CC BY
14
комического эффекта. Например, комизм анекдотической ситуации, основанный на понимании ребенком фразеологизма «cut sb dead» в буквальном смысле (с. 182). В целом создание окказиональных сочетаний слов позволяет автору высказывания отразить индивидуальное представление об описываемом лице, объекте или действии.
В последней, пятой главе «Нормативный аспект» автор указывает, что изучение сочетаемости слов невозможно без рассмотрения проблем языковой нормы. Анализ различных типов словосочетаний позволил автору классифицировать весь массив по принципу «норма - допустимость - ненорма».
Следуя общепринятым правилам, к нормативным сочетаниям автор относит кодифицированные (словарные) и узуальные (традиционные) сочетания. Допустимыми, по мнению автора, следует признать окказиональные сочетания, основанные на осознанном нарушении норм. Что касается неосознанного нарушения норм, то автор относит их к речевым ошибкам и, следовательно, к ненормативным сочетаниям.
В заключение автор еще раз очерчивает круг проблем, рассматриваемых комбинаторной лингвистикой, четко определяет предмет, объект и сферу исследований комбинаторной лингвистики. Дается краткая характеристика основных терминов и различий между ними. Подчеркивается первостепенное значение функционально-семантического аспекта сочетаемости слов. Предпринятое монографическое исследование позволило выявить потенциал комбинаторной лингвистики и обозначить перспективы дальнейших исследований в данной области.
М.А. Захарова
2017.04.003. КОБЕНКО Ю.В. ЯЗЫК И СРЕДА: Опыт систематизации данных междисциплинарных исследований. - Томск: Изд-во Том. политехн. ун-та, 2017. - 214 с.
Ключевые слова: средовая лингвистика; средовый подход; междисциплинарность.
Ю.В. Кобенко - доктор филологических наук, профессор кафедры иностранных языков Энергетического института Национального исследовательского Томского политехнического университета,
автор четырех ранее изданных монографий и многочисленных статей по проблемам языковой политики и языкового планирования.
В настоящей монографии автор представляет средовый1 подход к анализу языка и описывает его преимущества для анализа множества сложных языковых процессов.
Работа состоит из введения, 10 разделов, заключения и списка литературы.
Во введении Ю.В. Кобенко описывает несколько тенденций в развитии лингвистического знания, которые в значительной степени препятствовали его прогрессу на протяжении последних десятилетий. Первая из них заключается в сознательном отказе от междисциплинарного взаимодействия и учета данных, накопленных в естественно-научных дисциплинах относительно природы человека, его мышления и языка. Вторая тенденция заключается в распространении религиозных учений в академической среде и укреплении позиций религиозного мировоззрения в ущерб научно-атеистическому подходу, который, по мнению автора, является «единственным возможным основанием для построения абстрактных моделей реальности» (с. 7). Именно эта тенденция способствует появлению и популяризации множества методологически несостоятельных и практически неприменимых подходов, к числу которых автор относит когнитивный, дискурсивный и компетент-ностный.
По убеждению автора, выход из эпистемологического кризиса, в котором оказалась современная лингвистика, возможен лишь при условии кооперации с нейробиологией, генетикой, антропологией, этологией, биологией и другими дисциплинами, следующими строгой научной традиции. Автор настаивает на необходимости «валидизации научного опыта последних десятилетий, переосмысления векторов научного поиска и генерации новых задач и направлений междисциплинарного характера» (с. 10).
Кобенко выдвигает ключевой для работы тезис о примате экстралингвистики над интралингвистикой, поясняя, что язык не может изучаться вне средовой анизотропии, поскольку он «никак не обеспечивает выживание особи homo вне человеческой среды»
1 Вариант «средовый» предложен самим автором как более эстетически привлекательный, чем «средовой» («"средовой" не звучит» (с. 192)). - Прим. реф.
(с. 10). Интралингвистика, по мнению автора, должна занять подчиненное по отношению к экстралингвистике положение и исследовать «"механику" преимущественно внутренних процессов и зависимостей структурно-функционального свойства» (с. 11).
