CC BY
512019.02.007. СИМОНОВА СВ. КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ПУБЛИЧНЫХ МЕРОПРИЯТИЙ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА. - М.: Юстицинформ, 2018. - 215 с. - Библи-огр.: с. 208-214.
Ключевые слова: право; конституционно-правовое регулирование; гарантии прав и законных интересов; публичное мероприятие; организатор публичного мероприятия; участник публичного мероприятия.
В монографии обосновываются новые подходы (логический, языковой, философский, социологический, психологический) к исследованию содержания публичных мероприятий. Это позволило С. В. Симоновой, преподавателю кафедры теории и истории государства и права Ярославского государственного юридического университета им. П.Г. Демидова, комплексно рассмотреть данное явление в свете конституционализма.
Процессы становления и развития института публичных мероприятий в России исторически обусловлены рядом общественно-политических закономерностей, к числу которых относятся: популяризация просветительских и либеральных идей, система народного представительства, институт выборов, практика парламентских дискуссий и система политических и общественных организаций.
Развитие конституционно-правового регулирования публичных мероприятий в России осуществлялось в рамках трех последовательно сменяющих друг друга этапов.
1. Дореволюционный этап (1905-1917) - подготовительный период конституционно-правового регулирования публичных мероприятий: наделение подданных правом организации и проведения собраний (Манифест 1905 г. и Основные государственные законы 1906 г.).
2. Советский этап (1917-1991) - классовый подход к государственному регулированию публичных мероприятий. Публичные мероприятия принимали форму праздничных и культурных акций, приуроченных к значимым датам, и организовывались совместными усилиями общества и власти. В конце данного этапа появляется первый нормативный правовой акт в форме Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 июля 1988 г., регламенти-
рующий порядок организации и проведения анализируемой группы акций.
3. Современный этап (1991 - по н.в.) - конституционно -правовое регулирование публичных мероприятий строится на демократических началах. Происходит систематизация законодательства о публичных мероприятиях. Принимается Федеральный закон «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях», положениями которого было впервые введено понятие публичного мероприятия и ограничен перечень его форм до собрания, митинга, демонстрации, шествия и пикетирования, а также комплексно урегулирован порядок их организации и проведения.
В настоящий момент в развитии института публичных мероприятий в России, по мнению автора, наблюдаются следующие процессы: региональное нормативно-правовое регулирование отношений в сфере собраний, митингов, демонстраций, шествий и пикетирований опережает федеральное; разграничение полномочий федерального, регионального и муниципального уровней власти по вопросам публичных мероприятий сопровождается увеличением объема процедурных и обязывающих норм в законодательстве субъектов РФ и актах органов местного самоуправления; происходит дифференциация института публичных мероприятий; расширяется предмет правового регулирования образующих его норм.
В монографии предлагается авторская интерпретация категориально-понятийного аппарата, характеризующего конституционно-правовое регулирование публичных мероприятий. Публичное мероприятие автор определяет как мирную акцию, проводимую в месте, открытом для посещения со стороны персонально неопределенного круга лиц, и связанную с выражением общественных интересов ее участников в форме настроений, мнений, требований, предложений и заявлений по общественно значимому вопросу в целях его обсуждения, формирования мнений и настроений лиц, не принимающих участие в публичном мероприятии, воздействия на действия (бездействие) граждан, их объединений, органов публичной власти и их должностных лиц. Под мерой юридической защиты прав и законных интересов организаторов и участников публичных мероприятий понимается обеспеченное принудительным механизмом и основанное на правовых предписаниях средство реагирования на состоявшееся, длящееся или вероятное нарушение
права или законного интереса, используемое властным субъектом или правообладателем в целях устранения или предупреждения нарушения, а также восстановления, признания или компенсации прав и интересов в сфере организации и проведения публичных мероприятий.
Кроме того, в монографии обосновываются ранее не получавшие научного осмысления критерии правомерности ограничений прав и законных интересов организаторов и участников публичных мероприятий.
На основе исследования зарубежного опыта законодательного регулирования публичных мероприятий и материалов российской правоприменительной практики в области свободы собраний автор приходит к выводу о необходимости проведения реформ в этой области правоотношений. В целях предупреждения неправомерных ограничений прав и законных интересов организаторов и участников публичных мероприятий целесообразно внести ряд изменений в Федеральный закон «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях». В этих же целях предлагается авторская редакция ч. 4 ст. 219, ч. 4 ст. 225 и ч. 6, 8 ст. 227 КАС РФ. Автор считает, что важно расширить границы применения мер самозащиты свободы собраний посредством признания за организатором публичного мероприятия возможности направления в адрес органов публичной власти, с которыми производится согласование публичного мероприятия, отказа в принятии неправомерно ограничивающего свободу собраний предложения об изменении условий проведения публичного мероприятия.
