CC BY
22
ствием Уэльбека. При этом романист Уэльбек многое почерпнул из воспоминаний Тома, это позволило усилить реализм произведения.
Книга, напечатанная издательством «Фламмарион», принесла Уэльбеку славу, литературные призы, но вместе с тем вызвала скандалы и споры. «Чтение романа всегда предполагает очень личное действие, в котором смешаны, помимо слов, интимные подробности жизни читателя, его страхи и желания, его фантазмы. Поэтому "Элементарные частицы" не избавлены от субъективных интерпретаций, более или менее обоснованных» (с. 242).
Мишель Уэльбек пишет не для того, чтобы нравиться. Его раздражают давние христианские понятия Добра, Зла, Бога и Дьявола. Он культивирует тонкую двойственность повествования, так что задаешься вопросами: добр он или зол? Какая часть реального Уэльбека помещена в художественный вымысел? До какой степени его герои оказываются выразителями его философских и идеологических убеждений?
Внутренняя двойственность сохраняется в каждом последующем романе Уэльбека. И везде он пишет свой собственный портрет. Зовут ли его героев Брюно и Мишель («Элементарные частицы»), Мишель («Платформа»), Даниэль («Возможность острова»), Джед Мартин и Мишель Уэльбек («Карта и территория») или Франсуа («Покорность»), - в них всегда прежде всего виден Уэльбек - писатель с его постоянной амбигитивностью.
Н.Т. Пахсарьян
2020.03.023. Рецензия на кн.: КУЧУМОВА Г.В. НЕМЕЦКОЯЗЫЧНЫЙ РОМАН РУБЕЖА ХХ-ХХ1 вв.: ПРОБЛЕМА ДРУГОГО. - Самара, 2019. - 216 с.
Ключевые слова: немецкоязычная литература ХХ-ХХI вв.; современный европейский роман; проблема Другого в литературе.
В новой монографии профессор кафедры немецкой филологии Самарского университета, д.ф.н. Г.В. Кучумова исследует проблему Другого в характерных для современного романа ракурсах. С тех пор как «бог умер»1, отсутствие экзистенциального Другого
1 Nietzsche F. Die fröhliche Wissenschaft. Drittes Buch. Aphorismus 125 «Der tolle Mensch» // Nietzsche F. Kritische Studienausgabe: in 15 Bde. - Berlin: De Gruy-ter, 1980. - Bd 3. - S. 480. В рус. пер. см.: Ницше Ф. Веселая наука (La Gaya
продолжает определять реальность секуляризованной современности, подталкивая живущих и пишущих к поискам самых разных способов заполнения внезапно возникшей рядом пустоты и попыткам восстановления прерванной коммуникации.
Неспешно и последовательно перебирая актуальные формы конструирования Другого, обнаруживаемые в немецкоязычном романе последнего рубежа веков, автор монографии внимательно рассматривает их на примерах наиболее заметных и показательных текстов последнего времени и отводит каждому место в классификации, отраженной в содержании книги.
Опираясь на воззрения П. Рикёра, Ж. Лакана, Ж. Делёза, У. Эко, М. Фуко, М. Эпштейна и других теоретиков, Г.В. Кучумова находит основания для поисков Другого внутри самой «постмодернистской культуры», которая, утвердив фрагментарность в сознании эпохи и окончательно похоронив его целостность, парадоксальным образом вновь заговорила «о создании новой целостности, о необходимости новой "сборки" человека» (с. 11). И, поскольку постмодернизм в монографии понимается широко, процесс самоидентификации человека и собирания им заново своего «Я» внутри также распавшейся на фрагменты постмодернистской реальности удается убедительно представить одним из центральных проектов современной западной романной формы, - во всяком случае, в странах немецкого языка.