Автор определяет основные задачи новой средовой лингвистики, относя к ним следующие: «описание и классификацию коммуникативных сред, сравнение их генеза и специфики функционирования, интерпретацию особенностей речи и мышления языковых индивидов и коллективов, обусловленных разнородностью и специализацией сред (от языка-макропосредника до идиолекта / идио-стиля), изучение симптомов средовых влияний на различных ярусах (уровнях) языка, типологию симптоматических явлений в условиях указанных влияний и т.д.» (с. 13).
Раздел первый озаглавлен «Критика популярных подходов в лингвистике» и посвящен рассмотрению таких направлений «лингвистического "творчества"» (с. 17), как когнитивное (фреймовое), дискурсивное и компетентностное.
Основным недостатком когнитивного направления Кобенко считает то, что оно оперирует некоей «самодостаточной интерпретацией» при полном отсутствии понимания «механики» процессов (с. 24). Когнитивно-концептологические выкладки автор считает бездоказательными и неверифицируемыми. За «когнитивные» часто выдаются исследования, которые следует признать семантическими, поскольку в конечном итоге изучается то, что «понимается под знаками» (с. 32). Неясны, по мнению автора, методологическая база когнитивных исследований и сам предмет когниции: «то ли познание, то ли его процесс, то ли его продукт, то ли само понятие» (с. 33). Автор подчеркивает, что критерием научного знания является доказуемость, которая предполагает «системную локализацию явления <...> в конкретной цепи соматических или экзосомати-ческих процессов» (с. 34). Неясность статуса когниции, внеконтек-стуальность многих исследований, позиционирующих себя как когнитивные, принципиальная неверифицируемость полученного знания дискредитируют когнитивистику как научное направление.
Кобенко называет приобщение к когнитивным исследованиям «индоктринацией», подчеркивая тем самым антинаучный и идеологический характер передаваемого «знания». Автор показывает, что многие работы, заявленные как когнитивные, фактически
посвящены анализу социального опыта говорящих. «Развитие звуковой системы, морфологии, синтаксиса осуществлялось и оттачивалось в ежедневной коллективной практике, а не в голове одного носителя "концептов"», - пишет он (с. 36).
Автор выступает с критикой «фреймовой лингвистики» (с. 37), обвиняя ее последователей и сторонников в нежелании учитывать данные нейробиологии и психиатрии и стремлении к построению абстрактных, ничем не подкрепленных, умозрительных схем. Он ссылается на классические работы Г. Фреге, разводя понятия «содержание», «значение» и «смысл» и отвергая тезис о существовании смысла в некой «доязыковой» реальности. По его мнению, идея существования «доязыковых смыслов» «противоречит языковым механизмам словопроизводства, призванным поддерживать продуктивность системы языка» (с. 40). Приводя примеры появления в языке слов по продуктивным деривационным моделям («приземление» (земля, Земля), «приводнение» (вода), «приледнение» (лед), «прилунение» (Луна), «примарсение» (Марс), «привенерение» (Венера)), автор доказывает несостоятельность идеи о доязыковой природе номинаций подобного рода. Кроме того, он указывает на отсутствие во фреймологии точного определения «доязыковых смыслов» и ставит вопрос о когнитивном статусе средств коммуникации в животной среде.
Кобенко рассматривает проблему применения фреймового подхода в практике преподавания иностранных языков, доказывая его несостоятельность по сравнению с классическим структурно-системным подходом, позволяющим заложить прочный фундамент языкового знания и уверенного владения языком. «Реализацию структурно-системного подхода предлагает нам сама природа: как ребенок во всем подражает говорящим вокруг него, и в первую очередь матери, так и на уроках иностранного языка многое может заучиваться методом простого подражания» (с. 45).
Автор рассматривает «Электронный пропозиционально-фреймовый словарь телеутского языка», демонстрируя отсутствие прочного методологического фундамента у исследования, положенного в его основу, сомнительность научной новизны предлагаемого подхода, декларативный характер многих приводимых в его теоретической части положений, бессистемность в использовании терминологии.
