CC BY
16
ОБЩЕЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ И ОТДЕЛЬНЫЕ МЕТОДЫ
2017.03.002. ВОРКАЧЕВ С.Г. LUMEN NATURALE: Аксиология интеллекта в языке. - Краснодар: Изд. ФГБОУ ВПО «КубГТУ», 2016. - 296 с. - Библиогр.: с. 280-295.
Ключевые слова: аксиология (аксилология интеллекта); наименования познавательной способности; дискурсы; библейские тексты; лингвоконцептология; лингвокультурология; этнические стереотипы.
В монографии, состоящей из десяти глав, на материале научных, религиозных, художественных, фольклорных текстов и образцов интернет-общения исследуются аксиологические параметры вербализации представлений об уме, мудрости, хитрости и глупости в русском языке.
Во введении отмечается, что когнитивные способности человека разумного находились в центре внимания европейской философии, начиная с Платона и Аристотеля. В средневековой теологии и философии интеллект человека назывался lumen naturale (rationis) -лат. «естественный свет (разума)». В Новое время этим кругом вопросов занимались Р. Декарт, Б. Спиноза, И. Кант, Г.Ф. Гегель и другие знаменитые философы. Умственным способностям человека посвящены книги Библии (Иова, Экклезиаста, «Премудрости Соломона»). Темой ментальности занимается также лингвистическая наука, в том числе российская, особенно активно - после формирования направлений когнитивной лингвистики, лингвокульту-рологии и лингвоконцептологии.
Параметризация познавательной способности человека ак-сиологична, в аксиологии интеллекта выделяются практическое
(праксиологическое) и этическое измерения. Исследование, проведенное на материале разных дискурсов, позволяет прояснить представления о роли и ценности интеллекта в сознании носителей русского языка.
В первой главе «Семантическое представление познавательной способности в научном дискурсе» автор обращает внимание на дискурсную вариативность лингвокультурного концепта 'ум': этот концепт меняет свое имя и содержание в зависимости от типа дискурса, в котором он вербализуется и анализируется. В данной главе анализ проводится преимущественно на материале философских и психологических текстов. В философских текстах имя ум встречается редко, с оговорками его синонимичности интеллекту. В психологии ум появляется лишь в противопоставлении категориям чувство и воля как общая характеристика познавательных способностей человека. Устойчивая структура умственных способностей обозначается словом интеллект.
Дефиниционный анализ лексемы интеллект, представленной в словарях по философии и психологии, позволяет выделить в ее семантическом составе несколько разновидностей признаков. Родовым признаком выступает способность как свойство предрасположенности к познавательной деятельности. Видовыми признаками, позволяющими отделить познавательную способность от ближайших к ней эмоциональной и волевой, выступают акцио-нальность как направленность на выполнение действий и когни-тивность как направленность на осуществление операций, связанных со знанием и мышлением. Остальные семантические признаки интеллекта, присутствующие в научном дискурсе, квалифицируются автором как дополнительные. В отдельную группу выделяются также пары признаков, отражающие взгляды на природу и сущность познавательных способностей человека: интеллект характеризуется как природная / врожденная способность, либо как приобретенное качество, зависящее от обучения и культурного уровня индивида. Отмечается также противопоставление интеллекта как способности к абстрактному познанию, с одной стороны, и принятое в психологии включение в интеллект элементов сенсорики и интуиции, с другой. Концептуальную пару противопоставлений образуют, с одной стороны, взгляд на интеллект как на нерасчленимую, универсальную психическую способность и, с другой -
мультифакторная модель интеллекта, согласно которой существует ряд относительно независимых умственных способностей.
Этическое измерение познавательной способности выражается в философском понятии мудрость (др.-греч. ooфía, лат. 8ар1епйа). В античные времена мудрость включалась в число основных добродетелей; В. Соловьев характеризует ее как «способность наилучшим образом достигать наилучших целей» (с. 17). Специфическими чертами этой разновидности интеллекта являются также связь с опытом и нацеленность на достижение высшего знания.
