CC BY
24
ПО СТРАНИЦАМ ИСТОРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛОВ
99.03.023. ИСТОРИЯ СЕГОДНЯ: ЖУРНАЛ О СОВРЕМЕННОЙ МЕЖДУНАРОДНОЙ ЖИЗНИ.
CURRENT HISTORY: A J. OF CONTEMPORARY WORLD AFFAIRS. -Philadelphia, 1998. - January. - 49 p.
Издающийся с 1914 г. в Филадельфии (США) журнал посвящен анализу важнейших событий Новейшей истории с учетом их злободневности для текущего момента и важности для международной политики США. Журнал рассчитан прежде всего на университетского читателя и выходит ежемесячно за исключением каникулярных месяцев -июня, июля и августа. Каждый номер журнала носит тематический характер и освещает события экономической и политической жизни определенного региона, группы стран или отдельной страны.
БЛИЖНИЙ ВОСТОК НОРТОН А.Р. БЛИЖНЕВОСТОЧНОЕ НАСЛЕДИЕ КЛИНТОНА: СТРЕМЛЕНИЕ ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ ОТ ПРОЦЕССА МИРНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ?
NORTON R.A. Clinton's Middle East legacy: A scuttled peace?
В статье О.Р.Нортона, профессора по международным отношениям и антропологии Бостонского университета, критически рассматривается роль внешнеполитического ведомства администрации Клинтона в урегулировании ближневосточного конфликта. Автор излагает свою точку зрения на причины, препятствующие Клинтону занять более активную позицию в деле достижения согласия между Организацией освобождения Палестины (ООП) и нынешним правительством Израиля, возглавляемым Б.Нетаньяху.
Отмечая, что Клинтон сыграл важную роль в подписании в 1993 г. в Осло соглашения между ООП и правительством Израиля, автор указывает, что на протяжении следующих двух с половиной лет США фактически самоустранились от роли активного участника мирного процесса, предоставив ему развиваться своим ходом.
По мнению автора, в то время для этого было достаточно оснований, поскольку, "несмотря на очевидные разногласия, которые их
разделяли, премьер-министр Израиля И.Рабин, израильский министр иностранных дел Ш.Перес и палестинский президент Я.Арафат были настоящими партнерами в деле достижения мира, символом чего стало впечатляющее рукопожатие между старым суровым солдатом Рабином и ветераном партизанской борьбы Арафатом" (с.2).
Однако, после убийства Рабина в ноябре 1995 г. и избрания на пост премьер-министра в мае 1996 г. Нетаньяху прогрессу в мирном процессе пришел конец. Отмечая, что пренебрежительное, если не презрительное отношение Нетаньяху к соглашениям, подписанным в Осло, было прекрасно известно, А.Нортон ссылается, в частности, на мнение известного израильского журналиста-обозревателя З.Шифа, указывавшего на намерение Нетаньяху покончить с мирным процессом, несмотря на то, что 60% израильтян готовы ради достижения мира признать демилитаризованное палестинское государство и даже согласиться на выделение палестинцам некоторой части Иерусалима (там же).
Когда 7 марта 1997 г. израильский Кнессет принял весьма запоздалое решение вывести в рамках Соглашения, подписанного в Осло, войска с 2% территории Западного Берега реки Иордан - области и без того уже находившейся под контролем палестинцев, - последние немедленно отвергли это предложение, отражающее позицию религиозных кругов Израиля, провозгласивших решимость не допустить дальнейшего вывода войск.
В то же время США согласились с предложением Израиля, хотя представители госдепартамента и выразили надежду, что впоследствии войска будут выводиться с более значительных территорий. Таким образом, подчеркивается в статье, "Израиль при поддержке Соединенных Штатов заявил претензию на право в одностороннем порядке определять масштабы вывода своих войск" (там же).
Автор считает, что позиция, занятая администрацией Клинтона по отношению к мирному процессу, была очень точно выражена оговоркой (впоследствии официально дезавуированной) тогдашнего госсекретаря США К.Уоррена, заявившего о намерении "приспособить" политику Америки к новому коалиционному правительству Израиля, большинство в котором принадлежало консервативной религиозной партии Ликуд. "Это значило, - пишет А.Нортон, - позволить интерпретировать подписанные в Осло соглашения таким образом, как будто обязательства, принятые Израилем, предполагают выбор им удобных для себя альтернатив, в то время как обязательства палестинцев должны строго выполняться" (с. 3).
Указывая, что ни одна администрация США до Клинтона не проявляла столь откровенно своих пристрастий в пользу Израиля, автор видит одно из убедительных свидетельств тому в поразительной карьере, которую сделал при Клинтоне в Белом Доме иммигрант еврейского происхождения из Австралии М.Индик, активно участвовавший в прездентской кампании Клинтона и получивший американское гражданство за несколько дней до иногурации последнего в январе 1993 г.
В 1988 г. Индик основал Вашингтонский Институт ближневосточной политики (ВИБП) как ответвление Общественного комитета по американо-израильским отношениям (ОКАИО) - главной организации в США по произраильскому лоббированию. ВИБП не только формулировал и поставлял в администрацию широкий спектр идей по укреплению дружественных связей с Израилем, но и привлек к своей деятельности таких политических "тяжеловесов", как бывший госсекретарь Дж.Шульц и бывший представитель США в ООН Д. Кирпатрик.
После получения американского гражданства Индик был назначен на должность в верхнем звене подразделения Национального совета безопасности, занимающегося ближневосточными проблемами. После двух лет работы в Белом доме он был направлен послом в Израиль, где проработал до октября 1997 г., после чего был назначен помощником (заместителем) госсекретаря по Ближнему Востоку (с.3-4). А.Нортон отмечает близость Индика к Клинтону, с которым у него сложились "прекрасные взаимоотношения" (с.4).
То, что клинтоновская администрация бурно реагирует на проявления антиизраильского терроризма, одновременно закрывая глаза на невыполнение Израилем соглашений, заключенных в Осло, свидетельствует, по мнению автора, о том, что в Вашингтоне видят перспективу достижения мира только "если Ясир Арафат проявит желание и будет иметь возможность стать израильским сатрапом" (там же).
