CC BY
85
А.С. ПУШКИН В ТВОРЧЕСТВЕ И.А. ИЛЬИНА М.В. МОИСЕЕНКО
Кафедра теории и истории культуры Факультет гуманитарных и социальных наук Российский университет дружбы народов 117198 Москва, Россия,
Миклухо-Маклая ул., 10 а
Статья посвящена исследованию специфики творчества и личности А.С. Пушкина в трудах И.А. Ильина. Ильин определяет творчество Пушкина, как «главный вход в рус* скую культуру», подчеркивает неотрывность поэта от России. Постижение российского своеобразия возможно посредством анализа творческого наследия и образа А.С. Пушкина. В статье исследуется поднятая И.А. Ильиным проблема «всечеловечно-сти» Пушкина.
21 декабря 1954 года, полвека назад окончил свой земной путь замечательный философ русского послеоктябрьского зарубежья И.А. Ильин (1883 - 1954 гг.), оставивший после себя большое творческое наследие: более 30 книг на русском и немецком языках, внесший немалый вклад в разработку таких академических областей, как философия, право, богословие, история, политология, статистика, культурология. Его жизненный и философский путь был сложен и тернист, волею судеб прошел на чужбине, но тема России всегда оставалась главной в его творчестве: «...Мое единственное утешение вот в чем: если мои книги нужны России, то Господь убережет их от гибели; а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу только для России» [Ильин, т. 2, кн. 2, 1993, с. 36]. Он похоронен в Швейцарии, в пригороде Цюриха Цол-ликоне, где жил последние 16 лет своей жизни.
И.А.Ильин всегда оставался горячим приверженцем классического искусства: вдохновенного, неумирающего, пророческого. Из русских классиков философ особенно почитал и любил А.С. Пушкина, называя его путеводной звездой русской культуры. Ильин подчеркивал, что все, что движется в фарватере А.С. Пушкина, то ко благу России, что вне его, то соблазн и гибель. Философ считал, что посредством исследования своеобразия личности и творческого наследия поэта мы приближаемся к постижению российской духовности, так как Пушкин неотрывен от России. Можно сказать, что в определенном смысле сам И.А. Ильин является путеводной звездой русской культуры, которую прекрасно знал, любил, занимался ее проблематикой на протяжении всей жизни, оставил в своем наследии огромный теоретический материал, содержащий множество практических рекомендаций по творчеству христианской культуры. При-
знание совершенства Пушкина, который для Ильина являлся во многих отношениях олицетворением России, неотрывной частью ее духовного богатства и любовь к нему неотрывны от любви к России и во многом определяют специфику личности самого философа.
И.А. Ильин считал, что творчество Пушкина - яркий образец художественного совершенства, где эстетическая материя, эстетический образ и эстетический предмет представляют неразрывное органическое целое, находятся в совершенной гармонии. И.А. Ильин в подавляющем большинстве своих произведений, где исследуется культурная проблематика, в качестве образца стиля, глубины, образности, совершенства ссылается на творчество А.С. Пушкина. Философ определяет значение творчества А.С. Пушкина для русской культуры, как главный вход в русскую культуру. «...Большая классически прекрасная дверь» [Ильин, т. 6, кн. 3,1997, с. 213] в здание русской культуры - это Пушкин. А.С. Пушкин - это гармонически поющий классик России, родоначальник прекрасных форм, побеждающий своим светом хаос [там же, с. 214]. Пушкин - это «мир в себе, созидательный микрокосм России» [там же, с. 214]. Ильин замечает, что Пушкин принадлежит также к одареннейшим личностям мировой истории, первооткрывателям, проводникам новой культуры.
