CC BY
21
2017.03.009. РОДНОЕ И ВСЕЛЕНСКОЕ: МИРОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. ФИЛОСОФСКИЕ, ИДЕЙНО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ, НАЦИОНАЛЬНОЕ СВОЕОБРАЗИЕ: Сб. науч. тр. / Сост., отв. ред. Дырдин А.А. - Ульяновск: Печатный двор, 2016. - Вып. 4. - 212 с.
Ключевые слова: национальное своеобразие; «вечные образы»; категория времени; хронотоп реки; пейзаж; сновидение; мотив терпения; проблема игры.
Реферируемый выпуск составлен на основе докладов и сообщений, которые были представлены на одноименной Международной научной конференции, организованной кафедрой «Филология, издательское дело и редактирование» Ульяновского государственного технического университета совместно с Международным научным сообществом «Русская словесность: Духовно-культурные контексты» (сентябрь 2016 г.).
От предыдущих выпусков «Родного и вселенского»1 данный сборник отличается широкой направленностью. В центре внимания авторов - национальное своеобразие отечественной классической литературы от Н.М. Карамзина, А. С. Пушкина, Ф.М. Достоевского и Л. Н. Толстого до современных авторов. Статьи и сообщения освещают проблемы эстетики, поэтики, образного тезауруса, отражают многоаспектную картину бытования национальной литературной традиции, эстетическую природу художнического дара отечественных писателей, их образности, стиля и языка.
Сборник состоит из трех разделов: «Мировое значение отечественной литературной классики. Философско-эстетические основы творчества представителей русского традиционализма»; «Национальная и региональная идентичность в текстах писателей-классиков XX в. и в современной литературе»; «Материалы. Сообщения. Отклики».
1 Родное и вселенское: Образы местности, трансгрессии и гетеротопии в русской и мировой литературе, (XIX - нач. XXI в.): Сб. науч. тр. / Сост., отв. ред. Дырдин А.А. - Ульяновск: УлГТУ, 2015. - Вып. 1. - 250 с.; Родное и вселенское: Мировое значение русской литературной классики, онтология художественного пространства, культурные ландшафты России: Сб. науч. тр. / Сост., отв. ред. Дырдин А.А. - Ульяновск: УлГТУ, 2015. - Вып. 2. - 256 с.
Издание предваряет статья ответственного редактора и составителя сборника д-ра филол. наук, проф. А.А. Дырдина (Ульяновск), в которой отражены задачи, структура, особенности и географический охват сборника. А.А. Дырдин отмечает: «При всем разнообразии методологических основ, подходов, стиля критической мысли мы попытались сохранить в предлагаемом читателю издании цельность рассмотрения феноменов нашей словесности и культуры, основываясь на научных принципах в выборе материалов для публикации» (с. 5).
А.Ю. Большакова (Москва) в статье «"Вечные образы" русской литературы» на материале семейных хроник Н. Лескова «Старые годы в селе Плодомасове» прослеживает соотношение «вечных образов»1. Речь идет о «неких константах мировой литературы (культуры), имеющих ярко выраженный личностный характер и проявляющихся, в основном, на уровне героя (персонажа). Таковы для всех последующих литературных порождений Гамлет Шекспира, Дон-Кихот Сервантеса, Фауст Гёте и пр.») с их «правдой факта и тем сплавом воображаемой и реальной действительности, который получил название "литературный документализм"» (с. 34).
Лесковские хроники исчезающих дворянско-поместных родов, удерживая миг гамлетовского внутреннего противостояния, представляют и зримый символ постоянства. Это - один из наиболее значительных «вечных образов» русской литературы, входящей в лесковскую парадигму праведничества на грани сельского чудачества. Русский Дон Кихот - бедный дворянин-помещик Рогожин и приближенный славной княгини Протозановой: сельский романтик и блаженный чудак, отчаянный борец против любых проявлений несправедливости и социального зла.
