CC BY
50
7. Руднева Е.Г., Старостина Л.В. Рассказ И.С. Тургенева «Бежин луг» в контексте русской литературы // Спасский вестник. - Тула, 2018. - Вып. 26, ч. 1. -С. 192-207.
8. Тонких В.А., Кондратенко Л.И. Внешняя и внутренняя красота женских образов в романах И.С. Тургенева и Ф.М. Достоевского (спасет ли мир красота?) // Спасский вестник. - Тула, 2018. - Вып. 26, ч. 1. - С. 217-225.
9. Трофимова Т.Б. Тургеневский подтекст в рассказе Ф.М. Достоевского «Вечный муж» // Спасский вестник. - Тула, 2018. - Вып. 26, ч. 1. - С. 226-233.
ЛИТЕРАТУРА XX-XXI вв. Русская литература
2020.04.009. О СТИХОТВОРЕНИИ О. МАНДЕЛЬШТАМА «МЫ ЖИВЕМ, ПОД СОБОЮ НЕ ЧУЯ СТРАНЫ...». (Сводный реферат).
1. ВИДГОФ Л. Осип Мандельштам : от «симпатий к троцкизму» до «ненависти к фашизму» : (О стихотворении «Мы живем, под собою не чуя страны.» // Colta. - 2020. - 19.05. - URL: https://m.colta.ru/articles/literature/24395-leonid-vidgof-o-stihotvore nii-my-zhivem-pod-soboyu-ne-chuya-strany (дата обращения: 20.06.2020).
2. СУРАТ И. «Я говорю за всех.» : к истории антисталинской инвективы Осипа Мандельштама // Знамя. - 2017. - № 11. - URL: http://znamlit.ru/publication.php?id=6761 (дата обращения: 20.06.2020).
Ключевые слова: О. Мандельштам; эпиграмма; инвектива; Сталин; антисталинские стихи.
Стихотворение Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны...» (1933) занимает особое место в творчестве поэта, пишет Л. Видгоф (1): связанное с такими стихотворениями 1933 г., как «Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым.» и «Квартира тиха, как бумага.», оно «видится чем-то совершенно особенным по лапидарной образной мощи, по неприкрытой ярости, по целенаправленной демонстративной оскорбительности». Его не с чем сравнить в русской литературе, и даже стихотворение П. Васильева «Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына.» (1931 или 1932) по художественной силе несопоставимо с мандельштамов-ским, хотя, может быть, слово «жопа» в одном из вариантов сти-
хотворения Мандельштама («...И широкая жопа грузина») - цитата из Васильева.
Автор полагает, что конкретного повода к написанию не было, прорвалось то, что копилось на протяжении нескольких лет, причем спровоцировать столь бурную реакцию могло пустяковое событие.
По предположению О. Ронена1, это могла быть трагическая история с М.Н. Рютиным, общественным деятелем и знакомым поэта, помогавшим ему в житейских и издательских делах, обвиненным в 1932 г. в контрреволюционной деятельности. Рютин -член организации «Союз марксистов-ленинцев», автор разосланного членам ЦК документа «Ко всем членам партии», где Сталин назван «разрушителем партии», «могильщиком революции», а также говорится о «наморднике, надетом на всю страну», и «бесправии, произволе и насилии». В 1937 г. Рютин был приговорен к расстрелу. Л. Видгоф приводит и некоторые другие факты, относящиеся, по его мнению, к делу.
В протоколе допроса Мандельштама от 25 мая 1934 г. с его слов записано, что по возвращении в Советскую Россию из белогвардейского Крыма в 1920 г. он стал испытывать «возрастающее доверие» к советской власти и компартии, которое поколебали симпатии к троцкизму в 1927 г., но уже в 1928 г. оно было восстановлено.