Следующая часть раздела посвящена критике так называемого дискурсивного направления в языкознании. По мнению автора, термин «дискурс» зачастую является семантически пустым и избыточным, подменяющим собой классические, содержательные, хорошо отрефлексированные в лингвистике термины «коммуникация», «сфера общения», «речь», «стиль», «жанр» и «текст». Кобенко указывает на неопределенность статуса термина «дискурс» в современном языкознании: в работах разных авторов он относится к аппарату психолингвистики, генеративной лингвистики, социолингвистики, теории коммуникации, когнитивистики и т.д. Автор подчеркивает, что употребление термина «дискурс», как и термина «когнитивный», в современных работах во многом конъюнктурно и продиктовано стремлением к обретению определенного академического статуса, а не поиску истины.
Автор пишет о «разрастании дискурсологической гангрены в языкознании» (с. 58) и, ссылаясь на работы Т. А. ван Дейка, доказывает отсутствие принципиальной новизны в предлагаемых «дискурсивных» исследованиях, зачастую выполненных в русле классической функциональной стилистики.
Кобенко критикует ставшее классическим определение «дискурс - это язык, погруженный в жизнь», указывая на его абстрактность, малую информативность и лежащий в его основе «мистический тип мышления», не имеющий ничего общего с научностью (с. 62).
В последней части раздела представлена критика компетент-ностного подхода, относимого автором к языкознанию на том основании, что вопросы изучения языка и порождения речи традиционно являются предметными областями социолингвистики. Автор указывает на связь компетентностного подхода с генеративной лингвистикой, в рамках которой было предложено четкое противопоставление языковой компетенции (знание языка) использованию языка в конкретных ситуациях. Это различие, по мнению автора, не учитывается современными апологетами компетентностного подхода, который является, по сути, формальным нововведением в системе современного образования, позволяющим получать ученые степени и звания, не делая никаких научных открытий и лишь порождая бесконечные, лишенные всякого содержания термины. Как остроумно замечает автор, в будущем следует ожидать защит кан-
дидатских и докторских диссертаций в области педагогики по следующим видам компетенций: осанкоудержательной, зубосверли-тельной, кнопкумышкикликательной, иностранномуязыкуобуча-тельной, преподавателюзазачетвзяткунедавательной и др. (с. 74).
Кобенко отмечает отсутствие навыков практической деятельности у современных «ученых-педагогов», проповедующих компетентностный подход, и необязательность экспериментальной базы у диссертаций по педагогике. Он предполагает, что в будущем педагогике предстоит решить две основных практических задачи: «церебральный сортинг, основанный на идее определения возможностей человека по размеру отдельных участков мозга, в частности с целью профессионализации, и формирование идеальных для обучения сред» (с. 79). Решение этих задач невозможно вне диалога с другими дисциплинами.
Подводя итог, автор отмечает необходимость взаимодействия лингвистики с антропологией с целью достижения более высокой степени верифицируемости научного знания.
Раздел второй озаглавлен «Перспективы средового подхода в языкознании». Автор поясняет, что «основополагающим для осмысления и имплементации средового подхода выступает познание первичности среды и вторичности номинационной системы знаков, составляющей язык современного homo. Отправной постулат излагаемого подхода таков: язык не существует вне среды. Под самой средой в ее лингвистической трактовке следует понимать совокупность разновесных, разнопорядковых, разновеликих условий существования, развития и деятельности говорящих индивидов и коллективов» (с. 81).
Средовый подход представляется автору перспективным для лексической семантики. Он может использоваться с целью выявления идиолектного содержания фразеологических единиц для переводческих целей, прогнозирования потенциальных проблем в прецедентных текстах перевода, выполненного разными специалистами-переводчиками. Средовый подход может найти широкое применение в социолингвистике для описания языковых процессов внутри различных типов мелких или крупных сред (семьи, ближнего окружения, населенного пункта и т.д.). Кроме того, он обладает значительным потенциалом для педагогики, где, по убеждению автора, он «должен выступать фундаментом для моделирования любых
процессов обучения» (с. 84). Обучение иностранному языку наиболее эффективно в условиях искусственного моделирования иноязычной «говорящей» среды. Автор отмечает, что преподавание иностранного языка - это фактически обучение билингвизму, определяя последний как «попытку человека преодолеть границы собственного коммуникативного пространства, раздвинуть горизонты познания языкового многообразия человеческой среды и приспособиться к условиям постоянно изменяющегося окружающего мира» (с. 84).
