CC BY
30
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ > у « ¿г~
" ' " '«■—' ■"■-■■■ --- / у" О О
-- ц I. , ---—л—-
:
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
3
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2.11 рефераты 97.04.001 -97.04.024
МОСКВА 1997
ИСТОРИЯ социологии
97.03.007. ХЕГМАН X. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИНДИВИДУАЛИЗМ. РЕКОНСТРУКЦИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ МАКИАВЕЛЛИ, БОДЕНА И ГОББСА.
Hegmann Н. Politischer Individualismus: Die Rekonstruktion einer Sozialtheorie unter Bezugnahme auf Machiavelli, Bodin und Hobbes. - В.: Dunckeru. Humblot, 1994. - 424 S.
Книга Хорста Хегмана (Фрайбургский университет, Гермсания) посвящена анализу социально-политических идей Макиавелли, Ж.Бодена и Т.Гоббса, на которых в значительной мере держится современная практика.
Обширность и непредсказуемость сферы общения человека нашего времени сталкивает его с множеством незнакомых людей. Его отношения с окружающими проистекают,в основном, не из личных симпатий и антипатий, но из формальных правил, оберегающих общественное равновесие. Именно к таким правилам было привлечено, полагает Хегман, внимание мыслителей XVI-XVII вв. Так, Макиавелли пытался свести к минимуму необходимость принруждения в социальной жизни. Боден редуцировал моральную регламентацию к лояльности индивидов по отношению к власти. Наконец, Гоббс предлагал политические меры для удовлетворения потребности в общественном согласии в противовес прямому давлению, которое открывает демагогам опасный простор.
Все они требовали ужесточить наказание за обман и насилие, отказавшись одновременно от моральных претензий правителей контролировать поведение частных лиц. Проект государства как "Недремлющего стража", выдвинутой классиками либерализма, был первым шагом на пути решения этой задачи. Они ставили пределы разногласиям при установлении консенсуса, выдвигая общие долговременные правила его поддержания. Они девальвировали
ценность полицейских средств в пресечении антиправового поведения и вместе с тем ограничивали функции государства защитой прав граждан и противодействием посягательствам на них. Конечно, адепты идеи социального порядка знали, что общество, разделенное на сильных и слабых, всегда подвержено опасностям злоупотребления преимуществами или возмущения несправедливостью, приводящим к конфликтам. Только равенство возможностей, гарантируемое государством, может уберечь от этой опасности и обеспечить условия для прочного мира.
И Макиавелли, и Боден, и Гоббс предпринимали попытки разработать социальную технологию выравнивания несовершенств человеческой природы и организации отношений, не организованных на основе кодеса доверия. Законодатели, замечал Макиавелли, должны исходить из допущения человеческого своекорыстия и властолюбия и потому требовать высокой платы за попытки нарушения правил общежития. Вопрос заключался втом, как можно свободную и в этом смысле непредвиденную инициативу отдельных членов общества заставить служить интересам целого. И в качестве рецепта выдвигался принцип политического индивидуализма. Корни его лежат еще в философских спорах софистов, отстаивавших личную выгоду вопреки воле окружающих. Они использовали для этого технику словесного убеждения. Новое время находит новое средство воздействия - изменение внешних устоев. Но в обоих случаях речь идет о власти, о способности добиваться своего при помощи других.
Полвека спустя французский юрист Ж. Боден развивает систему естественного права, где пытается соединить обе посылки: софистической риторики и макиавеллевской "реальной политики", чтобы заставить подданных повиноваться власти. С одной стороны, важно, подчеркивает он, чтобы существующий порядок оставался незыблемым. С другой стороны, он советует правителям сосредоточиться на внутренней политике, создании дееспособного сообщества. Гоббс вооружается той же стратегией, но заменяет теолого-юридическую аргументацию философской. Его суждения о мудрой внутренней политике касаются не столько власть предержащих, сколько подданных, их добровольного повиновения из осознания его пользы для себя.
Ограничение государственного вмешательства и свода официальных запретов уменьшает потенциал насилия.