Отмечая, что символическое участие Клинтона в нынешнем развитии мирного процесса на Ближнем Востоке разительно отличается от активной роли в примирении арабского мира и Израиля, которую играли его предшественники Дж. Картер и Дж.Буш, автор указывает на явное противоречие подобной позиции действительным интересам США, так же как и интересам большинства еврейской общественности, и в Израиле, и в самой Америке.
Так, в ходе неафишированной встречи Клинтона и вице-президента США А.Гора с президентом Израиля Э.Вейцманом и
ведущими лидерами организаций американских евреев, состоявшейся 6 октября 1996 г., председатель Конференции президентов ведущих еврейских организаций США М.Сэлберг заявил: "Подавляющее большинство евреев, возможно 85 %, поддерживают мирный процесс. Мы готовы поддержать ваши усилия по созданию условий, которые обеспечат достижение мира между обеими сторонами конфликта" (с. 5).
По мнению автора, для конструктивных сдвигов в мирном процессе необходимо: во-первых, чтобы США играли более решительную и беспристрастную роль в мирном процессе, вплоть до формулирования собственного варианта урегулирования конфликта; во-вторых, президент должен выступить с четким заявлением о политике США на Ближнем Востоке, разъясняющим американские интересы в этом регионе; в-третьих, США должны потребовать от Израиля, так же как и от палестинцев, строгого выполнения соглашений, достигнутых в Осло; и наконец, в-четвертых, следует предпринять решительные шаги для улучшения экономических условий, в которых ныне существуют палестинцы, поскольку "мир должен принести ощутимые результаты людям, годовой доход которых на душу населения в двадцать раз ниже, чем у израильтян" (с. 6).
Проблемы_мирного_урегулирования_палестинско-
израильского конфликта
1. АРУРИ Н. БЕСТОЛКОВОСТЬ МИРА, ЗАКЛЮ-ЧЕННОГО В
ОСЛО.
ARURI N. Oslo's midded peace.
2. РОБИНСОН Г. Е. АВТОРИТАРИЗМ С ПАЛЕСТИН-СКИМ ЛИЦОМ.
ROBINSON G. E. Autoritanism with a Palestinian face.
3. РОЙ С. ЭКОНОМИКА ПАЛЕСТИНЫ ПОСЛЕ ОСЛО.
ROY S. The Palestinian economy after Oslo.
4. ДАУТИ А. ИЗРАИЛЬ ЗА ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ.
DOWTY A. Israel's first fifty years.
Откровенно прагматический характер инициированного США в 1991 г. мирного урегулирования палестинско-израильского конфликта раскрывается в статье Насера Арури, профессора политических наук Массачусетского университета в Дартмуте (1). Отмечая, что переговоры о мире начались в значительной степени на условиях, предложенных США, и под эгидой последних, автор подчеркивает стратегическую обусловленность выбора американскими политиками момента для начала мирного процесса.
Важнейшими факторами здесь оказались, по его мнению, во-первых, распад Советского Союза, "превратившегося из главной силы, поддерживавшей арабские государства на дипломатической арене и снабжавшей их оружием, в простой придаток к миротворческим усилиям США" (1, с. 7), а во-вторых, сокрушение Ирака, превратившегося из ведущей силы, обеспечивавшей на Ближнем Востоке стратегический баланс с Израилем, в беспомощное государство, озабоченное лишь сохранением своего суверенитета. К тому же война в Персидском заливе разрушила существовавший до нее официальный консенсус арабских государств по палестинскому вопросу, нанесла серьезный удар по арабской солидарности и выявила слабость режимов стран региона (там же).
Указывая на то, что арабские страны, в отличие от США и Израиля, вовсе не находили данный момент подходящим для начала мирного урегулирования палестинской проблемы и пошли на переговоры лишь опасаясь вызвать раздражение Вашингтона, автор видит в этом одну из причин, по которым переговорный процесс между делегациями Палестины и Израиля, начавшийся в Мадриде в октябре 1991 г., после 11 раундов зашел в тупик.
В то время как палестинцы, подчеркивает автор, надеялись, что в основе переговоров будет лежать юридическая основа резолюций Совета Безопасности ООН, осуждающих израильскую оккупацию Газы и Западного Берега реки Иордан, на деле они обнаружили, что Израиль руководствуется совсем иной юриспруденцией, далекой от норм международного права (1, с. 8).
Для того чтобы ускорить затянувшиеся секретные переговоры в Осло между несколькими доверенными представителями Арафата и Рабина, США выступили с проектом Декларации принципов мирного урегулирования (ДП), обнародованным государственным секретарем У.Кристофером 30 июня 1993 г. и предусматривавшим так называемые "меры по наведению мостов".
Три важнейшие пункта ДП, считает автор, обусловили произраильский характер подписанного позднее в Осло соглашения: во-первых, обозначение Западного Берега и Газы "спорной", а не оккупированной территорией; во-вторых, отсутствие всякого упоминания принципа "земля в обмен на мир" и, в-третьих, требование предварительного согласия палестинцев на то, чтобы все вопросы, касающиеся их суверенитета, были вынесены за рамки переговоров о промежуточной фазе урегулирования (там же).
В результате соглашение, подписанное в Осло в сентябре 1993 г., содержало по меньшей мере четыре фактора, обусловившие
необходимость его дальнейшего пересмотра и последующих новых соглашений. Первым был вопрос о внешней и внутренней безопасности. В то время как для палестинцев вопрос о внешней безопасности был связан с выводом израильских войск с оккупированных территорий, т.е. в обмене земли на мир, израильтяне, снявшие с повестки дня проблему оккупации, рассматривали внешнюю безопасность как свое право контролировать въезд и выезд на "спорных" территориях.
В то же время израильская концепция "внутренней" безопасности предусматривала передачу некоторых правоохранных функций от израильской армии палестинской гражданской полиции. Таким образом "концепция безопасности, предложенная Рабином, - замечает автор, - не вызывала сомнений в том, что Израиль получает возможность оставить в неприкосновенности свою оккупацию, реорганизовать ее и представить миру в новой упаковке и под другим названием" (там же).
