А. П. Чехов и русская литературная критика его времени Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

3. Щукина, Д. А. Пространство в художественном тексте и пространство художественного текста / Д. А. Щукина. - СПб. : Филологический ф-т СПбГУ, 2003. - 218 с.

4. Куликова, Н. А. Одорический код как объект лингвистического исследования (на материале прозы А. П. Чехова) / Н. А. Куликова // Стереотипность и творчество в тексте. Межвузовский сборник научных трудов / под ред. М. П. Котюровой. - Пермь : ПГНИУ, 2011. - Т. 15. - С. 279-288.

A. V. Liapina, Omsk state University n.a. F. M. Dostoevskiy

IMAGE OF THE HOME IN THE EARLY STORIES BY A. P. CHEKHOV

This article discusses the way to create the image of home in the early A. P. Chekhov's prose. The conclusion is made that one of the main themes of the writer's work began to take shape in the 1880s and would be developed in later works. An analysis of the subject-visual means (exterior of the house, interior, space around the house), the nature of family relationships, described smells and sounds led to the conclusion that Chekhov creates an inverted image of the house as a sign of a coup and put of Russia, when everything was in a state of fermentation, like chaos, when it was completely unclear what would happen later in life.

Keywords: image of the house, stories by A. P. Chekhov 1880-1887 years.

References

1. Toporkov A. L. House. Slavjanskaja mifologija. Enciklopedicheskij slovar'. Moscow, Publ. Ellis Lak, 1995. - 416 p.

2. Chekhov А. P. Polnoe sobranie sochinenij i pisem v 30 tt. [Complete works and letters in 30 the book] Moscow, 1974-1983. Available at: http://www http://az.lib.ru/c/chehow_a_p/.

3. Shukina D. А. Prostranstvo v hudozhestvennom tekste i prostranstvo hudozhestvennogo teksta [Space in the literary text and the space of the text]. St. Petersburg, 2003, 218 p.

4. Kulikova N. А. The smell code as an object of linguistic study (based on the prose of A. P. Chekhov). Stereotipnost' i tvorchestvo v tekste. Mezhvuzovskij sbornik nauchnyh trudov. Perm, PGNIU, 2011. V. 15. pр. 279-288.

© А. В. Ляпина, 2016

Автор статьи - Алина Викторовна Ляпина, кандидат педагогических наук, доцент, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, e-mail: [email protected]

Рецензенты:

Е. В. Киричук, доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры русской и зарубежной литературы, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского.

И. Ю. Ерофеев, кандидат филологических наук, преподаватель, Омская гуманитарная академия.

УДК 82-95 Б01 10.172 3 8/188п1998-5320.2016.25.26

В. В. Соломонова,

Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского А. П. ЧЕХОВ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА ЕГО ВРЕМЕНИ

В статье рассматриваются следующие вопросы: взгляды А. П. Чехова на роль и значение литературной критики, его отношение к литературной критике своего времени, решение им проблем художественного творчества, критическая оценка Чеховым писателей-современников и самооценка ряда своих произведений. Материалом является в основном эпистолярное наследие Чехова. Ключевые слова: литературная критика, критическая оценка и самооценка, субъективное и объективное в творчестве.

В переписке с друзьями и приятелями из литературного окружения А. П. Чехов постоянно обращался к разговору о состоянии литературной критики. Он жаловался на «одиночество в творчестве», на читающую публику («необразованна, дурно воспитана»), на отсутствие такой критики, которая бы помогала ответить на вопросы, для кого и для чего стоит писать. «Критики нет... Осёл Мих-невич и равнодушный Буренин - вот и вся российская критическая сила. <...> Будь у нас критика,

тогда бы я знал..., что для людей, посвятивших себя изучению жизни, я так же нужен, как для астронома звезда», - пишет он А. С. Суворину [1, с. 200-201].

Считая, что любой писатель нуждается в оценке своего труда, Чехов называл литературную критику, наряду с «совестью автора», своеобразной «полицией», «ибо и в литературу заползают шулера» [2, с. 43]. Но, кажется, он не мог пожаловаться на отсутствие внимания со стороны критики, достаточно назвать, к примеру, статьи М. А. Протопопова, В. А. Гольцева, А. Л. Волынского, пожалуй, самых известных в то время литературных критиков. А тем не менее, Чехов не был удовлетворён и с завистью писал об иных временах, «когда во главе изданий находились люди вроде Белинских, Герценов и т. п., которые учили и воспитывали» [2, с. 60-61].