В.Г. Румянцева
2019.02.008. Н.В. КРАВЧУК. ВОПРОСЫ РЕАЛИЗАЦИИ РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРАВ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ. (Обзор).
Ключевые слова: религия; религиозные права; семья; споры между родителями; ритуальный убой животных.
Современные тенденции развития общества, смешение традиций и культур заставляют по-новому взглянуть и на правоотношения в области религии. В статье «Взаимосвязь существования семьи и религии» [3] Линн Вордл рассматривает, как связаны эти два института и как они обогащают друг друга и общество. Оба
института важны и для общества в целом, и для отдельных его членов. Они охраняют ключевые ценности, верования и принципы, лежащие в основании правовой системы государства, поэтому на законодателей ложится обязанность их защищать и способствовать их укреплению [3, с. 229].
Специалисты отмечают ряд негативных тенденций, свидетельствующих о разрушении института семьи. Снижается количество браков, увеличивается число сожительств вне брака и внебрачных детей (в США оно достигло 41%), а также разводов. Наибольшее снижение количества браков отмечается среди бедных слоев населения [3, с. 240].
Исследования показывают и уменьшение важности религиозных практик в жизни людей. Увеличивается количество лиц, не относящих себя к какой-бы то ни было религии. Устойчивое сокращение числа последователей христианских религий отмечается во всем мире.
Л. Вордл приводит слова Фрэнсиса Фукуямы о том, что атрофия социальных институтов, поддерживающих важные ценности и принципы, негативно скажется на демократии [цит. по: 3, с. 245]. Ценности демократии укоренены в определенной (христианской) культуре. Отрыв общества от этой культуры и ценностей губителен. Он обращает внимание на то, что спектр мер, которые можно было бы предпринять для поддержки семьи в современном обществе, широк, но основным принципом должен быть принцип «не навреди». Как правовая, так и информационная политика должна отражать семейные ценности и ценности официального брачного союза, разделяемые и религией.
Принадлежность супругов/родителей к разным вероисповеданиям может стать причиной спора относительно методов воспитания и образования ребенка. Такие конфликты стали предметом изучения Мерел Йонкер и Джет Тигчелаар в статье «Как принимаются решения в религиозных спорах между родителями? Анализ определяющих факторов в практике голландских судов и Европейского Суда по правам человека» [1].
В делах, касавшихся выбора школы, авторы выделяют стабильность и непрерывность как ключевые факторы, учитывавшиеся судами. Так, в одном из дел суд отметил, что в жизни детей в последние годы было много изменений, связанных с расставанием
их родителей и последующим переездом в другую местность, так что в их интересах было не менять школу только по причине негативного отношения их отца к религиозным христианским школам. Еще одним фактором в данном деле была социальная изоляция -суд отметил, что дети не были единственными нехристианами в этой школе, так что не было оснований подозревать, что они окажутся в социальной изоляции. Этот фактор учитывался судами и в других делах. К примеру, в деле, где отец-мусульманин требовал перевести ребенка из католической школы в светскую, суд принял во внимание то, что дети были не единственными мусульманами в школе, и администрация школы заявила о готовности принять во внимание религию детей. Однако ключевым фактором в данном деле стали «практические соображения», а именно тот факт, что школа находилась близко к дому, где дети жили вместе с матерью [1, с. 26].
В делах, касавшихся религиозных ритуалов, основными факторами были свобода выбора ребенка в будущем и социальная изоляция. Одно из дел касалось проведения обряда обрезания, на котором настаивала мать ребенка. Суд отметил, что свобода выбора религии может быть осуществлена ребенком позднее, когда он сможет принять решение самостоятельно, а в настоящее время для необратимого хирургического вмешательства без медицинской необходимости нет оснований, так как ребенок не будет социально изолирован, поскольку живет в Нидерландах, укоренен в голландской культуре и посещает светскую школу. В другом деле, касавшемся крещения ребенка, где его отец настаивал на необходимости отсрочить процедуру, суд разрешил крещение, учитывая мнение ребенка и тот факт, что этот обряд не помешает в будущем ребенку реализовать свое право выбора религии.
