CC BY
16Литература
1. Акмолинская правда. 1944, 30 июня.
2. Акмолинская правда. 1943, 5 октября; 8 октября.
3. Акмолинская правда. 1944, 25 ноября;
4. Архив Президента Республики Казахстан (АПРК). Ф. 708. Оп. 7/1. Д. 105.
5. Государственный архив Акмолинской области (ГААО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 46.
6. Докучаев Г. А. Сибирский тыл в Великой Отечественной войне. Новосибирск, 1968.
7. История Коммунистической партии Советского Союза. - Т. 5. Кн. 1. М., 1970.
8. Казахстан в период Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 - 1945: Сборник документов и материалов.- Т. 1. Июнь 1941 - 1943. Алма -Ата, 1964.
9. Казахстан в период Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 - 1945: Сборник документов и материалов. - Т. 2. 1944 - 1945. Алма - Ата, 1967.
10. Казахская ССР за тридцать лет Советской власти. Алма - Ата, 1948.
11. Казахстанская правда, 1945, 12 января;
12. Компартия (большевиков) Казахстана в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - Т. 3. Июнь 1937 - 1948 гг. Алма - Ата, 1984.
13. Нурсултанова Л.Н. Казахстан в годы Великой Отечественной войны (1941 - 1945 гг.). Алматы, 2011.
14. Очерки истории народного хозяйства Казахской ССР. - Т. III. (июнь 1941 - 1945 гг.) Алма - Ата, 1963.
15. Правда Южного Казахстана. 1943, 31 октября.
16. Правда Южного Казахстана. 1943, 5 сентября.
17. Центральный городской архив Алматы (ЦГАА). Ф. 142. Оп. 7. Д. 11. Л. 480, 481; Д. 15.
18. Центральный государственный архив Республики Казахстан (ЦГА Рк). Ф. 1143. Оп. 2. Д. 133.
19. ЦГА РК. Ф. 1743. Оп. 1. Д. 543.
20. ЦГА РК. Ф. 1743. Оп. 1. Д. 629.
21. ЦГА РК. Ф. 1743. Оп. 1. Д. 698.
А.В. ПЕШЕХОНОВ О СОВЕТСКОМ СТРОЕ И СОЦИАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ
ПОСЛЕОКТЯБРЬСКОЙ РОССИИ*
Протасова Ольга Львовна
кандидат ист. наук, доцент, Тамбовский государственный технический университет, г. Тамбов
A.V. PESHEKHONOV ABOUT THE SOVIETSYSTEM AND THE SOCIAL TRANSFORMATION OF POST-OCTOBER RUSSIA Protasova Olga, Candidate of Science, assistantprofessor c>f Tambov State Technical University, Tambov АННОТАЦИЯ
В статье анализируется отношение лидера партии народных социалистов А.В. Пешехонова к социальным переменам в советской России. ABSTRACT
The article analyzes the attitude of the Socialist People's Party leader A.V. Peshekhonov for social changes in Soviet
Russia.
Ключевые слова: А.В. Пешехонов; большевики; советская власть; эмиграция; социальная трансформация. Keywords: A.V. Peshekhonov; the Bolsheviks; the Soviet power; emigration; social transformation.
В 1920-е гг. в результате добровольного выезда, вынужденного бегства иди принудительной высылки из советской России в эмиграции оказался практически весь цвет отечественной интеллигенции, обладавший огромным научным, интеллектуальным, культурным потенциалом. Солидная часть этой группы выдающихся изгнанников состояла из деятелей социалистических партий (меньшевиков, эсеров, народных социалистов) - тех, чьи программные и ценностные убеждения можно определить как «демократический социализм». Взаимодействие с ведущими теоретиками и практиками западноевропейского социалистического движения, с одной стороны, и глубокий анализ процессов, происходивших в СССР, с другой, позволили представителям российской социалистической эмиграции выработать научные концепции и внести значительный вклад в сокровищницу мировой общественный мысли [2, с. 128]. Представители русского демократического социализма, чьи идеи не могли быть по достоинству оценены новой властью на родине, вынуждены были
все свои богатые творческие ресурсы, общественный темперамент, малоприменимый в развитой, но чужой политической культуре, переключить на теоретическое исследование происходящего в России. Причем если в первой половине 1920-х гг. у многих новоявленных эмигрантов еще были твердые надежды на возвращение в Россию, то с течением времени и по мере укрепления власти большевиков они стали таять. Ближе к концу 1920-х гг. уже многие смирились с тем, что политическую энергию придется реализовывать главным образом в науке и публицистике на чужбине. В эмиграции было основано гигантское количество общественно-политических, литературно-художественных и иных изданий, где сотрудничали люди, чьи имена еще недавно гремели на российской политической арене. Довольно скоро, впрочем, необходимость сдерживания общественно-политической активности стала входить в привычку: посредством науки и публицистики можно было высказать очень многое; к тому же за
* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 15-01-00157а.