Вторым фактором явилось признание Израилем в преамбуле соглашений "взаимных законодательных и политических прав", но не национальных прав палестинцев или их прав на возвращение, зафиксированных в резолюциях ООН. Таким образом израильтянам удалось ограничить юрисдикцию ООП представительством только палестинского населения, проживающего в полосе Газы и на Западном Берегу Иордана, в замен чего они получили неограниченное официальное признание со стороны ООП государства Израиль. "Так называемое взаимное признание, - указывается в статье, - в действительности было асимметричным и не двусторонним, исходящим из предпосылки, что именно палестинцы были стороной, нанесшей ущерб Израилю, и должны извиниться за то, что они оказывали сопротивление военной оккупации со стороны последнего" (1, с. 9).
Третьим вопросом, ставшим источником последующих раздоров, стала формулировка условий вывода израильских войск в тексте соглашения в Осло. Помимо того, что был указан вывод войск только с территории полосы Газа и из города Иерихон, но не с территории Западного Берега, где предусматривалась лишь "передислокация" войск из населенных пунктов, израильские авторы текста ДП сумели создать формально-юридическую базу для произвольной интерпретации процесса "передислокации". Опустив определенный артикль перед всеми упоминаниями в документе Западного Берега, они тем самым подчеркнули, что речь идет не о всей его территории, а лишь о некоей его неопределенной части (там же).
Наконец, четвертым пунктом разногласий стал вопрос о предоставлении палестинцам законодательных полномочий, которые были ограничены лишь сферами просвещения, культуры,
здравоохранения, социального обеспечения, прямого налогообложения и туризма. Более того, решения палестинского парламента подлежали процессу утверждения, в котором за Израилем оставалось право вето (там же).
Не приходится удивляться, таким образом, что практически сразу же после заключения в Осло соглашения, получившего впоследствии наименование "Сначала Газу", переговорный процесс зашел в новый тупик. Для того, чтобы сделать возможным его продолжение, потребовалось уже в 1994 г. заключить три промежуточных Каирских соглашения и одно промежуточное соглашение о начале введения их в действие.
В итоге в сентябре 1995 г. было заключено промежуточное соглашение, известное как "Осло II", по которому территория Западного Берега подразделялась на категории А, Б и В. Категория А включала города, в которых гражданская администрация должна была перейти от израильтян к палестинцам, в категорию Б входил город Хеврон, в центре которого расположено еврейское поселение, а также около 300 деревень, населенных палестинцами, а в категорию В - 70 % территории Западного Берега, на которой располагались государственные земли Израиля, израильские поселения и военные базы.
В то время как категории А и Б предполагали введение палестинской гражданской администрации при сохранении ответственности Израиля за "внешнюю" безопасность, категория В предусматривала полное сохранение за Израилем всех административных функций. Вопрос о характере и степени "передислокации" израильских войск с территорий категории Б оставался открытым, хотя и был назначен срок ее окончания - через 18 месяцев после созыва палестинского парламента, т.е. к 17 сентября 1997 г. (1, с.10).
Учитывая, что премьер-министр Израиля Ш.Перес после ряда взрывов, совершенных зимой 1996 г. палестинскими террористами-самоубийцами, отложил проведение передислокации, Б.Нетаньяху, пришедший к власти в июне и не скрывавший своего отрицательного отношения к соглашениям, достигнутым в Осло, заявил о намерении пересмотреть их в соответствии с лозунгом своей предвыборной кампании "Мир с безопасностью".
В ответ на требование назначить новую дату окончания передислокации в соответствии с соглашением "Осло II" Нетаньяху предложил завершить ее к концу 1999 г. В результате последовавшего дипломатического торга Нетанияху согласился окончить передислокацию к середине 1998 г. и вывести часть войск из Хеврона в
обмен на целый ряд новых важных уступок со стороны Арафата в рамках предложенного израильтянами принципа "взаимности".
Изобретенный Нетаньяху и одобренный администрацией Клинтона принцип "взаимности", лежащий в соглашении о Хевроне, ставшем известным как "Осло III", указывается в статье, возлагает все бремя ответственности за мирное урегулирование на палестинские власти, которые обязываются доказывать "свои способность и желание обеспечить безопасность", прежде чем Израиль согласится выполнять свои обязательства по передаче очередной части территории Западного Берега под ограниченную палестинскую юрисдикцию (1, с. 11).
Отмечая, что с каждым новым соглашением перспектива завершения мирного процесса урегулирования палестинско-израильского конфликта отодвигается на все более неопределенное будущее, автор задается вопросом, насколько такая перспектива вообще может считаться реальной. Если же принять, что она реальна, то какое значение для ее приближения имеет вопрос: «Кто находится у власти в Израиле?» (там же).
Попытка ответить на последний вопрос содержится в статье профессора по государственному устройству и международной политике университета Нотр Дам А.Даути, в которой анализируются общие принципы современной израильской государственности (4).
Автор напоминает, что первоначальная идея еврейского государства, сформулированная в 1896 г. основателем сионизма Т. Герцлем, не содержала в себе практически ничего специфически "еврейского". Напротив, еврейское государство мыслилось таким же, как любое современное европейское государство, основанное на либерализме и демократии, вполне в соответствии с основной задачей, выдвигавшейся сионизмом: покончить с партикуляризмом прошлого евреев и перестроить их жизнь в соответствии с новым всеобщим принципом национального самоопределения (4, с. 26).
Практическое осуществление этой идеи столкнулось, однако, с весьма значительными трудностями. Прежде всего, как могло государство стать одновременно и еврейским и демократическим, если под "еврейским" понимать тысячелетние религиозные и расовые традиции евреев? Затем, даже если отвлечься от этой проблемы, в той или иной степени стоящей перед любым национальным государством, в котором количественно преобладает одна этнически однородная группа, остается вопрос, как строить демократию в государстве, преобладающая часть населения которого представляет собой иммигрантов из стран, весьма далеких от демократического устройства.