В разделе третьем - «Среда и культура. Дуализм природы homo» - Кобенко прослеживает изменения в содержании термина «среда» в современной науке. Современная трактовка среды заключается в признании ее единством «биотических (живых), абиотических (неживых) и антропогенных условий обитания особи, популяции или вида» (с. 85). Главными атрибутами человеческой среды на современном этапе эволюции с возрастанием роли искусственного отбора автор считает искусственность, социальность и деанимализацию (с. 86). Понятие «человек», как показывает автор, эволюционирует одновременно с понятием «среда»: оно становится все менее биологическим и все более культурологическим, вступая в антонимические отношения с понятием «животное».
Ссылаясь на Р. Докинза, автор приводит систему бинарных оппозиций, выработанных в популяции человеческих особей в результате социализации: «биология (физиология) vs культура», «биологический индивид (особь) vs личность», «инстинкты vs рассудок», «ген vs мем» и т.п. Автор отмечает, что дуальная природа человека прослеживается на языковом уровне в разговорных выражениях типа «уничтожить морально и физически», «быть никем и ничем», которые «коррелируют с соответствующими эволюционными ипостасями человека» (с. 88). Вопросы: «Кто ты?» и «Что ты?» «направлены на разные элементы оппозиции "биологический индивид (особь) vs личность": кто - на биологического индивида, что - на "личность" как единицу среды (ср. в немецком языке: wer bist du? - кто ты (какого ты роду, племени)?; was bist du? - кто ты по профессии (какой твой modus vivendi)?» (с. 88).
По мнению Кобенко, дуализм человеческой природы следует представлять «не как извечный конфликт биологического и куль-
турного, а как хрупкое равновесие латеральных и взаимовлияющих начал внутри человеческой среды» (с. 91).
Латеральность, как полагает автор, является принципом развития многих органических и искусственных систем в природе человека, в том числе и мозга. «Она пронизывает всю иерархию явлений соматического и экзосоматического порядка внутри человеческой среды вплоть до языкового знака, имеющего всего две стороны - экстенсионал (форму, обозначающее) и интенсионал (содержание, обозначаемое)» (с. 91).
Автор поясняет, что благодаря латеральному характеру взаимодействия биологического и культурного измерений номинационная система, называемая им «картотекой» головного мозга человека, непрерывно актуализируется. Он предлагает называть этот процесс «синхронизацией». «Так как актуальность понятий выступает во многом условием выживания индивида в человеческой среде, синхронизацию латеральных процессов следует признать тем связующим звеном, которое и определяет качественную разницу между пользователями языка в качестве Ь и изучающими» (с. 92).
Раздел четвертый озаглавлен «Язык в среде: репликация или вирус?». Для ответа на поставленный в заглавии вопрос автор рассматривает проблему функционирования языка в человеческой среде. Язык, как утверждает автор, является ингредиентом среды и «результатом ее преобразования человеческим социумом» (с. 94).
На данном этапе развития человеческой среды, как показывает автор, «функция контроля поведения частично перекладывается на язык» (с. 94). Он ссылается на теорию речевых актов Дж. Остина и напоминает читателю об описанном им свойстве перформа-тивности речи: слово становится поступком; «оно уже не столько описывает действие, сколько само по себе является действием» (с. 94).
Автор показывает, что объем вербального контроля поведения человека зависит от конкретной коммуникативной ситуации. Вслед за С.В. Савельевым он полагает, что вербальный контроль поведения связан с доминантностью как человеческим качеством, а сама доминантность выступает залогом социального благополучия представителей человеческого общества. Некоторые поведенческие и коммуникативные стратегии, в частности привычка перебивать собеседника, свидетельствуют о потребности доминировать.