В 1927 г., в год десятилетия Октябрьской революции, развернулась острая внутрипартийная борьба. Еще в 1923 г. на фоне усиливающейся бюрократизации партийной власти Троцкий выступал за внутрипартийную демократизацию, а в предисловии к вышедшему в 1925 г. третьему тому собрания своих сочинений -«Уроки Октября» он противопоставил последовательных революционеров (Ленина и самого себя) противникам вооруженного восстания, в первую очередь Зиновьеву и Каменеву. Статья косвенным образом, пишет Л. Видгоф, затрагивала и Сталина, который, после смерти Ленина, был одним из членов «тройки»: Зиновьев -Сталин - Каменев. Этот союз, однако, быстро распался, Сталин укреплял свою власть, Зиновьев и Каменев стали представлять оппозицию.
1 Ронен О. Слава // Звезда. - 2006. - № 7. - С. 218-220.
В 1926-1927 гг. Троцкий предупреждал об опасности сползания партии вправо, отвергал идею Сталина о возможности построения социализма в отдельной стране (без мировой революции), выступал за ускоренную индустриализацию, указывая на политическое «свертывание» пролетариата как класса. Партия же всеми силами стремилась подавить дискуссию. В 1927 г. на партийном пленуме Зиновьев и Троцкий были исключены из ЦК ВКП (б). Тексты выступлений на пленуме Троцкого и Зиновьева были опубликованы в «Правде». Троцкий, в частности, напоминал слова Ленина о Сталине: «Сей повар будет готовить только острые блюда», говорил о том, что «рабочий-партиец боится в собственной ячейке говорить, что думает, боится голосовать по совести».
Пленум привлек внимание всей страны, маловероятно, считает исследователь, что Мандельштам не читал этот номер «Правды».
В 1929 г. Троцкий был выслан из СССР, левая оппозиция была разгромлена. Пришел черед правой. В 1932 г. травле подверглась группа Рютина - Галкина - Иванова, обвиненная в капиталистической реставрации, восстановлении кулачества. В итоге Рютин, активно участвовавший в разгоне левой оппозиции, сам был обвинен в контрреволюции.
С сентября 1929 по январь 1930 г. Мандельштам служил в газете «Московский комсомолец», воспитывавшей молодежь в духе непримиримой классовой ненависти и нетерпимости, что отразилось в его стихотворении 1933 г. «Квартира тиха, как бумага.» (в частности, в строках: «Наглей комсомольской ячейки / И вузовской песни бойчей / Присевших на школьной скамейке / Учить щебетать палачей»). В «Четвертой прозе» Мандельштама, которая создавалась в период его работы в газете, нашел отражение дух «Московского комсомольца», сочетавший, замечает Л. Видгоф, подчеркнутый молодежный задор с безусловной лояльностью: «Кто мы такие? - пишет Мандельштам. - Мы школьники, которые не учатся. Мы комсомольская вольница. Мы бузотеры с разрешения всех святых» (цит. по: 1).
С середины 1932 г. газеты «Правда» и «Известия» регулярно помещают материалы об усилении нацизма в Германии, где вводится смертная казнь, увольняют с работы евреев, жгут книги, в том числе - советских писателей (Ильфа и Петрова, Серафимовича, Горького, Зощенко), преследуют несогласных. В СССР в это
же время все заметнее становится формирующееся поклонение Сталину, в 1933 г. культ Сталина уже очевиден. 1 января 1933 г. газета «Известия» выходит с большим рисунком Б. Ефимова, изображающем Сталина в шинели с вытянутой вперед левой рукой, указательным пальцем которой он указывает направление («тычет» - в анализируемом стихотворении Мандельштама). Каменев и Зиновьев каются в прошлых ошибках («кто свистит, кто мяучит, кто хнычет.» - из того же стихотворения), ужесточаются меры в отношении разнообразных «врагов».