Ответ на эти вопросы, одновременно объясняющий загадку израильского политического устройства, сумевшего обеспечить существование в стране устойчивой демократической системы правления, по мнению автора, следует искать именно в специфически еврейском восприятии политики как средства выживания замкнутых в себе, полностью самоуправляющихся общин.
Сильной стороной подобного восприятия политики, которую вряд ли можно считать в полном смысле слова демократической, считает А.Даути, являлась способность вырабатывать нормы гражданских прав и свобод. В то же время слабость демократического потенциала еврейского понимания политики заключалась в глубоко укоренившейся традиции секретности, закрытости от внешнего мира реальной жизни общины. Следствием этого явилось отсутствие уважения к государственной власти и гражданским законам, а также ожесточенный, нередко пренебрегающий всякими правилами стиль политического соперничества (4. с. 26-27).
Основываясь на подобном восприятии политики, уже в 30-х годах лидеры Рабочей партии, сумевшие объединить большинство палестинских евреев под лозунгами, сочетавшими принципы сионизма и светского социализма, заключили просуществовавший более 40 лет союз с традиционалистскими партиями меньшинства, исповедовавшими сионизм, основанный на религиозном законе. В результате, к концу Второй мировой войны палестинские евреи сумели при отсутствии формального государства создать общину, которая фактически выполняла все государственные функции - от сбора налогов до содержания собственных вооруженных сил, - сплоченность и сила которой в полной мере проявились в ходе арабо-израильской войны 1948 г. (4, с. 27).
Формирование и последующая консолидация государственных институтов Израиля, в основе которых лежал принцип фактического доминирования исполнительной власти в лице кабинета министров, считает автор, не должно заслонять тот факт, что реальная политика во многом строилась "путем политического торга, в котором важную роль играли не только различные ветви власти, но и разнообразные квазиправительственные институты. Они на деле определяли политическую повестку дня, контролировали дебаты и формировали принимаемые в итоге решения" (там же).
Одним из результатов подобной специфики политического процесса явился рост влияния на его развитие традиционалистского меньшинства, чему способствовало возрождение "территори-ального вопроса" в ходе арабо-израильских войн 1966 и 1973 гг. Идеологией
новых сионистских "ястребов" стала комбинация религии и национализма, не только подрывавшая основы традиционного сионизма, но и серьезно осложнявшая диалог между выросшей количественно ультраортодоксальной общиной и последователями светского направления сионизма.
Поворотным моментом стал 1967 г., когда к власти впервые пришла правоцентристская коалиция. С ее приходом, отмечает автор, лозунгом дня стала уникальность, а не обычность еврейской государственности. "Вместо того чтобы быть нацией среди других наций, израильтянам предлагалось вновь стремиться стать в соответствии с заветом пророка Валаама "народом, который живет отдельно" (Числа, 23.9). Израиль сменил ориентацию. Место универсалистской, светской, рациональной гражданственности заступила гражданственность партикуляристская, религиозная и мистическая" (4, с. 28).
В то же время, подчеркивается в статье, политическое соперничество между универсалистами "израильтянами" и традиционалистами "евреями" не переходит определенные границы, за которыми таится угроза еврейскому единству, а значит и интересам каждой из конфликтующих между собой общин. "Подобное соблюдение неформальных ограничений, - пишет автор, - превращает поддержку статус-кво в своего рода общественный договор, запрещающий посягательства на фундаментальные основы существующего порядка, хотя и не препятствующий подталкиванию его в ту или иную сторону" (4, с. 29).
Присоединение к Израилю обширных палестинских территорий в ходе войн 1967 и 1973 гг. вновь поставило на повестку дня старый вопрос о невозможности государству быть одновременно еврейским и демократическим. Чтобы стать еврейским, ему следует освободиться от палестинцев, а сохранение в своих пределах значительного числа палестинцев неизбежно приведет к утрате государством еврейского характера.
Отчасти ответом на этот вопрос стало принятие соглашения в Осло, признавшего существование границ между Израилем и Палестиной. Вместе с тем, считает автор, спор между теми, кто выступает за этнически гомогенное еврейское государство, занимающее часть палестинской территории, и теми, кто стремится распространить еврейское государство на всю ее территорию, далек от завершения. Отсутствие консенсуса по этому вопросу сглаживается молчаливым согласием между обеими частями израильского общества жить в течение неопределенного времени в условиях "временной" военной оккупации
палестинских земель, которая не предполагает окончательного политического решения проблемы (4, с. 30).
Отмечая, что значительное и все растущее большинство населения Израиля склонно считать, что палестинское государство неизбежно возникнет, хочется того или не хочется евреям, А.Даути заключает свою статью выводом, что "политическая дилемма, стоящая в настоящее время перед Израилем, заключается в том, что сложившуюся ситуацию уже не удастся повернуть вспять, очень трудно развивать в начатом направлении и в то же время совсем невозможно оставить так, как она есть. В конечном итоге придется идти дальше" (4, с. 31).
Экономическая сторона проблемы мирного урегулирования палестинско-израильского конфликта освещается в статье сотрудника Центра ближневосточных исследований при Гарвардском университете С.Рой (3). Как отмечается в статье, с подписанием в 1993 г. соглашений в Осло экономическое положение населения Палестины в полосе Газа и на Западном Береге Иордана ухудшилось даже по сравнению с периодом Интифады (восстания) 1988-93 гг., характеризовавшимся постоянными стычками между ООП и вооруженными силами Израиля (3, с. 19).
С начала оккупации, замечает автор, экономическая политика Израиля на этих территориях включала четыре главных стратегических направления: экспроприацию земли и водных источников; интеграцию палестинского трудоспособного населения в низшие эшелоны рабочей силы Израиля; переориентацию палестинской торговли на Израиль и ликвидацию "проблемы беженцев" (там же).
В результате экономически Палестина превратилась в экспортера рабочей силы и импортера готовой продукции. Потребление устойчиво превышало производство, а возникший таким образом дефицит покрывался импортом. Поскольку вся экономика оказалась переорентированной на Израиль, она стала полностью зависимой от условий, диктуемых израильским рынком (там же).