Рассматривая онтогенетический аспект языка, автор отмечает, что воспроизведение детьми поведенческих образцов может быть квалифицировано двояко: как реплицирование полезной информации, к которой можно отнести язык и другие культурные особенности среды, или как индикация «зараженности ментальными инфекциями», которые Р. Докинз называет «вирусами мозга» (с. 95). Автор отмечает метафоричность термина «вирус» в данном контексте и поясняет, что он используется для обозначения вредной для развития ребенка информации, к которой можно отнести «индоктринируемые религиозные догмы (веру), пагубные привычки, сомнительные увлечения и т.п., представляющие опасность для человека и в этом ничем не уступающие биологическим вирусам как паразитическим репликаторам» (с. 95).
Автор подчеркивает, что полезная информация и «ментальные привычки» формируются посредством одного и того же механизма - репликации, называя последнюю «функцией сознания живых существ» (с. 96). Поскольку воспроизведению может подвергаться лишь результат ранее полученного опыта, в нашей среде нет ничего принципиально нового. Это наблюдение распространяется и на язык: человек думает и говорит, используя устоявшиеся в данном социуме средства. Ссылаясь на Р. Докинза, автор описывает два принципиально важных качества среды, которые благоприятствуют реплицированию ее компонентов (как полезных, так и вредных): готовность точно воспроизводить информацию и готовность субъекта повиноваться инструкциям, включенным в копируемую информацию.
По мнению Кобенко, «человеческий мозг выступает своего рода копировальной машиной для ингредиентов самой среды, становясь тем самым одним из важнейших условий ее функционирования, развития и сохранения» (с. 97). Важно отметить при этом, что «репликация не просто продолжает среду посредством языка, проводящего невидимые нити между людьми, но и бесконечно усложняет ее, добавляя в коктейль среды свежескопированные образцы поведения» (с. 97). Усложнение природы экзосоматического компонента человеческой среды автор называет рекурсией и отмечает, что именно по принципу рекурсии происходит усложнение синтаксиса литературных языков.
Кобенко описывает нейронные механизмы дубликации и репликации и моделирует процесс создания ментальных репрезентаций окружающей среды. Оперируя сенсорными метарепрезента-циями, которые выступают основой для речи, человек мысленно воспроизводит окружающую реальность и передает ее средствами языка дальше.
В человеческой среде передача информации осуществляется по каналам общественных связей, внутри которых происходит ее отбор с различной степенью фильтрации. Некоторые особи оказываются в большей степени подвержены воздействию всякого рода «ментальных инфекций», к числу которых автор относит нанесение татуировок, бодимодинг, вейпинг, руфинг, селфи и т.п. Другие оказываются менее восприимчивыми к подобного рода воздействиям, что происходит в результате того, что в нашем обществе принято называть воспитанием. Автор ссылается на концепцию общества сетевых структур (англ. network society) М. Кастельса1, которая основывается на действии механизма внутрисредового реплицирова-ния информации. В ходе своего развития ребенок использует тот набор средовых ингредиентов, которым располагает сеть его сре-довых контактов (семья, родственники, школа, друзья и т.д.). Совокупные человеческие контакты и их содержание называются в данной работе экзосоматическим компонентом человеческой среды. Автор уточняет, что под экзосоматическим компонентом среды он понимает «некий социальный разум, объединенный коллективным осознанием очевидности, значимости и неизбежности реплицируе-мых смыслоразличительных культурных ингредиентов» (с. 99).
Совокупность факторов, воздействующих на индивида внутри сети его контактов, называется влиянием среды, которое может быть непосредственным или опосредованным. Непосредственное влияние среды, как показывает автор, определяет привычки человека. Автор подчеркивает, что в раннем возрасте ребенок не может повлиять на среду, сам преимущественно находясь под ее влиянием. Однако будучи взрослым, человек сам определяет состав среды в соответствии со своими ценностными установками, степенью развития и уровнем образованности.
1 Castells M. The rise of the network society: The information age: Economy, society and culture volume. - Chichester, 2009. - 656 p.