Во второй главе «"Не научится тот, кто неспособен": Аксиология интеллекта в тексте Библии» отмечается важность этического измерения интеллекта в библейских текстах. По практическому (праксиологическому) и этическому параметрам познавательная способность представлена следующими основными лексемами и их производными: ум, разум, мудрость, глупость, хитрость, лукавство. Особая роль в аксиологии интеллекта принадлежит разуму: в отличие от человеческого ума, который не обязательно оценивается позитивно (в Библии встречаются выражения развращенные умом, умы их ослеплены), разум нацелен на различение добра и зла, на познание Бога. Он часто сближается с мудростью, будучи не только органом познания, но также хранилищем приобретенного за годы жизни опыта: «В старцах - мудрость, и в долголетних - разум» (Иов 12:12). Разум локализуется в сердце: «Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло» (3 Цар. 3:9). Частая метафора разума в Библии - свет, что выражается в таких словосочетаниях, как: светильник разума, помрачены в разуме. Соответствующие оценочные коннотации у производных лексем ум и разум: умствовали и ошиблись; не умничай много - с одной стороны, и с другой - «Не стыдись вразумлять неразумного» (Пр. 42:8); «Царь ненаученный погубит народ свой, а при благоразумии сильных устроится город» (Сир. 10:3).
К разуму близка мудрость, также состоящая в соблюдении закона и заповедей: «Страх Господень есть истинная премудрость» (Иов 28:28). Мудрость - одна из основных библейских идей, она связана с мистикой: «И открыл тебе тайны премудрости» (Иов 11:6). Непременным условием ее обретения является
учение, обращение к книгам: мудрость размышляющая - это мудрость книжная.
Среди лексических единиц, обозначающих отсутствие интеллекта, наиболее частотными являются глупый, глупость, неразумный, безумный, безумие. «Если разум состоит в следовании закону и в исполнении заповедей, то глупость, прежде всего, - грех, зло, заблуждение и преступление, т.е. отступление от закона и заповедей» (с. 33). В библейских текстах присутствуют две разновидности глупости: глупость невежественных и неопытных и глупость неисправимых: «Для глупого преступное деяние как бы забава» (Пр. 10:23). Однако есть и положительно оцениваемая разновидность глупости - простота / простодушие (неоднократно встречается словосочетание в простоте сердца).
Хитрость в Библии представлена как специфический модус ума - способность на обман, который может оцениваться положительно если он нацелен на врага: «Инуй делал это с хитрым намерением, чтобы истребить служителей Ваала» (4 Цар. 10:19). Смыслы 'кривизна души', 'коварство', 'ложь' выражаются лексемой лукавство и ее производными. Это качество оценивается однозначно как порок; часто оно ассоциируется с вербальным обманом: «Слова уст его - неправда и лукавство» (Пс. 35: 4). Субстантивированное прилагательное лукавый обозначает в тексте Библии дьявола. Однозначность оценки и употребительность основы лукав- в значительной степени объясняется тем, что в ее внутренней форме заложено корневое для Писания противопоставление смыслов 'прямой путь' и 'кривой путь'.
В третьей главе «"Усердней с каждым днем гляжу в словарь": Интеллект в лексической системе языка» анализируются способы лексикографического представления смыслов лексем ум -интеллект, мудрость, глупость, хитрость - лукавство. Исследование, проведенное по таким параметрам, как словарные толкования, синонимика, ассоциативные связи, словообразование, частотность и этимология, приводят к следующим выводам. Словарные толкования ядерных лексем познавательной способности человека выявляют определенную степень «"семантического примитивизма" самого этого понятия - "ум, разум, рассудок, интеллект" толкуются, как правило, друг через друга либо через какой-либо из частных модусов реализации познавательной способности» (с. 77). Эти
ядерные лексемы воспроизводят модель движения от чувственного восприятия к восприятию абстрактному (пониманию). Лексикографические данные свидетельствуют о двойственном отношении к 'уму' и 'хитрости' в системе понятий русского языка и о возможной трансформации оценочного знака. Например, при общей положительной оценке интеллектуального в семантике единиц интеллигент, интеллигентский, умник возникают отрицательные коннотации, связанные частично с отношением к интеллигенции в советский период, а частично - с традиционно осуждаемым в русской культуре стремлением выглядеть «умнее всех». Словарные дефиниции лексемы мудрость и ее производных акцентируют, как и в понимании мудрости в научном дискурсе и в библейских текстах, роль жизненного опыта.
