CC BY
11
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ^ИНФОРМАЦИИ
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
.....-
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
3
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 95.03.001-95.03.028
МОСКВА 1995
96.03.007 32
— i 1 ■■ — ■ - ......... —1
МЕТОДОЛОГИЯ И ТЕОРИЯ РАЗВИТИЯ НАУКИ
95.03.007. ЛИДМАН С.-Э. КОНДОРСЭ И ПОСТМОДЕРНИСТЫ. НАУКА, ЭТИКА, ИСКУССТВО И ПРОГРЕСС.
LIEDMAN S.-E. Condorcet and the postmodernists. Science, ethics, the arts? and progress // History of European ideas.— Elmsford, 1994 .— Vol. 19, № 4/6 .— P. 691-697.
Автор, сотрудник факультета истории идей и науки Гетеборгского университета (Швеция), исследует вопрос, насколько правы постмодернисты, утверждая, что история во всех ее существенных аспектах доказала полное свое расхождение с прогрессом.
Согласно основному тезису влиятельного сегодня в западной философии постмодернистского направления, пишет автор, сложившееся приблизительно за последние 100 лет оптимистическое понимание философами истории, которая будто бы неуклонно реализует стратегическую цель человечества переходить ко все более и более совершенным образцам жизни, начинает ныне сменяться трезвой оценкой исторического процесса как нетелеологического, релятивистского, где доминирующей необходимостью выступает господство случая. Так, видный представитель современного постмодернизма французский философ Ж.-Ф. Лиотар, возвещая о "конце рациональной европейской истории", убежден, что величие человеческого разума сомнительно, наука претерпела ряд фундаментальных кризисов, технология и современный менеджмент ответственны за катастрофическое разрушение природы, суть этических норм — относительность, а люди утратили ощущение общечеловеческих задач. Словом, тот непрерывный исторический прогресс, который предрекали философы Просвещения, не состоялся.
Но так ли это? Дело в том, полагает автор, что постмодернисты, может быть, и невольно для себя, выдают желаемое за действительное, совершая векую логическую подмену: в сущности постмодернист-кая идея выступает не отражением реальной, эмпирической истории, а неприятием, антитезой идеи модернизма, и собственно cai^ термин "постмодернизм" указывает именно на такой приоритет, на скорее отрицание старого, чем на предложение чего-то нового. Так что Ж.-Ф. Лиотар и его единомышленники реагируют не столько на фактическое положение дел, сколько на по каким-либо причинам неприемлемую для них идейную традицию.
33
95.03.007
Поэтому для прояснения ситуации необходимо сравнивать не философии истории модернистов и постмодернистов, а конкретные модернистские (просветительные) проекты будущего общества с тем обществом, которое мы имеем сегодня, т. е. нужно посмотреть, насколько оправдалась заложенная в таких проектах идея исторического прогресса. И здесь из всех возможных претендентов на подобное испытание наиболее интересной фигурой представляется французский философ-просветитель Э. Кондорсэ — прежде всего потому, что его концепция истории как прогресса стала образцом философского модернизма не только тогда, в XVIII в., но и в последующие времена, в частности, оказав решающее влияние на философское творчество таких модернистов, как Сен-Симон и Конт.
Разумеется, отмечает автор, можно спорить, выступал ли Э. Кондорсэ подлинным футурологом либо его прогнозы были только мечтой о должной жизни людей. Вопрос этот сложный и однозначного ответа не имеет. Но важно другое — французский мыслитель нарисовал картину истории как движения человечества к "просвещенному обществу".
Итак, какова же для Э. Кондорсэ эта историческая тенденция? Она ведет к исчезновению религии, рабства и тирании. Различия между богатыми и бедными, образованными и необразованными сведутся к минимуму. Науки, и особенно этика, достигнут принципиально нового уровня совершенства, что, в свою очередь, вызовет расцвет разнообразных искусств (практических и художественных) и создаст условия для демографического взрыва. Результатом,- однако, не будет перенаселенность, ибо разумные люди будущего поставят заслон "бесполезным и убогим жизням": грядущее законодательство совместит в себе достоинства справедливости и полезности.
