О категории "другой" в структурном психоанализе Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

О.В. Фатнева

О КАТЕГОРИИ «ДРУГОЙ» В СТРУКТУРНОМ ПСИХОАНАЛИЗЕ

Рассматривается категория «Другой» в теории структурного психоанализа и ее роль в динамике философских представлений о субъективности. Автор обращает внимание на то, что данная категория открывает новые возможности для аналитики явлений массовой культуры, а ее осмысление позволяет пересмотреть традиционные понятия о механизмах потребления и социального взаимодействия.

Обсуждение проблемы Другого сегодня идет главным образом в рамках какого-либо актуального политического контекста, так что ее онтологический характер оказывается незаслуженно забытым. Вместе с тем следует вспомнить, что этой категории в феноменологии Гуссерля или Сартра придавалось более широкое значение. Концепций, где бы проблема Другого была обоснована с точки зрения онтологии, притом глубоко и всесторонне, не так много, и одной из них является концепция структурного психоанализа.

Структурный психоанализ базируется на синтезе положений классического психоанализа З. Фрейда и структурной лингвистики (в частности, положений концепций Ф. де Соссюра, К.-Л. Строса и Р.О. Якобсона). Основным его представителем является Ж. Лакан, осуществивший радикальный пересмотр традиционных понятий и законов психоанализа с позиций структурализма.

В основе лаканианской концепции лежит тезис о языковой природе бессознательного. Говоря о том, что бессознательное структурировано как язык, Лакан задает новый способ интерпретации бессознательных содержаний, связанный с уподоблением механизмов невротической защиты поэтическим тропам: «...механизмы, описанные Фрейдом как механизмы “первичного процесса”, т.е. механизмы, определяющие режим деятельности бессознательного, в точности соответствуют функциям, которые эта научная школа считает определяющими для двух наиболее ярких аспектов деятельности языка - метафоры и метонимии, т.е. эффектам замещения и комбинации означающих...» [1. С. 78].

Исходя из этого, симптом в аналитике Лакана предстает как метафорическое или метонимическое смещение смысла, замена одного означающего другим. Означающее, подвергающееся замещению, и является тем вытесненным содержанием, травматическим эпизодом биографии анализанта, которое подлежит экспликации. Оно получает название Реального, или травмы.

Задача психоаналитического дискурса состоит в том, чтобы прояснить субъекту смысл его собственной речи, вернув в нее недостающее измерение Реального. Бессознательное предстает в этой теории как пробел в речи: «Бессознательное есть та часть конкретного трансиндивидуального дискурса, которой не хватает субъекту для восстановления непрерывности своего сознательного дискурса. Симптом является здесь означающим вытесненного из сознания субъекта означаемого» [2. С. 43] .

Возвращение субъекту связности дискурса, осуществление «полной» речи предполагает прояснение его отношений с тем адресатом, к которому он обращен в своем бессознательном. Этот адресат получает у Лакана название Другого с большой буквы (Autre). Бессознательный диалог анализанта со своим Другим являлся предметом истолкования в процессе анализа.

Следует сказать, что эти первоначально прикладные схемы нашли широкий отклик у представителей постструктурализма, оформившись в онтологические понятия, а оригинальные лакановские категории Реального, Символического, Воображаемого, равно как и его взгляд на проблему Другого, получают дальнейшее развитие в работах ряда современных авторов.

Проблема Другого в структурном психоанализе получает новую интерпретацию, восходящую к гегелевской диалектике рабства и господства. После Сартра почти никто не уделял должного внимания значимости «Феноменологии духа» для экспликации смысла меж-субъектных отношений и объяснения самой субъективности. Лакан, в отличие от Сартра, рассматривает это диалектическое отношение целиком в плоскости бессознательного. В речи субъекта план выражения (означающего) расходится со смыслом, и план смысла превосходит предметное содержание высказывания. Этому расщеплению дискурса соответствует различие между адресатом сознательного дискурса (реального субъекта) и адресатом бессознательной речи (именуемого Другим). В основу отношения к последнему Лакан кладет схему гегелевской диалектики борьбы за признание.

Возникновение этих двух планов, в которых конституируется субъект, объясняет лакановская теория «стадии зеркала». Стадия зеркала характеризует самосознание как результат первоначального отчуждения: структура «Я» формируется в тот момент, когда происходит присвоение внешнего (зеркального) образа в качестве гештальта, основы синтеза разрозненных психических переживаний. «Я», «субъект», впервые возникающий в момент «узнавания» указывает не на себя, а вовне - с тех пор самотождественность находит свою опору во внешнем образе. Следовательно, «Я», иначе говоря, те означающие с которыми субъект себя идентифицирует, не совпадает с субъективностью в целом: «Мое Я, - говорит Лакан, - ...это особый объект, внутри опыта данного субъекта присутствующий. Да, буквально так: мое Я представляет собой объект - объект, выполняющий определенную функцию, которую мы назовем здесь функцией воображаемой» [1. С. 68].