В мире без экзистенциального Другого существование другого человека (т.е. «другого» того же уровня, что и сам рефлексирующий субъект) и наличие у него внутренней жизни становится для «Я» важным источником смыслов, а потому всё маргинальное (как крайнее проявление, граница мыслимого «другого») намеренно вызывается к жизни и провоцируется - в так называемой «эксплозивной литературе» (М. Эпштейн), к которой в определенном смысле можно отнести почти все рассматриваемые в монографии тексты. Внезапно обнаруженная ущербность человеческой личности - категории, центрировавшей традиционную европейскую культуру после Просвещения и наделявшейся ранее априорной самодостаточностью и самостоятельной ценностью, - в «новых
Scienza) [1882] / Пер. К.А. Свасьяна // Для всех и ни для кого: Фридрих Ницше [электронный ресурс]. - URL: http://www.nietzsche.ru/works/main-works/svasian/? curPos=1 (Дата обращения: 20.05.2020.)
координатах культуры» мира без Другого требует искусственного конструирования Другого, достраивания «в симулятивных» или «игровых» формах. Новое понимание субъективности (множественный субъект, «расщепленный» субъект, «мерцающее Я», «человек без свойств», «всевозможный человек») придает социальной и личной самоидентификации человека изменчивость, гибкость, пластичность и мобильность, связывает ее с творческой активностью и постоянной саморефлексией, превращает в «развивающийся проект длиною в жизнь» (М. Фуко, цит. по: с. 11). А поскольку для постмодернистской литературы (в отличие от трагической по модальности литературы модерна) характерна именно игровая деятельность по «собиранию себя», в которой разрушение «самости» видится обретением желанной свободы и реализуется в «социальном маскировании», автор монографии выделяет два основных пути осуществления поисков «новой целостности» в современном романе: через игровые имитации Другого (глава 1) и через его поиски в актуализированных вновь архетипических моделях (глава 2). Названные пути, определяющие художественные стратегии в западноевропейском и немецкоязычном романе последнего рубежа веков, не разграничиваются, однако, четко, поскольку могут совмещаться в одном произведении и образовывать гибриды - порождая, в частности, «игровые формы конструирования исторического Другого» (глава 3).
Исследуя игровые поиски Другого, Г.В. Кучумова сосредотачивается на первом романе Кристиана Крахта (р. 1966) «Faserland» (1995), безымянный герой которого обладает «размытой идентичностью». «Отчаянно» пытаясь «собрать себя в некую целостность», он искусственно достраивает «недостающего Другого» (с. 29), прячась под «маской циника» или «современного номада». Другой современный номад, «собиратель миров» (с. 30) из романа «Зонтик на этот день» (2001) Вильгельма Генацино (19432018), актуализирует образ «философствующего прохожего», разработанный еще Ж.Ж. Руссо (а в немецкой литературе - Жан Полем). При этом Генацино, работающий в рамках романного дискурса ХХ в., одновременно и следует универсальной модели «человека в пути» (с. 39), движущегося к состоянию зрелости, и ее пародирует, искажая привычные формы. Позиция фланера всячески утрируется: «эксперт обуви» как профессия, окружающий мир
как пазл из воспринятых зрительно эпизодов. В то время как главная составляющая канонического «человека в пути» (духовное путешествие в поисках себя) маскируется, каждодневная механическая ходьба незаметно переводит протагониста в медитативное состояние, «включая не осознаваемые им до конца внутренние программы» (с. 37).
Еще одной стратегией игровой имитации Другого представлено «коллекционирование» - собирание чужих «означающих». Первый пример - бестселлер Патрика Зюскинда (р. 1949) «Парфюмер» (1985), герой которого жаждет синтезировать «из "оль-факторных атомов" запаха тел убитых им девушек... недостающую ему божественную часть своего Я» (с. 44). В развитии этого персонажа Г.В. Кучумова видит «естественное» «духовное развитие» потерявшего ориентиры «Я»: одаренный герой поначалу бессистемно накапливает (архивирует) в своем сознании все запахи органического и неорганического мира, с которыми встречается, однако в отсутствие организующего принципа «архив» выстраивается хаотично. Место структурного центра позднее займет «запах чистой красоты» (тела девушки с улицы Марэ), случайное столкновение с которым представлено «откровением», повлекшим «духовное рождение» Гренуя и сообщившим направленность и смысл дальнейшему его собирательству. В аромате «чистой красоты» протагонист открывает точку опоры для внутреннего действия, «божественную искру», отмечает исследовательница и предлагает перевод на «язык семиотики»: «в массе пустых Означающих» герой обнаруживает «искомое Означаемое», что знаменует собой «переход от стадии собирательства к стадии коллекционирования» (с. 45) - организованной устремленности к «идеалу».