границей действовали комитеты социалистических партий, чья деятельность в СССР была запрещена. Тем не менее, небольшая часть социалистической эмиграции, особенно тосковавшая по родине и не желавшая лишь «наблюдать из окна» европейскую жизнь, готова были принять советскую власть, работать для нее и подавала прошения о предоставлении ей советского гражданства и возвращении на родину.
Одна из самых видных фигур этой когорты - Алексей Васильевич Пешехонов (1867-1933), известный экономист, общественный деятель и публицист, основатель и лидер народно-социалистической партии, ее бессменный теоретик, популяризатор ее взглядов. Именно Пешехонов в первую очередь осуществлял связи этой, в общем-то, «камерной», интеллигентской, партии с широкой общественностью. По своему происхождению это был типичный русский интеллигент-разночинец, по натуре - простой, цельный, честный и исключительно порядочный человек с высокими нравственными устоями, что признавали и искренне уважали не только соратники и друзья, но даже недоброжелатели и оппоненты. После большевистского переворота, несмотря на всю антипатию к новой власти, Пешехонов не собирался покидать страну: плоть от плоти русской земли, он даже помыслить не мог о жизни вне России. Удалившись от политики и перейдя на позиции «обывателя» (а фактически, как оказалось -«внутреннего эмигранта»), Пешехонов прилежно работал в сфере кооперативной статистики на Украине. Однако большевики, «подчищавшие» страну от всех сколько-нибудь «неблагонадежных», о Пешехонове не забыли и в 1922 г. выслали за границу.
Уже в 1919-20 гг. стали обозначаться расхождения во взглядах и настроениях Пешехонова с товарищами по партии народных социалистов - В.А. Мякотиным, С.П. Мельгуновым и другими, считавшими большевиков главным злом России и не утратившими этой уверенности впоследствии. Позиция же Пешехонова не была такой однозначной. Сразу по приезде в эмиграцию он опубликовал брошюру «Почему я не эмигрировал?» [5], в которой изложил свои личные впечатления о жизни при советской власти. Книга получила широкий резонанс: эмиграция не менее года спорила о том, порицает социалист-неонародник большевиков или оправдывает. Отношение Пешехонова к деятельности большевиков на тот момент в самом деле еще не систематизировалось; брошюра не содержала взвешенного резюме провалов и успехов советской власти, она скорее эмоциональна, чем аналитична. Убежденный государственник, Пешехонов ни в одном из белогвардейских правительств не видел созидательного начала и реальных претензий на настоящую, а не бутафорскую власть. У большевиков оказалась воля к власти, которой недоставало Временному правительству, поддерживаемому российскими демократическими социалистами (Пешехонов мог судить об этом особенно авторитетно, так как сам он в течение трех месяцев занимал пост министра продовольствия Временного правительства). Эту волю, а также усердие большевиков в восстановлении российской государственности (порицая, впрочем, их методы и приемы), и отмечал Пешехонов, за что уже тогда был раскритикован отдельными представителями эмиграции как апологет большевизма. В то время, подчеркнем, Пешехонов был еще твердым антибольшевиком, он старался лишь быть объективным и справедливым, так
что обвинение его в восхвалении большевиков совершенно не соответствовало действительности.
Вскоре на страницах эмигрантских изданий развернулась полемика по поводу характера и сути советского социалистического «эксперимента», В этой дискуссии, принимавшей весьма жаркий характер (как, впрочем, и все, что касалось Советской России - для эмиграции это был слишком больной вопрос), выделились две основные позиции. Так, меньшевик Ф.И. Дан и эсер В.В. Сухомлин, поддержанные лидером австрийских социал-демократов О. Бауэром, утверждали, что, что советский строй правомерно рассматривать как социалистический, поскольку к власти пришла коммунистическая партия, а капиталистические отношения вместе с буржуазией были уничтожены [2, с. 129].
