CC BY
48
интеллектуальной (и возможно зависящей от языка) способности к размышлению. Речь идет о способности, например, собаки вспоминать своего хозяина или мучителя по запаху, вызывающему отзвук (эхо) для повторного опознания. Но может ли собака вспомнить прежние встречи? Способны ли собаки к эпизодической памяти? С точки зрения Д. Деннета, именно эхо (эховая память) создает возможность эпизодической памяти. Животные помнят благодаря многочисленным повторениям стимулов в мире. Человек помнит, как ему кажется, с первого раза. Но в действительности то, что человек помнит, «это материал, который проигрывался, переигры-вался и переигрывался до одури в наших мозгах» (с. 259). Эховая способность человека в значительной своей части обязана привычкам к самостимуляции, которые мы обретаем из человеческой культуры (с. 260).
Таким образом, нет причин верить в то, что квалиа как внутренне присущие свойства опыта, ускользающие от функционального анализа, существуют (с. 270).
Л.А. Боброва
2018.03.012. СМИРНОВА Н.М. СМЫСЛ И ТВОРЧЕСТВО. - М.: Канон+: РООН Реабилитация, 2017. - 304 с.
Ключевые слова: смысл; творчество; жизненный мир; радикальный натурализм; познание; тропы; метафора; воображение; понятие; образ.
В книге представлен философско-методологический анализ когнитивных и социокультурных измерений творчества как смыс-лообразующей деятельности человека (с. 18). Природа и функции смысла рассматриваются в рамках феноменологического подхода, философии обыденного языка и постструктурализма.
Глава 1. В ситуации ускоряющихся темпов социального развития быть творческим - значит отвечать насущным вызовам времени. Существует много различных мнений относительно творческого характера человеческой деятельности. Автор останавливается на двух крайних из них. Первая точка зрения состоит в том, что любые проявления человеческого мышления носят творческий характер (В.С. Библер, Г.П. Щедровицкий, В. М Розин). Вторая состоит в том, что потребность в творчестве возникает лишь тогда, когда
привычные образцы и схемы мышления и деятельности обнаруживают свои когнитивные пределы (А. Шюц). С точки зрения Н.М. Смирновой, обе позиции эвристичны, но по-разному. Первая фиксирует изменения смысловых конфигураций сознания; вторая -различные уровни сложности решаемых задач (с. 42).
Автор ограничивает свой анализ понятий смысла и творчества исключительно человеческой деятельностью в сфере мышления, культуры и социальной организации. «Творчество в собственном смысле, - с точки зрения автора, - возникает "на границе", на изломах привычного, на отказе от самоочевидного само собой разумеющегося (taket for granted), в глубинах эпистемологического разрыва» (с. 45).
Когнитивная и социокультурная природа смысла - ее корневая (но, как правило, скрытая) метапроблема. Как отмечает А.В. Смирнов, «самая главная проблема философии - смысл, настолько главная, что она до сих пор толком не поставлена» (А.В. Смирнов, цит. по: с. 46). Потому что смысл - это проблема начала. А начало - дело философии и только ее, так как наука имеет дело с уже данным ей началом. Попытка элиминации понятия смысла из общей эпистемологии свойственна как позитивистски-ориентированным версиям лингвистического анализа, так и течению радикального натурализма в эпистемологии. «В условиях господства натуралистических идей в современной эпистемологии (нейрофилософия, нейрофеноменология, философия искусственного интеллекта и т.п.) обращенность к изучению смысла имплицитно содержит в себе стратегии сохранения философских форм идеальной предметности - в оппозиции к крайним версиям теоретико-познавательного (элиминативного) натурализма, изгоняющим смысл из современной ("натурализованной") эпистемологии» (с. 48).
Автор сопоставляет два наиболее значимых подхода к определению смысла: лингвокоммуникативный и генетический подходы. Первый изучает смысл как атрибут наличных языковых форм и нацелен на исследование жизни смысла в языке. Второй - нацелен на изучение процессов генезиса смысла из доязыковых форм когнитивной деятельности. «Оба подхода совместно работают на обогащение центрального философского понятия - человеческого смысла бытия и познания» (с. 60).