Э. Кондорсэ уточняет и механизм всех этих (реальных или желаемых им) изменений. Сама по себе наука — совершенный инструмент прогноза, и потому именно научное развитие позволит воплотить необходимое в жизни людей прогнозирование, планирование в эффективную в обществе систему страхования — основу социальной защищенности человека, а значит и его хорошего морального самочувствия. Тем самым с точки зрения такой своей социальной функции наука выступает своеобразной "теоретической этикой", побуждающей людей поступать лучше, моральнее. И между прочим, это обстоятельство должно впрямую влиять на искусство — улучшать его формы. Не говоря уже о том, что наукогенная система образования призвана снизить в обществе уровень предрассудков, а наукогенная система медицинского обслуживания увеличить среднюю продолжительность человеческой жизни.
Нарисованная Э. Кондорсэ картина примечательна тем, считаг-1 5-2023
автор, что она мало напоминает типичную социальную утопию со всей ее наивной конкретикой. И хотя подобные пассажи у Э. Кондорсэ встречаются, например его идея мирового правительства ученых, он прежде всего дает не очередную социальную утопию, а именно теорию социального прогресса. Он совершенно определенно формулирует лотку прогрессивной социально-исторической динамики, когда вся цепь такой динамики тянется из одного, ключевого ее звена. И этим эвеном Э. Кондорсэ называет науку. "Научный прогресс, — утверждает он, — неостановим, ибо в конце концов обязан человеческой способности сочетать ощущения и идеи всегда по-новому. И эта выведенная наукой на принципиально новый уровень способность реализуется, конечно, не только в естественнонаучном познании, но буквально во всех областях (тем самым уже онаученных) человеческой жизнедеятельности. Ничто не остается вовне, все увлекается в этот процесс многоаспектного, многоуровневого и вместе с тем единого прогресса" (цит. по: с. 693). Таким образом, резюмирует автор, перед нами "определенно просветительский, или модернистский, проект в его чистом виде" (с. 693).
И теперь, продолжает он, чтобы решить спор между Э. Кондорсэ и Ж.-Ф. Лиотаром (и в их лице — между модернизмом и постмодернизмом), нужно просто выяснить, как реально вели себя существенны^ в европейской истории феномены на протяжении двухсотлетнего периода, отделившего одного мыслителя от другого.
Такими феноменами оба признают науку, технологию, экономику, политику, этику и искусство, оба отдавая фундаментальную роль в этом перечне именно науке. И не зря, ибо базисное место науки в европейской истории собственно и подчеркивается тем обстоятельством, что "исторически сама идея прогресса, которая не старше Френсиса Бэкона и Рене Декарта, родилась как идея научного прогресса" (с. 694). Возникшая когда-то мысль, что античные греки могли быть превзойдены в области натурфилософии (по современному словарю — в естественных науках), и была мыслью о прогрессе. Известный афоризм Ньютона, что он "стоял на плечах гигантов", лишь ознаменовал зрелость идеи прогресса, и сегодня любой ученый, претендующий на подлинное творчество, не может сделать в науке ничего существенно нового, не опираясь на объем знания, собранного предшественниками.
Да, с конца XIX в. в физике начали происходить события, заставлявшие пересмотреть сложившуюся к тому времени концепцию научного прогресса как непрерывного наращивания корпуса знаний. И в итоге такой пересмотр совершил Т. Кун в своей теории некумуля-тивного (парадигмального) научного прогресса, а за ним и другие. Однако постмодернисты в своем выводе из этого обстоятельства заходя г слишком далеко. Они полагают, что коль скоро в науке возможно открытие истин, которые никак не вытекают из устоявшихся (класси-
35
95 03.007
ческих) предыдущих представлений, то значит научное творчество по своей абсолютной свободе, несвязанности никакими обязательствами ни с наукой прошлого, ни с наукой будущего идентично художественному творчеству, где каждый создает свой собственный мир, не сверяясь с тем, что делают его коллеги. Отсюда и странная философия науки, легко объединяющая последнюю, скажем, с религией и вообще требующая предельно расширить понятие научной рациональности, отказаться от "внутренних" стандартов научного творчества, переключить его целиком на "внешние" факторы, если вообще говорить о факторах научного развития.