И.А. Ильин подчеркивает факт самобытности и своеобразия русской культуры, как, впрочем, и всякой иной. Он замечает, что каждый народ имеет свое особое строение души и своеобразный созидательный акт. Духовным органом русского человека является созерцающее сердце. Неоднократно обращаясь в своих произведениях к проблеме гения, Ильин писал, что гений является плотью от плоти культуры своего народа. Он воспринимает и пытается разрешить национальную проблематику, как свою собственную, тем самым разрешая ее и объективно. Гений указывает народу путь к духовности и к Богу. Ильин сравнивает гения с Прометеем, даровавшим людям небесный огонь или с мифологическим титаном Атлантом, держащим на плечах небесный свод народа. Труд гения - акт национального духовного самоопределения. К величайшим личностям мировой истории, чье творчество имеет национально-определяющее и духовно-спасительное влияние, Ильин относит: у китайцев - Конфуция и Лаоцзы; у персов - Зороастра и Хафиза; у греков - Сократа, Платона и Софокла; у англичан - Шекспира и Диккенса; у немцев - Лютера, Гете и Гегеля; а у русских - Пушкина и Достоевского [там же, с. 216]. Причем, философ считает, что восприятие Достоевского без проникновения в творчество Пушкина неправомерно и ошибочно. Относясь с особым пиететом к творчеству Ф.М. Достоевского, Ильин замечает, что сам Достоевский почитал Пушкина, как пророка и как закон. И, если Пушкин - это гармонично поющий классик России, то Достоевский - это «дисгармонично кричащий и запинающийся романтик России, это освобожденный
хаос, который всеми силами пытается овладеть гармоничностью формы...» [там же, с. 214]. Пушкин - это великий духовный aprion, Достоевский - это a posteriori, который без такой предпосылки, как Пушкин вообще состояться бы не смог. Поэтому, замечает Ильин, тот, кто говорит, что понимает Достоевского, не проникнувшись Пушкиным, видит в творчестве Достоевского лишь отражение своей собственной раздвоенности и никогда не отыщет вход в русскую культуру.
А.С. Пушкин, по мнению И.А. Ильина, «...самое совершенное, самое богатое обетование, заложенное ... в русской культуре» [там же, с. 217]. Поэтому, значение Пушкина для русской культуры - в прошлом и будущем - можно было бы выразить так: кто не видит Пушкина в его дарованиях и творениях, тому надо бы посоветовать вообще не судить о России [там же, с. 217]. Путь Пушкина - свободное, самозабвенное, художественное созерцание сердцем.
Ильин считает, что поэт обладал чудесным, свойственным лишь гениальным людям, безошибочным взглядом на сущность всех вещей: от астрономических проблем до истории, политики или эстетики. Быстро схватывал главное - Божественную сущность мира. Ильин любил вспоминать слова Гоголя о том, что Пушкин видел каждый предмет в его соприкосновении с верховным источником лиризма - с Богом. Там, где другие видели облако пыли, - отмечает Ильин,- Пушкин видел скачущего всадника; где другие вытаскивали из жизненной воды водоросли и песок, Пушкин брал жемчужины. Его ум был ясновидящ для существенного, прозорлив для субстанциального, верен Божественному Главному. Те стихи Жуковского, которые Пушкин не запоминал, тот считал дурными и исправлял. У Пушкина была лишь одна забота - показать людям, как прекрасно творение Бога. И.А. Ильин замечает, что Пушкин нашел свой собственный путь служения: духовно-предметный и в то же время - религиозно-традиционный и национально-созидательный. Он был призван довести до конца освобождение от церковно-славянского языка, при этом, нашел точную меру, верный критерий, чтобы отказавшись от многого многое же и сохранить.
Пушкин, отмечает Ильин, явился России в трудное переломное время. Это было время, когда социальной, экономической, политической свободы еще не было, национальное самосознание находилось в становлении, национальный язык еще не обрел своей мощи и великолепия, не развернулся в полную силу, образованная русская интеллигенция еще не представляла собой костяк. Но дворянство вскоре увидело своих сыновей, возвращающихся из Парижа. Они, по мнению ученого, и привезли «вкус к новым заговорам, тонкому скепсису, фривольному безбожию» [там же, с. 228]. Дворянство мечтало о революции, намеревалось ограничить власть царя конституцией, не видя, как считает Ильин, своей истинной
задачи. Истинной же задачей было - научить крестьян уважению к своей службе, к своему христианству, к своим национальным истокам, своему человеческому достоинству и вместе с царем подготовиться к отмене крепостного права. Ибо только сильная авторитарная власть монарха могла действительно освободить крестьян, считает философ.
А.С. Пушкин никогда не изменял идеалу свободы. Ему было 25 лет, когда состоялось восстание декабристов. Друзья-декабристы не посвящали его в свои планы. О готовящемся восстании он узнал лишь за несколько дней до него, пустился в путь из политической ссылки и только случай в пути помешал Пушкину принять участие в восстании. Впоследствии, на прямой вопрос царя Николая I о том, принял бы Пушкин участие в восстании, если бы был в это время в Петербурге, поэт ответил: «Непременно, Государь, все мои друзья были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога». На что Николай I ответил: «Довольно ты подурачился, надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Я возвращаю тебе свободу. Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором» [там же, с. 232]. В разговоре они затронули политические, исторические темы. Царь открыл для него государственные архивы, в которых Пушкин годами изучал историю Петра Великого и Пугачевского восстания. После этой первой встречи в Кремле с Пушкиным царь сказал вечером графу Блудову: «Знаешь, я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России» [Ильин, т.6, кн. 2, с. 87].
