CC BY
38
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
2017.03.038. ПАНТИН И.К. РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: ИДЕИ, ИДЕОЛОГИЯ, ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА. - М.: Летний сад, 2015. - 295 с.
Ключевые слова: Русская революция; Октябрьская революция; марксизм; большевизм; Ленин; философия политики; революционная идеология.
Предмет данной книги - идеология и практика Русской революции. Как предупреждает автор, данная работа носит скорее фи-лософско-политологический, нежели исторический характер. В то же время И. К. Пантин подчеркивает, что книга написана во многом под влиянием диалогов и споров с историком М.Я. Гефтером, которого он называет своим учителем и наставником, и отчасти резюмирует его понимание российского исторического процесса.
По мнению автора, Русскую революцию поэтому можно понять только с учетом тех коренных изменений, которые она произвела в жизни россиян. Заметив, что она все еще живет в настоящем и включена разными способами в современные общественные отношения и политические концепции, он в то же время отмечает, что сегодня, после 1991 г., никто больше не говорит о значении революции и не изучает ее как целое. И, например, «за обличением злодеяний сталинского режима перестают видеть значение Октябрьской революции как события, открывшего нашему народу путь в Современность» (с. 6).
И. К. Пантин в этой книге ставит себе целью попытаться осмыслить генезис революции и формирование условий, в которых она стала возможной. В то же время им руководит стремление показать социальный переворот 1917 г. как лишь начало глубокой социальной революции XX в., истоки которого лежат в коллизиях вторичного капиталистического развития. Переворот создал исто-
рическую перспективу строительства социализма, под флагом которого страна сделала скачок к индустриальному обществу, что в свою очередь «было сопряжено с громадными жертвами для общества, далеко не всегда неизбежными, а тем более оправданными в историческом, а иногда и просто в человеческом отношении» (с. 7). В то же время Пантин подчеркивает, что в феномене «русского коммунизма», в тоталитарной, якобы социалистической практике сошлись, как в фокусе, ряд исторических свойств русского народа -его отношение к собственности, труду, политике, власти и т.д. В этом смысле понять причины торжества «русского коммунизма» -означает приблизиться к более глубокому осознанию особенностей и противоречий русской истории и русского народного характера, как они сказались в революции и строительстве социализма.
В книге говорится не об одной из трех русских революций по отдельности, а о Русской революции в целом. Дело тут не в игнорировании своеобразия каждого из ее этапов, а в том, чтобы понять их внутреннюю связь и логику. Русская революция рассматривается как единый, хотя и разделенный во времени процесс разрешения мыслью и действием проблем страны, над решением которых бились и революционеры допролетарской поры. Лишь с победой большевиков исчерпал себя комплекс проблем, возникших в середине XIX в.
Автор исходит из методологических предпосылок, что ход истории жестко не предопределен и детерминирован всеобщими законами. История по своему пластична и допускает вариации, поскольку люди сами творят свою историю - но творят ее не в пустоте, не по произволу, а при определенных экономических, политических, психологических и др. обстоятельствах. Русскую революцию Пантин понимает как процесс образования внутренних и внешних условий, создающих возможность решения кардинальных общенациональных проблем путем разрушения «старого порядка». Он рассматривает ее в широком историческом контексте и включает в нее в том числе и Термидор 1930-х годов, который был не только самоотрицанием революции, но и ее превращением из «революции снизу» в «революцию сверху». Однако интересно, что под Термидором и «самотермидоризацией» революции автор понимает и НЭП, который должен был отыграть назад, примирить завоевания большевиков с существующими историческими условиями.
Пролетарская революция в России осуществилась, но социалистической она была по интенции, а не по факту. Оборотной стороной ленинской идеи гегемонии пролетариата в Русской революции стала якобинская практика большевиков. Но средства, как правило, входят в результат. Тем не менее рабочему классу России пришлось якобинскими средствами решать буржуазные по своему экономическому существу проблемы, строить современное общество. Поэтому Русская революция легитимизируется автором не через социализм или переход к нему, а прежде всего через ее ответы на вызовы современности. Субъектом насаждаемых реформ тут является государственная власть при слабости и неразвитости общественных сил, пассивности основной массы населения.
Рассматривая тему возникновения социал-демократического движения в России, автор отмечает не только «европейскую настроенность значительной части русской прогрессивной интеллигенции» (с. 49), но и ее «ненародность», утопическое и даже фантастическое опережение мыслью общественных процессов. В России, как правило, возникали сначала умственные и идейные течения, учитывающие опыт передовых стран Европы, которые иногда лишь спустя десятилетия устанавливали связь с движениями общественными. Также Пантин говорит о следующем противоречии, в тисках которого находилась мысль одного из родоначальников плебейско-демократической традиции Н.Г. Чернышевского: широкие народные массы, крестьянство, забиты вследствие угнетения их высшим сословием. Чтобы их просветить и поднять на высший уровень исторической жизни, нужно уничтожить современный порядок вещей, но он не может быть уничтожен темной невежественной массой. Однако то, что Чернышевский видел и признавал косность и отсталость основной массы русского населения, по мысли Пантина, выгодно отличало его, как реалиста, от другого родоначальника русской плебейско-демократической традиции -А. И. Герцена, идеализировавшего русскую крестьянскую общину и возлагавшего на нее мессианские функции.