Признавая даже «ругательно-несправедливую критику», Чехов отличал её от «ястребиных налётов» А. Амфитеатрова [2, с. 201], якобы полемических выпадов, похожих на «собачий лай» [99], от мнений «вислоухих» критиков типа Л. Оболенского [2, с. 44]. Испытывая отвращение к брани и лакейству перед именами, а также «отечески-снисходительное бормотанье, когда дело касается начинающих» [2, с. 73], Чехов в одном из писем А. С. Суворину даёт оценку характера полемики в критике того времени: «... после чтения Протопопова, Жителя (псевдоним А. Дьякова. - В. С.), Буренина и прочих судей человечества у меня всегда остаётся во рту вкус ржавчины. Стасов обозвал Жителя клопом. Ведь это не критика, не мировоззрение, а ненависть, животная, ненасытная злоба. Зачем Скабичевский ругается? Зачем этот тон, точно судят они не о художниках и писателях, а об арестантах?» [2, с. 170].

Как показывает его переписка, немало волнений и даже душевных потрясений пришлось испытать Чехову-писателю от так называемых критических отзывов. Например, в работе над «Степью», ставшей его дебютом в журнале «Северный вестник», он долго добивался, чтобы все части этой повести были связаны между собой, «как пять фигур в кадрили», чтобы были «общий запах и общий тон» [2, с. 57]. Его мучил страх, что публика в его картине степи не почувствует поэзии, увидит нечто незначащее. Вскоре после публикации повести появились отклики, в частности фельетон В. Буренина «Критические очерки» и «Письмо» П. Островского (сводный брат А. Н. Островского). Отклик последнего показался Чехову «умным», проникнутым «тёплым участием» [2, с. 70-71], особенно на фоне «господ Аристарховых и Скабичевских». В статье Д. Мережковского «Старый вопрос по поводу нового таланта» Чехов нашёл оценку «с узкой, предвзятой точки зрения»: «Меня величает он поэтом, мои рассказы - новеллами, моих героев - неудачниками. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь своё» [2, с. 96-97]. Как видим, Чехов не имел критика, достойного его творческого дарования. Его окружали «господа», живущие «паразитарно около чужого труда» и отличающиеся «мелочностью суждений и себялюбивым остроумием». Дедушкой и папенькой подобных критиков он называл Д. Писарева, статьи которого о Пушкине заставили его задуматься об отсутствии в современной ему критической литературе серьёзных исследований. «Я бы с восторгом прочёл что-нибудь новое о Пушкине или Толстом - это было бы бальзамом для праздного моего ума.», - писал Чехов [2, с. 149]. «Придирчивый прокурор» Писарев, развенчивающий Онегина и Татьяну, его «грубость и неделикатность» кажутся Чехову «омерзительными» [2, с. 157-158].

Отсутствие истинной, умной критики вынуждало Чехова растолковывать своим адресатам иной раз свои творческие замыслы. Много горьких минут он пережил как драматург во время репетиций своих пьес, когда ему пришлось объяснять, что он имел в виду при создании персонажей в том или ином случае. Например, в пьесе «Иванов» в главном герое режиссёр увидел «лишнего человека», а знаменитая актриса М. Савина - «подлеца». Письмо Чехова А. С. Суворину от 30 декабря 1888 года представляет, по существу, образец авторской критики с глубоким анализом психологии героев. Он пишет, что Иванов - это тип «преждевременно утомлённого» человека, одержимого чисто русским чувством вины за всё происходящее вокруг. Это натура «честная и прямая», не знающая, в чём состоит её вина и «куда деваться». Ивановы «не решают вопросов, а падают под их тяжестью» [2, с. 108-111]. Таким людям противостоят подобные доктору Львову. Эти никогда не чувствуют угрызений совести: «Если нужно, он бросит под карету бомбу, даст по рылу инспектору.» [2, с. 112].

Впрочем, Чехов всегда винил только себя, считая, что не совладал в данном случае с драматической формой и не сумел написать пьесу как «результат наблюдения и изучения жизни» [2, с. 111115]. Его самокритика была чрезмерной и в начале творческого пути, о чём мы узнаем из письма Д. В. Григоровичу от 28 марта 1886 года. Оно было написано в ответ на письмо Григоровича, которое поразило Чехова, «как молния», потому что в нём говорилось о его даре художника, что его следует уважать. Чехов пишет, что «привык считать его ничтожным», начав писать ради заработка [2, с. 32].