Как отмечают эксперты Мирового банка, соглашения, подписанные в Осло, разбивают оккупированные территории на ряд по существу изолированных друг от друга экономических единиц, что привело к дезинтеграции внутреннего рынка, образованию вместо него соответствующего числа мелких замкнутых рынков. Географическая сегментация усугубляется проводимой Израилем политикой периодического закрытия границ между палестинскими и израильскими анклавами (3, с. 20).
Как считает С. Рой, периодическое закрытие границ служит двум главным целям: с одной стороны, это важный психологический фактор воздействия на еврейское население, с другой - оно используется в
качестве политического оружия, вынуждая палестинскую сторону в ходе переговорного процесса принимать краткосрочные экономические уступки взамен долгосрочного разрешения территориальных и политических вопросов (3, с. 21).
В период между 1993 и 1996 гг. правительство Израиля устанавливало полное закрытие границ общим сроком на 342 дня в полосе Газа и на 291 день на территориях Западного Берега. В среднем в течение 1/3 каждого года палестинское население не имеет физической возможности покидать пределы своих анклавов. Приостанавливается также и движение палестинских товаров, ориентированных на сбыт в Израиле (там же).
Одним из последствий этой политики стал устойчивый рост безработицы среди палестинцев. Так, к середине 1996 г. она составляла 29,9% трудоспособного населения, что почти на 60% превысило уровень конца 1995 г. В периоды полного закрытия границ уровень безработицы повышается до 70% в Газе и до 50% на Западном Береге (3, с.22).
Другим разрушительным для палестинской экономики следствием периодического закрытия границ стала переориентации израильских импортеров на более устойчивые рынки других стран, прежде всего Египта и Иордании. Тем самым палестинские производители лишаются существенной доли израильского рынка. Учитывая искусственно созданную привязанность к последнему всей палестинской экономики, подобная структурная перестройка, если ее не остановить, может привести к весьма серьезным последствиям для палестинцев (3, с. 23).
В статье приводятся статистические данные об ухудшении в последние годы экономического положения палестинского населения Газы и Западного Берега. По официальным данным в начале 1996 г. по крайней мере 14% населения этих районов жило на уровне или ниже уровня нищеты. В начале 1997 г. в подобном положении оказались 36,3% населения Газы и 10,5% населения Западного Берега (3, с. 24).
Помимо этого, указывается в статье, немалый вклад в растущие трудности экономики региона принадлежит и палестинским властям. Хотя с введением ограниченного самоуправления палестинские власти провели целый ряд крайне необходимых административных мероприятий и создали жизнеспособные финансовые учреждения, продолжающееся отсутствие надежной законодательной базы, опирающейся на конституционные основы, делает палестинскую экономику малопривлекательной для зарубежных инвесторов.
К тому же палестинские власти усугубили и без того немалое экономическое давление на население созданием по крайней мере 13 монополий в полосе Газа. Учитывая, что монополизированным оказался
импорт таких товаров первой необходимости как мука, сахар, растительное масло, мороженое мясо, сигареты, бетон, сталь, табак и бензин, цены на них оказались искусственно завышены, что резко снизило конкурентные возможности частного сектора (3, с. 25).
Политика монополизации, проводящаяся палестинскими властями, отмечается в статье, помимо дополнительных экономических трудностей, создает и серьезные политические проблемы, поскольку руководство создаваемыми монополиями принадлежит узкому кругу наиболее преданных приверженцев Арафата (3, с.25).
Процесс формирования новой палестинской политической элиты и порождаемые этим процессом дополнительные проблемы в деле мирного урегулирования палестинско-израильского конфликта анализируются в статье профессора по ближневосточным проблемам Военно-морской аспирантуры в Монтере (Калифорния) Г.Э.Робинзона (2).
Надежды на то, что подписание соглашения о мирном урегулировании в Осло на территории Газы и Западного Берега реки Иордан послужит развитию демократических основ палестинского самоуправления, не оправдались, указывает автор. Палестинские власти на деле стали на путь установления на этих территориях авторитарного режима правления, опирающегося на культ личности Арафата и персонализацию властных функций, выполняемых его сторонниками, занявшими ведущие посты в местной администрации.
По мнению Г.Робинсона, расхожие ссылки на тривиальность установления в Палестине характерного для других арабских государств диктаторского режима, так же как и попытки объяснить авторитарные тенденции палестинских властей необходимостью сдерживать деятельность экстремистов фундаменталистской исламской группировки «Хамаз» мало проясняют действительные причины неудачи палестинской демократии (2, с.13).
Автор напоминает, что на протяжении последних 20 лет в Палестине наблюдалось становление самого активного и энергичного на всем Ближнем Востоке гражданского общества. По иронии судьбы, во многом оно начало складываться именно под воздействием израильской оккупации, точнее четырех ее главных политических направлений. Первым фактором активизации гражданского самосознания палестинцев явилось вовлечение значительной их части (до 40% всей рабочей силы) в строительные и другие работы по найму в Израиле.
Помимо того, что даже низкая по израильским меркам зарплата в несколько раз превышала доходы среднего палестинского крестьянина, что позволяло ему разрушить традиционную зависимость от проживавших в городах землевладельцев, унижения, с которыми
ежедневно сталкивались палестинцы на израильской территории, быстро превращали вчерашних крестьян в граждан Палестины, сознающих свои права и готовых за них бороться (2, с.14).
Повышение гражданской сознательности и образовательного уровня массы трубящегося населения Палестины, ее знакомство с городским образом жизни, городскими моделями гражданского и политического устройства, в свою очередь, создало быстро расширявшуюся базу для формирования на оккупированных территориях низового уровня гражданского самоуправления - фундамента любого гражданского общества.
Этому процессу в немалой степени способствовало разрешение израильтян открывать палестинские университеты. За 14 лет с момента открытия в 1974 г. первого такого университета в Бирзейте на оккупированных территориях возникли палестинские университеты Вифлеема, Хеврона, Наблуса, Иерусалима и Газы, а также множество палестинских колледжей, к осени 1987 г. в них обучались около 20 тыс. студентов, большинство которых были выходцами из лагерей беженцев, деревень и маленьких городков (2, с. 14).