С 1829 года началось сближение Пушкина с императором Николаем Павловичем, оценившим и его гениальный поэтический дар, и его изумительный ум, и его благородную храбрую прямоту. Путь поэта, по мнению Ильина, вел его от безверия - к вере и молитве; от бунтарского протеста -к свободной лояльности и осмысленному утверждению государства; от мечтательной жажды свободы - к органическому консерватизму. И.А. Ильин считает, что первое, что пришлось преодолеть Пушкину, был дух религиозных сомнений, скептического пессимизма, унылого разочарования, богоборчества. В возрасте 18 лет Пушкин пишет взволнованные стихи о тяготах и муках безверия. В 1825 году, когда умер лорд Байрон, Пушкин заказывает по нему заупокойную службу. В 1829 году в одном из своих стихотворений дает мимоходом отпор Вольтеру, говоря о нем: «циник поседелый, умов и моды вождь пронырливый и смелый» [Ильин, т. 6, кн. 3, с. 230]. Ильин считает, что свободное созерцание глубины вещей все ближе подвигает Пушкина к божественному, все сильнее - к Богу; и скоро он с головой погружается в Евангелие, начинает молиться и почти каждое его стихотворение подобно непроизвольному благословению, молитвенному воспарению к Богу. Близкие друзья его, Плетнев и князь Вяземский, отмечали его высокорелигиозное настроение. «В по-
следние годы своей жизни, - пишет Вяземский, - он имел сильное религиозное чувство: читал и любил читать Евангелие, был проникнут красотою многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их» [Ильин, т.6, кн. 2, с. 49]. Перед смертью он исповедовался и причастился, как подобает христианину.
Поиски Божественного, по мнению Ильина, принимают в жизни Пушкина, три различные формы:
Во-первых, всепоглощающее созерцание и в сфере природы, и в области культуры. Созерцание сердцем, ибо сердце - главный исток культуры. «Где нет любви, там нет и истины» [Ильин, т.6, кн. 3, с. 234].
Во-вторых, личное служение творчеству, где истинное вдохновение идет рука об руку с требовательностью к самому себе, со строжайшим чувством ответственности. Вдохновение являлось к нему в таком высоком и мощном духе, что он потрясенный и увлеченный до глубины души, не сомневался в его Божественном происхождении. «Вдруг в середине беседы он смолкал, оборвав на полуслове горячую речь и странно повернув к плечу голову, как бы внимательно прислушиваясь к чему-то внутри себя, долго сидел в таком состоянии неподвижно... Затем, с таким же выражением напряженного к чему-то внимания, он снова принимал прежнюю позу у письменного стола и начинал быстро и непрерывно водить по бумаге пером, уже, очевидно, не видя и не слыша ничего» [Ильин, т.6, кн. 2, с. 88]. Иногда он целые ночи не спал, писал, декламировал стихи вслух. И, когда вдохновение приходило, он убегал от всех и запирался. А вдохновение приходило к нему обычно осенью, в деревне, в дождь. Такие произведения, как «Граф Нулин» и «Медный всадник» написаны почти без остановки, а «Полтава» - в три недели, по нескольку сот стихов в сутки... [там же, с. 88].
В - третьих, необычное стремление очутиться на краю жизни, заглянуть в глаза смерти и вечности. У Пушкина, считает И.А. Ильин, на протяжении всей его жизни была одна потребность - «подойти к самому краю личностной жизни; встать там пред Ликом Господним; спокойно переступить эту жуткую грань и заглянуть в тот мир» [Ильин, т.6, кн. 3, с. 238]. Он был готов в любой миг предстать перед вечностью.
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!
И, счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и видеть мог...» [Там же, с. 238].
