CC BY
82
ность с прежними тенденциями, не только не угрожает НЛФС, но, напротив, охраняет ее. Все, что необходимо для достижения неолиберального идеала, - жизненный успех, имеющий материальное выражение и зацикленный на самом его субъекте. Средством достижения успеха служат деньги, и это требование перечеркивает любые традиционные личностные ценности - скромность, умеренность, гордость, достоинство, самоуважение и т.п. Агентность неолиберального толка превращает все отношения, цели и задачи в «инструментальные сущности», подчиняя логике выгоды поиск своего призвания, профессию и карьеру, семью и близкие отношения. Успех как главная цель неолиберальной агентности заявляет свои права на самого своего носителя, который обязан хранить верность принципам неолиберализма в профессии и в быту, в супермаркете и на отдыхе, в спортзале и в домашнем кругу, совершенствовать тело и дух в соответствии с неолиберальными нормами молодости и здоровья и, в конечном счете, «успешно стареть».
В заключение Т. Тео подчеркивает, что НЛФС придает новый импульс и невиданные прежде исторические масштабы той форме жизни и субъективности, которую Э. Шпрангер ассоциировал с эпохой капитализма. НЛФС довела до критической точки утилитарно-практическую материальную ориентацию человека капиталистического, сообщив ей вездесущность и всеохватность, распространив «вычислительный» стиль жизни на все сферы личностного и общественного бытия, включая субъективное Я. По мнению автора, психологические дисциплины служат сегодня мощной поддержкой тенденций НЛФС, касающихся самоконтроля, жесткой дисциплины и погони за успехом. Поэтому, в частности, одной из вероятных критических перспектив в отношении неолиберальной формы жизни может и должно стать критическое концептуальное мышление, которое сможет выйти за пределы неолиберального здравого смысла.
Е.В. Якимова
2019.02.003. РАЗЕРФОРД А. ФЕМИНИЗМ, ПСИХОЛОГИЯ И ФЕМИНИЗАЦИЯ НЕОЛИБЕРАЛЬНОЙ СУБЪЕКТИВНОСТИ: ОТ КРИТИКИ К ПРЕОДОЛЕНИЮ НЕОЛИБЕРАЛИЗМА. RUTHERFORD A. Feminism, psychology and the gendering of neoliberal subjectivity: From critique to disruption // Theory a. psychology. -L., 2018. - Vol. 28, N 5. - P. 619-644.
Ключевые слова: феминизм; гендер; неолиберализм; субъективность; интерсекциональность; деколонизация.
В последнее десятилетие многие исследовательницы-феминистки отмечают тот факт, что агентность молодых женщин в наибольшей мере коррелирует с риторикой неолиберализма. Согласно автору реферируемой статьи, Александре Разерфорд (Йоркский университет, г. Торонто, Канада), эти исследователи, следуя Фуко, выводят неолиберализм за пределы экономической теории и видят в нем не столько принцип организации свободного рынка, сколько тренд, порождающий новые формы субъективности. Исходя из этого, они анализируют взаимоотношения неолиберализма и постфеминизма, а также роль психологических дисциплин в феминизации неолиберальной субъективности. А. Разерфорд предлагает обзор этих исследований и очерчивает вероятные теоретические направления и возможности дискредитации неолиберальных позиций.
Как указывает автор статьи, ученые-феминистки описывают женщин, прежде всего молодых представительниц среднего класса, как «идеальных неолиберальных субъектов»1 . Так, по словам К. Шарфф, медиа и дискурсы социальной политики представляют молодых женщин в качестве субъектов, способных вести самостоятельную ответственную жизнь, формируя и по мере необходимости трансформируя самих себя2. Согласно Р. Гилл3, нигде тропы свободы и выбора не проявляются с такой очевидностью, как в рекламе женских товаров, в частности нижнего белья, символизирующего собой «сильную женственность» (power femininity) и сексуальную агентность. Рекламный посыл гласит, что женщина более не обязана ублажать других, проявление сексуальности - это ее собственный выбор; если ее сексуальность доставляет удовольствие мужчинам, это всего лишь совпадение.
1 См., например: Budgeon Sh. The contradictions of successful femininity: Third wave feminism, postfeminism and «new» femininities // New femininities: Post-feminism, neoliberalism and subjectivity / Ed. by R. Gill, Ch. Scharff. - L.: Palgrave Macmillan, 2011. - P. 279-292.