Третьим политическим направлением израильской оккупации, способствовавшим зарождению у палестинцев гражданского общества, явилась конфискация земель, лишившая власти традиционную землевладельческую элиту. Наконец, четвертым фактором активизации палестинского гражданского самоуправления явилось вторжение Израиля в 1982 г. в Ливан, целью которого было закрепить оккупацию палестинских земель на Западном Береге. В ответ на это местные кадры ООП умножили свои усилия по мобилизации населения в органы местного самоуправления (2, 15).
Характерной чертой этой мобилизации, отмечается в статье, было то, что каждая из ведущих сил ООП - Фатх, Компартия Палестины, НФО и Демократический фронт - создавала собственную федерацию профсоюзов, комитет женщин, комитет помощи сельскому хозяйству, комитет помощи здравоохранению, студенческий блок, а также программы добровольных работ. "На протяжении 80-х годов эти многочисленные организации, - пишет автор, - создали с помощью своих членов нечто, что можно назвать протогосударством, которое было способно обеспечить, хотя и не в полном объеме, широкий спектр социальных услуг" (там же).
Примечательными признаками этой зарождавшейся государственной власти было то, что, во-первых, она была рассредоточена в низовом звене и опиралась на низшие социальные слои палестинского общества, во-вторых, в ее основе лежали не личности, а
институты, что резко отличало новую власть от традиционных для Востока образцов. Наконец, эта власть по способу принятия решений была плюралистичной и даже демократичной (там же).
С подписанием соглашений в Осло, сделавших возможным возвращение на оккупированные территории из эмиграции руководства ООП, процесс формирования гражданского общества был не только остановлен, но по существу повернул вспять. Во многом, считает автор, ответственность за поворот в сторону авторитаризма лежит на службах безопасности и полиции новых палестинских властей (ПВ). Девять таких организаций, насчитывающих в общей сложности 40 тыс. человек (на 2 млн. палестинского населения оккупированных территорий) представляют собой силу, не имеющую равной по концентрации в регионе (там же).
Учитывая, что каждая из этих организаций подчинена непосредственно Арафату и что существует, по крайней мере, одна из них, обязанностью которой является постоянно следить за действиями всех остальных, не приходится удивляться, что ПВ взяли на вооружение многое из противоправной практики своих израильских противников, включая аресты без предъявления обвинения и содержание под стражей в течение неопределенного периода под видом "административного ареста".
Что еще прискорбнее, указывается в статье, ПВ направили действия своего аппарата насилия не только на ограничение властных полномочий законодательных органов, прежде всего Законодательного совета Палестины, но и против неправительственных организаций, составляющих опору гражданского общества. Руководители последних подвергаются репрессиям и запугиванию, а их фонды, питавшиеся до этого в основном за счет пожертвований из-за рубежа, практически сведены к нулю централизацией ПВ всех поступлений зарубежной помощи (2, с. 16). Учитывая, что все это происходит на фоне усиления коррупции в среде верхнего эшелона ПВ, не приходится удивляться быстрому процессу персонализации новой власти, разрушающей институциональную основу палестинского самоуправления (там же).
Отмечая, что все революции стремятся к децентрализации власти, видя в ней условие своего выживания, в то время как все государства видят условия своего выживания в централизации своих властных функций, автор считает авторитарную политику ПВ, руководство которых прибыло на оккупированные территории из тунисской эмиграции, своего рода "политикой антитезиса", направленной прежде всего на противодействие мероприятиям, проводившимся местными организациями ООП в период Интифады (2, с. 17).
Вместе с тем важным результатом этой политики является то, что, разрушая институты гражданского общества, зародившиеся в полосе Газа и на Западном Берегу в период Интифады, ПВ не только маргинализирует и деполитизирует значительную часть местной политической и технократической элиты, но и вынуждает другую ее часть бороться против растущего авторитаризма, вступая в «Хамаз» и другие организации исламской оппозиции (2, 18).
СПРИНГБОРГ Р. ЕГИПЕТ: ЦЕНА РЕПРЕССИЙ.
SPRINGBORG R. Egypt: Repression's toll.
Высокая политическая себестоимость авторитаризма как орудия консолидации государственной власти раскрывается в статье профессора политических наук Университета Макуэри в Сиднее (Австралия) Р.Спрингбога, посвященной борьбе правительства Египта против исламской оппозиции.
Отмечая, что с началом в 1992 г. возмущений, инспирированных исламистами, перед египетским правительством стояли две главные задачи - подавить сопротивление повстанцев и справиться с экономическими трудностями, которые вызвали открытый протест, -автор указывает, что к лету 1977 г. в обоих этих направлениях был достигнут значительный успех.
На протяжении всего предыдущего года вооруженные выступления повстанцев наблюдались почти исключительно в отдаленных от столицы регионах Верхнего Египта - Минье, Асьюте, Кене и Сохаге. Резко сократилось число стычек повстанцев с полицией и войсками. Что еще важнее, жестокое давление, оказываемое на исламистских экстремистов, вызвало раскол в их рядах. Находящиеся в заключении лидеры двух крупнейших радикальных группировок -Организации священной войны и Исламской группы - выступили в августе 1997 г. с заявлениями, в которых призвали своих сторонников прекратить насилие и приступить к переговорам с правительством (с. 32).
Это заявление, правда, было дезавуировано другими лидерами этих группировок, находящимися в эмиграции, а 17 ноября 1997 г. исламистские террористы расстреляли группу туристов в Луксоре, убив 58 иностранцев и 4 египтян, однако общее положение в стране не изменилось. Министр внутренних дел Хасан ал-Альфи был отправлен в отставку, а на его место пришел менее политизированный и лучше профессионально подготовленный министр Хабиб ал-Адфи.
На экономическом фронте правительству также удалось добиться значительного прогресса. Опираясь на поддержку США, оказанную в ответ на участие Египта в войне в Персидском заливе против Ирака,
египетскому правительству удалось добиться от Парижского клуба и МВФ списания более половины своего внешнего долга в 50 млрд. долл.