Авторов классической идеи социального порядка занимает не выработка ценностного канона поведения, но объяснение механизма реального социального процесса. Они выявляют фактические ориентиры социального агента. Они показывают, как он, несмотря на подстерегающий обман, узнает о намерениях и целях контрагентов и находит способы влияния на них ради своего успеха.
В современном мире воспитание и забота о ближнем все меньше возлагаются на семью. Возрастающие самостоятельность и мобильность индивида в значительной степени снимает ответственность за него малой группы и воздействие на него со стороны узкого круга родственников, друзей, знакомых. Соответственно неодобрение и осуждение его поступков ими утрачивают свою авторитетность. В то же время с ростом анонимных отношений между людьми возрастает и эффект посторонних влияний, не просчитываемых сознательно каждым действующим. Отсюда сужается ответственность за судьбу своих, близких и расширяется восприимчивость к всеобщим интересам.
Макиавелли, Воден и Гоббс - свидетели установления традиционного политического порядка, при котором коллективное благо становится поводом к улучшению собственного положения за счет других членов группы. Бесспорно, человек нуждается в обществе, но поддерживать общность, имея широкий и потому неопределенный выбор связей, можно только, не теряя из виду своих выгод. Иначе говоря, тенденция индивидуализма вызвана к жизни утратой доверия между людьми, а также процессом секуляризации, с "ценой свободы", вынуждающей отстраненно взвешивать цели и средства (с. 25).
Индивид стремится примкнуть к тем группам, которые обещают ему благополучие, и оставляет на заднем плане те, к которым привязан или почитает по привычке. Неудивительно, что политический деятель, поднявшийся до понимания общенациональных или межнациональных задач, должен быть тем более циничным, если хочет преуспеть в объединении совершенно ему лично неизвестных жителей страны. Вероятность предательства оправдывает собственное предательство (с. 26). Это не является, впрочем, наилучшей стратегией -»управления. К нарушениям соглашений стоит прибегать только в случае внешнего или внутреннего столкновения.
Даже если индивидуалистический расчет не ведет неизбежно к социальной энтропии, в коррумпированном обществе индивиду трудно выжить. Защиты можно ждать только от союза коллективных и индивидуальных интересов, где каждый будет поддерживать общие решения и, наоборот, коллективные действия будут охранять права личности.
Призывы к самоотверженности малоэффективны в сплачивании людей в новых условиях. Философское убеждение взрыхляет почву для произрастания аморальных эгоистов. Они, как макиавеллевский князь-предприниматель, смеются последними, прикидываясь добропорядочными, и будут тем успешнее, чем совестливее их соплеменники. Добиваясь влияния, они будут медленно, но верно коррумпировать общество, к которому принадлежат лишь внешне.
По Гоббсу, воспрепятствовать напору индивидуалистических сил можно двумя способами: либо посредством их ограничения, либо под воздействием окружающей среды. Первый ведет к бессилию, второй - к несвободе. Но доводы философа должны побудить властителей к преодолению своей слабости. В социальных отношениях нельзя пресекать активность воли. Способность правителя к содействию зависит от его собственного положения. Чем агрессивнее мир вокруг него, тем больше помышляет он о силе как рычаг управления.
Пользу каждый оценивает сам по результатам действий, но силу или состоятельность оценивают другие. Вот почему для правителя важнее создать видимость благородства, чем обладать этим качеством в действительности. Так считал Макиавелли, следуя софистической традиции, так думал и Гоббс, когда говорил, что ценность человека, как и всех прочих вещей, - его цена. Сила или способность - не то, чем физически влацеешь, но то, как оценивается она другиим.
Допущение того, что природные способности заставляют людей преследовать разные цели, ведет к утилитаристскому утверждению о заинтересованности индивида в увеличении своей выгоды. Итак, способности человека должны рассматриваться как средства умножения собственных ресурсов. Эта буржуазная идея накопления благосостояния повышает роль знания о мире, преврщая его в социальный шанс. Если денежные средства свидетельствуют о
кредитоспособности, то умение пиобретать знания служит критерием жизнеспособности.