В соответствии с этим расщеплением в дискурсе субъекта за планом предметного сообщения, обращенного к реальному оппоненту, нужно усматривать бессознательный план запроса к символическому оппоненту, или Другому (Autre). Другой с большой буквы - это бессознательный адресат речи, или, как его называет Лакан, «место речи», куда обращено желание субъекта.

Понятие желания у Лакана сходно с аналогичным у А. Кожева, предложившего оригинальную интерпретацию «Феноменологии духа». Кожев ввел взамен гегелевского «вожделения» понятие желания, понимая его как «желание желания», или как желание быть при-

знанным другим: «Можно сказать, что желать желания - значит хотеть быть любимым. Но термин “любовь” либо слишком смутный, либо слишком узкий. В общем и целом, тот, кто желает желания другого, хочет играть для него роль абсолютной ценности, которой подчинены все прочие ценности (в частности, та ценность, которую представляет собой этот другой, в том числе и для него самого). Поэтому мы можем сказать, что желание желания есть стремление быть признанным (anerkannt)» [3. С. 156].

Следует отметить, что Лакан вполне разделял экзистенциалистский тезис о «нехватке» как образующем элементе субъективности. Близким экзистенциализму оказывается также определение желания, формулируемое Кожевым: он характеризует его как отсутствие какого-то бытия, ничто [4. С. 134]. По существу, отношение, связанное с желанием, представляет собой отношение по поводу этой «нехватки». В нем проявляет себя феномен отчуждения, подробно описываемый Сартром в «Бытии и ничто». Сартр предполагает, что присутствие Другого искажает реальность субъекта, внося в нее элемент неопределенности, создавая некоторый отчужденный смысл: «Поскольку в существовании другого мне открывается мое бытие, которое я не могу ни усвоить, ни даже постичь, это существование мотивирует два способа отношения к нему: другой глядит на меня, он как таковой держит секрет моего бытия - он знает, что я такое; так глубинный смысл моего бытия оказывается мне внеположным, он заключен в некотором отсутствии - другой, таким образом, имеет надо мной преимущество. Итак, я могу попытаться отвергнуть бытие, приданное мне извне [...] Но последнее мыслимо лишь при условии, что я усвою себе свободу другого. Таким образом, мой проект возвращения себе самого себя является, по сути, проектом овладения другим» [5. С. 311].

Можно сказать, что желание представляет собой отношение по поводу этого прибавочного смысла, это отношение, в котором экзистенциальное «зияние» получает форму борьбы за признание, т.е., в конечном итоге, за полноту своего бытия. Так «ничто» в интерсубъективной перспективе превращается в «нечто» - в попытку получить у Другого недостающий элемент своей самости.

Структурный психоанализ на практике определяет Другого в соответствии с эдиповой структурой: это, как правило, отец или мать, чьего признания желает субъект. Абстрагируясь от частностей психоаналитической теории, можно определить его как структуру, формируемую на раннем этапе становления субъекта, которая задает в дальнейшем границы его психического опыта. В силу этого, связь с Другим, выполняющим роль символической константы, приоритетна и обладает устойчивым характером, в то время как связь с реальным субъектом на сознательном уровне носит подчиненный характер. Реальный субъект при этом превращается в предмет «спора» между субъектом и его Другим, приближаясь к статусу вещи. В другом случае он может занять место Другого, став при этом его бессознательной проекцией или, по выражению Лакана, «марионеткой фантазма» [6. С. 478].

Таким образом, Другой является местом бессознательной речи, тем адресатом, к которому обращено

желание. В терминах гегелевской диалектики он являет собой фигуру Господина, за признанием которого субъект в самой структуре любого объектного отношения обращается в своем бессознательном. Желание всегда оказывается обращено по ту сторону артикулируемых сознанием потребностей, к тому, кто это желание фантазматически удовлетворяет. Это «нормирующее» свойство Другого позволяет Лакану определить его как символический закон желания или инстанцию Символического порядка.

В соответствии с данной концепцией, субъект складывается во взаимодействии трех модусов - Воображаемого, Символического и Реального.