2 Scharff Ch. Gender and neoliberalism: Young women as ideal neoliberal subjects // The handbook of neoliberalism / Ed. by S. Springer, K. Birch, J. MacLeavy. -N.Y.: Routledge, 2016. - P. 271-281.
3 Gill R. Gender and the media. - Cambridge: Polity, 2007.
Важную роль в превращении молодых женщин в «идеальных неолиберальных субъектов», как утверждает Разерфорд, сыграл постфеминизм. По мысли постфеминистских авторов, гендерное равенство достигнуто, и потому женщины могут вести независимую агентную жизнь, делая свободный выбор в том, что касается их тела, сексуальности и повседневного потребления1. Активной агентности от женщин ожидают в самых разных сферах, от диет и косметических операций до секс- и психотерапии. В большинстве подобных практик участвуют и психологические дисциплины, которые, по мнению Разерфорд, в первую очередь несут ответственность за феминизацию неолиберальной субъективности. В связи с этим автор статьи призывает представителей критической феминистской психологии выяснить, где и как именно происходит эта феминизация, кто от нее выигрывает, кто ей противостоит и во что это выливается. Кроме того, Разерфорд полагает недопустимым проникновение неолиберальных и постфеминистских тенденций в саму феминистскую психологию. Напротив, она желает, чтобы феминистская психология проблематизировала и обновила представления о женском эмпауэрменте, уже интегрированные в неолиберализм, а также нашла способы возрождения интереса к социальному и политическому активизму и, в конечном счете, пути преодоления неолиберального доминирования.
Эмпауэрмент, пишет Разерфорд, является центральным понятием как феминизма, так и постфеминизма. Это понятие обрело род в 1990-е годы, когда стало очевидно, что оно прежде всего касается женщин, точнее, девушек. Девичьи музыкальные группы, от Bikini Kill до Spice Girls, популяризировали своим творчеством идею «девичьей силы» (girl power). Постепенно движение «девичьей силы» приобрело коммодифицированные очертания, акцентируя скорее индивидуальную самореализацию, нежели коллективный протест. Важнее стало чувствовать себя наделенной силой, чем быть таковой. Д. Беккер проследила трансформацию представления об эмпауэрменте как о доступе к ресурсам в идею внутренней силы в психотерапии2. Тем самым реальные ресурсы по-прежнему
1 См.: Genz S., Brabon B.A. Postfeminism: Cultural texts and theories. - Edinburgh: Edinburgh univ. press, 2009.
2 Becker D. The myth of empowerment: Women and the therapeutic culture in America. - N.Y.: New York univ. press, 2005.
принадлежат богатым и власть имущим (которыми традиционно были мужчины, сейчас к ним присоединилось некоторое количество женщин)1, а остальным остаются лишь иллюзии. В настоящее время образ «девичьей силы» в рамках «дискурса потенцированного развития» (empowerment development discourse) проецируется и на девушек из стран третьего мира, на которых тем самым возлагается роль двигателя будущих социальных и экономических изменений. При этом, замечает автор, игнорируются такие факторы, как наследие колониализма и эксплуатации, сохраняющееся (отнюдь не позитивное) влияние «развитого» мира, политическая нестабильность и насилие, последствия природных катастроф и т. п. По словам историка-феминистки М. Мёрфи, «девичьи проекты заинтересованы в инвестировании в девушек как в индивидов, а не в выстраивание систем общественных школ»2.
Еще одним краеугольным камнем неолиберализма и постфеминизма, изначально почерпнутым в феминизме, является идея агентности и выбора, указывает Разерфорд. В постфеминизме женская агентность и возможность выбора носят повсеместный, ничем не ограниченный характер, так что упоминать о несправедливости и ущемлении прав женщин, тем самым признавая себя и других женщин жертвами, просто стыдно. В результате затушевывается структурное социальное неравенство, т.е. налицо отказ от наследия политически активного феминизма. Девушки перестают проявлять сострадание и к самим себе, и к другим3. Всегда и во всем они должны демонстрировать свободный выбор, включая собственную сексуальную жизнь. В этой сфере осуждению подлежат как чрезмерная сексуальная распущенность, так и излишняя пуританская скромность, поскольку ни то, ни другое не может свидетельствовать об осознанном ответственном выборе4. Риторика агентной сексуальности распространилась в последнее время и на женщин
1 Riger S. What's wrong with empowerment? // American j. of community psychology. - Hoboken (NJ), 1993. - Vol. 21, N 3. - P. 279-292.
