CC BY
57
без сомнения, опознавались и средневековой аудиторией, хотя и могли вызывать иные ассоциации и наделяться другими культурными смыслами. В то же время «литературная» эмоция отличается от эмоции реальной. О сущности последней психологи и философы спорят до сих пор. Некоторые (например, Джеймс Эверилл) полагают, что эмоции - часть нашего сознательного опыта, они неразрывно связаны с языком, т.е. «выражаемы», и потому эмоциональный опыт может быть признан «интерсубъективным». Другие (в частности, Рей Терейда) считают, что эмоции предшествуют субъективности и языковым процессам: эмоция переживается до того, как субъект начинает рефлексировать о ней и «переводить» испытанное им на словесный язык. В литературе подобного быть не может: в ней невозможна эмоциональность, предпосланная языковым процессам, поскольку «любая эмоция существует внутри текста» (с. 87). Это означает, что эмоциональная субъективность «чувствующего субъекта» в средневековой литературе может быть реконструирована только посредством анализа языка и нарративной структуры соответствующего памятника.
А.Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА ХУН-ХУШ вв.
2018.03.018. ГОЛУБКОВ А.В. ПРЕЦИОЗНОСТЬ И ГАЛАНТНАЯ ТРАДИЦИЯ ВО ФРАНЦУЗСКОЙ САЛОННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVII в. - М.: ИМЛИ РАН, 2017. - 296 с.
Ключевые слова: галантность; прециозницы; вежество; ми-зогиния; Мольер; Мишель де Пюр; Бодо де Сомез; французская литература XVIIв.; Мадлен де Скюдери; маркиза де Севинье.
Французская прециозность как феномен галантной литературной традиции парижских салонов середины XVII в., весьма детально изученная на Западе, в отечественном литературоведении до сих пор оставалась без должного освещения. Монография А.В. Голубкова (ИМЛИ), преследующая цель «восстановить образ прециозницы - художественной и реальной - с присущими ему системами ценностей» (с. 16), призвана восполнить этот пробел. Основным материалом исследования становятся: многотомный сатирический роман Мишеля де Пюра «Прециозница, или Тайна аль-
кова» (1656-1658), пьеса Мольера «Смешные прециозницы» (1659) и, наконец, «Большой словарь прециозниц» (1661) Антуана Бодо де Сомеза.
Пьеса Мольера - самый известный, хотя и карикатурный, текст о прециозницах - более известна в русской традиции как «Смешные жеманницы», однако А.В. Голубков обосновывает выбранный им перевод стремлением «указать на конкретный французский культурный феномен, а также как можно более точно передать те неочевидные для современного читателя значения, которые были заложены Мольером и которые пропадают при использовании генерализированного слова "жеманницы"» (с. 5). Именно «Смешных прециозниц» наиболее подробно анализирует исследователь, показывая, что прециозница у Мольера - это «женщина, требующая от мужчины подчинения (пусть и игрового) и галантности, отвергающая матримониальные проекты ухажера и презирающая традиционное маскулинное поведение, мечтающая содержать дома ассамблею, где мужчины будут собираться, воспевать ее и льстить ей (в пьесе слово "лесть" используется в качестве комплимента), а также вместе с ней практиковать изысканные лингвистические экзерсисы: на ходу сочинять мадригалы (или читать уже сложенные) и переиначивать слова, создавая перифразы» (с. 7-8).
В «Смешных прециозницах» нашел отражение реальный феномен французской жизни второй половины XVII в. Достаточно вспомнить маркизу де Рамбуйе (1588-1655), Мадлену де Скюдери (1607-1701) или маркизу де Севинье (1626-1696) и их сообщества. Ориентиром для подобных социальных групп стали итальянские трактаты: «О придворном» (1528, перевод на французский - 1537) Бальдассаре Кастильоне, где описывается аристократическое поведение при дворе Урбино, а также «Галатео, или Об обычаях» (1558) Джованни делла Казы и «Светская беседа» (1574) Стефано Гуаццо, которые были широко известны во Франции конца XVI в. При этом, если в итальянской традиции придворные практики «спустились» в более широкую аристократическую среду, то во Франции начала XVII в. имеет место обратный процесс: «под влиянием итальянского опыта на волне противостояния с королевским окружением появляются аристократические кружки, в которых были воплощены кастильоновские предписания, а затем наработанный опыт был усвоен французским двором» (с. 83). Итальянские черты
французский двор начинает приобретать при Франциске I: модель «галантного придворного», сочетающего в себе аристократизм военного и образованность мещанского этосов, и культивируемое при урбинском дворе почтение к дамам. «Такое преображение, -подчеркивает А.В. Голубков, - безусловно связано с усилением власти женщин при дворе, последовательным размыванием его мужской однородности, превращением Дамы во второй альтернативный центр двора, верхушку его "неофициальной" иерархии» (с. 109). Именно женщине отдается лидирующая роль хранителя и учителя «вежества».
В деле «галантизации» французского дворянства немаловажную роль сыграла художественная литература: античный роман, в том числе, французский перевод «Эфиопики» Гелиодора, многократно переиздававшийся в период с 1547 по 1626 г., и «Дафнис и Хлоя» Лонга, а также отразивший влияние античного романа французский маньеристско-барочный роман Оноре д'Юрфе «Аст-рея» (1598-1633), «Ариана» (1632) Демаре де Сен-Сорлена, «По-лександр» (1637) Гомбервиля, «Кассандра» (1642-1645) и «Клеопатра» (1647) Ла Кальпренеда, «Ибрагим, или Знаменитый Паша» (1641-1644), «Артамен, или Великий Кир» (1649-1653), «Клелия, или Римская история» (1654-1661) Мадлены де Скюдери.