При рассмотрении дел об общении отдельно проживающего родителя с ребенком суд учитывает мнение ребенка, возможность социальной изоляции/инклюзии и стабильность (наряду с гибкостью). В качестве примера М. Йонкер и Д. Тигчелаар приводят дело, в котором мать возражала против любых контактов детей с отцом, поскольку не доверяла ему (он нарушал предыдущие договоренности с ней) и поскольку его религиозность меняла стиль и правила жизни детей (они, к примеру, должны были принимать душ в нижнем белье). Суд, однако, принял решение отказать мате-
ри в ее просьбе не предоставлять отцу права видеться с детьми. Основные аргументами было то, что дети должны быть гибкими и уметь принимать разные мировоззрения своих родителей, и то, что мать сможет создать стабильное окружение для детей в их доме, что поможет им легче воспринимать отличающиеся правила жизни в доме их отца [1, с. 30].
Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ) обращает внимание на то, что решения суда должны отвечать высоким стандартам объективности. В деле Palau Martnez vs France он критикует решение национального суда за то, что оно основано на общих сведениях о религии и не приводит прямых, конкретных доказательств ее влияния на воспитание и ежедневную жизнь детей. Несмотря на то что представленные национальным судом аргументы имели отношение к делу, они не были, с точки зрения ЕСПЧ, достаточными, в связи с чем он пришел к выводу о нарушении ст. 8 (право на частную и семейную жизнь) в совокупности со ст. 14 (запрет дискриминации) Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод [1, с. 32].
Изучение практики ЕСПЧ показало, что факторы, принимаемые во внимание национальными судами при разрешении рассматриваемой категории дел, можно условно разделить на три категории: имеющие отношение к социальному, физическому и психологическому благосостоянию ребенка [1, с. 36]. Дополнительно ЕСПЧ уделяет внимание тому, каким образом эти факторы были оценены национальным судом:
- дело не должно разрешаться исключительно исходя из факта принадлежности родителя к религии;
- в обоснование решения должны приводиться конкретные доказательства;
- главенствующим соображением должна быть защита интересов ребенка;
- для обоснования разницы в обращении с родителями требуются веские причины.
Учитывая тот факт, что сами факторы, принимаемые во внимание национальными судами при разрешении рассматриваемой категории споров, находятся в пределах усмотрения властей, для того чтобы понять, насколько практика национальных судов соответствует международным стандартам, необходимо оценить, каким
образом данные факторы учитываются. Сравнивая практику судов Нидерландов с критериями, выработанными ЕСПЧ, М. Йонкер и Д. Тигчелаар приходят к выводу о том, что в целом эта практика соответствует международным стандартам. Единственной областью, где можно обнаружить несоответствие, является новый, более строгий подход, сформулированный в деле Vojnity vs Hungary, в котором ЕСПЧ сузил свободу усмотрения властей, постановив, что для ограничения общения по религиозным вопросам между родителем и ребенком необходимы «веские причины». Здесь многое зависит от того, насколько широко будет толковаться сфера применения этого постановления. Если данный подход ограничен непосредственно прямой передачей родителем религиозных идей ребенку, практика судов Нидерландов соответствует стандартам, выработанным ЕСПЧ. Однако если этот принцип распространяется и на косвенную передачу религиозных идей ребенку, в том числе путем посещения ребенком религиозных мероприятий, то практика голландских судов может быть признана противоречащей этим стандартам.
Практика ЕСПЧ имеет значение и для урегулирования на национальном уровне вопроса запрета на ношение головных уборов, закрывающих лицо. Эта составляющая свободы вероисповедания рассматривается в статье Шелби Уэйд «"Совместное проживание" или проживание отдельно от религиозных свобод? Концепция "совместного проживания" Европейского Суда по правам человека и ее воздействие на религиозные свободы» [2]. Автор анализирует недавнее дело S.A.S. vs Francе, в котором ЕСПЧ впервые применил концепцию «совместного проживания» или «уважения минимальных требований жизни в обществе» для обоснования ограничения свободы вероисповедания [2, с. 414].
До этого дела обычным оправданием необходимости запрета были соображения безопасности, а также содействие свободе и правам женщин. Так, дела Phullvs France и ElMorslivs France касались отказов заявителей снять религиозные головные уборы во время проверок безопасности. В обоих делах ЕСПЧ постановил, что такие проверки необходимы для общественной безопасности и являются легитимными причинами для ограничения права на свободу вероисповедания. В деле Ahmet Arslanand Others vs Turkey, однако, ЕСПЧ установил нарушение прав заявителей в связи с тем,
что «заявители были наказаны за ношение религиозной одежды в общественных местах, открытых для всех, а не в общественных учреждениях, где интерес государства к религиозной нейтральности мог бы перевесить право частного лица на исповедование религии» [2, с. 423]. Иными словами, запрет, введенный властями Турции, был применен слишком широко.