2 Murphy M. The economization of life. - Durham (NC): Duke univ. press,
2017.
3 Baker J. Claiming volition and evading victimhood: Post-feminist obligations for young women // Feminism a. psychology. - L., 2010. - Vol. 20, N 2. - P. 186-204.
4 Bay-Cheng L.Y. The agency line: A neoliberal metric for appraising young women's sexuality // Sex roles. - B.; N.Y., 2015. - Vol. 73, N 7/8. - P. 279-291.
более старшего возраста, что нашло свое отражение, в частности, в кампании за применение флибансерина, известного как «женская виагра». Соответствующие представления, отмечают представители анти- и постколониального феминизма, некритично переносятся на женщин в рамках других культур, которые могут иметь иной взгляд на агентность и сексуальность1. В связи с этим адепты феминистской критики задаются вопросом о том, что же такое выбор (если, как замечают некоторые психологи-феминисты, девушки в итоге думают и выглядят одинаково2), какие значения он может иметь, кто, в каких условиях и с какой целью имеет к нему доступ.
Чтобы ответить на эти и другие вопросы, касающиеся эмпау-эрмента и женской агентности в их преломлении в неолиберальной субъективности, феминистские психологи предлагают возобновить эмпирические исследования взаимоотношений культуры и субъективности. Тем самым можно, в частности, проследить, как культурные идеалы и нормы (например, касающиеся внешности, сексуальной привлекательности, женственности) интериоризируются и ощущаются как настоящие, аутентичные и исходящие изнутри, а не навязанные извне. При этом важно видеть в субъективности не только психическое, но и социальное, политическое и культурное явление3. Не стоит всецело полагаться на набирающую популярность социальную нейронауку, энтузиасты которой стремятся обнаружить корни всех социальных феноменов - от бедности до расизма - в структурах мозга. Пересмотру, полагает автор, подлежит и сама версия субъективности, которая носит неолиберальный характер, но при этом имеет наибольшее распространение в наше время - индивидуальная, психическая, интериоризованная, ответственная за «работу над собой».
Разерфорд предлагает иную версию субъективности, которую она вслед за французской исследовательницей Э. Миале име-
1 См., например: Nelson J. Women of color and the reproductive rights movement. - N.Y.: New York univ. press, 2003.
2 См.: Gill R. Culture and subjectivity in neoliberal and postfeminist times // Subjectivity. - B.; N.Y., 2008. - Vol. 25, N 1. - P. 432-445.
3 См., например: Hollway W., Jefferson T. Doing qualitative research differently: A psychosocial approach. - 2nd ed. - L.: SAGE, 2012.
нует «распределенной субъективностью» (distributed subjectivity)1. Э. Миале предприняла глубинный этнографический анализ жизнедеятельности физика С. Хокинга и пришла к выводу, что в его случае об индивидуальной субъективности речи не шло: субъективность ученого (включая мышление и существование), какой она открылась исследовательнице, сформировалась исключительно благодаря сложной сети телесных расширений. Распространяя свою теорию за пределы отдельного, пусть и яркого случая, Миале утверждает, что все люди являются подобными «гетерогенными коллективными сущностями», конституированными объектами, физическим процессами, механическими и человеческими помощниками. Коллективное первично, индивидуальное вторично; его можно извлечь из коллективного искусственным образом. Но лишь рассматривая человека вкупе с его физическим и человеческим окружением, можно понять его субъективность.
С точки зрения Разерфорд, предложенная Миале версия субъективности может найти применение в критике неолиберализма. Например, так называемое расстройство пищевого поведения у современных женщин в этом случае предстает не как индивидуальная практика, а как процесс, включающий в себя набор объектов, практик, приспособлений и «помощников», человеческих и нечеловеческих (медиа, мода, диетическая индустрия, таблетки для похудения, тренажеры, весы, группы поддержки, тренеры, психотерапевты и т. п.).
Еще одним методом противостояния неолиберализму, по мнению автора, может послужить интерсекциональность, названная «наиболее значимым теоретическим вкладом женских исследо-ваний»2. Сформулированная К. Креншоу и П. Хилл Коллинз на рубеже 1980-90-х годов в рамках критической расовой теории и черного феминизма, интерсекциональность представляет собой аналитический инструментарий для изучения того, как системы власти (патриархальность, классовость, расизм, гетеронорматив-ность и пр.) взаимодействуют друг с другом, отчего значение социальных категорий (гендера, класса, расы, сексуальной ориентации)
1 Mialet H. Hawking incorporated: Stephen Hawking and the anthropology of the knowing subject. - Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 2012.