Число языковых показателей концепта 'глупость' значительно превышает число показателей 'ума'. Ряд слов, характеризующих глупость, является довольно длинным и включает множество образных наименований. Глупый и его производные, дурак и его производные являются доминантными единицами; фиксируются также: несмышленый, простоватый, слабоумный, недоумок, болван, балда, дубина, осел, бревно и множество других наименований. Соответственно, глупость на фоне своей положительной противоположности характеризуется более значительным набором дополнительных семантических признаков: в качестве ее обоснований выступают недогадливость, наивность, необдуманность действий и безрассудство, незнание, недостаток опыта.
Лексема хитрость и ее производные включаются словарями русского языка в два синонимических ряда: во-первых, в ряд, относящийся к понятиям 'умение', 'мастерство', 'изобретательность', во-вторых - к понятию 'умение обманывать, вводить в заблуждение'. Лукавство в лексикографических источниках принадлежит к синонимическому ряду хитрости. Частью семантики слов с основой лукав- являются не только признаки 'неискренность' и 'лицемерие', но также 'игривость', 'веселость', 'добродушно-невинная хитрость'. Таким образом, понятие 'лукавство' не оценивается в системе лексики русского языка однозначно отрицательно.
В четвертой главе «"Не будь дураков на свете, не стало б и разума": Аксиология интеллекта в паремиологическом фонде рус-
ского языка» выявляются особенности представления познавательной способности в пословицах и поговорках.
Эти особенности во многом обусловлены спецификой жанра. Традиционные паремии в настоящее время принадлежат преимущественно к пассивному лексическому фонду; в устной речи они постепенно вытесняются прецедентными феноменами и рекламными слоганами. Вместе с тем в паремиологии представлен наиболее старый пласт менталитета носителей языка, его базовые лин-гвокультурные концепты. Значимость познавательной способности для обыденного сознания носителей русского языка выражается в количестве паремий, связанных с этой предметной областью: их общее число составляет около полутора тысяч, при этом более 80% приходится на долю ума и глупости.
Представления о познавательной способности в паремиоло-гии всегда аксиологичны, а оценочность этих способностей амбивалентна. Эта тенденция проявляется, например, в противоречивой трактовке отношений ума с материальным достатком. В паремиях представлены: зависимость ума от денег, богатства (С богатством ум приходит; Деньга ум родит); обратная зависимость (Был бы ум, будет и рубль); их независимость (На деньги ума не купишь); констатация частой бедности умного человека и богатства глупца (Умен, да карман не ядрен; Голова пуста, да туга сума). Амбивалентна и общая оценка (хорошо - плохо): «похвала уму» соседствует с констатацией «горя от ума»: Ум золота дороже, но и С умом жить - мучиться, а без ума жить - тешиться. Аксиология глупости в русских паремиях столь же противоречива: с одной стороны, глупость - опасность и зло (Дурак опаснее врага), с другой - у глупого есть преференции перед умным (Дуракам легче живется; На дурака у бога милости много).
В пятой главе «"Езда в незнаемое": Метафорика познавательной способности в поэтическом дискурсе» исследуется метафорика познавательной способности в русской поэзии начиная с XVIII в. Поэтическая образность рассматривается автором как выражение гносеологического потенциала художественного мышления.
К метафорическим моделям, общим для всех разновидностей интеллекта, С. Г. Воркачев относит персонификацию познавательной способности, представление ее как вместилища, опредмечивание, уподобление животным и растениям, огню и свету, жидкости.
Так, ум представлен в поэтических образах как автономный орган мысли или как личность, обладающая своими особенностями; он часто также уподобляется вместилищу, которое чем-то наполнено: Чтоб обобщать умом печали всех людей (Случевский); Не все по-стигнул ум надменный (Некрасов); Печалью полон ум (Бальмонт). Сходны корневые метафоры глупости, например: И зашагает дурь надменно, Как адмирал по кораблю (Мариенгоф). Обманный ум (хитрость, лукавство) имеют специфический метафорический образ -сети и завесы: Тебе грозит раздор, лукавство сети ставит (Ломоносов); Коварной злобой хитрости завесу развернуть (Мятлев).
В образах мудрости, помимо общих моделей метафоризации познавательной способности, присутствует сакрализация, причисление ее тайне: Делиться мудростью с жрецами (Батюшков); Он тайну мудрости открыл (Полонская). Другая особенность - распространенное уподобление мудрости природе, в том числе - снегу: Здесь учат терпенью И мудрости скал (Шаламов); Снег мудрости и чистоты (Кнут).