Новые аристократические традиции, указывает исследователь, набирали силу в период правления Людовика XIII, когда были запрещены дуэли, и в системе ценностей двора на первое место стала выходить не физическая сила, а светское вежество как норма поведения просвещенной элиты, «спровоцировав повышенный интерес всего аристократического общества к интеллектуальным практикам, ранее бывшим уделом буржуа» (с. 117).
Как известно, пьеса «Смешные прециозницы» Мольера стала переработкой комедии Поля Скаррона «Смешной наследник, или Заинтересовавшаяся Дама» (1650), которая, в свою очередь, явилась переложением одной из самых известных пьес испанца Алон-со де Кастильо Солорсано «Смешной наследник» (созд. в 1638, пост. в 1640). Мольеру могла быть знакома и изданная в 1656 г. пьеса С. Шапюзо «Женский кружок»; влияние на него оказал также роман аббата де Пюра «Прециозница, или Тайна алькова» (16561658). Состоящая по большей части из чужих текстов или неоднократно описанных ситуаций, опирающаяся более на книжную тра-
дицию, чем на жизненные наблюдения, пьеса Мольера, этот драматургический центон, имела большой успех потому, что оказалась чрезвычайно созвучна актуальным социальным тенденциям. В своем фарсе драматург покусился на «святое» - «традицию вежества, с ее философией, ритуалами и практиками в их экстремальном, дошедшем до гротеска понимании, выразившемся в огромных расческах с редкими зубьями, перьях, лентах, портшезах и прочей атрибутике, которую французы, "истинные повелители галантности", добавили к аристократической модели кастильоновского придворного» (с. 141). И если прежде женщины во Франции воспринимались как существа неполноценные (медицинским и онтологическим основаниям западной мизогинии, восходящим к трудам Аристотеля и Клавдия Галлена, а в дальнейшем развитым христианскими богословами, в монографии посвящен отдельный экскурс), к моменту создания «Смешных прециозниц» ситуация кардинально меняется. Поведение персонажей мольеровской пьесы вписывается в сложившуюся к середине XVII столетия норму галантности, понимаемой как мужское самоумаление перед дамой, формирующей социальную группу и предстающей хранительницей знания и изящных манер, наставляющей своего льстеца.
Специальное внимание уделено истории слова «прециозни-ца» - «la précieuse», имевшего первоначально положительные коннотации и широко распространенного с 1615 г. (дата выхода перевода на французский язык новеллы Сервантеса «Цыганочка») до середины 1650-х годов, когда слово стало обозначать особый тип дам (среди них - Жюли д'Анженн, мадемуазель де Скюдери, госпожа де Лафайет), открыто проповедовавших фригидность, требовавших от мужчин поведения по образцам галантной беллетристики, внедрявших принципы салонной болтовни. Однако к 1658 г., как свидетельствуют ремарки об истинной и ложной прециозности в посвящении к четвертому тому романа аббата де Пюра «Преци-озница, или Тайна алькова» - важнейшему источнику в плане передачи салонных женских бесед - формируется негативное отношение к прециозницам. После комедии Мольера, фиксирующей именно эту тенденцию, слово «прециозница» стало восприниматься в отрицательном ключе. Характерно, что в вышедшем в 1661 г. труде Бодо де Сомеза «Большой словарь прециозниц - исторический, поэтический, космографический, хронологический и гераль-
дический» «пристальное внимание к языку и постоянные ссылки на лингвистические упражнения прециозниц свидетельствуют о том, что для Сомеза прециозность становится почти исключительно языковым отклонением» (с. 199).
Прециозницы с их аффектированным стилем поведения -между кокеткой и ханжой, внешним видом (одежда и прическа), мимикой и манерной жестикуляцией (одним из наиболее распространенных жестов стал «отвод глаз» - разговор с собеседником через плечо), особым акцентом при произношении стали к концу XVII в. восприниматься как неестественные как раз в силу их предсказуемости. В западню предсказуемости они попали и в своих лингвистических экспериментах, сосредоточившись на метафорических перифразах, при этом метафора из суггестивного средства, предназначенного для привлечения внимания собеседника, превратилась у них в самоцель.
Язык прециозниц оказал заметное влияние на мужской стиль и эволюцию французского языка. «Поиск утонченности, отказ от грубостей и низкого стиля, вульгаризмов - главные лингвистические постулаты прециозниц, однако именно такие принципы лежали в основе эстетики классицизма. В то же время, прециозный язык быстро стал рассматриваться как девиация или карикатура языка светского... Язык прециозниц пал жертвой "паразитарного пуританства", которое привело к тому, что светские принципы стали насаждаться абсолютно авторитарными методами, а требования ясности и естественности (неуловимого je-ne-sais-quoi) были заменены моделями, навязывающими темноту лексики и синтаксиса» (с. 258, 259). И если в первой половине XVII в. кружки Екатерины де Рамбуйе и Мадлены де Скюдери были законодателями «изысканного вкуса», смыкавшегося с философией «галантности», то в 1660-е годы, с укреплением Французской академии прециозница стала восприниматься уже как «антипод» здравого смысла.
Т.Г. Юрченко
2018.03.019. ТРАН Й.-М. РОМАН И ПАРОДИЯ: «ТЕЛЕМАК НАИЗНАНКУ» МАРИВО И «ДЖОЗЕФ ЭНДРЮС» ФИЛДИНГА. TRAN Y.-M. Roman et parodie: «Le Télémaque travesti» de Marivaux et «Joseph Andrews» de Fielding // Littératures [Revue électronique] / Université McGill. - Montréal, 2017. - Vol. 14, N 14. - P. 29-53.