Никогда не отождествляя коммунизм с фашизмом, поэт не мог не видеть сходства двух режимов: «...культ возвышающегося над всеми остальными вождя; пропаганду насилия и широкое применение насилия, включая смертную казнь; демонстративное презрение к праву и "буржуазным свободам", "гнилой демократии"; навязывание всему обществу одной, считающейся непогрешимой, идеологии, запугивание и террор в отношении инакомыслящих, внедрение принудительного единомыслия во всех сферах, включая литературу и искусство» (1).
Исследователь приводит высказывание Мандельштама 1933 г., сохраненное С. Липкиным: «Этот Гитлер, которого немцы на днях избрали рейхсканцлером, будет продолжателем дела наших вождей. Он пошел от них, он станет ими»1.
В апреле 1933 г. Мандельштам с женой посещают в Крыму вдову А. Грина, где тяжелейшее впечатление производят на него голодающие крестьяне, бежавшие с Украины и Кубани. В середине июня уже в Москве поэт пишет стихотворение «Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым.», тоже приобщенное к делу 1934 г. Крымское потрясение, считает исследователь, стало одной из важнейших причин создания стихотворения «Мы живем.», в одном из вариантов которого были строки: «Только слышно кремлевского горца - / Душегубца и мужикоборца.». Как сообщал в ОГПУ осведомитель, настроение Мандельштама было угнетено как картинами голода в Крыму, так и собственными литературными неудачами. Действительно, одна из таких «неудач» - объявление поэта «тенью» из прошлого в статье С. Розенталя «Тени старого Петербурга» («Правда», 30 августа 1933 г.). Л. Видгоф обращает
1 Липкин С.И. Квадрига. - М., 1997. - С. 397-398.
внимание на ускользнувший от исследователей факт: там же, где была опубликована статья Розенталя, была напечатана заметка «Казнь германского коммуниста» - о том, что близ Гамбурга были казнены (отсечение голов топором) четыре коммуниста, в том числе А. Лютгенс, который вел себя исключительно мужественно и последними словами которого были: «Я умираю за пролетарскую революцию! Да здравствует советская Германия! Рот фронт!» Именно отсюда в «Стансах» 1935 г., считает Л. Видгоф, «немецких братьев шеи», но тонкие шеи «вождей» есть уже в антисталинских стихах. В случае с Лютгенсом впечатление произвело не только известие о чудовищной казни, но и его героическая жертвенность.
Таким образом, написание антисталинских стихов было вызвано целым комплексом впечатлений и личных переживаний. Стихотворение «Мы живем.» стало для Мандельштама, не чуждого идее героического самопожертвования, не только поэтическим, но и политическим актом.
Широко распространенное убеждение в последовательном антисталинизме Мандельштама, считает И. Сурат (2), не более чем публицистический миф, который не имеет опоры в творчестве поэта. Бесспорно антисталинским стихотворением является лишь эпиграмма «Мы живем, под собою не чуя страны.», за которую поэт заплатил жизнью.
Антисталинские настроения накапливались у Мандельштама с конца 1920-х годов, отразившись в «Четвертой прозе» (19291930), стихотворениях начала 1930-х годов: «Я вернулся в мой город, знакомый до слез.», «Колют ресницы. В груди прикипела слеза...», «За гремучую доблесть грядущих веков.», «Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым.», «Квартира тиха, как бумага.». Однако ни одно из этих произведений не сравнимо по своей взрывной силе с эпиграммой, что, считает исследовательница, заставляет искать какую-то личную биографическую причину ее написания.
Мандельштам в апреле 1933 г. с женой и только что освобожденным - в том числе, стараниями поэта - биологом Б.С. Кузиным, другом и собеседником Мандельштама, уехал в Крым. О содержании бесед с Кузиным известно из воспоминаний последнего. Кузин, называя позицию Мандельштама «правоверным
чириканьем», в частности писал: «..для него был силен соблазн уверовать в нашу официальную идеологию, принять все ужасы, каким она служила ширмой, и встать в ряды активных борцов за великие идеи и за прекрасное социалистическое будущее. Впрочем, фанатической убежденности в своей правоте при этих заскоках у него не было»1.