Общение с неизвестными социальными партнерами требует информационной осведомленности об их намерениях, поскольку проигрыш в определении мотивов стоит дорого. Следовательно, приходят к мысли социальные теоретики раннего Нового времени, необходимо систематическое наблюдение за действиями окружающих, установление всеобщей иерархии человеческих потребностей не в отношении их ценности, но с точки зрения возможности их существования. Только так складывается представление о "ближнем".
То, что люди группируют свои предпочтения согласно понятию о выгоде, вызывает к жизни либеральную политическую модель,в которой забота о безопасности является первым и главным условием человеческого существования. Люди одинаковы во все времена и в подобных ситуациях ведут себя аналогично. Там, где имеют место различия в образе жизни народов, это объясняют либо издавна установившимся институциональным порядком (полагает Макиавелли), либо климатическими и географическими особенностями (полагает Боден). Если знать историю, то можно предугадать типы поведения, даже если конкретные убеждения и лояльность отдельных индивидов остаются неизвестными. Это позволяет делать выводы о нормах социального поведения и руководствоваться ими в конкретной политической практике. И Макиавелли, и Боден, и Гоббс широко использовали исторический опыт в качестве дополнительного знания, обеспечивающего успех реального действия.
Всякое отношение социальных агентов, когда речь идет об устойчивости власти, следует рассматривать в свете соизмерения их сил и способностей. Так легче составить суждение о топографии социального окружения, его возможностях. Чем обширнее и разнобразнее группа потенциальных контрагентов, тем больший запас личных коммуникативных ресурсов необходим. Но соревнование должно вестись по правилам, содержание которых строго не определено и вытекает из жизненных обстоятельств, но их нарушение чревато серьезными осложнениями для самой власти. Решение правителя пойти против правил в виде крайней меры подразумевает два варианта: либо угрозу лишить благосостояния, если
некто (или многие) не выполняют желаемого, либо обещание вознаграждения, как стимула к осуществлению желаемого действия. Первый вариант при изменении расстановки сил может привести к конфликтам. Второй, очевидно, более эффективен, поскольку наводит на мысль о сотрудничестве и о том, что наряду с ситуациями противоборства способностей есть положения, предполагающие их равенство или хотя бы выравнивание. И здесь некооперативное поведение лишь вредит тому, что можно сделать успешно в совместной работе. Примером может быть организация, построенная на совмещении интересов товаропроизводителей (с. 52). Конечно, свободный от господства и принуждения рынок лишь утопия, идеал доверия, обесцениваемый действительностью обмана (с. 321).
Теоретикам либерального социального порядка, конечно, известно, что некооперативное поведение не оправдывает себя, только тогда оно само "нарывается на подвох". Когда нарушителям общественного согласия опасаться преследований не нужно, вероломство всегда оказывается в выигрыше. При большом отличии в способностях индивидов возможность правонарушений особенно велика, так как сильный может не бояться санкций слабого, последний либо не догадывается о наносимом ему вреде, либо не может соразмерить ответный удар.
Чтобы не увеличивать удельный вес зла и не разрушать базу моральной солидарности, следует, требуют они, сделать более дорогой плату за нарушение социального договора. Только гармонизация структуры индивидуальных издержек может укрепить условия его выполнения. Для этого необходим суверен, будь то один правитель или коллегиальная власть, обеспечивающий устойчивость санкций. Власть как дисциплина подразумевает самообязательства противоположных сторон. Собственные силы не должны использоваться как средства давления на других, следует допустить и ответное давление. Это и создает условия гарантии взаимного контроля. Так вырабатывается стратегия "безмолвной кооперации", направленная на пресечение првонарушений и, соответствнено, развитие ресурсов тех, чьи интересы совместимы.
Каталог норм, которые должны соблюдаться всеми, выводится из двух источников: разного рода традиций общежития, в первую очередь обычаев, и из функциональных условий сотрудничества, имеющих в конечном счете религиозное и мировоззренческое
обоснование. Но здесь нельзя забывать о принципе религиозной терпимости. Его необходимо признать не столько из уважения к свободе духа, сколько из невозможности навязать единое убеждение.