Воображаемое - регистр, формирующийся в момент овладения ребенком языком, исходным пунктом которого является вышеупомянутая «стадия зеркала». Он представляет собой образование, которое можно охарактеризовать как место производства иллюзорных представлений субъекта о себе - иллюзорных в том смысле, что они скрывают структурную основу субъективности наслоениями нарциссического характера; к примеру, логика социального обмена, просматривающаяся в механизмах потребления, становится в Воображаемом индивидуальным предпочтением.

Порядок Символического представлен структурным порядком социального обмена, он характеризует положение субъекта как означающего в ряду других означающих. Ключевым понятием здесь является понятие «объекта а» (object petit a) - означающего желания Другого, по отношению к которому субъект определяет свое место в социальной структуре.

Реальное можно определить как вытесненный психический опыт. У Лакана, впрочем, оно приобретает статус почти онтологический, поскольку он сравнивает его то с экзистенциалистским «ничто», то с кантовской «вещью-в-себе». «Вещь-в-себе», будучи недоступной сознанию, проявляет себя посредством феноменов -подобным же образом утраченное Реальное вызывает целый ряд психических эффектов. С. Жижек, продолжатель традиций структурного психоанализа, проводит аналогию между этими понятиями: «Стандартная лака-нианская идея - это идея о реальности как гримасе Реального: Реальное - недостижимая травматическая сущность - пустота, слепящее солнце, на которое невозможно смотреть прямо и которое можно увидеть только глядя вкось, со стороны, при искажении перспективы, - если мы смотрим на него прямо, его свет ослепляет нас... Реальное, таким образом, структурируется/искажается в «гримасу», которую мы называем реальностью, при помощи восстанавливающей символической сети, подобно тому, как кантианская Ding-an-sich структурируется в то, что мы переживаем как объективную реальность посредством трансцендентальной сети [...] само Реальное .представляет собой не что иное, как искажение перспективы реальности, что-то, что становится видимым только благодаря такому искажению, поскольку оно заключено “в себе” и совершенно лишено субстанции» [7. С. 231-232].

Реальное в лакановской системе и представляет собой тот самый «недостающий» элемент реальности, object a, по поводу которого ведется «тяжба» между субъектом и Другим.

Данная концепция дает выходы к аналитике повседневности, поскольку Другой имеет прямое отношение к традиционной психоаналитической структуре Сверх-Я. Как отмечал еще Фрейд, «...Сверх-Я любой культурной эпохи имеет тот же источник, что и Сверх-Я индивида [...]. Культурное развитие массы и индивидуальное развитие так сочетаются и переплетаются друг с другом, что многие свойства о Сверх-Я легче обнаружить, наблюдая за поведением культурного сообщества, а не индивида» [8].

Таким образом, диалектика желания указывает на то, что система производственных отношений носит более сложный характер, нежели простое удовлетворение потребностей. Бодрийяр заметил, что «фоном» рациональной мотивации потребителя часто служит неявная отсылка к некоторой базовой структуре меж-субъектных отношений: «Решающее воздействие на покупателя оказывает не риторический дискурс и даже не информационный дискурс о достоинствах товара. Зато индивид чувствителен к скрытым мотивам защищенности и дара, к той заботе, с которой «другие» его убеждают и уговаривают, к не уловимому сознанием знаку того, что где-то есть некая инстанция (в данном случае социальная, но прямо отсылающая к образу матери), которая берется информировать его о его собственных желаниях, предвосхищая и рационально оправдывая их в его собственных глазах» [9. С. 180].

С. Жижек применяет лакановские концепты к анализу явлений массовой культуры, которая как нельзя лучше демонстрирует значимость фигуры «символического» Другого. Он отмечает, что различие между потреблением и межличностными отношениями в современном обществе все больше нивелируется: сам характер рекламного сообщения, апеллирующего не к полезным свойствам товара, а к самому факту престижности обладания таковым, показывает, что здесь на первое место выходит именно желание Другого. Аналогично этому, когда мы обращаемся к достоинствам конкретного человека, мы одновременно делаем его объектом желания Другого, утверждая «статусный» характер коммуникативного акта в системе Символического. Отсюда и легкость в межличностных отношениях с конвейерной сменой привязанностей, свойственной современному индивиду - обратной стороной «успешной» социализации. Жижек справедливо уподобляет такой тип отношений товарному фетишизму: «Подобным же образом, как Маркс показывает, что при рыночной экономике абстракция вписана в сам индивидуальный опыт (рабочий непосредственно осознает свою конкретную профессию как случайную актуализацию абстрактной способности к труду, а не как органическую составную часть своей личности; «отвергнутый» влюбленный рассматривает своего сексуального партнера как случайную и временную замену, служащую его потребности в сексуальном и/или эмоциональном удовлетворении и т.д.). Кроме того, абстракция непосредственно вписана в наше отношение к другим: мы игнорируем их в самом подлинном смысле этого слова, сводя к носителям абстрактных социальных функций» [10. С. 45].

