Научная статья на тему '2018. 04. 020. Тэкстон Р. А. Сила и сдерживание в современном Китае. Память и сопротивление в тени катастрофического прошлого. Thaxton R. A. force and contention in contemporary China. Memory and resistance in the long shadow of the catastrophic past. - N. Y. : Cambridge university press, 2016. - 468 p'

2018. 04. 020. Тэкстон Р. А. Сила и сдерживание в современном Китае. Память и сопротивление в тени катастрофического прошлого. Thaxton R. A. force and contention in contemporary China. Memory and resistance in the long shadow of the catastrophic past. - N. Y. : Cambridge university press, 2016. - 468 p Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
45
12
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
КИТАЙ / ХЭНАНЬ / КПК / ЯНЬДА / БАОЧАНЬДАХУ
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «2018. 04. 020. Тэкстон Р. А. Сила и сдерживание в современном Китае. Память и сопротивление в тени катастрофического прошлого. Thaxton R. A. force and contention in contemporary China. Memory and resistance in the long shadow of the catastrophic past. - N. Y. : Cambridge university press, 2016. - 468 p»

2018.04.020. ТЭКСТОН Р.А. СИЛА И СДЕРЖИВАНИЕ В СОВРЕМЕННОМ КИТАЕ. ПАМЯТЬ И СОПРОТИВЛЕНИЕ В ТЕНИ КАТАСТРОФИЧЕСКОГО ПРОШЛОГО.

THAXTON R.A. Force and contention in contemporary China. Memory and resistance in the long shadow of the catastrophic past. - N.Y.: Cambridge university press, 2016. - 468 p.

Ключевые слова: Китай; Хэнань; КПК; яньда; баочаньдаху.

Автор (Университет Брандейса, Уолзем, США) рассматривает микрооснования китайской политической системы, приводя многочисленные индивидуальные свидетельства жителей некоего реально существующего китайского селения, расположенного в провинции Хэнань.

Данная работа, по сути дела, представляет собой летопись (около 400 интервью, охватывающих период в 20 лет) одной крестьянской общины на фоне колоссальных трагедий ХХ в., напрямую затронувших описываемое селение.

Чтобы не подвергать его обитателей никакому неудобству в результате огласки реальных происшествий, обстоятельств и имен, автор избрал реально существующему населенному пункту вымышленное название Да Фо; аналогичным образом он переименовал и тех, кого он детально интервьюировал.

Автор пытается на примере данного селения найти объяснение парадоксальным феноменам повседневной действительности в Китае, чтобы разобраться, как устроен китайский социум и почему он продолжает оставаться в значительной степени проблемным с точки зрения политических противоречий между правящей элитой и массами простого населения, часто вынужденными активно сопротивляться директивам и решениям, навязываемым им сверху.

Директивный, волюнтаристский стиль руководства на долгое время превратился в своего рода «фирменный знак» КПК - даже когда наверху происходит коррекция в сторону реалистичных подходов и решений, на низовом уровне часто продолжает господствовать вполне абсурдистское - по самой стилистике принимаемых решений - и чрезвычайно жестокое - по методам их внедрения в жизнь - начальство, сформировавшееся в маоистские времена и часто принимающее наследственный характер.

События в Да Фо служат прекрасной иллюстрацией тому, насколько прочны в Китае тенденции, приводящие к повторению одних и тех же ошибочных шагов. Подобно тому, как в эпоху «большого скачка» (1958-1960) местные власти проявляли небывалое рвение в исполнении ошибочных по своей сути партийных директив, что приводило к катастрофическим последствиям, чиновники, проводившие преобразования новейших времен, действовали совершенно в духе тех, кому они пришли на смену, так что результаты оказались аналогичными. Конечно, Да Фо не следует рассматривать как своего рода микрокосм, в миниатюре отражающий процессы во всех китайских сельскохозяйственных общинах.