Однако большинство участников дискуссии, в том числе лидер эсеров В.М. Чернов, рассматривали общественную систему СССР как разновидность государственного капитализма. Аргументация была убедительной: «Как любое частное капиталистическое предприятие, возглавленное социалистом, от этого не перестает быть капиталистическим предприятием, так и система государственного капитализма от простого перехода власти к социалистической партии еще не перестает быть системой государственного капитализма» [цит. по: 2, с. 129]. Продолжая впоследствии ход своих рассуждений, Чернов и его сторонники заявляли, что коммунистическая партия, придя к власти хотя и «отменила капитализм декретом», однако была вынуждена продолжить то, что не завершило прежнее государство - взять на себя «черную работу неудачницы буржуазии» [2, с. 130].
Индустриализация стала «душой советской экономической политики» [там же]. Но большевики не сумели решить вопрос о внешних источниках финансирования модернизации, что предопределило процесс свертывания нэпа. У России не было внешних колоний, чьи ресурсы можно было бы использовать, и большевики вынуждены были форсировать внутреннее накопление капиталов в стремлении сосредоточить их в руках государства. Роль «внутренней колонии», откуда выкачивались необходимые для индустриализации ресурсы, сыграло российское крестьянство [там же].
В 1923 г. Пешехонов опубликовал в парижском журнале «Современные записки» одну из первых своих аналитических работ в эмиграции, обратившись к проблеме социальной трансформации России в условиях смены политической системы. Он выявил основные направления социальной мобильности (конечно, без употребления данного термина, введенного в научный оборот П.А. Сорокиным несколько позже). Однако суть работы была именно такова - групповая мобильность при глубинных изменениях общества с восточным типом социальной стратификации.
К исследованию вопроса, как, впрочем, ко всему, за что он брался, Пешехонов подошел исключительно основательно. Следует отметить, что, несмотря на отсутствие систематического образования (жизненные коллизии начала общественной деятельности народника помешали его получить), склад ума у Пешехонова был научным, и он не случайно был широко известен как аналитик-экономист. Д.А. Лутохин, публицист и сотоварищ Пешехонова по эмиграции, разделявший с ним стремление вернуться
в Россию, писал о нем: «...Вероятно, из Пешехонова вышел бы первоклассный ученый, если бы не отврат к теории. и не жгучая потребность разрешения практических вопросов русской действительности» [3, с. 81].
Как и следовало ожидать при осуществлении революции политической и социальной, наибольшей пертурбации подверглись верхние слои общественной пирамиды, самая вершина которой была снесена и «распылена», частью погибнув, частью оказавшись за пределами страны. «Если этим последним, - рассуждал Пешехонов, -суждено возвратиться на родину, то в большинстве своем они, вероятно, разместятся уже в средних слоях, а некоторые. даже скатятся на «дно» [4, с. 211]. Сильно пострадало и кадровое офицерство, которое Пешехонов относил к верхним слоям социальной пирамиды. Многие погибли в мировой и гражданской войнах. Большая часть белого офицерства эмигрировала из страны; те, кто остался и не принял советскую власть, стали основной мишенью красного террора. Некоторые, впрочем, перешли в красную армию, значительно укрепив ее ряды, и в качестве военспецов заняли место в ее командном составе. Пешехонов особо отмечал, что красноармейский комсостав пополнился также совершенно новыми элементами снизу, стал представлять собой самостоятельный социальный слой, поднявшийся по социальной лестнице достаточно высоко, и в значительной степени «избавился от опеки политруков» [4, с. 212-213]. .«Можно даже опасаться, - добавлял Пешехонов, - что при аморфности и рыхлости всех других социальных слоев. и при склонности населения подчиняться грубой силе, именно этот слой захватит в свои руки власть.» [4, с. 213]. Добавим от себя, что Пешехонов был не одинок в своих опасениях: того же через несколько лет стал бояться и пришедший на вершину власти Сталин, когда, став единоличным правителем, стремился «обезопасить» страну (и себя) от военной диктатуры путем целенаправленного истребления кадрового офицерства.
Торгово-промышленная буржуазия, ставшая объектом лозунга «грабь награбленное!», наряду с офицерством «должна была отвечать за всякую «контрреволюцию», действительную или мнимую, за всякую неудачу большевиков в гражданской войне и мирном строительстве» [4, с. 215]. Немногочисленные уцелевшие и оставшиеся в России представители этого класса «поспешили переменить позицию. всячески скрывая свое прежнее социальное положение» [там же]: некоторые «превратились» в рабочих и крестьян, некоторые поступили на советскую службу. Место прежней буржуазии в новой социальной системе в первые годы нэпа заняла, по словам Пе-шехонова, «совершенно новая публика, успевшая за время войны и революции «освоиться со спекуляцией и войти во вкус ее» [4, с. 217], по своему происхождению разная - от чиновника до пролетария.