По мнению А.Ю. Большаковой, гротескность этого «вечного образа», восходящая к причудливым фантасмагориям Сервантеса, сочетается у Лескова с вполне четкой документально-фактографической основой. Показательным в этом отношении исследовательница считает письмо Лескова И.С. Аксакову от 23 марта 1875 г., в котором, защищаясь от нападок в преувеличении, писатель отмечает, что подобными чудаками «кишели мелкопоместные губернии»:
1 Понятие «вечные образы» появилось у К.Г. Юнга в статье 1934 г.: Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Юнг К.Г. Архетип и символ. - М., 1991. - С. 95-128.
«Дон-Кихот - лицо почти списанное с памятного мне в детстве кромского дворянина и помещика 17 душ Ильи Ив. Козюлькина... Он был очень благороден и честен до того, что требовал, чтобы у него в указе об отставке после слова "холост" было дописано: "но детей имеет". Почему этих чудаков нельзя вывести, чтобы сейчас даже хорошие люди не закричали, что "это утрировка"? А я утверждаю, что тут утрировки нет»1.
Образ лесковского «русского Дон-Кихота» - подтверждение «власти архетипов» над реальной действительностью, подчеркивает А.Ю. Большакова: «Литературная "выдумка", искрометный вымысел классика обретает реальные очертания в жизни нации, где возникает "тип русского Гамлета и русского Дон-Кихота конца 1850-х гг."».
Несмотря на сказово-сказочные формы («в семейных хрониках постепенно возникает единый образ деревни как „старой сказки", насыщенной волшебными образами и сюжетами, мифами, преданиями и легендами»), которые разрушают стереотипное представление о документализме как сфере фиксаторского однообразия и обыденно-повседневной фактографичности, у Лескова происходит «сцепление вымысла с действительностью»2 (с. 40). Автор статьи приходит к выводу: «Движение архетипов в исторической действительности дает основания для соединения архети-пического и документального начал в литературе» (с. 38).
Н.А. Балаклеец (Ульяновск) в работе «Время и война в романе Л. Н. Толстого "Война и мир"» раскрывает особенности понимания Толстым категории времени применительно к описанию войны. Автор отмечает, что исторические события с их хронологически выверенной датировкой переплетаются с событиями, происходящими в индивидуально-личностном, субъективном модусе, в который погружены герои романа и который может быть охарактеризован как «кризисное, пороговое, пограничное время» (с. 54). Приводя в качестве примера один из эпизодов четвертого тома романа, фрагмент диалога Пьера Безухова и Наташи Ростовой, в котором Пьер, вспоминая о своем пребывании в плену и перенесенных им страданиях, демонстрирует желание пережить эти
1 Лесков Н. Собр. соч.: В 11 т. - М., 1956. - Т 3. - С. 579-580.
2 Там же. - С. 451.
страдания еще раз, говоря: «Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен»1, Н.А. Балаклеец упоминает об этическом и антропологическом аспекте ницшевской идеи вечного возвращения («хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?»), при котором перенос высших ценностей в потустороннее, совершаемый метафизикой, влечет за собой нигилистическое отрицание ценности жизни. Исследователь утверждает, что Толстой, напротив, в своем романе стремился научить читателей «любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых всех ее проявлениях»2; он показывал готовность человека прожить вновь все самые тягостные жизненные моменты, что свидетельствует об открытости по отношению к изменениям постоянно преобразуемой личности.
Временной модус, в который погружены герои Толстого, «кризисное, пороговое, пограничное время» - время между жизнью и смертью, бытием и ничем. В связи с этим автор статьи указывает на знаменитый эпизод ранения князя Андрея Болконского в Ау-стерлицком сражении, событие, которое в объективном времени измеряется секундами, но которое замедляется, растягивается в сознании Болконского. «Индивидуальное время здесь соприкасается с объективным, неумолимым законом вечности, образуя временную воронку, локус, в котором пересекаются различные временные пласты и настоящее прорастает в вечность» (с. 60), -заключает Н.А. Бакалеец.
Сообщение М.А. Кузнецовой (Ульяновск) «Симбирский край в романе А.Н. Толстого "Чудаки"» построено на местнографиче-ском материале. Автор обнаруживает тесную связь раннего этапа творчества А.Н. Толстого с Симбирским краем. По мнению автора статьи, подлинную известность, писателю принесли такие произведения, как цикл «Заволжье» и примыкающие к нему по теме романы «Чудаки» (первоначальное название - «Две жизни», 1911) и «Хромой барин» (1912); все они основаны на собранных А.Н. Тол-
1 Толстой Л.Н. Война и мир: В 4 т. - М.: Просвещение, 1981. - Т. 4. -
С. 170.
