CC BY
37
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙПН'ФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
Л ИТЕРАТУ РО В ЕДЕН И Е
4
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 1
индекс серии 1.7
рефераты 96.04.001-96.04.014
МОСКВА 1996
115
96.04.009
жертвенному служению во имя идеала и блага своего народа и всего человечества" (Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974). - Париж, Нью-Йорк, 1987. - с. 294).
В книгу "Ожидание" (1972) Варшавский включил в последовательном порядке переработанные публикации из разных эмигрантских журналов за последние 20 лет1). Лирический герой автора Владимир Гуськов говорит: "Я был уверен, мир имеет доброе значение. Только с годами подсказываемые разумом сомнения разрушили мое первоначальное безотчетное в этом убеждение. Но, оглядываясь теперь на мою жизнь, я вижу, что мое сознание, моя воля, моя душа всегда стремились это убеждение восстановить" (Ожидание. - С. 6).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Костиков В.В. "Незамеченное поколение" // Костиков В.В. "Не будем проклинать изгнание...": (Пути и судьбы русской эмиграции). - М., 1990. - С. 220-238.
2. Михайлов О. Литература русского зарубежья: Незамеченное поколение // Лит. в школе. - М., 1991. - №5. - С. 28^4.
Е.А.Цурганова
96.04.009. ЕСАУЛОВ И.А. ПОЭТИКА ЛИТЕРАТУРЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ: (Шмелев и Набоков: два типа завершения традиции) // Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. -Петрозаводск, 1995. - С. 238-266.
Автор статьи рассматривает прозу русского зарубежья с точки зрения эволюции русской православной соборной традиции (соборность он трактует в рамках православия). Хотя заглавие статьи
»См. рецензии: Иваск Ю. (Новый журнал. - Нью-Йорк, 1972. - № 109); Фотиев К.В. (Грани. - Франкфурт-на-Майне, 1972. - № 86; Новый журнал. - 1978. - № 131); Шмсмам Д. (К«|пи||сн|. - Мюнхен, 1978. - № Н>).
96.04.009
116
указывает на особенности поэтики творчества, для исследователя наиболее существенным представляется не очевидное различие в используемых литературных приемах (Набоков "выставляет" их наружу, Шмелев "прячет", делает незаметными для неискушенного читателя), а специфика художественных миров каждого из писателей.
Глубоко укорененное, по наблюдению исследователя, в русской словесности соборное "мы", преодолевающее расчлененность мира и человека, равноудаленное от коллективизма "толпы" и от индивидуализма "я", вовсе чуждо набоковскому космосу. Даже Мартын из романа "Подвиг", наиболее человечный в галерее набоковских героев, и тот мыслит лишь категориями "победы" и "поражения", пытаясь "изловить счастье". А рассказчик в романе "Отчаяние", желающий стать хозяином своей жизни и "деспотом" своего бытия, становится буквально деспотом жизни чужой, убивая своего двойника, с надрывом реализуя фихтеанское противопоставление "я" и "не-я".
Иное, нежели у Набокова, отношение к сущему выражено в романе "Лето Господне" И.Шмелева. Автору важно выяснить, что их разделяет, что мешает блестящему творчеству Набокова влиться в океан русской литературы. Согласно выводам многих критиков, Набоков с годами все более становился агностиком и даже воинствующим антицерковником. Шмелев же, напротив, приходит к мироощущению, которое можно назвать христоцентризмом, иначе -ориентацией на Новый Завет. Воссоздаваемый им мир во всем противопоставлен "игровым миражам", математической расчисленности мира Набокова. "Заклинательная воля" И.Шмелева подобна силе православных молитв, густо рассыпанных в его поздних произведениях (см. 246). И, по убеждению автора, Шмелеву удается именно этой волей, этой силой художественно воскресить "воцерковленную" Россию и тем самым вернуть ее своим читателям. Поэтика Шмелева проявляется в проекции русского православного архетипа на его творчество. Ведь художественный мир писателя
117
96.04.009
ориентирован на высший идеал совершенства, каким является Христос.
Живое, а отнюдь не просто символичное присутствие Христа, свойственное именно православной традиции многовековой русской словесности, придает шмелевским героям и его универсуму осмысленную духовную жизнеустойчивость. Христос приходит в идиллический мирок домашнего двора, и его приход реализован именно сейчас, здесь, сегодня - в настоящем, живом времени героя. Традиционалистское мироощущение Шмелева противостоит набоковскому пафосу эстетического вторжения в мир. Уныние персонажа Набокова, переносимое на мир, резко контрастирует с радостным приятием сущего шмелевскими героями, чьи голоса сопрягаются в единый согласный хор.
Для Набокова его искусственный космос комбинаторных возможностей призван заменить мир реальности, сделать живую реальность внешней по отношению к людям. Жизнь природная (по Набокову, не подлинная) безусловно и открыто враждебна набоковскому герою. Мир "других" у писателя - это не христианский мир "ближних", но мир соперничества, интеллектуальной вражды, не имеющий высшей сверхличной тайны.
Напротив, опора на "другого" - может быть, наиболее характерная особенность шмелевского видения жизни. Любовь, излучаемая вовне, рождает ответный импульс: герой Шмелева любим и благословим миром. Неуничтожимо для писателя присутствие прошлого в настоящем - в согласии с традицией православной культуры Древней Руси, где, в частности, церковный год был не простым повторением предыдущих, а отпечатком, обновлением, "эхом". "Эхом прошедшего", подобно древнерусскому человеку, является персонаж И.Шмелева. Еще будучи ребенком, он осознает себя не обособившейся, оторвавшейся частью православного космоса, а некой мистической составляющей русской соборной святыни, Святыни Кремля. Поэтому и маленький герой писателя вправе сказать, что атрибуты воцерковленной русской
96.04.009
118
истории "были в нем всегда". Время, вечность вторгаются в густой, осязаемый домашний быт.
Линейный хронос, весь устремленный вперед, в будущее, требует выпрямления "круглой", цикличной человеческой жизни. Отражением этого типа ментальности являются формы существования, ориентированные на подчинение человека конечной земной жизни, движущемуся бесконечному потоку все новых и новых "событий", вытесняющих из его бытия традиционное и устойчивое содержание. Сама иерархия "старого" и "нового" здесь решается всегда в пользу "нового". Так у Набокова.
Для Шмелева же абсолютной ценностью обладает не нечто "беспрецедентное" (явления, не имеющие места в цикличном мире), а то, что сопровождает человека от рождения до могил. Не "новость", забываемая на другой день, а то, что противостоит забвению.
Герои Набокова живут по формуле Ж.-П.Сартра: "Ад - это другие", из чего вытекает их убежденность в роковой безблагодатности мира. Основываясь на оценках других критиков и на собственных наблюдениях, И.Есаулов заключает, что проза Набокова, по сути блестящая проза, находится "в русле общего процесса дехристианизации культуры, с особой брутальностью протекающего именно в XX столетии" (с. 262).
В его поэтике можно усмаотреть своего рода финальное завершение русского "серебряного века", а поэтика позднего Шмелева по-своему завершает традицию русской классики.
В литературе русского зарубежья отношения между Святой Русью и Россией осмысляются в XX в. в зависимости от отношения писателя к соборному началу. В одном случае авторы, подобные Набокову, совершенно сознательно пытаются изгнать из собственной поэтики традиционные для русской словесности христианские измерения; в другом - утраченная родина "обретает черты святого града Китежа" (с. 265) - символа русской духовности.
О.В.Михайлова