Вот только подмена «божественной искры» ее «ольфактор-ной составляющей» оказывается фатальной. Искусственно синтезировав всемогущий «запах любви», Гренуй остается не понят «фальшивым, симулятивным» (с. 49) внешним миром и испытывает глубокое разочарование. (И это, конечно, свидетельствует о том, что главной целью, пусть и не осознаваемой им до конца, с самого начала было именно достижение взаимопонимания, восстановление полноценной коммуникации с миром - Другим). Он «добровольно отказывается от власти», покидает город и сам становится жертвой собственного детища, вылив на себя содержимое заветно-
го флакона, в результате чего привлеченные божественным ароматом маргиналы, обитающие вблизи парижского Кладбища Невинных, разрывают беднягу на части.
Похожая модель игрового собирания чужих «означающих» обнаруживается и в написанном десятью годами позднее романе «Летучие собаки» Марселя Байера (р. 1965), протагонист которого Герман Карнау «архивирует и коллекционирует» (средствами новых звукозаписывающих технологий) акустические отпечатки человеческих голосов «в новой культурной среде, лишенной этического измерения» (с. 49). Деструктивная функция собирательства раскрывается через противопоставление «мертвого» акустического пространства войны «живому» пространству естественных звуков, а также за счет демонстрации сущностной неспособности к диалогу с Другим романной фигуры художника-коллекционера.
Эти две «модели игрового собирания себя» представляются исследовательнице различными, прежде всего, потому, что в «Летучих собаках» моделируется игровая ситуация «человек и информационные технологии», в то время как в «Парфюмере» на передний план выведена воплощенная в чудовищной и одновременно гротесковой фигуре собирателя-парфюмера «суть современного человека как активного потребителя» (с. 60), что позволяет читать «Парфюмера» как притчу о современном художнике, утратившем онтологические опоры и обреченном на «бесконечное коллекционирование своих отражений в других» (там же).
Еще один путь «собирания себя» - через непристойное, посредством «банализации» Другого - обнаруживается в романах лауреата Нобелевской премии по литературе (2004) Эльфриды Елинек (р. 1946) «Пианистка» (1983) и «Похоть» (1989), где вновь имеет место «собирательство означающих для игровой имитации целостности своего Я» - на сей раз в непристойных и обсценных контекстах. Такое «непристойное собирательство» с необходимостью сопровождается лишением Другого собственных смыслов и превращением в объект; в романе «Похоть» оно представлено не имеющим конца. В убийстве сына и возможном самоубийстве героини в финале прочитываются одновременно попытка «вырваться из порочного круга потребительского коллекционирования» (с. 70) и акт мести «коллекционеру», а также - «логическое завершение» процессов разрушения Другого, нескончаемо множимых «коллек-
ционером» в тщетных попытках воссоздания собственного несостоятельного «Я».
