CC BY
49
всеединства, экзистенциальная метафизика, софиология, персонализм, космизм, учение о богочеловечестве (с. 124).
О. В. Летов
2018.04.063. ПУЩАЕВ Ю.В. ФИЛОСОФИЯ СОВЕТСКОГО ВРЕМЕНИ: МАМАРДАШВИЛИ И ИЛЬЕНКОВ (ЭНЕРГИИ ОТТАЛКИВАНИЯ И ПРИТЯЖЕНИЯ). - М.: ИНИОН, 2018. - 356 с.
Ключевые слова: советская философия; философия советского времени; марксизм; творческий марксизм; диалектическая логика; Э. Ильенков; М. Мамардашвили.
Сопоставление и противопоставление двух ведущих фигур в философии советского времени второй половины XX в. - Э.В. Ильенкова и М.К. Мамардашвили - является символичным и весьма эвристичным для понимания всей истории послевоенной советской философии. Мамардашвили воплощает собой фигуру, уходящую от Маркса через раскрытие в его творчестве интуиций, раскрывшихся в других, более поздних направлениях западной философии (а у Маркса, действительно, можно найти и феноменологические, и позитивистские, и экзистенциалистские интуиции). Ильенков же воплощает собой фигуру возвращения к Марксу от канонизированного в СССР плехановско-деборинского метафизического прочтения марксизма. Между этими двумя границами и разворачивалась интеллектуальная история советской «марксистско-ленинской философии», которая до сих пор остается непонятой и фактически почти неисследованной.
Пущаев начинает свое исследование с в общем-то неоспоримого утверждения, что советское прошлое не совсем еще «устоялось» и трудно требовать от исследователей советской философии, многие из которых были ее представителями, неангажированного подхода. В то же время автор прав в том, что отсутствие острого интереса к советской философии со стороны молодого поколения не может не тревожить: неотрефлексированность прошлого не позволяет полноценно жить в настоящем.
Книга разделена на три части. Первая традиционно посвящена теоретической философии - онтологии, гносеологии и методологии, вторая - философии политики выбранных советских мыслителей. Третья часть, посвященная «Загорскому эксперименту»,
казалось бы, выбивается из этой логики, но это именно только кажется, ведь знаменитый эксперимент Ильенкова и Мещерякова и его обсуждение в сообществах советских философов и психологов -порой пристрастное и даже враждебное - увязал в один узел и проблематику идеального мышления, и вопросы педагогического и социально-политического толка, а ожесточенность оппонентов указывала на явный и глубокий раскол во внешне монолитной «марксистско-ленинской философии» в СССР.
Общая исходная точка философствования и Маардашвили, и Ильенкова состоит в том, что оба они начинали, как известно, с анализа марксова «Капитала», хотя, конечно, этот анализ привел их в конечном итоге к совершенно различным выводам. Общее проблемное поле в начале путей этих двух мыслителей, общий стиль мышления, принадлежность к одной эпохе, по словам автора, объединяет этих мыслителей и создает между ними в том числе и энергию притяжения, держит их в поле своего действия.
Автор находит общее в методах, которым были привержены эти философы, - феноменологии и диалектике - и пишет о своеобразном «феноменологическом измерении диалектики». Он указывает, что сама возможность совместимости и даже совмещения феноменологии и диалектики доказывается творчеством Алексея Федоровича Лосева, сопрягшего две этих традиции (хотя в случае Ильенкова и Мамардашивили, как подчеркивает автор, это не было сознательным сопряжением).
Более того, Пущаев вписывает Ильенкова и Мамардашвили в один общий контекст «остаточного Просвещения». Марксизм предстает как советское Просвещение, а феноменология вкупе с критическим рационализмом Поппера и неопозитивизмом - западный вариант, более устойчивый и живучий вследствие демократической связи западных элит с массами.
Вместе с тем Ю.В. Пущаев указывает и на общий трагический исход философской деятельности того и другого мыслителя, имея в виду, что Ильенков и Мамардашвили олицетворяли собой два варианта путей реформирования Советского Союза («возврата к Ленину» в первом случае и «подражания Западу» во втором), причем оба оказались утопичными и тупиковыми.
Часть вторая книги Ю.В. Пущаева называется «Общество. Политика. Религия», и в ней рассматриваются политические воз-
зрения выбранных персонажей (глава седьмая «Ильенков и Мамардашвили как политические философы»), их этические концепции в контексте «марксистско-ленинской этики» (глава восьмая «Проблема морали в творческой философии советского времени (Э.В. Ильенков, Г. Лукач, О.Г. Дробницкий, М.К. Мамардашвили)»), а также их взгляды на религию (глава девятая «Ильенков и религия: Марксизм как философия жизни и "белое пятно" смерти»; глава десятая «М.К. Мамардашвили, Э.Ю. Соловьев и обращение к протестантизму: Борьба "за более углубленное, исторически сознательное западничество"»), и наконец, знаменитая статья М. Мамардашвили, Э. Соловьева и В. Швырева в «Вопросах философии», которая была своеобразной вехой в истории позднесовет-ской философии (глава одиннадцатая. «Об одной попытке "спасти Просвещение" ("Статья трех авторов" в свете современной ситуации"»).
Часть третья «История и теория Загорского эксперимента», вероятно, может вызвать большие споры, так как она не удовлетворит ни сторонников Ильенкова, предлагающих апологетическое видение этого эксперимента, ни его противников, подозревающих участников эксперимента в научной недобросовестности. В этой части подробно рассматривается сам так называемый «Загорский эксперимент», т.е. эксперимент по обучению на психфаке МГУ четырех выпускников Загорского интерната для слепоглухих детей (глава двенадцатая «Теория и история Загорского эксперимента. Основы»), его критика оппонентами Ильенкова (глава тринадцатая «Теория и история Загорского эксперимента. Лгал ли Ильенков?»), и, наконец, разворачивается его критика с позиций православной философии, которую разделяет автор (глава четырнадцатая «Загорский эксперимент как зеркало советской цивилизации»).
У книги есть приложение - интервью, взятое Ю. Пущаевым у А.М. Пятигорского в 2007 г., где философ делится своими воспоминаниями о советской философии. Это интервью как бы закольцовывает повествование, которое началось с эпиграфа из Мамар-дашивили об обстановке на философском факультете МГУ 1950-е годы.
Р. Р. Вахитов