Прагматические рекомендации социально-политического устройства, предлагаемые Макиавелли, Боденом и Гоббсом, привлекательны, по мнению автора, и сегодня потому, что исходят из трудностей монополии власти и учета ее слабости. Конечно, акценты сдвигаются. В наши дни проблема остоит не в недостатке сил сдерживания актов неповиновения, но в недостатке информации о них. Уклонение от наказания преступников ведет к драматическим последствиям. Классическая стратегия порядка строится на осмотрительном применении средств насилия, на отказе от внедрения тех норм, которые непосредственно не влияют на поддержание социального мира. Она учитывает также интересы подданных, оберегая их лояльность, и потому направлена на благоустройство общественных отношений. Последняя мысль особенно отчетливо звучит у Макиавелли.
Господство одного должно опираться на неравенство возможностей граждан, только как можно добиться успеха, избегая насилия. Коллегиальное управление, наоборот, стабильно лишь там, где равны силы носителей власти, что устраняет распри.
Первые формулировки социальных программ, как правило, соединяли в себе педагогический и политический импульсы.
Макиавелли в "Государе" разрабатывает логику социаьного маневрирования. Князь лишь в том случае может позволить себе быть честным и богобоязненным, если он в состоянии воздействовать на своих подданных. Хотя метафизически польза и блгао совпадают, но в реальности едва ли кто-нибудь не предпочтет свою выгоду. Радикальная аморальность этого тезиса оправдана политической праткикой эпохи Ренессанса, далекой от идеи справедливости. Книга Макиавелли как бы прилагает ценностно нейтральный техницизм естествознания к социальным отношениям (с. 133).
Тип политического предпринимателя, рисуемый им, превосходит изворотливостью любого участника экономического обмана, вынужденного соблюдать законы рыночных отношений, в то время как его князь может пренебречь любыми общими запретами и обязательствами. Главное - не стать добычей других искателей власти, и потому нужно неустанно следить за их действиями. Но там, где нет
доверия, никто не уполномочен действовать от своего имени. Князь должен уметь маскировать свои намерения, чтобы не казаться причиной неблагополучия управляемых и не стать жертвой измены и предательства.
Поскольку адресат советов Макиавелли только один среди равных в когорте правящих, то самое благоразумное для него -продлить пребывание в "естественном состоянии", т.е. поддерживать сотрудничество. Республиканцы должны противиться образованию центров, где они не смогут занять ведущего места. В интересах самосохранения им следует стремиться к такому порядку, где исключалось бы большое превосходство сил на той или другой стороне. Это открыло бы путь развитию гражданских добродетелей.
Полный благочестия Ж.Боден совсем иначе, чем Макиавелли, решает конфликт выгоды и долга и, на первый взгляд, не попадает в число защитников политического индивидуализма. Однако, высоко оценивая благо и справедливость в моральном дискурсе, он считает их малопригодными в политической практике. Как современник Екатерины Медичи Воден особенно резко выступал против дворцовых интриг, нарушающих гражданское равновесие. Его абсолютный монарх может предложить защиту своим подданным взамен требований повиновения, которые выдвигал Макиавелли, и, удовлетворяя всеобщую потребность в безопасности, закладывает фундамент для длительного союза правителя и управляемых. Блюсти законы и традиции, охранять частную собственость важнее для его престижа, чем виртуозныет дипломатические уловки. Споря с Макиавелли, он утверждает: "Контроль - хорошо, но обоюдное доверие - лучше" (с. 214). Но, чтобы не стать мишенью всегда неожиданной критики, суверен, как всякий член сообщества, должен следовать естественному праву и предельно ограничить вмешательство в частную и общественную жизнь своих подданных. Тем самым устраняется и необходимость в распространении определенного умозрения как политической цели. Это, в свою очередь, дает полномочия королю управлять и теми, чьи убеждения отличаются от его собственных. Все сказанное, замечает Хегман, указывает на близость Бодена прагматической линии рассмотрения социальной действительности, которую прочертил Макиавелли.