Между тем помимо всех этих философских ухищрений, в физике и прочих естественных науках продолжается ежедневная исследовательская работа, направленная на присоединение новых битов знания, эмпирического или теоретического, к имеющемуся его объему, когда исследователь отнюдь не пытается объединять элементы новейшей теории с идеями прошлых эпох, допустим, как это делает постмодернистский архитектор, но, напротив, "актуальная наука" для него — это и значит наисовременнейшая, та, возраст которой редко превышает пару последних лет. "Вся логика деятельности ученого предполагает научный прогресс. Персонально идеи могут быть какой угодно сложности, как угодно скептичны, но все равно, они мотивированы обнаружить нечто новое, продвинуться еще на шаг вперед в постоянно прогрессирующем исследовательском поле" (с. 695).
Та же картина и относительно другого важного феномена европейской истории — технологии. Здесь, как и в науке, новые изобретения тесно связаны с непосредственно предшествующими образцами, и такал связь оставляет мало места для постмодернистских экспериментов со старыми формами.
Что касается экономического развития — и тут сходная ситуация. Уже сам канон газетной статистики об экономических делах убеждает нас в том, что категория. "экономический прогресс" — реальная характеристика экономики. Так, из газет мы регулярно узнаем, состоялся или нет (и если состоялся, то какой) процентный прирост по тем или иным экономическим показателям в той или иной стране либо в глобальном масштабе по сравнению с предыдущим годом. "Почти все экономисты сходятся на том, что прогресс — нормальное состояние экономической жизни... И факт экономических кризисов не меняет, вопреки Лиотару, этого убеждения" (с. 695).
Менее бесспорна та социально-историческая динамика, которую прослеживают социологи и политологи. Существует, понятно, сильный разброс мнений относительно наличия прогресса в таких трудно определяемых вещах, как качество жизни, этические нормы, человеческое счастье и т. д. Но факт тот, что когда социологи и политологи
говорят о "передовом опыте" в сферах своих профессиональных интересов, они обычно под "передовым" понимают "современный", т. е. вольно или невольно считают, что человечество движется все-таки к лучшим образцам жизни. Хотя, в частности, довольно распространенные рассуждения о том, будто диктатура и тирания стратегически обречены ввиду свободы и демократии, и представляются во многом пустой риторикой. Во всяком случае, "окажись Кондорсэ в нашем времени, он был бы сильно разочарован, обнаружив, что и спустя 200 лет после его прогнозов выжили и религия, и тирания, сохранилось неравенство богатства и бедности как внутри стран, так и между странами" (с. 695).
А вот постмодернизм в искусстве его бы не шокировал. Ведь Э. Кондорсэ сам утверждал, что прогресс в искусстве и будет заключаться в отказе от классических образцов в пользу каких-то новых форм, как бы предвосхитив то, что и произошло в действительности — романтизм уступил место постмодернизму. И разумеется, он не стал бы, подобно постмодернистским философам, рассматривать это как симптом заката модернистского движения во всех сферах жизни.
И лишь одна сфера полностью бы не оправдала надежды не только Э. Кондорсэ, но и таких великих оптимистов XIX в., как Конт, Спенсер, Гегель и Маркс, узнай они реальность конца XX столетия. Сфера эта — этика, мораль. И если Э. Кондорсэ считал научно разработанную, рациональную этику предпосылкой социального прогресса во всем его объеме, то для Спенсера и других рациональная этика была неким финалом социального прогресса, понимаемого как научный прогресс. Ошиблись все, ибо сегодня ясно, что мораль и научная рациональность не только чужды друг другу, но даже и антагонисты.
В целом же, пишет автор в заключние, Ж.-Ф. Лиотар явно драматизирует ситуацию, когда защищает постмодернистский тезис о "конце европейской истории", истории без прогресса. Да, "постмодернизм уютно чувствует себя в искусстве, но кто может поручиться, что не будут развиты какие-то невиданные художественные формы или не придет новый классицизм?" (с. 696).
А. А. Али-заде
95.03 008. БЭДФОРД Д. БОГ, ПРИРОДА И КОНЕЦ ИСТОРИИ. BEDFORD D God, nature and the end of history // History of European ideas — Elmsford, 1994 .— Vol. 19, № 1/3 .— P. 317-376.
Канадский автор предлагает сугубо философский взгляд на проблему "конца европейской истории", поставленную постмодернистским направлением в философии.
Постмодернисты, пишет он, говорят сегодня о "конце европейской