Кобенко описывает также механизм неотении, заключающийся в дифференцированном замедлении развития. Его эволюционная ценность заключается в том, чтобы, сохранив некоторые черты инфантилизма (любопытство, например), способствовать усвоению изменяющихся особенностей среды. Как пишет автор, «непосредственное влияние среды можно рассматривать как естественный педагогический процесс, так сказать, "приращения" нового индивида к социальной средовой органике» (с. 100).
Автор показывает роль среды в формировании речевых привычек, особо отмечая ее значение в распространении дефектных, патологических форм - «рекуррентных языковых инфекций» (с. 105). Он пишет о необходимости четкой дифференциации подлинно диалектных и рекуррентных дефектных языковых форм, являющихся продуктом обыкновенной речевой ошибки, искажения нормативной формы слова.
Подводя итог, автор отмечает, что «непосредственное влияние среды делает говорящего, с одной стороны, не более чем переносчиком средовых репликаторов, с другой же стороны, обеспечивает его адаптацию в определенной средовой разновидности. Владея узуальными особенностями конкретной среды, говорящий получает заметно больше шансов на выживание путем поведенческой мимикрии, т.е. усвоения актуальных репликаторов, обладающих высокой частотностью обращения в среде» (с. 106).
Рассуждая о непосредственном влиянии среды, автор рассматривает феномен «языкового давления», который заключается в том, что люди в силу политических, социальных или экономических причин оказываются вынужденными говорить на доминирующем языке. По мнению автора, «за давлением языка всегда следует искать давление определенных экзосоматических ингредиентов других сред или их текущих констелляций» (с. 106). Кобенко отмечает, что престиж определенных языков, а следовательно, и их растущее влияние связаны не с количество их носителей, а с долей их участия в мировой коммуникации.
Переходя к рассмотрению опосредованного влияния среды, автор отмечает, что оно распространяется лишь на отдельных представителей социума или социальные группы. Итогом непосредственного влияния в языковой плоскости является образование языкового коллектива, а итогом опосредованного влияния - обра-
зование языкового индивида. Автор отмечает, что индивидуальностью в обществе пользуются только те особи, которые претендуют на создание уникальных средовых ингредиентов, к которым относятся мемы, художественные творения, произведения искусства, образцы науки и техники и т.п. «При разложении единицы языкового коллектива не обнаружится ничего, кроме стандартных средо-вых репликаций ("вирусных" коллекций), в то время как содержание языкового индивида всегда селекционное» (с. 108). Говоря об использовании языка, автор резюмирует, что «индивидуальное выступает своего рода надстройкой коллективного, его индивидуально значимым продолжением внутри человеческой среды» (с. 108). Индивидуальное порождает идиолект, а коллективное - социолект (с. 110). Это значит, поясняет автор, что если мы хотим, чтобы ребенок просто заговорил, достаточно погрузить его в среду (непосредственное влияние). Если же мы хотим сделать из ребенка поэта или прозаика, то к этому придется приложить некоторые усилия, т.е. воздействовать на ребенка опосредованно.
Это положение обладает чрезвычайной важностью в дидак-тико-педагогической перспективе. Как подчеркивает автор, «опосредованное воздействие среды создает систему нейронных связей, которую принято называть образованием» (с. 111). Современная система образования, которая делает ставку на «автономию обучающегося», превращая учителя в нечто вспомогательное, «давно не исповедует принцип системности, предоставляя ответственную задачу формирования нейронных связей обучающихся непосредственному, т.е. хаотическому, бессистемному, воздействию на них среды обитания» (с. 111-112).
Автор демонстрирует деструктивный потенциал языка как средства репликации среды. СМИ, распространяющие вирусные языковые клише, которые воздействуют на сознание человека, создают дезинформацию и являются средством манипулятивного воздействия на общество. По определению Кобенко, «манипуляциями можно считать любое использование средового механизма репликации против свободы и прав человека, в том числе против его коммуникативной свободы» (с. 115).
Автор настаивает на целесообразности использования традиционных имитативных методов и приемов при обучении иностранным языкам. Их суть заключается в машинальной репликации эле-
ментов, механической отработке речевых и языковых навыков и умений, которая абсолютно необходима для преодоления интерференции со стороны родного языка.