Так, автор приводит пример Угуна (уезд Жаоян, провинция Хэбэй). Это селение, расположенное в 200 километрах к югу от Пекина, в силу ряда причин - и прежде всего, пристального внимания центрального аппарата КПК, а также личным связям сельчан с руководством страны - не подверглось столь разрушительным напастям, как Да Фо; однако там сельчане, традиционно выращивавшие рис и сорго, в 1970-1980-е годы были принуждены перейти к свиноводству.

Глава Угуна Гэн Чансо, создавший в маоистские времена один из первых в Китае кооперативов, был вынужден подчиниться партийной линии, признав идеологические заблуждения и ошибки. В настоящее время главой Угуна является его внук, а дочь занимает важный пост в провинциальном руководстве.

Относительно мирному развитию Угуна в ХХ в. способствовало и то обстоятельство, что кланам, контролировавшим селение (одним из этих кланов был клан Гэн Чансо), удалось договориться между собой и разграничить сферы влияния, чтобы избежать конфликта интересов.

В отличие от Угуна Да Фо всегда было для властей «головной болью» с точки зрения безопасности - настолько неудачными были здесь преобразования как в маоистские времена, так и после перехода к политике, поощрявшей индивидуальное самообогащение.

Отсутствие общественного консенсуса компенсировалось силовыми мерами. Так, Дэн Сяопин в 1983 г. запустил политику «яньда» («мощные удары» - речь шла прежде всего о борьбе с преступностью, однако последняя часто трактовалась слишком расширительно) «как средство добиться лояльности населения по отно-

шению к реформам. Его преемники также вынуждены полагаться на "яньда" в целях общественного умиротворения» [с. 62].

Применительно к Да Фо политика «яньда» означала, что те, кто не преуспел в рыночно ориентированном, индивидуальном ведении хозяйства (единицей которого теперь стали считаться семьи), были вынуждены искать работу на стороне, пополнив армию кочующих по стране наемных работников.

«В реальности положение вещей было следующим: обездоленные землепашцы, вынужденные обрабатывать бедные, засоленные почвы, на которых расположилось селение Да Фо, делали лишь скромные попытки каким-либо образом примениться к тем стремительным и безрассудным темпам, которые были столь характерны для изначально ошибочной политики аграрных реформ; в особенности вышесказанное относится к введенной государством монополии на химические удобрения. В конечном итоге поспешное внедрение данной монополии живо напомнило сельчанам ту институциональную динамику, которая обусловила катастрофические последствия "большого скачка"» [там же].

Так, введение «баочаньдаоху» (кит. «фиксированные квоты для отдельных хозяйств» - система, согласно которой ответственными перед государством являются индивидуальные хозяйства, а не община в целом) и навязывание властями квот на сдачу зерна государству привело к всплеску недовольства, так как над общиной в результате нависала опасность исчезновения как хозяйственной единицы.

Росту протестных настроений способствовало и увеличение налогового бремени, а также то обстоятельство, что, согласно полученным ранее директивам, хозяйства переключились на выращивание картофеля. Вдобавок нововведенные квоты служили напоминанием о проводившейся с коммунистические времена продразверстке, когда зерно закупалось по бросовым ценам - крестьяне ломали голову в недоумении, чем же новая экономическая политика отличается от прежней. Ощущение «дежа вю» лишь усиливалось абсолютно беззастенчивыми проявлениями коррупции местных властей, столь напоминавшими «сводившую с ума чиновничью похоть времен "большого скачка"» [с. 78].

Результатом подобной политики стали массовые протесты, в конце 1990-х - начале 2000-х годов охватившие огромные террито-

рии в самом центре Китая, а именно, провинции Цзянси, Хунань, Хубэй, Шаньси, Аньхой и Хэнань. Ситуация представлялась центральному руководству настолько опасной, что потребовались чрезвычайные меры для того, чтобы держать развитие событий под контролем. Так, в географически близком Да Фо Лянмэне для решения данной проблемы власти создали специальный комитет.

«Из страха перед прямой конфронтацией с местными земледельцами власти стали чаще прибегать к услугам местных криминальных авторитетов, которые, пока хозяева отсутствовали, вламывались в их жилища и похищали зерно. Местным жителям все это напомнило ту политику, которая проводилась во времена "большого скачка", когда партийные функционеры в 1959 и 1960 гг. врывались в дома с целью захвата кормового зерна» [с. 79].