Служилая же интеллигенция пережила целый ряд сдвигов и потрясений. Являясь носителем революционной власти, этот слой сначала было поднялся, но тут же «осел». Речь в данном случае о временах, когда, по замыслу Ленина, планировалось учить всех поголовно «управлять государством»: директор фабрики оказывался в полном подчинении у фабричного комитета, главный врач - у сиделок, в госучреждениях начальник - у курьеров и сторожей. Среди уехавших из страны, не пожелав смириться со столь унизительным положением, было
много инженеров, адвокатов, писателей; врачи, педагоги, агрономы, статистики эмигрировали в значительно меньшем количестве [4, с. 220]. Однако вскоре советская власть, почувствовав острую нужду в квалифицированных специалистах (ведь среди большевиков таковых было крайне мало!), начала принимать энергичные меры, чтобы вернуть людей к прежним профессиям. Сначала по рецепту Троцкого принялись «тащить саботажников за ушко да на солнышко», производя «мобилизацию специалистов» [4, с. 221], но это не дало желаемых результатов. Отмена обязательной службы и, главное, переход к нэпу дал гораздо лучшие результаты: интеллигенция, занявшая на социальной лестнице достойное место, «соответствующее ее знаниям и призванию», с воодушевлением принялась за работу даже при большевиках. (Этот факт подтверждают и другие источники. Так, известный экономист и публицист Н. Валентинов (Н.В. Вольский), принадлежавший именно к последней упомянутой Пешехоно-вым категории, свидетельствовал, что в начале 1920-х гг. у целого ряда представителей российской социалистической интеллигенции небольшевистского толка возникла потребность работать для нового государства, чтобы «содействовать скорейшему восстановлению хозяйства и нормальной жизни» [1, с.56].
Новую власть демократические социалисты поначалу не приняли, однако, при отсутствии иной власти и ее перспективы, вынуждены были с течением времени «притерпеться» к факту, что большевики - «всерьез и надолго». Непривычная для них, людей знающих и деятельных, роль созерцателей перестала их удовлетворять. При всем неприятии Лениным социалистов-небольшевиков, которых он «отбрасывал и преследовал как политических деятелей», он ценил их в качестве «спецов», и в этом случае они «подлежали тому особому благожелательному ухаживанию, которое к специалистам вообще проявлял Ленин три последних года своей жизни» [1, c.57]). По оценке Пешехонова, нэп быстро пошел на пользу «служилому слою»: в профессиональной субординации все вернулось на свои места.
Рабочий класс, во имя которого якобы затевался переворот всех государственных устоев, в самом начале революционных событий словно бы оказался на самом верху, но, как отмечал Пешехонов, за несколько лет советской власти его положение заметно «понизилось». При этом численность пролетариата уменьшилась: он растерял значительную часть своего состава, которая переместилась в другие социальные группы: армию, служилый и торговый слои [4, с. 228]. Между тем Пешехонов констатировал появление в хозяйственно-административном аппарате руководителей из наиболее талантливых и образованных рабочих, научившихся за короткий срок управлять национализированными предприятиями.Часть рабочих, куда менее «успешных», ушла в среду крестьянства.
О крестьянстве Пешехонов всегда говорил и писал с особым трепетом: являясь последовательным социалистом-народником по убеждениям, он во все времена особенно интересовался именно этой, наиболее многочисленной и, если можно так выразиться, социально обделенной частью «трудового народа» России. На момент создания публикации, о которой в нашей статье идет речь, Пешехонов не подозревал, какая неимоверно трагическая
судьба ждет советское крестьянство в недалеком будущем, и в своих прогнозах был умеренно оптимистичен. Он утверждал, что «без опоры на крестьянство теперь государственной власти уже не построить... и крестьянство в эту власть...вцепилось и из своих рук едва ли выпустит» [4, с. 235]. Революция разрушила сословную организацию крестьянства; в сельском самоуправлении теперь имеют возможность участвовать все «трудящиеся», в том числе служилая сельская интеллигенция, которая «имеет возможность зажить одною общей жизнью с земледельческой массой, ближе войти в ее интересы. и явиться ее выразительницей» [4, с. 241]. В последнем предположении явственно звучат ностальгические ноты: о таком «слиянии с народом» много лет мечтала земская интеллигенция, «третий элемент», к которому принадлежал на заре своей общественной и политической деятельности Пешехонов. Эта мечта, как показала реальность, оказалась несбыточной, а прогноз относительно крестьянства - наименее удачный из всех прогнозов народника.