Известно, что владелец и редактор журнала «Осколки» Н. Лейкин устанавливал жёсткие рамки для рассказа - «не выше 100 строк». В итоге, как признаётся Чехов, начало рассказа выходило приемлемым, а конец приходилось «наскоро пережёвывать» [2, с. 23]. Похожая ситуация складывалась и во время сотрудничества с журналом «Северный вестник», когда надо было укладываться в обозначенный срок: «. если просрочу, то обману и останусь без денег». В таких условиях «начало» выходило «многообещающее, . середина скомканная, робкая, а конец... фейерверочный» [2, с. 94].

С большой долей скептицизма относился Чехов к разного рода рассуждениям, теориям о «законах творчества», хотя не отрицал «философию творчества» как «то общее, что. обусловливает ценность» его, ведь «у произведений, которые зовутся бессмертными, общего очень много.» [2, с. 96-97]. Интересны также его размышления о «писателях-психологах». С точки зрения Чехова, автор не может и не должен быть судьёй своих героев: «Не дело психолога понимать то, чего он не понимает. делать вид, что он понимает то, чего не понимает никто. <.> Всё знают и всё понимают только дураки и шарлатаны.» [2, с. 79]. В качестве доказательства верности своих выводов он приводит «Анну Каренину» и «Евгения Онегина», в которых «не решён ни один вопрос», но «все вопросы поставлены в них правильно» [2, с. 94].

Чехов признавался, что боится, когда «между строк» ищут «тенденцию», «направление». В одном из писем он отвечает на замечание А. Н. Плещеева, не увидевшего никакого направления в его рассказе «Именины»: «Вы как-то говорили мне, что в моих рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий. Но разве. я не протестую против лжи! Разве это не направление?» [2, с. 85]. Под «тенденцией» Чехов подразумевал неумение или нежелание писателя «возвышаться над частностями». «Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не ин-дифферентист. Я хотел бы быть свободным художником и - только. Я ненавижу ложь и насилие»., - пишет он Плещееву» [2, с. 83]. И ему же: «... Я уравновешиваю не консерватизм и либерализм,. а ложь героев с их правдой» [2, с. 87].

Но «свободный художник» не боится «дать волю своему темпераменту», не боится «порывов и ошибок, то есть того самого, по чему узнаётся талант», не «вылизывает то, что кажется "смелым и резким"» [2, с. 90]. С этой точки зрения, поучительны советы Чехова старшему брату Александру, подающему надежды писателю («весь Питер следит за работой братьев Чеховых»). Он советует не выдумывать того, чего сам не испытал, например, страданий, избегать общих мест и «не давать рукам воли, когда мозг ленив»: «Где это ты видел супругов, которые у тебя в рассказе обедают и говорят о рефератах. » [2, с. 34-35]. Надо «выбрасывать себя за борт» [2, с. 24], «кому интересно знать мою и твою жизнь». [2, с. 129].

В переписке со многими начинающими писателями Чехов старался поддержать и помочь. Н. Ежову он советует «ежедневно и подолгу гонять себя на корде» [2, с. 55], Н. Лейкину указывает на то, что он любит повторяться, и «в каждой большой вещи» его герои «Пантелеи и Катерины так много говорят об одном и том же» [2, с. 76-77]. Беллетристу И. Леонтьеву (псевдоним Щеглов) было отправлено письмо, напоминающее обзор творчества адресата («Я прочитал все ваши книги»). В противовес записным тогдашним критикам, сравнивавшим (и приравнивавшим) Леонтьева ни много ни мало с Гоголем, Достоевским и даже Л. Толстым, Чехов даёт ему нелицеприятную оценку, видя «мещанского писателя» в духе разве что Помяловского - та же идеализация серенькой мещанской среды и её «счастья» [2, с. 69]. В его нашумевшей пьесе «Дачный муж» он видит претензии на философствование и мораль: «"Дачный муж" хочет и смешить, и трагедией пахнуть, и возводить турнюр на высоту серьёзного вопроса» [2, с. 83]. Время как самый непогрешимый критик подтвердило правоту Чехова, расставив всех по своим местам.