2 McCall L. The complexity of intersectionality // Signs. - Boston (MA), 2005. -Vol. 30, N 3. - P. 1771-1800.
высвечивается благодаря другим категориям1. Позже концепция интерсекциональности была воспринята и феминистской психологией. Здесь акцент был сделан на интерсекциональности как основе формирования субъективности и идентичности, что психологизировало исходную концепцию и существенно снизило ее политический потенциал. Послышались призывы2 вернуться к изначально заявленной Креншоу политической интерсекциональности, фокусирующейся на том, как политические институты и государственная политика игнорируют либо превратно представляют интересы маргинализированных индивидов и групп.
Тем не менее, традиционно метод интерсекциональности применялся большей частью для изучения опыта женщин глобального Севера, воспроизводя, по мнению исследовательниц из стран глобального Юга, европейско-американское, в том числе и научное, доминирование. Как ответ на эти тенденции возникла концепция деколониальной интерсекциональности, которая обнажает пересечение форм угнетения, неведомых Западу, и призывает западных ученых извлечь уроки из опыта женщин, представляющих мировое большинство3. Тем самым «девушка из третьего мира» не только сможет говорить сама за себя, но и укажет своим западным «подругам» на ограниченность их идеологической позиции, демонстрируя потенциальные альтернативы их субъективности.
Наконец, еще один вызов неолиберализму, утверждает Ра-зерфорд, несет в себе критический анализ прошлого, настоящего и будущего, а именно критическая история, конъюнктурный анализ и альтернативные, отличные от неолиберального, сценарии будущего. Н. Роуз в свое время разграничил историю как критику и крити-
1 См.: Greenwood R.M. Intersectionality foundations and disciplinary adaptations: Highways and byways // Intersectional pedagogy: Complicating identity and social justice / Ed. by K. Case. - N.Y.: Routledge, 2017. - P. 27-45.
2 См., например: Cole E. Coalitions as a model for intersectionality: From practice to theory // Sex roles. - B.; N.Y., 2008. - Vol. 59, N 5/6. - P. 443-453.
3 См., например: Kurti§ T., Adams G. Decolonial intersectionality: Implications for theory, research and pedagogy // Intersectional pedagogy: Complicating identity and social justice / Ed. by K. Case. - N.Y.: Routledge, 2017. - P. 46-59.
ческую историю1. В приложении к психологии история как критика представляет собой либо предпринятый самими психологами анализ препятствий политического, идеологического, морального, методологического характера, которые мешают дисциплине реализовать ее концептуальный / этический потенциал, либо, если критика проистекает извне, - анализ психологического знания как конституированного теми или иными частными интересами. Последний подход в его предельном варианте рассматривает психологию как инструмент манипулирования или как непосредственное выражение доминирующей ментальности («психология - прислужница власти») [с. 634]. Роуз находил такой исторический подход ограниченным, поскольку, акцентируя отражение в психологии существующих властных отношений, этот подход оставляет без внимания вопрос о том, как именно дисциплина функционирует в рамках системы, создавая, поддерживая и усиливая эти отношения. Напротив, критическая история стремится вскрыть социальные, культурные и политические условия формирования нынешней субъективности, проблематизируя то, что мы сейчас принимаем как данность и считаем «естественным» и «правильным»2. Благодаря этому критическая история, в формулировке Роуза, позволяет мысленно противодействовать настоящему.
Критическая история психологии, подчеркивает автор статьи, не ограничивается изучением людей, но, преодолевая дисциплинарные границы, прослеживает связи психологических явлений с криминологией, статистикой, медициной и психиатрией. В другой работе Разерфорд и ее соавтор утверждают, что психология - это не автономное предприятие, а «публичная наука»3. Разерфорд также считает крайне важным анализ оснований самой феминистской психологии, в частности, вопросы о том, в каких отношениях состоят феминизм и психология, в каких интеллектуальных, культур-
1 Rose N. Power and subjectivity: Critical history and psychology // Historical dimensions of psychological discourse / Ed. by C. Graumann, K. Gergen. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1996. - P. 103-124.
2 Rutherford A. Historiography // Encyclopedia of critical psychology / Ed. by Th. Teo. - N.Y.: Springer, 2014. - Vol. 2. - P. 866-872.