Сравнивая новую социальную модель с дореволюционной, Пешехонов отмечал, что в советской иерархии «верхний край не так возвышается над нижним», по этой «лестнице» проще подниматься, чем было в царские времена, а при ловкости и удаче можно прямо прыгнуть с нижней ступени на самый верх; так же легко, впрочем, можно проделать и обратный путь [4, с. 222]. Прежняя социальная пирамида, очень высокая и заостренная, не могла быть восстановлена, так как складывалась веками и держалась на темных и косных массах. То, что народ в целом выбрался из состояния «людской пыли» (выражение Пешехонова еще времен I Русской революции) и уже не вернется в него, народник считал большим благом. Довольно оптимистичен Пешехонов был и в отношении демократических перспектив России, в отличие от большинства своим бывших соратников по социалистическим партиям не считая дело демократии окончательно проигранным [4, с. 243].
Народник завидовал тем, кто остался на родине и мог непосредственно участвовать в процессе ее перерождения, в совершенствовании нового социального организма. Он боялся, что отрыв от России, потеря корней,
«почвенной» связи с родиной - явление для эмиграции неизбежное, и постоянно заявлял, что постарается вернуться в Россию при первой возможности, на любых условиях. «Нужно полюбить эту новую Россию, чтобы она нам и мы ей не показались совершенно чужими», - уверял он [7, с. 31].
С середины 1920-х гг. А.В. Пешехонов стал настойчиво подавать прошения в советские полпредства о предоставлении ему советского гражданства и возможности возвращения в СССР. Вернувшись на родину, он застал самый разгар индустриализации города и коллективизации деревни, получив возможность оценить их масштаб и значение для будущего страны, и мог видеть трагедию русского крестьянства, которому он верой и правдой служил всю сознательную жизнь [6, с. 207].
Литература
1. Валентинов Н. (Вольский Н.В.) Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. - М.: Терра, 1993.
2. Коновалова О.В. В.М. Чернов о советской системе, демократии и социализме // Судьбы демократического социализма в России: сборник материалов конференции. - М.: изд-во им. Сабашниковых, 2014. - С.128-140.
3. Лутохин Д.А. Зарубежные пастыри. - М.: Минувшее, 1993.
4. Пешехонов А.В. К вопросу о социальной трансформации России // Современные записки. № 16. - Париж, 1923. - С. 210-247.
5. Пешехонов А.В. Почему я не эмигрировал? - Берлин: Обелиск, 1923.
6. Протасова О.Л. А.В. Пешехонов. Человек и эпоха. -М.: РОССПЭН, 2004.
7. Протасова О.Л. А.В. Пешехонов, эмиграция и «воз-вращенство» // Факты и версии: историко-культурный альманах. - Кн. II. Русское зарубежье: политика, экономика, культура. - СПб: ИМИСП, 2002. -С.29-38.
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ МИСТИЦИЗМ И РУССКОЕ ОБЩЕСТВО: ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
БАРОНЕССЫ КРЮДЕНЕР О ЦЕРКВИ
Сидорова Наталья Игоревна
кандидат исторических наук, преподаватель, Саратовский государственный аграрный университет
им. Н.И. Вавилова, г. Саратов
EUROPEAN MYSTICISM AND RUSSIAN SOCIETY: VIEWS OF BARONESS KRUDENER ABOUT CHURCH Sidorova Natalia, History PhD, Lecturer, Saratov State Agrarian University named after N.I. Vavilov, Saratov АННОТАЦИЯ
На основе анализа эпистолярных источников автором статьи раскрываются некоторые аспекты религиозных воззрений баронессы Крюденер - проповедницы, сторонницы учения Юнга-Штиллинга, г-жи Гюйон и моравских братьев.
ABSTRACT
The author reveals some aspects of the Baroness Krudener's religious views due to the analysis of some epistolary sources (Baroness Krudener was a preacher, a supporter of Jung-Stilling, madam Guyon and Moravian Brethren teachings).