Рассматривая историю герменевтики, автор отмечает, что зарождение собственно философской герменевтики, обладающей атрибутом философской всеобщности, следует связывать с освобождением искусства истолкования от привязки к язычески-мифологическому и монологически-догматическому контекстам. Ее интерес явно смещается в сторону взаимопонимания говорящего и слушающего. «Таким образом, она устанавливает связь процедур истолкования с общими проблемами языка и мышления и -шире - типом рациональности в социальном познании» (с. 75).
Правила философской герменевтики (герменевтической автономии объекта, смысловой связности, контекстуальности, герменевтического круга и и т.п.) составляют ядро классической философской герменевтики. Ее основателем принято считать Ф. Шлейермахера.
В неклассической герменевтике исследование смысла погружено в контекст коммуникативной парадигмы. Неклассический (несозерцательный) подход к понятию смысла исторически связан с именем Х.-Г. Гадамера.
П. Рикёр считается «классиком постклассической философии». Свою цель он видит в том, чтобы создать семантическую схему любой герменевтики на основе синтеза феноменологии, структурной лингвистики и психоанализа.
Когнитивной презумпцией построений Н. Хомского является предположение о том, что основные черты грамматической структуры присущи всем языкам и отражают фундаментальные свойства мыслительной деятельности (с. 93). Развивая идеи В. Гумбольдта, Н. Хомский поясняет: под «генеративной грамматикой я понимаю описание скрытой (tacit) компетенции говорящего-слушающего, которая лежит в основе его конкретного исполнения (performance) в процессе производства и восприятия (понимания) речи» (с. 97).
Итак, поскольку само понятие смысла и способы его реконструкции «заданы» рамками превалирующего типа рациональности в социальном познании и герменевтической практике, постольку «философское исследование смысла - важнейший путь самопостижения человека и его культуры» (с. 101).
Развитие лингвокоммуникативного подхода в рамках аналитической философии осуществляется по линии все более тонких семантических различений понятия смысла. Смысл претерпевает
семантическое «расщепление» на прямой, конвенциональный и первичный. Анализируя дискуссию С.Дж. Тэлмеджа с Д. Дэвидсоном по этому поводу, автор склоняется к тому, что логичнее предположить, соглашаясь с первым, что не все случаи использования языка следует считать «языковой коммуникацией». «Именно в этом пункте... лингвокоммуникативный подход к проблеме смысла обнаруживает пределы своей адекватности» (с. 147). Если принять точку зрения С.Дж. Тэлмеджа о необходимости различать прямой и первичный смыслы, то предложение Д. Дэвидсона, что языковая компетенция состоит в способности передавать и схватывать предполагаемую интерпретацию, т.е. первичный смысл, следует подвергнуть существенной корректировке (с. 147).
Глава 3. В «сотворении смыслов» важную роль играют тропы. Под тропом (дословно - «поворот») понимают употребление слов или выражений в непрямом, переносном значении. «Признание принципиальной "тропологичности" языка чрезвычайно важно для когнитивного анализа смысловых образований» (с. 148). Тропы, как утверждает С.С. Неретина, следует понимать не просто как прием поэтики и стилистики, а в качестве способа мышления, в основе которого лежит идея творчества (с. 149).
Серьезные исследования в области эпистемологии метафоры (одного из важнейших видов тропов) начались лишь в ХХ в. в рамках неоромантической традиции (I.A. Richards, O. Barfield, Ph. Wheelwright). А. Ричардс считается родоначальником ранней версии интерактивной (контекстуальной) теории метафоры. Согласно Ричардсу, значение порождается опытом чтения текста. Скрупулезное изучение контекстуальных сдвигов значений позволит в дальнейшем систематически изучать и описывать повторяющиеся поведенческие образцы.
Наследуя А. Ричардсу, А. Блэк (M. Black) идет далее и осуществляет концептуальный синтез неоромантической и аналитической традиций в исследовании когнитивных функций метафоры. Он полагает, что любое метафорическое высказывание объединяет в себе две системы: первичную и вторичную. Процесс метафориза-ции приводит не только к трансформации и расширению исходных смыслов и верований обеих систем, но и к сотворению новых смыслов. Теория метафоры М. Блэка «сближается с социально-
феноменологическими представлениями о контекстуально формируемых когнитивных паттернах» (с. 164).