«В 1995-2000 гг. протестные настроения, связанные с отказом выполнять подобные предписания, вылились в кампанию бойкота и постепенно переплелись с еще одной, более решительной формой противодействия, а именно попытками оттеснить сборщиков налогов, чтобы воспрепятствовать им в осуществлении их функций» [с. 81].

В это время волна протестов прокатилась по всему крестьянскому Китаю. Наиболее серьезные события имели место в селении Лянмэнь: «В 1997 г. представители властей вынуждены были в страхе бежать, когда несколько тысяч моторизованных тележек под красными флагами на полной скорости устремились к помещениям, где те базировались» [с. 83].

В 2006 г., чтобы хоть как-то умиротворить население, власти прибегли к довольно радикальной мере, отменив веками существовавший сельскохозяйственный налог, который к этому времени давал центральной казне менее 1% от всех поступлений [там же].

Автор анализирует культурные основания, послужившие идеологическим обоснованием протестов. «Шуйху чжуань» - культурный нарратив, утверждающий справедливость сопротивления властям со стороны крестьянской бедноты. В основу данного нар-ратива были положены идеи эпопеи «Речные заводи» (Х11 в., литературное оформление Х1У в.), повествующей о сопротивлении угнетателям со стороны героев - защитников простого народа, собравшихся в единый повстанческий лагерь.

Подобные идеи стали идеологическим базисом «Братства Бао Иньбао» - полукриминальной организации, обладавшей своеобразным кодексом чести, в основу которого легли представления о необходимости защищать униженных и обездоленных. Конечно, в ряде случаев «Братство» действительно сыграло для обитателей Да Фо положительную роль. «Однако же реальную пользу все это принесло вышедшим из-под контроля местным партийным лидерам» [с. 388].

Главари «Братства Бао Иньбао» в период неопределенности успели превратиться в своего рода местных криминальных авторитетов, «решающих вопросы», - так именно они помогли Да Фо отстоять рынок, на котором жители нескольких селений сбывали сельскохозяйственную продукцию. Рост влиятельности «Братства» привел к тому, что оно в ряде случаев стало подрывать гегемонию местных органов КПК, которые приняли решение попытаться его «приручить».

Влияние «Братства» было поставлено на службу КПК в результате авантюристической политики его руководства, вознамерившегося воспользоваться бедственным положением сельчан. Дело в том, что провальная аграрная политика местных органов КПК привела к появлению огромного числа крестьян, оказавшихся не у дел и вынужденных выбирать между непосильным и мало что дающим трудом (в результате хищнических методов, применяемых подрядчиками), с одной стороны, и бродяжничеством, попрошайничеством и мелкими кражами - с другой. Явившееся следствием этого сокращение доходов «Братства» поставило перед аналогичным выбором и рядовых его членов.

Чтобы окончательно не утратить былого могущества, Бао Иньбао стал участвовать в «тайных грабительских схемах местных властей... совершая злодейства против крестьян и фермеров, что нарушало неписаный "кодекс чести", которого "Братство" придерживалось. Таким образом, "Братство" распространило собственное влияние вплоть до Пекина, превратившись, по сути дела, в составную часть насильственной властной системы КПК» [с. 388].

Абсурдные решения местного уровня часто усугубляются не менее абсурдным руководством на вершине властной иерархии в Китае. Автор демонстрирует на примере Да Фо последствия демографической политики КПК. В 1980-1983 гг. КПК проводила ли-

нию «одна семья - один ребенок». Однако пример Да Фо наглядно показывает, насколько ошибочной и безуспешной оказалась данная политика. Вплоть до 1994 г. в среднем на семью приходилось четыре ребенка [с. 93]. Попытки навязать патриархальным слоям населения новые демографические представления вызвали яростное сопротивление.