Проблему несоблюдения правовых норм Боден, также вслед за Макиавелли, хочет решить практически, исходя из наиболее
6-3662
оптимального приспособления государственной власти к соотношению социальных сил. Так как суверен служит гарантом защиты слабых от сильных, может он воздать должное как стремлению первых к безопасности, так и стремлению вторых к первенству. Тем самым правление избегает крайностей тирании, а вновь обретенные свободы не искушают к противодействию установившегося порядка. Боден использует все известные ему традиционные механизмы легитимации. Национальную традицию он интерпретирует как естественную религию и не упускает случая сослаться на здравый смысл. Апеллирует он и к долгу верности христианина своему господину. При ближайшем рассмотрении его традиционализм и религиозность не только не противостоят, но и помогают принимать резоны практической целесообразности.
Те же установки видим мы, указывает автор, у Гоббса. Как субъект власти, суверен, по Гоббсу, не соблюдает естественный закон тогда, когда без необходимости притесняет своих подданных и конфискует их имущество. В этом случае он не следует требованию избегать всего вредного для самосохранения.
Для осуществления своих индивидуальных целей люди должны приобретать состояние и развивать способность прогнозирования цели окружающих, чтобы не пасть их жертвой. По существу Гоббс создает модель человека, предвосхитившую систему современной экономики (с. 291). Гоббс считает, что именно споры вокруг определения права дают преевес беззастенчивым дельцам макиавеллевского типа, и потому требует их пресечения. Опасность превышения королем своей компетенции представляется ему меньшим злом, чем правовые разногласия. Необходима монополия власти, и потому лучше всего ей добровольно подчиниться. Не так важно, чья это будет монополия, важно, чтобы она препятствовала насилию над индивидом. Всякие коалиции, извлекающие прибыль из угнетения ближних, верны государству как целому. Гоббс демократизирует аргументацию Макиавелли, перенося внимание с элиты на тех, кто своей покорностью только и делает ее возможной. Гоббс конструирует государство как самодвижущее за счет эксплуатации дефицита индивидуальной информации (с. 329). Никто не стал бы защищать порядок из личных побуждений, но страх перед чужим самоуправством подталкивает к этому. Государство - гарант индивидуальной независимости. На самом деле это - рискованная
мысль, замечает Хегман, поскольку таит в себе революционный потенциал равенства, формирующий мнение, что государство призвано к тому, чтобы удовлетворять интересы подданных.
Гоббс - сторонник "минимального государства" по комплексу стоящих перед ним задач и одновременно с максимлаьными полномочиями, чтобя наряду с функциями подавления и контроля выполнять функцию коммуникативного объединения. Для создания консенсуса значима не правильность решений, но результирующее единение. Поскольку вне коллективных связей согласовнаие интересов невозможно, повиновение подданных должно быть безусловным. Немало общего у Гоббса с Боденом, в частности, то, что убедительность своим умозаключениям он придает с помощью теологического обоснвоания. И в то же время не преувеличивает воздействие религии на политическую жизнь.
Итак, заключает Хеган, если Макиавелли разрабатывает технику манипуляции власти, а Боден встраивает ее в рамки исторически сложившегося порядка для предотвращения социального напряжения, то Гоббс задается целью обоснования этого порядка, доказывая, что лояльность граждан осмыслена даже тогда, когда они не могут непосредственно контролировать власть.
97.03.008. ШТАУБЕР Р. НАЦИОНАЛИЗМ ДО НАЦИОНАЛИЗМА? ОБЗОР ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПОНЯТИЙ "НАЦИЯ" И "НАЦИОНАЛИЗМ" В РАННИЙ ПРЕИОД НОВОГО ВРЕМЕНИ. STAUBER R. NATIONALISMUS VOR DEM NATIONALISMUS? // Geshcichte in Wissenschaft u. Unterrichte - Stuttgart, 1996. - Jg. 47, H. 3. -S. 139-163.
Рейнгард Штаубер предпринимает попытку обобщения и систематизации материалов дискуссии по проблемам национализма, развернувшейся в современной прессе и литературе. Особое место он уделяет парадигме объяснения природы национального государства.
Классическими по данной теме он считает работы Х.Коона и К.Хэйеса, которые дают ориентиры для новых поисков. Если подходить к исследованиям хронологически, то нельзя не указать на две временные точки, с которых начинает отсчет развитие национальной идеи. Первая относится к рубежу средневековья и
Л.В.Гирко
б*