Хотя Чехов видел талант и в Леонтьеве, он всегда отдавал предпочтение В. Короленко, В. Гар-шину, А. Куприну, И. Бунину, Л. Андрееву. В основном же современную ему беллетристику критиковал беспощадно, безошибочно узнавая в её представителях в большинстве случаев тех, кто сунулся в литературу только потому, что «литература представляет собой широкое поприще для подхалимства, лёгкого заработка и лени.» [2, с. 74]. Среди таких: Ясинский, Альбов. Баранцевич, с точки зрения Чехова, и то лучше остальных. Подобного рода «романистам» и их «бульварным» изделиям Чехов посвящает обозрение «Осколки московской жизни» (1884), в котором перечисляет темы, рождаемые «страшными мозгами»: «Убийства, людоедства, миллионные проигрыши, привидения, лжеграфы, развалины замков, совы, скелеты, сомнамбулы. <.> Страшна фабула, страшны лица, страшны логика и синтаксис, но знание жизни всего страшней. <.> Психология занимает самое видное место. герои даже плюют с дрожью в голосе и сжимая себе "бьющиеся" виски. У публики становятся волосы дыбом., но, тем не менее, она кушает и хвалит» [2, с. 26].

Фельетон «Модный эффект» (1886) был посвящён Чеховым исключительно современной драматургии, а поводом послужила пьеса Н. Николаева «Особое поручение», поставленная на сцене театра Ф. Корша и давшая полный сбор. Очевидно, он воспринял как личное оскорбление самый «эффективный эффект» этой пьесы - героя Мухина - литератора, который на протяжении всего действия «кривляется, раболепствует, несёт чепуху, лжёт... крадёт». Это нравится зрителю и заставляет так называемых драматургов в погоне за эффектами переходить за границы реального. Ушли в прошлое «лунные ночи и трели соловья», но то, что пришло им на смену, вызывает в Чехове полное отторжение. У «новейших» драматургов «герои и героини бросаются в пропасти, томятся, стреляются, вешаются, заболевают водобоязнью». И почти в каждой пьесе есть литератор, который, что и задело Чехова больше всего, говорит «мы» и «современная литература» [2, с. 29-31].

Чехов не только сам писал пьесы для Художественного театра, но и уговаривал делать это К. Бальмонта, Л. Андреева, М. Горького, Н. Телешова. Он видел в творчестве Л. Андреева «мало искренности, мало простоты», «нечто претенциозное», но «талантливо исполненное» и пророчествовал ему в будущем «большое имя» [2, с. 239, 246].

Но самые большие надежды Чехов возлагал на Горького, с которым заочно познакомился в 1898 году. В ранних рассказах Горького он увидел «талант несомненный, и при том настоящий, большой талант» [2, с. 197], о чём сразу же написал Горькому. В то же время на его желание услышать о своих недостатках Чехов указывает на «несдержанность», особенно в «описаниях природы» (упоминания о неге, шёпоте, бархатности), «в изображении женщин», в пристрастии к употреблению слов типа «аккомпанемент, гармония», то есть «иностранных, не коренных русских или редко употребительных слов». Кроме того, Чехов указал как на недостаток на частое уподобление природы человеку, что делает описания «однотонными, иногда слащавыми, иногда неясными» [2, с. 199]. Позднее Чехов советовал Горькому вычёркивать определения существительных, которых так много, что они «утомляют» [2, с. 209]. Лучшим рассказом Горького Чехов считал «В степи». Что касается его пьес, то он писал, что «Найденов как драматург гораздо выше Горького» [2, с. 247]. Разумеется, он имел в виду, прежде всего, пьесу «Дети Ванюшина». Как видим, Чехов обратил внимание действительно на явные изъяны в творческой манере раннего Горького, нарушающие непреложные законы простоты, равновесия.

В качестве вывода хотелось бы обратиться к размышлениям Чехова, не относящимся прямо к литературе и литераторам и в то же время относящимся и к ним, и к любому времени, эпохе. В статье «Н. М. Пржевальский», написанной и напечатанной в 1888 году в якобы «реакционной» газете «Новое время», Чехов рассуждает о проблеме «подвижников», олицетворяющих в народе, нации «высшую нравственную силу». Их роль возрастает особенно в «больное время», когда среди «пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешёвые диссертации, развратничающих. и лгущих» . появляются «люди подвига, веры и ясно осознанной цели». «Подвижники нужны, как солнце» [3, с. 236-237], - заключал Чехов.

Библиографический список

1. Переписка А. П. Чехова : В 2 т. / сост. и коммент. М. П. Громова, А. М. Долотовой, В. Б. Катаева. - М. : Художественная литература, 1984.

2. А. П. Чехов о литературе. - М. : Художественная литература, 1955. - 404 с.

3. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем : В 30 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. - М. : Наука, 1974-1982. - Т. 16: Сочинения. 1881-1902. - М. : Наука, 1979. - С. 236-237.