Не говоря уже об очевидной глупости данной политики (как показало время, желаемые демографические показатели достигаются «сами собой» - как результат модернизационных процессов), для крестьянского населения она была чем-то неслыханным, непонятным и неприемлемым: «Главными факторами в данном отношении оказались, во-первых, патриархальные представления, и, во-вторых, стремление обрести безопасность в политических джунглях, возникших при коммунистическом правлении» [с. 93]. Не желая признавать очевидного, в 1996 г. КПК перешла к политике «семья без детей».

В том, что касалось демографической ситуации, одной из главных причин принятых решений было то, что пекинские политики рассматривали бесконтрольное увеличение рабочей силы как серьезнейшую опасность в контексте предполагаемого развития страны, согласно планам реформ, - за нехваткой рабочих мест избыток населения, по их представлениям, стал бы питательной средой для бандитских группировок, братств Ляншаньпо (по имени одного из героев «Речных заводей») и его подобий, разнообразных сект и кружков, исповедующих ненужную либо откровенно враждебную КПК идеологию. В одночасье сельчане превратились в нечто подозрительное и нуждающееся в непрестанном контроле - в отличие от коммунистических времен «они больше не рассматривались как друзья центральной власти» [с. 62].

Сельчане воспринимали это как двойной удар, с одной стороны, перестав восприниматься как ключевая сила общественного развития, активный резерв КПК, они утратили былую моральную поддержку центра. С другой стороны, обитателям Да Фо попытки центра сократить рождаемость странным образом напомнили маоистские времена, когда голод и нищета естественным образом лишали людей возможности создавать семьи и заводить детей. Стремление местных чиновников использовать создавшееся положение в целях собственного обогащения лишь увеличивало сходство.

2018.04.021-026

Тем не менее эпические события прошлого, когда все общество оказалось включенным в переделку жизненного уклада и связанный с этим энтузиазм, вызывали определенную ностальгию -именно этим объясняется преклонение перед памятью Мао в крестьянской среде, склонной винить в бедах не центральное руководство, а жадных и продажных функционеров, допустивших «перегибы на местах».

К.Б. Демидов

2018.04.021-026. РЫНОЧНЫЙ СОЦИАЛИЗМ И ФОРМИРОВАНИЕ КЛАССА ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ В КИТАЕ. (Реферативный обзор).

2018.04.012. GUIHEUX G. [Rec.] // Perspectives chinoises. - Hong Kong, 2017. - N 4. - Р. 73. - Rec. ad. op.: David S.G. Goodman. Class in contemporary China. - Chichester: Wiley, 2014. - 272 p.

2018.04.013. Class in contemporary China. - Mode of access: https:// www.litmir.me/bd/?b=412471&p=1

2018.04.014. GUIHEUX G. [Rec.] // Perspectives chinoises. - Hong Kong, 2008. - N 2. - Р. 118-120. - Rec. ad. op.: Carolyn L. Hsu. Creating market socialism: how ordinary people are shaping class and status in China. - Durham; L.: Duke University Press, 2007. - 225 p.

2018.04.015. GUIHEUX G. [Rec.] // Perspectives chinoises. - Hong Kong, 2012. - N 1. - Р. 81. - Rec. ad. op.: Jie Chen and Bruce J. Dickson. Allies of the state: China's private entrepreneurs and democratic change. - Cambridge, Ma.: Harvard University Press, 2010. - 220 p.

2018.04.016. GUIHEUX G., ZALIO P.-P. Agents immobiliers à Shanghai: Des carrières de migrants à col blanc // Perspectives chinoises. - Hong Kong, 2010. - N 4. - Р. 52-63.

2018.04.017. GUIHEUX G. Le renouveau du capitalisme familial: Défense et illustration par un entrepreneur du Zhejiang // Perspectives chinoises. - Hong Kong, 2005. - N 87. - Mode of acces: http://perspe-ctiveschinoises. revues.org/731

Ключевые слова: Китай; рыночный социализм; экономические реформы; социальная структура; капиталистические классы; предпринимательство.

Что такое «дух капитализма» по-китайски? Существовали ли предпосылки для вызревания современного предпринимательства в

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.