2
Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1953. - Т. 61: Письма, 1863-1872. - С. 100.
стым семейных архивах и фамильных преданиях деда, родственников и знакомых писателя, а также на его личных воспоминаниях.
В центре внимания А.А. Дырдина - «Образ Волги в раннем творчестве А. Платонова». Исследуя хронотоп воды / реки в ранних произведениях Платонова, автор статьи указывает на следующие характеристики места и роли рек, свойственные поэтике писателя: в системе пространственных взглядов Платонова они «связывают горизонты реального и трансцендентного, становясь предикатами человеческого существования» (с. 83); в геофилософской картине страны - «изображаются как важнейшие точки народного местобытия» (там же); на философско-символическом уровне - выступают как «модификации "океанического чувства", являющегося проекцией мифа о сотворении мира» (с. 88); на философском уровне - выражают «народный идеал соборной жизни, сами поиски благодатной земли» (с. 89). Локус воды, по мнению А.А. Дырдина, становится символом сознания, осуществляет «непрерывный переход от реальной действительности к человеку» (с. 90), участвует в «создании индивидуальной картины мира» (с. 91), соответствует основным идеям произведений Платонова.
Образ Волги присутствует в авторской диалектике земного бытия в качестве одной из миропознавательных доминант творчества Платонова. Первый раз образ Волги появится в заметке о вечере Н.А. Некрасова (1921), где он функционирует как поэтическая реплика, открывающая ряд интертекстуальных включений и оборачивающаяся метафорой современной ситуации, символом национального сознания, соединяя прошлое и настоящее.
Анализируя стихотворения «Сказка» (1921) и «Жить ласково здесь невозможно.» (1925-1926), А.А. Дырдин доказывает, что волжский хронотоп выразил в ранней поэзии Платонова константы национального характера.
В «Сказке», содержательно близкой народным преданиям о Степане Разине и сюжетам об идеальном предводителе понизовой вольницы, Волга является пространственной метонимией. Исследователь отмечает, что интуиция и знание национальной природной среды и фольклора помогли поэту уловить и воссоздать ритм, традиционные поэтические элементы, динамику водного простора.
«Волга, воды голубые. / Дно - серебряный песок, / Лодок весельные крылья, / Над костром в степи дымок»1.
В стихотворении «Жить ласково здесь невозможно...» лирический герой пытается сочетать внутреннюю речь с пространственной образностью, с поиском воображаемой «голубой страны».
Таким образом, «метафизически напряженное сознание Платонова, воспринявшее сокровенные пласты национального мироощущения, символически объединяет топосы родного края и образы онтологического звучания», «к ним применима категория "текст бытия", определяемая современным философом как "духовное местопребывание человека", в котором последний одновременно со-причастен "родному и вселенскому", а "географическое" переходит в "семантическое", образуя тем самым духовноматериальный контекст существования человека» (с. 97).
Статья Б.Р. Косановича (Нови Сад), озаглавленная «Пейзаж "Тихого Дона": Шолоховская философия природы и функциональные особенности природных картин», связана изучением роли пейзажа в романе «Тихий Дон» с точки зрения осмысления «трагического пафоса шолоховской мысли» (с. 134). Автор выделяет в романе следующие значимые элементы эстетической концепции М. Шолохова, связанные с миром природы: хронотопы Дона и степи, художественные символы пути и перекрестка; образы солнца, месяца и звезд; мотивы света и тьмы, психологические параллелизмы. По мнению Б.Р. Косановича, природа у М. Шолохова является одним из ключей для разгадки трагического, показана в непреходящем движении и изменении, в обновлении, «воплощает трагизм человеческого бытия и утверждает в своих правах непобедимую силу жизни» (с. 154).