Демократическая, народническая идеология вырабатывается в России как альтернатива либерализму, в ситуации когда «социальный вопрос» довлеет над всеми остальными, а народ как субъект социального переворота берется абстрактно, независимо от вопроса о его политической зрелости. Народовольцы как продолжатели
дела Герцена и Чернышевского после провала «хождения в народ» на практике убедились в сильных теоретических изъянах своей исходной программы (бакунистская убежденность в готовности народа к революции и вера в «самостоятельность масс»), но не были готовы к самороспуску. В этих условиях они переходят к примату политического переворота, борьбе за власть и террору. А ведь признание необходимости развития самостоятельной борьбы масс было «азбукой всякого социализма» (с. 101). Но «практика движения переросла исходные программные и теоретические установки, дальнейшее движение крестьянского социализма могло совершаться только на пути практического отрицания старой теории. Нужно ли специально доказывать, что подобный путь идейного развития не является оптимальным, что он связан с идейными издержками, теоретическими шатаниями. Но бывают ситуации, когда другого пути обновления доктрины не существует» (с. 103-104).
В то же время поражение первого натиска на самодержавие ускорило идейное размежевание крестьянско-демократической и либеральной тенденций в русском освободительном движении. Партия «Народная воля» была переходным звеном к уже пролетарскому движению. Народничество основывало свои программы на идеалах и требованиях крестьянского населения, но народовольцы стали обращаться уже к преимущественно городскому и промышленному населению. Разрешить это противоречие можно было лишь перейдя на точку зрения пролетарского социализма.
С началом деятельности социал-демократических кружков в крупных городах, в том числе и петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» под руководством В.И. Ленина, и созданием РСДРП в 1898 г. идейная гегемония в сознательном рабочем движении переходит к марксизму. Еще до Второго съезда РСДРП, где состоялся раскол между большевиками и меньшевиками, как отмечает автор, намечались пока не проявленные линии расхождения между ними. Лишь позже то, что сначала на Втором съезде РСДРП вылилось в чисто организационный спор об уставе партии, перешло в эксплицитные теоретические расхождения. Для меньшевиков большевики были крайним крылом революционно-демократической интеллигенции, борющейся против классовой самостоятельности пролетариата и стремящейся растворить движение последнего в общереволюционном народном движении.
Чтобы направить в нужное им русло мелкобуржуазное движение, они использовали «авторитет вождей» и «железную руку заговорщической организации», что было с точки зрения меньшевиков неприемлемо для социалистической партии.
В целом, как отмечает И.К. Пантин, одним из главных источников разногласий между меньшевиками и большевиками было рассогласование у последних социалистической идеологии и целей с непосредственным содержанием деятельности. «С трагической очевидностью определится всегдашнее окончание любого якобинства - бонапартизм. Социалистическое превратится в оболочку, во фразеологию, сверхцентрализованное государство одержит полную победу над обществом» (с. 183).
В то же время меньшевики не учитывали своеобразия российских реалий, подходили к ним слишком доктринерски. Они были уверены, что в России будет то же самое, что и в Европе, что пролетариат должен победить в союзе с буржуазией. Они не допускали мысли о том, что марксистская теория, ориентированная на реалии Западной Европы, может быть переосмыслена в ряде существенных пунктов. Со временем разногласия по организационному вопросу между большевиками и меньшевиками стали не столь важны, а на первый план вышла разница в понимании крестьянского вопроса, которая непримиримо разделяла их вплоть до Октября 1917 г., поскольку меньшевики стояли за союз пролетариата с буржуазией, а союз с крестьянством считался ими бланкизмом и эсеровщиной. Большевикам же было ясно, что никакая революция, ни социалистическая, ни буржуазная, невозможны в России без союза с крестьянством.
Первая русская революция 1905-1907 гг. показала всю актуальность и размах крестьянского вопроса, его нерешенность реформой 1861 г. Стремление прогрессивных либеральных слоев общества к завершению вестернизации страны было утопией. Оказалось, что Россия далеко отстоит от стран Европы из-за того, что экономическая система в сельском хозяйстве не похожа на капиталистическую. Главной фигурой в деревне оказался не буржуазный фермер, а помещик-латифундист, чьи интересы защищало самодержавие. Но свергнуть его могла лишь та массовая сила, которая была представлена пролетариатом и крестьянством и которая была далека от либеральных устремлений и воззрений.
Либералы же оказались не в состоянии инициировать идейно-политический синтез, в котором сливались бы интересы народных масс с ценностями свободы и прав человека. Массовая политическая армия либералов не была создана. Средняя и крупная буржуазия не пошла за левыми либералами кадетами, а предпочла сделку с правительственной бюрократией. В то же время и сами либералы боялись движения широких масс, опасаясь русского бунта, «бессмысленного и беспощадного». Они с их абсолютизацией права и конституционной монархии не могли найти с массами общего языка. Идеология законности оказалась бессильна и перед революцией, и перед произволом царских властей. Для последних либералы все равно оставались людьми, раскачивавшими лодку государственности.
