происходит только в поле символического, когда субъект усваивает функцию отделения себя от Другого. При этом для Лакана важна сама функция разделения, в то время как то, что она отделяет (внутреннее и
3 ю О
внешнее), оказывается весьма условным. Например, регистр воображаемого также предполагает наличие противоположностей, но он направлен на их снятие, то есть на обретение единства и полноты бытия. В символическом регистре, наоборот, принципиально важна функция различия, границы, запрета сама по себе.
Интересно сопоставить эти положения с позицией М. Фуко. Он так же, как и Лакан, выступает против утверждения единства субъективности, которая строится на единстве репрезентации: «В классическую эпоху все силы человека соотносились с одной-единственной силой, силой «репрезентации», которая притязала на то, чтобы извлечь из человека все, что в нем есть позитивного или же возвышаемого до бесконечности. В результате получалось, что совокупность таких сил образует Бога, а не человека...» [2, с. 118]. Примером единства репрезентации служит, например, ин-тенциональность, понятая как движение интериорности вовне. По Фуко, знание и мышление не имеют к этому процессу никакого отношения, так как в этом случае внешнее явление интериоризируется, преобразуясь в знак отличия. Это значит, что внешнее не перестает быть внешним, оно интериоризируется, образуя, в терминах Делеза, складку, но ни в коем случае не становясь частью «внутреннего мира субъекта»: «Мышление не зависит от прекрасной интериорности, которая соединяла бы зримое и высказываемое, но происходит в результате вторжения чего-то внешнего, что углубляет промежуток между ними и взламывает, расчленяет их внутреннее» [2, с. 117]. Другими словами, внутренними усилиями субъекта интеграция с внешним миром невозможна, в определенной степени она возможна только благодаря власти, которая прочерчивает «общую линию силы» [2, с. 104].
По-видимому, здесь психоанализ предполагает аналогичную диалектику внутреннего и внешнего, только вместо мысли, которая «сгибает, удваивает внешнее рав-нообъемным ему внутренним» [2, с. 117], мы сталкиваемся с аффектом.
Как ни странно, аффект репрезентирует, но репрезентирует он исключительно неудачу символизации. Если весь субъективный опыт удается выразить и вписать в существующий контекст событий определенного индивида (то есть в его личную историю), то аффекта не возникает. Он появляется как раз тогда, когда происходит расщепление внутренней (воображаемой целостности), спровоцированное не столь-
ко травмой от встречи с реальным, сколько чувством того, что выбранный принцип символизации дал сбой и не справился со своей задачей. В буквальном смысле аффект сигнализирует о столкновении субъекта с необходимостью полного перестраивания своих оснований: «аффект предстает как эффект возвращения преданного забвению, того, что пребывало сокрытым, сокровенным, того, что обнаруживается у оснований символического построения» [6, с. 156]. Так «меняется значение тех отношений, которые успели до той поры в истории субъекта», то есть под знаком отличия от Другого меняется сам субъект - Лакан назвал это «опрокидыванием внутрь интерсубъективных отношений» [6, с. 150].
Таким образом, внутреннее не может быть синонимом аутентичности, а сила аффекта свидетельствует не столько об истине или о связи с реальностью, сколько, наоборот, о невозможности эту связь наладить. По Лакану, от лица реального вообще ничего говорить не может. Поэтому аффект не может быть ему тождественен, но он показывает границу между символическим, воображаемым и реальным, саму эту границу никак не называя и не оформляя.
Получается, что аффект не символизирует личность во всей ее непосредственности и неповторимости, а наоборот, сигнализирует о ее расщеплении и разладе. Этот тезис означает то, что мы не просто ошиблись местом в поиске гаранта единства личности, но гораздо больше - что такого места вообще не существует.
4. Субъективность
Итак, все описанные выше аспекты проблемы аффекта в структурализме вели нас к тому, что субъективность действительно предстает функцией структуры (высказывания, или желания). Следовательно, если мы ее будем понимать не как единство внутреннего мира и целостность его репрезентации, а как то, что маркирует невозможность этого единства, как разлад, то нам придется пересмотреть и ее репрезентативные свойства. С этой точки зрения чувственность, конечно же, не будет занимать привилегированное место по отношению к рациональной деятельности. Попытка представить ее как своего рода несимволическую репрезентацию приведет не более чем к возвращению к прежним основаниям единой и целостной субъективности. Но это не значит, что мы должны полностью отрицать репрезен-
тацию, другое дело, что мы не должны понимать ее как нечто конструктивное. Тут, конечно, хорошую службу может сослужить аффект, так как он представляет собой именно такой способ проявления субъективности, который ничего не может внести или исправить в ней самой. Сам субъект при этом становится постоянно меняющейся, пограничной территорией, не имеющей никакой рафинированной и оформленной сущности. Другими словами, антиструктуралистическая попытка воссоздать истинную субъективность будет всегда обречена на один и тот же исход - невозможность эту субъективность достичь. При этом в неудаче будут обвиняться неправильно выбранные методы, детерминизм или редукция. В то же время в постструктурализме становится центральным тезис о том, что субъективность не формируется изнутри самой себя и в то же время не детерминируется внешними причинами, но находится на грани этих пространств, поэтому и подвергается вечному изменению, перезаписи, способом бытия которой является повторение.
Поэтому об аффекте мы можем говорить скорее не как о репрезентации, а как о разрушении, следовательно, и как о пересоздании субъективности. Так, в постс-
труктуралистской мысли романтическое представление о чувственности как имманентном переживании сменяется аффек-тивностью как гранью между внутренним и внешним.
Таким образом, представив изначально аффект как границу структурализма, мы пришли к выводу о том, что он является чуть ли не единственной мерой всех проявлений субъективности. Но в таком случае у нас не остается привычных критериев для разделения науки, искусства и повседневности. Так, например, Лакан относит науку к регистру воображаемого, хотя она на самом деле не совершает никакой трансгрессии, но приходит к выводам, заданным ее же основаниями. Искусство также теряет привычные ориентиры, так как больше не может возвышать или вдохновлять личность. И это, пожалуй, самый сложный вопрос относительно поставленной нами проблемы, так как и чувственность, и аффект раньше неизменно признавались предметом художественной деятельности. Между тем в описанной нами картине все обстоит иначе - искусство больше не производит ни смыслов, ни аффектов, ни субъекта. Можно даже сказать, что оно скорее разрушает субъективность, и в этом состоит его уникальная функция.
список литературы:
[1] Барт Р. Camera Lucida. - М.: AD Magnum, 1997. - 223 с.
[2] Делез Ж. Фуко. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 1998. - 172 с.
[3] Кристева Ю. Об аффекте, или Интенсивная глубина слов. - М.: Логос, 2011. - № 1. - Интернет-ресурс. Режим доступа: http://filosfak.ru/аспирантура/юлия-кристева-об-аффекте-или- (23.04.2013)
[4] Лакан Ж. Четыре основных понятия психоанализа. - М.: Гнозис-Логос, 2004. - 304 с.
[5] Фрейд З. Отрицание // Психоанализ и культура. Леонардо да Винчи. - СПб.: Алетейя, 1997.
[6] Юран А. «Утраченный» аффект психоанализа // Психоанализ. - Киев. - 2005, № 7. - С. 132-160.
[7] Biard Marie-France. La qustion de l'affect dans la relaxation psychanalytique // L'Esprit du temps Champ psy. - 2006, № 41. - Р. 81-99.
[8] Espasa F. Dépression de vie, dépression de mort. Les paliers de la conflictualiffi dйpressive chez l'enfant et ses parents. - ERES, 2003.
3 \o О