3 Rutherford A., Pettit M. Feminism and/in/as psychology: The public sciences of sex and gender // History of psychology. - Wash., 2015. - Vol. 18, N 3. - P. 223237.
ных, экономических и политических условиях они слились воедино, в чем они уступили, а в чем смогли противостоять неолиберализму.
Кроме того, автор статьи предлагает добавить в копилку критической феминистской психологии конъюнктурный анализ в духе С. Холла; конъюнктурный анализ исследует отношения между культурными, идеологическими и экономическими структурами, прежде всего те, что позволили сложиться определенной конъюнктуре, которая привела к значимым событиям1. Подобный анализ базируется в том числе на понятии гегемонии А. Грамши, которое описывает управление, осуществляемое с согласия большинства населения, а не посредством доминирования и применения юридических полномочий. Согласие населения достигается за счет придания интересам правящего класса облика «здравых» идей, которые не должны вызывать неприятия у большинства. Конъюнктурный анализ в таком случае может исследовать суть подобных идей и разработать контрдискурс, который противостоял бы гегемонии. Феминистская психология, полагает Разерфорд, со своей стороны может осуществить такой анализ в отношении «здравых» идей неолиберализма и постфеминизма.
В заключение, ссылаясь на С. Холла и К. Джерджена2, автор заявляет, что теория не должна быть лишь разновидностью интеллектуальных упражнений, но призвана предоставить концептуальную платформу для практических трансформаций, политических и социальных изменений. Автор убеждена в том, что феминистская психология может и должна продвигаться по пути преодоления искусственного разделения знания на объективное и субъективное. Помочь в этом могут исследователи, защищающие деколониаль-ные и местные традиции и подвергающие критике подобное разделение как итог маскулинистского колониального проекта. В рамках такого проекта наука тесно связана с империализмом и маргинализацией локальных культур на фоне эксплуатации последних, в том
1 См., например, осуществленное Холлом исследование подъема тэтчериз-ма: Hall S. The toad in the garden: Thatcherism among the theorists // Marxism and the interpretation of culture / Ed. by C. Nelson, L. Grossberg. - Urbana: Univ. of Illinois press, 1988. - P. 35-57.
2 Hall S. Op. cit.; Gergen K. Toward generative theory // J. of personality a. social psychology. - Wash., 1978. - Vol. 36, N 11. - P. 1344-1360.
числе как объекта изучения. По словам Л. Тухивай Смит, научные методологии также необходимо деколонизироватьВ настоящее время ученые, представляющие страны глобального Юга, разрабатывают исследовательские модели, которые базируются на традиционных для их обществ ценностях, приоритетах, мировоззрении. С учетом этого ученые из стран глобального Севера должны принять во внимание, что ни одно научное исследование не может быть политически и морально нейтральным и потому должно служить целям социальной справедливости, полагает автор статьи. Резюмируя свои рассуждения, Разерфорд выражает надежду на то, что феминистская психология, вместе с набирающей силу критической педагогикой, которая видит цель публичного образования в развитии навыка социального воображения и предвидения иных версий будущего и иных политических сценариев2, сможет содействовать разрушению неолиберального мирового порядка.
Я.В. Евсеева
2019.02.004. КОСГРОУВ Л., КАРТЕР Дж.М. ЛЕКАРСТВО - ЯД: НЕОЛИБЕРАЛИЗМ И СОВРЕМЕННЫЕ ДВИЖЕНИЯ В ОБЛАСТИ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ.
COSGROVE L., KARTER J.M. The poison in the eure: Neoliberalism and contemporary movements in mental health // Theory a. psyehology. -L., 2018. - Vol. 28, N 5. - P. 669-683.
Ключевые слова: неолиберализм; глобальное здоровье; депрессия; открытая наука.
Как отмечают исследователи, пишущие о неолиберализме, данный тренд несет в себе новое понимание субъекта и психической жизни. Вследствие этого авторы реферируемой статьи, Лиза Косгроув и Джастин Картер (Массачусетский университет, г. Бостон, США), считают, что его можно рассматривать как особое отношение к субъективности, науке и производству знания. Известно, что неолиберализм возлагает ответственность на индивидов за
1 Tuhiwai Smith L. Decolonizing methodologies: Research and indigenous peoples. - L.: Zed books, 1999.
2 Giroux H.A., Giroux S.S. Challenging neoliberalism's new world order: The promise of critical pedagogy // Cultural studies ^ Critical methodologies. - L., 2006. -Vol. 6, N 1. - P. 21-32.