Для Мандельштама - «виртуоза противочувствий» (С. Аве-ринцев), совершенно неприемлемо было, пишет И. Сурат, «оказаться в стороне от жизни народа, стать "отщепенцем в народной семье", но невозможно было и принять насилие, так что единственный путь, по которому он шел с юности, был тот самый "гибельный путь"» (2).
Эти разговоры с Кузиным на гражданские темы, обсуждение личности Сталина, с которым поэт поначалу не связывал все происходящее, наряду арестами, публичными процессами, расстрелами, раскулачиванием, стали, указывает исследовательница, фоном появления антисталинской инвективы.
Мандельштамы увезли Кузина в Крым после его второго ареста и освобождения, когда он был в таком состоянии, что, по его собственному признанию, впервые в жизни не мог работать. Делясь с Мандельштамом своими впечатлениями, Кузин говорил поэту, что в «таких переделках больше всего не хватает ножа или хоть лезвия»2. Именно после этих разговоров поэт уговорил сапожника спрятать в подошве несколько лезвий бритвы, которыми он пытался вскрыть себе вены в камере внутренней тюрьмы НКВД в мае 1934 г. И именно Кузину первому он прочел свою эпиграмму.
Стихотворение, замечает И. Сурат, «своей прямотой, своей нарочито лобовой, лубочной поэтикой выбивается из всего поэтического корпуса Мандельштама как текст не совсем художественный или больше чем художественный - текст прямого воздействия на жизнь» (2).
Сам Мандельштам на допросе по поводу восприятия текста А. Ахматовой сказал, сформулировав попутно художественную задачу стихов о Сталине, что Ахматова «указала на "монумен-
1 Кузин Б.С. Воспоминания. Произведения. Переписка ; Мандельштам Н.Я. 192 письма к Б.С. Кузину. - СПб., 1991. - С. 166.
2 Мандельштам Н.Я. Воспоминания. - М., 1999. - С. 91.
тально-лубочный и вырубленный характер" этой вещи. Эта характеристика правильна потому, что этот гнусный контрреволюционный клеветнический пасквиль, - в котором сконцентрированы огромной силы социальный яд, политическая ненависть и даже презрение к изображаемому, при одновременном признании его огромной силы, - обладает качествами агитационного плаката большой действенной силы»1.
Только Мандельштам, подчеркивает исследовательница, «вступил стихами в открытое противоборство со Сталиным, бросил ему личный вызов; на фоне множества сфабрикованных дел о покушениях на отца народов эти стихи и были настоящим покушением на его образ, его власть» (2). Хотя поэт и был готов к смерти, не она, но торжество правды было его целью. Мандельштам видел, что написал стихи невероятной силы, радовался этому и читал их направо и налево, надеясь, что комсомольцы будут петь их на улицах, на съездах.
Несмотря на свою раздвоенность и последующие стихи в просталинском духе, заключает И. Сурат, «именно Мандельштам, сомневающийся и непоследовательный, стал голосом времени, сказал за всех правду о Сталине, сказал с такою силой, что эти стихи перестали быть только стихами и прямо вышли в историю. Без них не только судьба Мандельштама была бы другой - без них история 30-х была бы другой» (2).
Т.Г. Юрченко
2020.04.010. ЖУЛЬКОВА К.А. ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ СВЯЗИ РОМАНА «ДОКТОР ЖИВАГО» Б.Л. ПАСТЕРНАКА. (Обзор).
Ключевые слова: Б.Л. Пастернак; «Доктор Живаго»; рецепция; Ф.И. Достоевский; А.П. Чехов; А.А. Блок; пасхальный архетип.
Роман «Доктор Живаго» (1945-1955) Б.Л. Пастернака пронизан литературными аллюзиями.
Неоднократно изучались интертекстуальные связи между «Доктором Живаго» и произведениями Ф.М. Достоевского («Пре-
1 Нерлер П.М. Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. - М., 2010. - С. 47.