Смерть должно быть, представлялась ему свободою, возвращением в себя. Известно, что Пушкин прекрасно фехтовал, метко стрелял из пистолета, участвовал в дуэлях, не убив в своей жизни никого. Отлично ездил верхом, непосредственно участвовал на Кавказе в боях с горцами. Пушкин «несся по жизни, как неподвластная законам комета, которая однажды пророчески появляется и тут же таинственно исчезает, повергая людей в изумление, послав им правдивую весть о другом мире» [там же, с.233-240]. И все-таки для Пушкина было наиболее характерно радостное, оптимистическое, жизнеутверждающее приятие мира. По определению Ильина, Пушкин - солнечный центр нашей истории. «...Все принято, все умудрено, все очищено, все просветлено и прощено в глаголах законченной солнечной мудрости. Все смутное стало очевидным, все страдания преобразились в радость бытия... И дивное глубокомыслие и глубокочув-ствие сочеталось с радостью поющей и играющей формы...» [Ильин, т.6, кн. 2, с. 33]. И.А. Ильин замечает, что впервые раздался и был пропет Богу и миру от лица России гимн приятия и утверждения, гимн радости сквозь все страдания, выпавшие на ее долю.
Ф.М. Достоевский признавал за А.С. Пушкиным способность к изумительной «всемирной отзывчивости», к почти совершенному перевоплощению в дух других народов, усматривая в этих чертах и специфику русского народа. Согласно этому, замечает Ильин, русскость Пушкина у Достоевского сводилась к этой всемирной отзывчивости, всепримирению, всесоединению, выделению «положительных» образов из среды русского народа. Ильин считает, что эта «отзывчивость» гораздо шире, чем состав «других народов», она связывает поэта со вселенной. И с миром ангелов, и с миром демонов. Эта сила художественного отождествления связывает поэта, далее, со всей природою: «и с ночными звездами, и с выпавшим снегом, и с морем, и с обвалом, и с душою встревоженного коня, и с лесным зверем, и с гремящим громом, и с анчаром пустыни; словом, со всем внешним миром. И, конечно, прежде всего и больше всего - со всеми положительными, творчески созданными и накопленными сокровищами духа своего собственного народа. Ибо «мир» не есть только человеческий мир других народов. Он есть и сверхчеловеческий мир божественных и адских обстояний, и еще не человеческий мир природных тайн, и человеческий мир родного народа» [там же, с. 43].
Тот, кто хочет быть «братом» других народов, должен прежде состояться сам: творчески, самобытно, самостоятельно. Ибо заимствование и подражание, считает Ильин, есть дело не «гениального перевоплощения», а беспочвенности. И.А. Ильин считает, что история личного разви-
тия поэта раскрывается перед нами, как постановка и разрешение основных проблем всероссийского духовного бытия и русской судьбы. Пушкин сам всю жизнь неутомимо искал и учился, именно поэтому он призван был учить и вести. Он учил, не уча, не желая учить, а становясь и воплощая. Созерцая Россию, он ничего не идеализировал и не преувеличивал. В своем раннем стихотворении «Деревня» Пушкин писал:
«Везде невежества губительный позор,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона...
Здесь рабство тощее влачится по браздам...» [там же, с. 57].
Он поставил эпиграфом ко второй главе «Евгения Онегина» горациев-ский вздох «О, те!», т.е. «О, деревня», и перевел по-русски «О, Русь!», приравняв тем самым Россию к великой деревне. Это он в минуту гнева или протеста против своего изгнания воскликнул: «Святая Русь мне становится невтерпеж» [там же, с. 5 7] и «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом» [там же, с. 57]. Словом, Пушкин не идеализировал Россию, осознавая ее жуткую противоречивость и двойственность.
И.А. Ильин отмечает несколько исторических обобщений, вышедших из-под пера Пушкина. Прежде всего поэт подчеркивал созидательную силу христианского вероисповедания, основанного на любви. «Великий духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В этой священной стихии исчез и обновился мир» [там же, с. 52]. А.С. Пушкин полагал, что православие стимулировало народное долготерпение, доброту и смирение. «Греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер» [там же, с. 52]. Пушкин объяснял цивилизационное отставание России от Европы схизмой церквей и географическим положением, обусловившем трудную и тяжелую историю России (в частности, татаро-монгольское нашествие, длившееся 250 лет). «Долго Россия была совершенно отделена от судеб Европы. Ее широкие просторы поглотили бесчисленные толпы монголов и остановили их разрушительное нашествие... Христианское просвещение было спасено истерзанной и издыхающей Россией, а не Польшей, как еще недавно утверждали европейские журналы» [там же, с. 53]. Поэт подчеркивал важную роль монашества для Российской культуры. «Мы обязаны монахам нашей историею, следственно, и просвещением» [там же, с. 53].