Кобенко рассматривает феномен престижности языковых средств и форм и подчеркивает, что непрестижные языковые средства, имеющие низкий аксиологический статус, обладают большей «вирулентностью», реплицируясь в среде свободнее, чем единицы, освоенные в результате опосредованного влияния. Главную задачу педагогического воздействия он видит в том, чтобы передавать следующему поколению более престижные ингредиенты среды: «высокие» язык, моду, искусство, литературу и т.п. Непрестижные же формы целенаправленной репликации не подлежат, поскольку они реплицируются в среде автоматически.
Раздел пятый озаглавлен «Типичные заблуждения о языке». Автор подробно доказывает следующие положения: «1. Язык не является частью человека в буквальном понимании, как, например, голова. 2. Язык не может быть достоянием каждого человека или только человека. 3. Язык есть во многом продукт коллективного бессознательного. 4. Язык невозможно "выучить". 5. Носители языка "носят" в себе не "механизм порождения речи", а отпечаток среды. 6. Язык - отражение и выражение не когнитивных процессов» (с. 123).
В разделе шестом - «Антропоцентризм vs эволюционизм» -Кобенко показывает несостоятельность широко пропагандируемого в языкознании антропоцентрического подхода в том его виде, в котором он существует сейчас, и излагает основные принципы подхода эволюционного. В своей сегодняшней форме язык - это «ингредиент искусственной (экзосоматической) среды, вне которой не существует по причине своей бессмысленности для биологической эволюции» (с. 145). Человек в своей жизни очень мало значит для созидания используемого им языка. Язык есть нечто гораздо большее, чем каждый отдельный его пользователь и совокупность всех говорящих на нем. «Развитие и изменение языков - плод созидательной деятельности многих поколений homo внутри собственной среды, гигантский коллективный эксперимент с непредсказуемым финалом. Тот неимоверный прирост средств в результате преобразования рудиментарных форм в литературные языки-макропосредники был бы невозможен без развития и изменения
самого человеческого (со) общества и среды его обитания» (с. 147). По мнению автора, сторонники антропоцентрического подхода понимают человека мистически, ненаучно, часто в отрыве от его биологической природы и эволюционного статуса. Он утверждает, что «антропоцентризм - это почти всегда видовой шовинизм» (с. 149), и поясняет, что первоначальное зарождение языка не произошло в среде homo, а сам язык не может считаться исключительно признаком человека. «Скорее это признак слагающейся среды, усложнения внутрисредового взаимодействия особей и противодействия внешним негативным воздействиям» (с. 150).
Кобенко не видит объективных причин возносить человека над языком, поскольку человек и язык в равной степени подлежат эволюции. Язык эволюционирует вместе с человеком, реагирует на изменения в среде, но не является при этом достоянием самого homo. Язык может пережить любого из своих носителей, весь языковой коллектив и даже человеческий вид. «Однако, будучи своего рода паразитом в гердеровской среде, он предпочитает эволюционировать в переносчике (host) - человеке. Таким образом, язык можно и нужно рассматривать как феномен человеческой коэволюции» (с. 152).
Раздел седьмой озаглавлен «Важнейшие функции языка. Язык и трансгуманизм».
Автор напоминает читателю, что к основным функциям языка традиционно относят коммуникативную, когнитивную, эстетическую, мыслеобразующую, констатирующую, апеллятивную, мета-языковую, контактную и др. Автор, однако, оспаривает предлагаемые классификации, приводя следующие доводы. Во-первых, функции языка не могут оставаться одними и теми же на протяжении всей его истории, поскольку средовые условия меняются и язык вынужден приспосабливаться к ним. Во-вторых, коммуникативная функция, признаваемая первичной, есть в чистом виде общение ради общения, и известно, что в условиях реальной коммуникации ценится не только обмен сообщениями, но и молчание («Молчание - золото»).
По мнению автора, важнейшей функцией языка является функция «приращения» человека к среде. Это значит, что владение языком позволяет человеку стать частью среды и представляет собой важнейшее средство достижения общественных благ (образования, работы, карьеры и т.д.). Следовательно, пишет автор, «буду-
чи важнейшим средовым ингредиентом, язык выступает неким связующим веществом - цементом среды, обеспечивая связь между всеми ее обитателями» (с. 156).