Архетипическими моделями, вновь востребованными современным немецким романом в поисках Другого, оказываются в первую очередь «дом как Другой», «путешествие» и «слово как Сокровенный Другой». Последняя модель тесно связана с архети-пическими истоками фигуры чтеца и дает основу для новых ракурсов в интерпретации нашумевшего в свое время романа Б. Шлинка (р. 1944) «Чтец» (1995), рассказывающего историю сложных отношений пятнадцатилетнего гимназиста и взрослой женщины по имени Ханна, в прошлом служившей в охране нацистского концлагеря. Загадкой сюжета долгое время остается тщательно скрываемая ею самой неграмотность Ханны. Именно из-за этого своего тайного изъяна она просит гимназиста, вскоре ставшего ее любовником, всё время читать ей вслух. Прочитанное постепенно накапливается в ее сознании, образуя ранее отсутствовавший «культурный фундамент», на котором постепенно - параллельно с освоением Ханной навыков чтения и письма уже в тюрьме - вырастает «культурное тело», открывающее «осмысленный доступ к самой себе» и одновременно - в пространство ответственности за собственные поступки в прошлом. Итогом осмысления Ханной собственного прошлого становится смертный приговор, вынесенный ею самой себе: только так в настоящий момент ею может быть разрешена «ситуация диалога со Словом как сокровенным Другим» (с. 139), включенная через «архетипический образ чтеца».
Поиски Другого обращают современных немецких авторов к истории недавнего прошлого - ситуации войны (М. Байер, Б. Шлинк, Э. Елинек), социалистической ГДР (Т. Бруссиг, Й. Шпар-шу); подталкивают к конструированию альтернативных исторических реальностей (Й. Шимманг, К. Крахт, К. Рансмайр и др.).
В целом в книге Г.В. Кучумовой представлен широкий срез современного немецкоязычного романа, а выбранный ракурс подачи материала расширяет представления о «коммуникативной недостаточности», характеризующей немецкоязычную художественную литературу последних десятилетий1, и может быть назван
1 См. также: Соколова Е.В. «Диалог невозможен.»: Коммуникативная проблематика в современной литературе Германии: (Б. Шлинк, М. Байер, К. Хакер, В. Генацино, К. Крахт): Аналитический обзор / РАН. ИНИОН. Центр гума-нит. науч.-информ. исслед. Отд. литературоведения. - М., 2008. - 128 с.
актуальным и продуктивным для анализа современной западной литературы вообще.
Е.В. Соколова
2020.03.024. КОЛОСОВА Е.Ф. МЕЖДУНАРОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ «АНТОЛОГИЯ НЕМЕЦКОГО ЭКСПРЕССИОНИЗМА "СУМЕРКИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. СИМФОНИЯ НОВЕЙШЕЙ ПОЭЗИИ" (1920). К СТОЛЕТИЮ ИЗДАНИЯ» (Москва, ИМЛИ, 17.02.2020). (Обзор докладов).
Ключевые слова: экспрессионизм; немецкий экспрессионизм; немецкая литература XX в.; Георг Гейм; Георг Тракль; Готфрид Бенн; Альберт Эренштейн.
Знаменитая антология немецкого экспрессионизма «Сумерки человечества», составленная писателем и журналистом Куртом Пинтусом (1886-1975) и изданная впервые ровно сто лет назад, в 1920 г., представляет собой уникальное культурное явление. Она оказала и до сих пор продолжает оказывать беспрецедентное влияние на изучение немецкого экспрессионизма как культурно-исторического феномена и как литературного направления в Германии и других странах, включая Россию.
Открывая конференцию, председатель оргкомитета директор Австрийской библиотеки в Екатеринбурге д.ф.н., профессор Н.В. Пестова представила книгу, задавшую точку отсчета для последующих исследований, и ее издателя Курта Пинтуса. Первое издание антологии было напечатано четырежды с 1920 по 1922 г. Второе увидело свет сорок лет спустя - в 1959 г. В его существенно расширенных комментариях биобиблиографического характера (автор - К. Пинтус) курсивом выделены сведения, которые авторы сообщили о себе сами для первого издания. Чаще всего эти сведения включали год, место рождения автора и несколько его слов о себе самом - нередко иронических и самокритичных, как, например, в случае Готфрида Бенна, который счел необходимым сообщить о своем «малозначительном развитии» и «малозначительном бытии врачом в Берлине» («Belangloser Entwicklungsgang, belangloses Dasein als Arzt in Berlin»).
«Поразительным достижением» К. Пинтуса остается сборник, сохраняющий статус «классической антологии экспрессио-