Облегчение долгового бремени в сочетании с программой макроэкономических мероприятий, проведенных с помощью МВФ, позволило существенно сократить бюджетный дефицит, снизить темпы инфляции, стабилизировать национальную валюту и приступить к весьма запоздалой реструктуризации экономики, включая приватизацию государственных компаний, устранение торговых барьеров и многочисленных инструментов контроля над производством и сбытом сельскохозяйственной продукции (с.33).
Хотя поначалу казалось, что предписанное лекарство убьет больную экономику, к 1966 г. реструктуризация принесла первые положительные плоды. Существенно выросли иностранные валютные резервы, которые достигли к середине 1997 г. рекордно высокой суммы в 20 млрд. долл., на каирской фондовой бирже наблюдался настоящий бум, бюджетный дефицит снизился до 1% ВВП, а темпы инфляции упали до 6% - низшего уровня за последние 25 лет (там же).
Вместе с тем все эти экономические мероприятия проводились на фоне усиления репрессий против всех инакомыслящих. Правительство, перед которым стоял выбор: либо ликвидировать практически всякую самостоятельную политическую деятельность, либо противопоставить исламским экстремистам участие умеренных политиков в политической жизни, выбрало первый путь. С середины 1992 г. правительство решительно пресекало любую независимую политическую деятельность.
Был восстановлен и ужесточен декрет о чрезвычайном положении, введенный в 1981 г. после убийства Анвара Садата. На основе этого декрета были проведены чистки во всех профессиональных организациях - наиболее широкой сфере проявления политического активизма. Суровым репрессиям и штрафам подверглись журналисты, отваживавшиеся на расследования и критику в адрес правительства и его учреждений.
В ноябре 1995 г. были проведены самые недобросовестные и несвободные парламентские выборы за все время президентства Усни Мубарака, в результате которых оппозиция сократилась до какой-нибудь дюжины из 450 депутатов. На выборах в местные законодательные советы, проведенных в апреле 1997 г., кандидаты от правящей Национально-демократической партии заняли практически все 40 тыс. выборных должностей. "Правительство. - пишет автор, - дало недвусмысленно понять населению, что всякая оппозиция будет рассматриваться как предательство" (там же).
В то же время правительство сознает, что цена репрессий, которую приходится платить за экономическую стабилизацию может оказаться непомерно высокой, и стремится оставить определенные резервы для создания хотя бы внешней видимости политической либерализации, учитывая, что ряд политических проблем, глубоко укоренившихся в египетском обществе и имеющих не менее глубокие социальные корни, приводит к растущей поляризации населения страны.
Этому в немалой степени способствует и возросшая напряженность политической ситуации на Ближнем Востоке после избрания на пост премьер-министра Израиля Б.Нетаньяху. Необходимость адекватно реагировать на создавшуюся ситуацию, в свою очередь, создает проблемы не только в египетско-израильских отношениях, но и отношениях между Египтом и Соединенными Штатами (с. 34).
Чтобы обеспечить политическую стабильность внутри страны и одновременно "сохранить лицо" в международных отношениях, прежде всего в отношениях с арабским миром, правительству Египта неизбежно придется расширить сферу политического участия, включив в нее, по крайней мере, некоторых представителей исламской оппозиции. Однако это, считает автор, весьма нелегко осуществить на практике, поскольку степень недоверия между правительством и оппозицией настолько высока, что скорее всего потребуются годы только для того, чтобы ее снизить до приемлемого в политике уровня (с. 35).
Между тем, не имея возможности переложить хотя бы часть ответственности на плечи несуществующей легальной оппозиции, египетское правительство в полной мере ощущает международное давление со стороны влиятельных правозащитных организаций, подвергающих критике целый ряд явлений внутренней жизни страны, прямо или косвенно связанных с исламской традицией. Одним из таких явлений, оказавшихся в фокусе правозащитной общественности стало широко практикующееся в Египте женское обрезание. Другим - низкий уровень участия женщин в экономической жизни страны (там же).
Учитывая внутриполитические обстоятельства, созданные проводимой политикой репрессий, правительство не имеет возможности опереться на общественность для ослабления давления, оказываемого на него извне. Оно не может даже противопоставить что-либо росту исламской оппозиции, проявляющемуся, в частности в резком увеличении в последнее время количества исламских школ, многие из которых строятся за счет добровольных пожертвований населения (там же).
Во многом из опасений прослыть неисламским и даже антиисламским правительство пытается уравновесить свои репрессии против исламистских экстремистов не менее жестокими репрессиями против организаций египетских христиан-коптов. Вместе с тем, на Западе не без оснований видят в репрессиях против коптов и сужении сферы секулярной деятельности стремление египетского правительства умиротворить исламскую оппозицию за счет христиан.
Растущая миграция коптов, в том числе и в США создает весьма нежелательную для Египта и порой достаточно влиятельную христианскую диаспору, способную побуждать правительства западных стран ставить на повестку дня двусторонних отношений с Египтом вопрос о защите прав египетских христиан.
Так, в США коптско-христианское лобби, возможно, заручившись поддержкой произраильских групп давления, сумело добиться в 1977 г. решения конгресса об использовании части ежегодно предоставляемой США Египту помощи в размере 2,3 млрд. долл. на расследование обвинений в нарушении прав христиан, и в случае, если эти обвинения подтвердятся, о прекращении оказания Египту помощи (с. 36).
Насущная необходимость снизить уровень скрытого, но постоянно усиливающегося противостояния исламской общественности страны побуждает правительство Х.Мубарака занимать более решительную, чем ранее, проарабскую и пропалестинскую позицию на международной арене, что заметно ухудшило в последнее время его отношения с Израилем и вызывает все более явное недовольство со стороны целого ряда влиятельных американских сенаторов и конгрессменов.
Если учесть к тому же, что улучшение макроэкономических показателей практически не отразилось на экономическом положении беднейших слоев населения Египта, являющихся основной опорой экстремистских исламских группировок, то придется признать, пишет автор в заключение статьи, что, подавив открытое восстание исламских фундаменталистов и ликвидировав с помощью репрессий открытую исламскую оппозицию, правительство вряд ли имеет достаточные основания праздновать свою победу (с.37).