Другой в этом случае превращается в абстрактную персонификацию властного порядка, под которую подпадает не только классическая для психоанализа фигура

Отца, но и любая авторитарная инстанция, а субъект рассматривается как результат этой многоуровневой детерминации. Абсолютизация властного момента в отношении к Другому позволила С. Жижеку провозгласить тезис о смерти субъекта в новом, радикальном виде: по его определению, «изначальное замещение большим Другим, Символическим Порядком, Реального непосредственной субстанции жизни дает начало $, “перечеркнутому субъекту”, который “репрезентируется” означающим, от имени которого “действует” означающее, или который действует посредством означающего» [11].

На примере дальнейшего развития идей структурного психоанализа мы можем наблюдать трансформацию проблемы Другого и представлений о субъективности в философском дискурсе. Следует отметить, что здесь происходит смещение акцентов с выявления властных структур на всестороннюю переоценку их значения. Популяризация психоаналитических идей, как замечает Жижек, приводит к тому, что субъект нередко является к психоаналитику уже с готовым диагнозом [12]. Это многое проясняет в самосознании современного индивида: для него часто не составляет труда вычленить эдипову структуру в собственной психике или диагностировать наличие материнского комплекса, т.е. осознать свою зависимость от Другого. Но для него существенной становится проблема идентичности, поскольку осознание этой зависимости он, в духе «несчастного сознания», воспринимает как отчуждение. Культивируемая в массах идея манипуляции сознанием извне, виртуализация повседневного существования в итоге приводят к тому, что субъект лишается возможности ощущать себя автором собственных действий.

Вероятно, поэтому задачей современного психоанализа является не столько разоблачение бессознательных мотивов пациента, сколько выработка правильного отношения к идее императивного воздействия со стороны Другого. В связи с этим психоанализ позднего Лакана концентрируется уже не на проблеме Символического, а на проблеме Реального. Реальное определяется им не только как травматическое ядро личности, но и как «jouissance», наслаждение, а симптом - как индивидуальный способ его получения. Взаимная обратимость агрессивного и сексуального начал, постулированная Фрейдом и акцентированная Лаканом, говорит в пользу многозначного характера отношения Я - Другой, который не ограничивается привычной связкой «власть - подчинение».

Осмысление категории Другого в структурном психоанализе позволяет по-новому взглянуть на актуальную для философии проблему кризиса субъективности. Ф. Джеймисон отмечает, что на сегодняшний момент больше смысла в том, чтобы определить субъективность как феномен социальный, чем продолжать в данном вопросе индивидуалистическую линию, т.е. видеть ее подлинное основание в свободе от диктата коллектива [13]. Лаканианский психоанализ с его ярко выраженной диалектической основой позволяет при рассмотрении данной проблемы сочетать традиционные для экзистенциалистов идеи об открытом характере субъективности с детерминизмом классического структурализма.

ЛИТЕРАТУРА

1. Лакан Ж. Семинары. Кн. II: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа. М., 1999. 520 с.

2. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. Режим доступа: http://www.lacan/narod.ru

3. Кожев А. Источник права: антропогенное желание признания как исток идеи Справедливости // Вопросы философии. 2004. № 12. С. 154—

166.

4. Кожев А. Введение в чтение Гегеля. СПб., 2003. 792 с.

5. СартрЖ.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М., 2000. 639 с.

6. Лакан Ж. Семинары. Кн. V (1957/1958). М., 2002. 608 с.

7. Жижек С. 13 опытов о Ленине. М., 2003. 256 с.

8. Фрейд З. Недовольство культурой. Режим доступа: http://www.freud.ru

9. Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 2001. 220 с.

10. Жижек С. Возлюби мертвого ближнего своего // Художественный журнал. 2002. № 40.

11. Жижек С. Интерпассивный субъект. Режим доступа: http://www.lacan7narod.ru

12. Жижек С. Власть и цинизм. Режим доступа: http://www.lacan/narod.ru

13. Jameson F. Technology as an allegory of social relations. http://www.heise.de/tp/r4/artikel/7/7127/1.html Статья представлена научной редакцией «Философия, социология, политология» 15 июня 2007 г.