В З.Л.З. vs Егапее ЕСПЧ отметил, что ношение паранджи ставит под угрозу совместное проживание в объединенном европейском обществе, поскольку лицо играет важную роль в социальном взаимодействии. Заявительница в данном деле выступала против полного запрета на ношение паранджи, утверждая, что, хотя она не собирается носить ее постоянно, она хотела бы иметь возможность это делать. Она также отмечала, что согласна показывать свое лицо по требованию при необходимости проверки безопасности. Французские власти, обосновывая необходимость запрета, пояснили, что это нужно в целях обеспечения безопасности, а кроме того, «умышленное и систематическое сокрытие лица является проблемой, потому что несовместимо с основными требованиями совместного проживания во Франции» [2, с. 424].
Европейский Суд по правам человека отметил, что соображения безопасности не являются достаточными для обоснования повсеместного запрета на ношение паранджи. При этом «сокрытие лица рассматривается государством-ответчиком как нарушение прав других лиц жить в пространстве социализации, облегчающем совместное проживание», а «паранджа нарушает минимальные требования цивилизованности, необходимой для социального взаимодействия». В этом контексте запрет соответствует гарантиям ст. 9 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Такой подход ЕСПЧ, и в частности использование термина «совместное проживание», критикуется как «надуманный» и «туманный» [2, с. 425]. Заставляя людей «жить вместе», он, по сути, приведет к тому, что определенное меньшинство будет вынуждено «жить отдельно» от общества, поскольку женщины будут вынуждены выбирать между возможностью демонстрировать свои религиозные убеждения и возможностью появиться в общественном месте. Судьи, не согласившиеся с большинством при вынесении постановления, также отметили, что, несмотря на то что лицо важ-
но при взаимодействии, нельзя делать вывод о том, что его сокрытие делает общение невозможным. Принятое ЕСПЧ постановление, несомненно, окажет влияние и на последующие дела, касающиеся ношения религиозных головных уборов, ношения религиозной одежды в целом, а также, возможно, иных форм демонстрации религиозных убеждений. Вероятнее всего, ЕСПЧ распространит светское понимание «совместного проживания», укладывающееся в традиционное понимание ценности «la'icite» (светского государства) во Франции и на другие страны, в частности на Бельгию, в отношении которой ожидают рассмотрения несколько схожих дел [2, с. 430].
Ш. Уэйд отмечает, что своим постановлением ЕСПЧ, без сомнения, преследовал цель построения гармоничного общества в Европе и установления баланса между правом отдельных лиц исповедовать свою религию и общественными интересами. Оно, однако, совсем не облегчает процесс интеграции мусульман во французское общество, а, скорее, заставляет их ассимилироваться в европейской культуре. Мнение ЕСПЧ о том, что те, кто закрывает лицо, не могут жить вместе с другими людьми, абсурдно и опасно [2, с. 432]. Вместо того чтобы защищать права человека, он со ссылкой на новую и неопределенную концепцию заставляет меньшинство подчиниться предпочтениям большинства.
Список литературы
1. Tigchelaar J., Jonker M. How is a judicial decision made in parental religious disputes? An analysis of determining factors in Dutch and European Court of Human Rights case law // Utrecht law review. - Utrecht, 2016. - Vol. 12, N 2. - P. 24-40. Тигчелаар Дж., Йонкер М. Как принимаются решения в религиозных спорах между родителями? Анализ определяющих факторов в практике голландских судов и Европейского Суда по правам человека.
2. Wade Sh. L. «Living together» or living apart from religious freedoms? The European court of human right's concept of «living together» and its impact on religious freedom // Case western reserve journal of international law. - Cleveland, 2018. -Vol. 50, N 1. - P. 411-435.
Уэйд Ш.Л. «Совместное проживание» или проживание отдельно от религиозных свобод? Концепция «совместного проживания» Европейского Суда по правам человека и ее воздействие на религиозные свободы.
3. Wardle L.D. The intertwined existence of families and religion // Brigham Young university journal of public law. - Provo, 2018. - Vol. 32, N 2. - P. 229-255. Вордл Л. Д. Взаимосвязь существования семьи и религии.