В то же время с точки зрения Пантина исторический успех большевизма был связан с новаторством Ленина в марксизме и философии политики. Русская революция подтвердила гипотезу Ленина о своеобразии (индивидуальности) исторического процесса в каждой стране и об оправданности отказа от уподобления развития капитализма в России процессам его генезиса в Западной Европе. Ленин первый среди русских марксистов пришел к выводу, что индивидуальная политическая ситуация с ее возможностями и альтернативами является столь же важной характеристикой объективного исторического хода дел, как и общее экономическое развитие. В марксистском анализе благодаря Ленину появляется новое - учет позиции общественного субъекта. Объективные задачи, стоящие перед тем или иным классом, становится невозможным рассматривать отдельно от вопроса о том, как они осознаются. Таким образом, благодаря Ленину в марксизме появляется специфическое знание, которое носит деятельно-субъективный характер, а линия разграничения субъект-объект в области мыслимой политической действительности перестает быть жесткой и неизменной.
В свою очередь, главную тайну и своеобразие Русской революции автор видит в следующем основном противоречии, которое обусловило победу большевиков и левых эсеров: исторически назревшие потребности буржуазного прогресса страны, обострившиеся в условиях войны и радикализации масс, не могли найти классически европейского, т.е. буржуазного, способа разрешения. Путь буржуазно-радикальных реформ не мог быть проведен без
свержения буржуазии. Причем эту задачу решали и события 19051907 гг., и февральские, и октябрьские события 1917 г. Все это этапы одной и той же революции. Как говорил Троцкий, «вся суть в том, что Февральская революция была только оболочкой, в которой скрывалось ядро Октябрьской революции»1.
К лету и осени 1917 г. у России было лишь две альтернативы -либо военная диктатура генералов, либо диктатура большевиков. Но первый путь к концу года уже тоже был исключен: солдатские массы больше не верили офицерам и генералам, служившим сначала царю, а потом Временному правительству. На поверхность вырвался копившийся веками социальный антагонизм между «мужиком» и «барином», неукротимая тяга низов к справедливости. Следует еще учесть долго шедшую войну и умение миллионов людей обращаться с оружием.
Капитализм в России вовсе не исчерпал все ресурсы развития. Напротив, он быстро рос. Но прогресс в России, не переставая быть буржуазным по своему экономическому содержанию, оказался невозможным без мер, которые выходили за пределы допустимого для буржуазии. Завершить вековой спор миллионов крестьян с дворянской и сросшейся с ней буржуазной Россией стало исторической миссией пролетарской революции во главе с большевиками. Поэтому социалистическое обновление объективно превращалось в один из способов, отличных от прежних, буржуазных переходов к современному обществу.
В этом плане решающие надежды после Октябрьского переворота и краха «военного коммунизма» были, по Пантину, связаны с НЭПом. Он мог превратить пролетарскую революционность и пролетарский якобинизм в реалистический путь построения современного общества. Ленин предложил коренное обновление путей развития социализма. Однако ни верхушка, ни широкие партийные массы не отказались от ядра «военного коммунизма» - концентрации власти в руках большевистской партии, веры в воспитательное значение насилия, коммунистического мессианизма и т.д. Это обусловило дальнейшую победу сталинизма. Сталин был самым сильным выразителем новой эпохи в истории России. Но ее историче-
1 Троцкий Л. История русской революции. - М.: Республика, 1997. - Т. 1. -
С. 24.
скую задачу составлял уже не социализм, а держава, когда интересы личности ни во что не ставились, а достижение результата оправдывало применение любых средств. Частная собственность в нашей стране была не преодолена, как предполагает марксистская теория, а уничтожена политическими средствами. В этом смысле советский социализм являлся составной частью индустриализации страны, а не органичным продуктом социально-экономической эволюции общества. Его задачей было мобилизовать все ресурсы для ускоренной модернизации страны. Избранный Россией некапиталистический путь развития не являлся социалистическим в собственном смысле слова. Поскольку все сферы общественной жизни пронизывали отношения «господство - подчинение», то говорить о социализме не приходится. Конкуренция рабочих на рынке труда продолжалась, а государство-собственник эксплуатировало своих граждан.
В целом Русская революция не оправдала возложенных на нее преувеличенных надежд и не могла создать кардинально новое мироустройство. В условиях культурной и экономической отсталости страны Октябрь 1917 г. породил тоталитаризм. Однако Русская революция оказала огромное воздействие на социальные процессы в Европе и мире, который ответил ей кейнсианской революцией. С помощью антибуржуазных мер Октябрьская революция в России раздвинула пределы возможного, а потом, как оказалось, и пределы исторически необходимого, для капитализма.
Ю.В. Пущаев