Кроме того, Пушкин восторгался гением Петра Великого, его реформаторской деятельностью. Констатировал, что он создал флот, науки, законы. В работе «О ничтожестве литературы русской» Пушкин отмечал, что Петр бросил на словесность взор рассеянный, но проницательный, возвысил Феофана, ободрил Копиевича, Тредьяковского. Семена были посеяны. В то же время, оценивая вклад Петра I в русскую историю, Пушкин замечал: «Он слишком огромен для нас близоруких, и мы стоим
к нему еще близко - надо отодвинуться на два века, - но постигаю его чувством: чем более его изучаю, тем более изумление и подобострастие лишают меня средств мыслить и судить свободно» [там же, с. 53].
Далее. Пушкин писал о необходимости гордиться дворянскими родами России, великой историей своего государства. В статье «Опровержение на критики» он замечал, что образованный француз или англичанин дорожит строкою старой летописи, в которой упомянуто имя его предка, честного рыцаря, павшего в такой-то битве и таком-то походе. И только дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего. Появление «Истории государства Российского» Карамзина явилось настоящим потрясением для России. 3000 экземпляров разошлись в один месяц, чего не ожидал и сам Карамзин. История своего отечества была для светских людей новым открытием. «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие» [там же, с. 53]. «Россия слишком мало известна русским» [там же, с. 53].
За год до гибели в «Письме П.Я. Чаадаеву» А.С. Пушкин как бы подводя итоги прожитой жизни, констатировал: «Клянусь вам моею честью, что я ни за что на свете не согласился бы переменить родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал Бог» [там же, с. 55].
А.С. Пушкин видел Россию из глубины и воспринимал ее любящим сердцем, считая, что «нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви» [там же, с. 55]. Поэт любил непосредственное общение с народом. Он здоровался за руку с крепостными крестьянами, входил в их быт и даже награждал за заслуги. Записывал хороводные песни и сам плясал в хороводе, никогда не пропускал пасхальной заутрени. Лично в казачьих станицах собирал сведения о Пугачеве. Входил в быт других народов, которых воспринимал не как «инородцев» в России, а как русские народы [там же, с. 52]. Он перенимает их обычаи, вслушивается в их говор, облекается в их одежды. Современники видели его на улице, больших дорогах, дома и в гостях «в русском крестьянском, нищенском -странническом, турецком, греческом, цыганском, еврейском, сербском, молдаванском, бухарском, черкесском и даже самоедском «ергаке». Бережно, любовно принял он в себя русскую многонациональную стихию во всем ее разнообразии» [там же, с. 52]. Такие «перевоплощения» доставляли ему радость. Таким образом, он художественно переживал всю Россию. И.А. Ильин отмечает, что, будучи сам богачом духа, Пушкин радовался всякому другому духовному богатству, чужим успехам.
Философ считает, что в России есть спасительная традиция Пушкина. Мы неотрывны от Пушкина, как и он неотрывен от России. И.А. Ильин признается: «И в годы разложения и стыда, унижения и смуты... сколько раз там, в глубине России, в опасностях и тюрьмах, сколько раз спраши-
вали мы себя: «неужто конец? Неужто мы погибли? Неужто кончено с нашей замученной, с нашей изумительной Россией?»... И каждый раз два луча укрепляли душу в ее утомлении и сомнении: религиозная чистота и мудрость русского православия и пророческая богоозаренностъ нашего дивного Пушкина...» [там же, с. 34].
А.С. Пушкин - залог грядущего расцвета России.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ильин И.А. Собрание сочинений в 10 томах. - М.: Русская книга, 1993-1998.
A.S. PUSHKIN IN CREATIONS OF I.A. ILYIN M.A. MOISEENKO
Department of Theory and History of Culture Faculty of Humanities and Social Sciences,
Russian Peoples’ Friendship University 117198 Russia, Moscow,
Miklucho-Maklay Str., 10 a
The paper researches specifity of creativity and person of A.S. Pushkin in I.A. Ilyin's works. Ilyin defines Pushkin's creativity as "the front entrance in Russian culture ", emphasizes inseparability of the poet from Russia. The comprehension of the Russian originality is possible by means of the analysis of a creative heritage and image of A.S. Pushkin. The paper investigate shown by I.A. Ilyin the problem of Pushkin’s "allhumanity" the historical sights of the poet are resulted, author emphasizes that A.S. Pushkin is the pledge of future progress of Russia.