Главным пунктом полемики Д. Дэвидсона с интерактивной теорией М. Блэка является тезис о контекстуальной обусловленности метафорического смысла. Д. Дэвидсон убежден, что метафора не имеет когнитивного содержания и не ведет к расширению смысла, так как ее прямое значение ложно. С точки зрения автора, Д. Дэвидсон существенно сужает значение термина «когнитивный контент». Он игнорирует тот факт, что существуют и другие виды знания, нежели пропозициональное (с. 171).
Эвристические возможности метафоры живо интересовали и представителей французской школы, в частности Э. Левинаса. Родным домом метафоры он считал поэзию, тем не менее настаивал на принципиальной метафоричности естественного языка. Каждое слово обрастает многочисленными пластами смысла в процессе переноса значений.
П. Рикёр предлагает выйти за пределы узкосемантического подхода к исследованию метафоры и дополнить теорию психологией воображения. Образ и чувство, полагает П. Рикёр, не замещают недостаток информативного содержания, а являются «конститутивными факторами метафоры» (с. 175).
Теория метафоры, согласно П. Рикёру, - это модель изменения нашего видения и восприятия мира. Воображение не только схематизирует установление предикативного сходства (предикативную ассимиляцию) между терминами и даже не только изображает смысл благодаря визуализации в образах. Внося свой вклад в «воздержание» (в смысле Э. Гуссерля) от обыденной референции, метафора вносит свой вклад в проектирование новых возможностей «переописания» мира. «В этом глубоко укорененный в реальности онтологический смысл метафоры. Именно это свойство метафоры и позволяет использовать ее в научном и филосфском мышлении» (с. 181).
Концепция научного объяснения как метафорического переписывания развита в трудах М. Хессе. В основе ее теории лежит теория метафоры М. Блэка. Согласно М. Хессе, первичной системой метафоры является явление, которое подлежит объяснению. Роль вторичной системы играет набор альтернативных метафорических переописаний первичной системы.
Ряд философов (например, Дж. Блэховиц, Е. Рош, Ф. Джон-сон-Лэрд и другие) полагают, что важно исследовать не только работу смысла в языке, но и доязыковой этап его генезиса из несимволических ментальных репрезентаций.
Новый смысл дает о себе знать не столько ощущением изменения смысловой конфигурации сознания, где каждый отдельный элемент трансформирует структуру целого, сколько решением определенной жизнепрактичесой задачи. Так, А. Шюц характеризует процесс смыслообразования как заполнение «пробелов» в сложившейся смысловой ткани сознания. Генезис новых смыслов - это, по его словам, «заполнение пробелов (vacancy) путем скольжения луча внимания по смысловому контуру сознания для восполнения недостающих звеньев» (цит. по: с. 192). Понятия пробела и контура связаны с феноменологически фундаментальным структурированием сознания на тему и горизонт.
Представители синергетической парадигмы в теории познания анализируют процесс генезиса и вербализации «сгустков смысла» с позиций методологии формирования устойчивой сложной системы.
Автор присоединяется к подходам, апеллирующим к теоретико- лингвистическим наработкам философии анализа естественного языка. Главным понятием генетического подхода становится понятие «изначально неартикулированного смысла». Обретение языковой формы смысла проходит долгий и сложный путь в когнитивном пространстве между восприятием, образом и знаком. Умственное действие, направленное на вербализацию языка мысли, Дж. Фодор называет артикуляцией. Артикуляцию (language-free thougt) следует отличать от словесной формулировки (linguistic expression). Так, поиски альтернативной артикуляции сопряжены с огромными усилиями мысли, поскольку различные артикуляции выражают разные изначально неартикулированные смыслы. В то же время альтернативные словесные формулировки уже артикулированных значений сравнительно легко достижимы.
Смысловая артикуляция может осуществляться на различных уровнях. При этом аксиомой эпистемологичесого (конструктивного) реализма «является утверждение, что репрезентации «представляют» не другие репрезентации - они всегда (и только) представляют объекты нашего познания» (с. 204). При этом репрезентации
одного уровня могут объяснять изменения репрезентаций более низкого уровня познания.