V. V. Solomonova, Omsk state university of F. M. Dostoyevsky

A. P. CHEKHOV AND RUSSIAN LITERARY CRITICISM OF HIS TIME

In this article the following questions are considered: A. Chekhov's views on a role and value of literary criticism, his attitude to the literary critics of the time, his decision of the problems of art creativity, critical evaluation of contemporary writers and a self-assessment of a number of his own works. The epistolary heritage of Chekhov is used as a general material for the article.

Keywords: literary criticism, critical evaluation and a self-assessment, subjective and objective in creativity.

References

1. Perepiska A. P. Chehova [Correspondence of A. P. Chekhov]: In 2 volumes. Comp. and comments. M. P. Gromova, A. M. Dolotova, V. B. Kataev. Moscow, Khudozhestvennaya Literatura, 1984.

2. A. P. Chehov o literature [Anton Chekhov about literature]. Moscow, Khudozhestvennaya Literatura, 1955. - P. 404.

3. Chekhov A. P. Polnoe sobranie sochinenij i pisem [Complete works and letters] In 30 volumes. Volume 16: Works. 1881-1902. Moscow, Publ. The Science, 1979. pp. 236-237.

© В. В. Соломонова, 2016

Автор статьи - Вера Васильевна Соломонова, кандидат филологических наук, доцент, Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, e-mail: [email protected]

Рецензенты:

Е. В. Киричук, доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры русской и зарубежной литературы,

Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского.

И. Ю. Ерофеев, кандидат филологических наук, Омская гуманитарная академия.

УДК: 821.162.1+7.094 Б01 10.172387issn1998-5320.2016.25.30

С. А. Асеева,

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

СМЫСЛЫ ПОВЕСТИ Л. Н. ТОЛСТОГО «СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА», ВЫРАЖЕННЫЕ ЯЗЫКОМ КИНЕМАТОГРАФА (О ФИЛЬМЕ А. Л. КАЙДАНОВСКОГО «ПРОСТАЯ СМЕРТЬ»)

В статье рассматривается фильм А. Л. Кайдановского «Простая смерть» (вольная интерпретация повести Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича») как продукт интермедиального взаимодействия литературы и кинематографа и как конкретный случай перевода повести на язык кино. Автор доказывает, что, благодаря многочисленным цитатам из «Смерти Ивана Ильича» и других произведений Толстого, а также применению символических деталей и использованию особого музыкального оформления, режиссёру удалось выразить философию смерти Л. Н. Толстого в интермедиальном пространстве кино.

Ключевые слова: Л. Н. Толстой, А. Л. Кайдановский, литература, кинематограф, язык кино, интермедиальные связи, философия смерти Толстого.

Текст повести Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» (1886) в течение долгого времени практически не подвергался обработке динамическим визуальным медиа кинематографа, не становился предметом творческой рефлексии как отечественных, так и зарубежных мастеров. Некоторым исключением можно считать лишь созданную под впечатлением толстовской повести ленту японского кинорежиссёра Акиры Куросавы «Жить» (1952) [фильмография: 1], где смертельно больной герой, как и Иван Ильич у Толстого, осознаёт никчёмность и пустоту прожитой им жизни, а также ряд зарубежных экранизаций 1960-1970-х годов. Речь идёт о киноадаптациях Имре Михайфи [фильмография: 4], Ханстюнгера Хайме [фильмография: 5] и Ната Лиленштайна [фильмография: 6], названия которых совпадают с заглавием повести Л. Н. Толстого. Однако эти кинофильмы нельзя считать экранизациями «Смерти Ивана Ильича» в полной мере адекватными литературному первоисточнику, поскольку в венгерской картине [фильмография: 4] был воспроизведён лишь внешний сюжет, а дух произведения и его идейно-философские смыслы остались за кадром, а в немецкой [фильмография: 5] и во французской [фильмография: 6] кинолентах, созданных по сценарию писателя-абсурдиста Артюра Ада-мяна, социально-бытовые стороны жизни главного героя причудливо переплелись с сюрреалистическим абсурдом. Относительно недавно американский кинорежиссёр Бернард Роуз снял фильм «Иван под экстази» (2000) [фильмография: 2], в котором рассказывается о жизни и смерти современного голливудского шоумена Айвана Бекмана, а из толстовской повести взяты лишь некоторые, весьма отдалённые мотивы.

Отечественные кинематографисты долгое время не делали эту повесть Л. Н. Толстого предметом собственной рефлексии. Исключением стала лишь работа советского и российского актёра