Задачи языка и среды, по убеждению автора, пересекаются, и «на язык, как скрепляющий ингредиент среды, автоматически возложено выполнение и ее задач» (с. 156).
Автор вводит понятие трансгуманизма, поясняя, что разумные особи стремятся к улучшению условий своего существования и преодолению негативных аспектов последнего (страданий, болезней, старения и т.д.), что предполагает преодоление видовых границ человеческого бытия. Значит, «назначение среды, а вместе с ней и человеческого языка, - преодоление негативных аспектов бытия» (с. 157).
Важнейшей функцией языка автор признает средовую, или трансгуманистическую. Эта функция обеспечивает приращение особей homo к условиям гердеровской (искусственной) среды. Второй по значимости, по мнению автора, следует признать языковую функцию контроля поведения, или перформативную, «перекладывающую на язык такие поступки, которые совершить иначе как языком невозможно: клятвы, инаугурационные речи, договоры, согласие взять в жены / мужья и пр. Данные поступки имеют особую социальную важность и влекут за собой высокую ответственность вплоть до физического истребления (например, за клятвопреступление)» (с. 158).
Антагонистом первой функции является демаркационная, позволяющая говорящим отграничивать одни среды от других внутри общей среды обитания вида homo. Четвертое место в рейтинге значимости автор отводит номинативной функции языка, которая обеспечивает связь картотеки головного мозга homo с явлениями, процессами, объектами окружающей действительности. «Задачей языка здесь выступает преодоление безымянности, размытости и неопределенности человеческого бытия» (с. 159). Последними в списке являются сигнификативная и перцептивная функции, связанные с каналами репликации языка в среде.
В разделе восьмом - «Литературный язык в фокусе средового подхода» - моделируется процесс эволюции литературных языков, обусловленной сложными внутрисредовыми процессами. Автор подчеркивает, что системное описание этой эволюции невозможно
без учета роли и состава среды, в которой формируется литературный идиом.
Раздел девятый озаглавлен «"Физика" языка». Под «физикой» автор понимает лексику языка, называя фонетику и графику способами ее выражения. Термин «физика» представляется автору наиболее подходящим, потому что лексика наиболее тонко передает физическое устройство среды. Характеризуя свойства слова сквозь призму средового подхода, автор пишет, что «слова являются носителями и средством передачи информации о среде и ее особенностях, своего рода "тканью" самой среды» (с. 175). «Физическим» слоем языка лексику делает и возможность репликации ее дискретных единиц, поскольку нематериальное («ментальное», «концептуальное») реплицироваться не может. В разделе показано, что словарный состав языка реагирует на любые изменения в среде, «работая фактически большой картой памяти, скрупулезно и точно записывающей все "обращающиеся в колодце среды" ингредиенты» (с. 186).
Десятый, завершающий раздел работы озаглавлен «Главенство социального в языке». Автор доказывает, что сущность языка исчерпывается средой и вне социального контекста он бесполезен, избыточен и обессмыслен. Следовательно, «любое изменение в языке a priori социально детерминировано» (с. 191). «Язык - главный связующий компонент среды обитания и вне ее парадигмы не существует» (с. 191).
В заключении резюмируется содержание монографии.
А.В. Нагорная
СОЦИОЛИНГВИСТИКА
2017.04.004. АГМАНОВА А.Е., ЖУРАВЛЕВА Е.А. ЭТНИЧЕСКИЕ ЯЗЫКИ В ПОЛИНАЦИОНАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ: (На примере татарского и польского языков в Казахстане) // Studia rossica Gedanensia. - Gdansk, 2016. - № 3. - С. 123-139.
Ключевые слова: этнос; этнический язык; сохранение; татарский язык; польский язык; поликультурный социум.
Работа посвящена изучению проблемы сохранения и развития языков этнических групп, проживающих в Республике Казахстан. Факторы, влияющие на сохранение и полноценное функцио-