Согласно Е. Рош, развитое человеческое (в отличие от животного) познание сразу схватывает объект двояким образом: как специфически-феноменальное и как родовое понятие. Эта амбивалентность и генерирует иерархическую структуру репрезентаций. Смысл может возникнуть лишь на уровне родовых понятий и абстрактных артикуляций, но может все еще обладать характерными чертами специфических понятий. «Именно такое транзитное, пограничное» положение неартикулированных значений в сумеречной зоне скользящего перехода и делает их столь трудноуловимыми для когнитивного анализа» (с. 210). Неартикулированный смысл не является образом, так как образ обладает чувственным (сенсорным) контентом. Тем не менее неартикулируемый смысл может быть в принципе данным в опыте. Но он не может существовать без соответствующего (артикулированного) родового понятия, т.е. вне когнитивного уровня, соответствующего таким универсальным понятиям. «И это свойство доязыковых форм мышления быть связанными с когнитивным содержанием более высокого уровня, проливающего свет на этапы генезиса смыслообразующей деятельности, присуще исключительно человеческому познанию» (с. 212).
Загадочность феномена воображения в том, что «его истоки теряются в глубинах бессознательного» (с. 215). Поэтому генезис и отдельные стадии формирония образов воображения с трудом поддаются когнитивному схватыванию в интерсубъективных конструктах философской теории познания.
Проследив анализ воображения в истории философии от Античности до Гегеля, автор останавливается на феноменологическом понимании воображения как интеллектуального созерцания. При этом отмечает, что оно тяготеет скорее к кантовской, нежели гегелевской трактовке. «То, что Кант называет фигурным синтезом, можно вполне корректно сопоставить с функциональными характеристиками гуссерлевой ноэзы» (с. 234).
В постгуссерлевской феноменологии проблема воображения разрабатывается преимущественно в рамках экзистенциализма (Ж.-П. Сартр) и феноменологической герменевтики (П. Рикёр). В центре внимания первой - специфика образа и восприятия, второй -образа и знака.
Согласно П. Рикёру, воображение не только схематизирует (в смысле трансцендентальной схемы Канта) установление предикативного сходства мужду терминами и даже не только изображает смысл благодаря визуализации в образах. Оно вносит свой вклад в «воздержание» (в смысле Э. Гуссерля) от обыденной референции и в проектирование новых возможностей «переписывания» мира. «Воображение поставляет модели нового "прочтения" реальности» (с. 249).
В современной теории познания популярны тенденции «натуралистического поворота». Однако радикальный натурализм ориентирован на исключение из корпуса философского знания всего того содержания, которое «не вписывается» в натурализирован-ную картину человеческого познания, понятого как процесс биосоциальной адаптации человека к природной и социокультурной среде. «Натуралистический элиминативизм, таким образом, редуцирует эпистемологию к чисто служебной роли "когнитивного подспорья" научного познания» (с. 262).
Л.А. Боброва
2018.03.013. ГОДФРИ-СМАЙЗ П. МЫШЛЕНИЕ, МАТЕРИЯ И МЕТАБОЛИЗМ.
GODFREY-SMITH P. Mind, matter and metabolism // The journal of philosophy. - Oxford, 2016. - Vol. 53, N 10. - P. 481-506.
Ключевые слова: философия мышления; материализм; функционализм; мышление; субъективный опыт; когнитивные способности; протокогнитивные способности; жизнь; метаболизм.
Автор обращается к проблеме отношения «мышление - тело». Ряд философов придерживаются точки зрения, что ментальное и физическое разделены. Это создает проблему объяснения их взаимодействия («провал объяснения»). Наряду с этим существовало мнение, что понятие «жизнь» может выполнять роль «моста» между физическим и ментальным. С созданием искусственного интеллекта стало ясно, что именно компьютер скорее, чем жизнь, станет «мостом» между ментальным и физическим. Автор предлагает другой путь, который связан с изменением понимания самой жизни. Опираясь на современную биологию и биопсихологию, автор утверждает «релевантность некоторых биологических черт,