МАСУД Т.Е. ОШИБОЧНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ ИРАНЕ.
MASOUD T.E. Misreading Iran.
Важность правильного понимания внешнеполитической мотивации исламских стран раскрывается в статье члена редколлегии американского журнала "Форин аффэрз" ("Международные отношения") Т.Е.Масуда на примере Ирана.
Отмечая, что многие внешнеполитические обозреватели в США с энтузиазмом восприняли избрание президентом Исламской Республики
Иран "умеренного исламиста" М.Хатани, считая это идеальной возможностью для сближения США с Ираном и, соответственно, для возобновления доступа к огромным нефтяным богатствам этой страны, Т.Масуд видит в подобных высказываниях очередное проявление традиционного для американцев непонимания действительных мотивов, которыми руководствуются лидеры Ирана в определении приоритетов внешней политики.
Американцы, пишет автор, на протяжении десятилетий руководствовались совершенно ошибочными представлениями об Иране. Примерами могут служить и инспирированный ЦРУ государственный переворот 1953 г., жертвой которого пал демократически избранный премьер-министр Моссадык (что послужило одной из причин последующего наименования США в Иране "великим Сатаной"), и знаменитый тост президента Дж.Картера в честь шахского Ирана как "острова стабильности", произнесенный лишь за несколько месяцев до свергнувшей шаха революции, и злополучное приглашение свергнутого шаха на лечение в США, что послужило поводом для захвата в Тегеране американских заложников. По замечанию Т.Масуда, "США продемонстрировали поразительную способность совершать ошибки каждый раз, когда дело касается Ирана" (с. 38).
Указывая на главный источник заблуждений американских политиков, автор подчеркивает, что судить о внешней политике Ирана по изменениям в его внутренней политике, касающимся отношения к исламу - значит не понимать, что "невзирая на любую риторику, внешняя политика Ирана прежде всего никогда не была исламистской, но всегда основывалась на расчете национальных интересов страны, и это отношение к внешней политике останется неизменным" (с.39).
Иран как государство, указывается в статье, вопреки представлениям западных, в том числе американских, политиков, никогда не выступал в роли "крестоносца исламского мира". Не отличаясь вообще большой монолитностью в отношениях к фундаменталистскому исламу, государство, построенное муллами, постоянно разрывалось между двумя приоритетами - верностью заветам пророка Мухаммеда и верностью историческому наследию шахов - от Сефевидов и Каджаров, построивших Персию, до Пехлеви, давших современной Персии наименование Ирана.
Хотя риторика лидеров послереволюционного Ирана является безупречно "исламистской", подчеркивает автор, "его внешняя политика была всегда более шахской, нежели мухаммедданской, руководствуясь не религиозным пылом, но рациональными интересами" (там же). Достаточно вспомнить, что на протяжении большей части 80-х годов
США были одним из важнейших торговых партнеров Ирана, поставлявшим 15% его экспорта. Только после того, как президент Рейган запретил в октябре 1987 г. всякий импорт из Ирана в качестве "прямого ответа" на действия последнего в ирано-иракской войне, Иран просто обратился к "меньшему сатане" - Советскому Союзу, подписав с ним соглашение об экономическом сотрудничестве (там же).
Указывая на полную необоснованность оптимистических надежд американских политиков на то, что "умеренный исламист" Хатани пойдет навстречу США, сократив свою поддержку экстремистской ливанской организации «Хезболла», автор поясняет причины, по которым Хатани никогда не сможет это сделать, даже если бы ему этого очень хотелось.
Дело в том, что Иран, будучи крупнейшим и наиболее экономически могущественным шиитским государством и являясь таким образом современным оплотом шиизма, не может снять с себя этой ответственности перед составляющими почти всюду угнетаемое меньшинство собратьями по вере. «Хезболла» же выступает защитником ливанских шиитов, а основатель вооруженного шиитского движения в Ливане Сайид Муса ал-Садр - это иранец, направленный муллами в Ливан еще до революции (с.40).
В равной степени лишены всякого основания надежды на то, что Иран умерит свое стремление владеть самым совершенным оружием. Лидеры современного Ирана убеждены не меньше, чем был убежден свергнутый муллами шах, в неоспоримой принадлежности Ирану Персидского залива. "Точно так же, как шах Реза Пехлеви, правивший в Иране с 1923 по 1945 г., возмущался попытками Британии посягнуть на подвластную ему территорию (и искал при этом покровительства Соединенных Штатов, чтобы помочь вытеснить англичан), нынешнее руководство Ираном протестует против присутствия американцев в Персидском заливе (там же).
Т. Масуд предостерегает американских политиков против переоценки того, что им представляется движением в сторону светского правления в Иране, указывая, что относительный либерализм Хатани ни в коей мере не посягает на фактическую власть, принадлежащую в стране шиитскому духовенству как "велайат аль фатих" - "стражу исламского закона". Напротив, современные призывы части светских и духовных общественных деятелей Ирана к муллам отойти в сторону от непосредственного исполнения властных функций имеют целью укрепление авторитета последних как духовных лидеров, стоящих над светской властью.
Отмечая, что Хатани заслужил в Иране прозвище "аятолла Горбачев", автор подчеркивает, что в отличие от Горбачева Хатани вовсе не собирается председательствовать на процессе развала своей страны либо радикального изменения ее политической системы. Напротив, он является ее стойким защитником, провозгласившим, что идеи, "которые отрицают исламскую систему правления, не могут пользоваться в этой системе правом существования" (с. 41).
В то же время, предостерегая от излишне оптимистического взгляда на улучшением ирано-американских отношений с приходом к власти Хатани, Т. Масуд высказывает мнение, что именно рационализм, лежащий в основе внешнеполитических приоритетов, вполне может стать побудительным мотивом для Ирана начать движение в сторону улучшения отношений с Соединенными Штатами, от которых ему хотелось бы получить целый ряд товаров, прежде всего наиболее передовую технологию, в которой он остро нуждается (с. 42).
Б.А.Лапшов