В статье В. С. Воронина (Волгоград) «Логические системы и неопределенности в сказках о правде (М. Горький, М. Исаковский, Л. Леонов)» сопоставляются три облика правды в рассказе М. Горького «О Чиже, который лгал, и о Дятле - любителе истины», в поэме М. Исаковского «Сказка о правде» и в притче Афина-гора в романе Л. Леонова «Пирамида». Автор приходит к заключению, что «каждый из образов правды, возникающих в этих
1 Платонов А.П. Сочинения. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. - Т. 1, Кн. 1: Рассказы. Стихотворения. - С. 415.
произведениях, по-своему и резко нарушает каноны в изображении неумолимой истины и неподкупной правды» (с. 94).
Л.П. Якимова (Новосибирск) в статье «Мотив "терпения" в прозе А. Чехова» отмечает, что этот мотив становится одним из самых устойчивых мотивов в творчестве писателя после его знаменательной поездки на о. Сахалин через всю Сибирь, которая обозначила новый рубеж творческого пути А. Чехова, определила «новый вектор его художественных исканий» (с. 108-109). В то время данный мотив выступал у писателя не в значении покорности обстоятельствам, а в смысле «терпеливого, волевого преодоления их» (с. 116). Семантико-поэтическая роль мотива терпения возрастает у А. Чехова по мере приближения к концу жизненного и творческого пути, совпавшего с ростом общественного напряжения в стране и ощущением неминуемой революции. Мотив этот предстает теперь в значении «силы, способной регулировать человеческие отношения, сглаживать социальные конфликты» (с. 123); он выступает как «фактор измерения глубины общечеловеческих связей».
Е.В. Корочкина (Ульяновск) в статье «Роль сновидений в романе Д.С. Мережковского "Антихрист. Пётр и Алексей"» отмечает, что сновидения и родственные им состояния (бред, видения, возникшие под каким-либо внешним влиянием), мистическая природа и необычные свойства которых прекрасно вписываются в художественную философию Д.С. Мережковского, используются писателем и поэтом для того, чтобы «приблизиться к глубинному пониманию человека и наиболее полному и образному раскрытию своей концепции» (с. 56). Сны в романе «Антихрист. Пётр и Алексей», по утверждению Е. В. Корочкиной, обладают сложной символикой, играют действенную для сюжета роль, переплетая сюжетные линии и способствуя раскрытию религиозно-философской концепции Д.С. Мережковского, связывают прошлое и будущее, соединяют реальное и ирреальное, духовное и телесное, «открывают истинные знания о реальности» (с. 66).
Г.Ф. Узбекова (Уфа) в статье «Принцип игры в русскоязычных романах В. Набокова» рассматривает предпосылки формирования одного из основных в творчестве В. Набокова принципа, характеризует его основные виды и приемы. Г.Ф. Узбекова отмечает, что принцип игры является определяющим в таких русскоязычных романах писателя, как «Машенька» (1926), «Король, дама, валет»
(1928), «Защита Лужина» (1930), «Подвиг» (1932), «Камера обскура» (1932), «Приглашение на казнь» (1936), «Отчаяние» (1936), «Дар» (1937-1938) и «Другие берега» (1954).
В статье В.И. Хрулёва (Уфа) «Захар Прилепин как биограф Леонида Леонова» анализу подвергается биография Л. Леонова, вышедшая в серии «ЖЗЛ». Автор статьи отмечает следующие достоинства работы З. Прилепина: самостоятельность и твердость позиции; стремление выразить ключевые узлы в судьбе и конкретных этапах жизни Л. Леонова, которые определили личность писателя и направленность его развития; проведение обширной работы по воссозданию биографии писателя; удачное совмещение сюжетной остроты и полноты изображения во времени; способность «ставить и рассматривать острые вопросы творческого и жизненного поведения классика» (с. 166). Основными недостатками работы З. Прилепина, по мнению В. И. Хрулёва, являются: неполнота и обедненность раздела, посвященного I Всесоюзному съезду советских писателей; неправомерность постановки в центр исследования отношений Л. Леонова с властью; непонимание и неполнота представления природы художественного мышления писателя; сужение культурного и духовного диапазона Л. Леонова; оставление за гранью обзора литературной критики и публицистики писателя, включающей «крупные доклады и статьи о классиках русской прозы XIX-XX вв., публичные раздумья о литературе и глобальных вопросах современности» (с. 172).
Е.Н. Галяткина, К.А. Жулькова