В шестой главе «"Интеллект - это то, что иногда встречается и у других": Аксиология познавательной способности в афористи-ке» анализируются способы представления познавательных способностей в афористическом жанре от античных времен до наших дней. Среди авторов рассматриваемых афоризмов - Платон, Сенека, Бэкон, Гейне, Наполеон Бонапарт, Лец, Вяземский, Толстой и многие другие философы, писатели, ученые, политические деятели.
Отмечается, что репрезентация и оценка интеллектуальных способностей в афористике отличаются парадоксальностью, анти-тезисностью, неожиданностью выводов и метафоричностью. Например: Очень полезно оттачивать и шлифовать свой ум об умы других (Монтень); Там, где больше всего мудрецов, меньше всего мудрости (Монтескье); Глупость и мудрость с такой же легкостью схватываются, как и разные болезни (Шекспир); Русский ум ярче всего сказывается в глупости (Ключевский). При этом корпус афоризмов, посвященных глупости и безумству, почти в 2 раза превосходит корпус единиц, посвященных уму.
Основное отличие русского афористического корпуса заключается в том, что здесь положительная и отрицательная оценка глупости и хитрости количественно практически совпадают (в иностранных афоризмах преобладает их негативная оценка), а положи-
тельная оценка ума осложняется акцентированием его способности к обману: Да умный человек не может быть не плутом (Грибоедов); Преимущества глупости в том, что ей никогда не завидуют (Гарин-Михайловский).
Седьмая глава «Познавательная способность человека в игровом дискурсе» содержит анализ аксиологии интеллекта в шутливой афористике и анекдотах.
Шутливые афоризмы подразделяется на две группы в зависимости от их тональности. Цель первой группы - юмор, веселье. Увеселительная тональность создается главным образом за счет обыгрывания системных языковых средств, лексических и грамматических. Используются также лингвокультурные связи и прецедентные феномены. Вторая группа направлена на «жонглирование смыслами» (с. 180); цель авторов этих выражений - удивить неожиданными выводами, поразить слушателя своими интеллектуальными способностями. Ведущую роль здесь играет парадоксальность: «У меня хватило ума прожить жизнь глупо» (Раневская).
В игровом дискурсе карнавализация ценностей осуществляется через их «перевертывание». Познавательные способности также представлены в соответствии с этим основным принципом: ум принижается, «заземляется», а глупость «возвышается»: «Что может быть вместительнее пустых голов?» (Лец). В анекдотах «умник» часто попадает в нелепую ситуацию: «Жена говорит мужу: - Вот напишу я над своей кроватью, что ты дурак, пусть весь город узнает!»; «Я смотрю, товарищ солдат, вы слишком умный! - Кто, я? - Ну не я же!».
Игровой эффект в рассматриваемых словесных жанрах часто создается обыгрыванием фразеологизмов разных типов и прецедентных высказываний: «А дураков каких мало, - оказывается-то много!» (неизвестный автор); анекдот: «Родители спрашивают у детей - Что вы сеете? - Разумное, доброе, вечное. - Коноплю, что ли?».
Глупость и ум значительно чаще фигурируют и оцениваются в анекдотах, чем мудрость или хитрость. При этом производные от основы дур- преобладают в анекдотах об уме и глупости, так как они имеют выраженную разговорную окраску, соответствующую характеру жанра.
В восьмой главе «"Сказка - ложь, да в ней намек": Иван-дурак как лингвокультурный герой» исследуются средства создания прецедентного для русской культуры феномена - фольклорного образа Ивана-дурака. «Фольклорный дурак в русских сказках выступает в нескольких ипостасях, основными из которых являются дурак-недотепа, совершающий нелепые поступки, и дурак - наивный мудрец, движимый в своих "неразумных" поступках добротой, честностью и бескорыстием» (с. 233). Этот типаж отличается отсутствием практического, своекорыстного ума, поэтому его глупость по обиходным, распространенным в народе представлениям является разновидностью добродетели. Характерно, что в результате своей жизненной позиции он может подняться к вершинам богатства и власти - такой финал сказок выражает убеждение в том, что «хорошие люди должны жить хорошо» (с. 214), как в «Сказке про Иванушку-дурачка». Исследователи отмечают сакральность образа сказочного дурака, его причастность к высшей мудрости. Это проявляется в мотивах его веры в волшебство и чудо, в умении отгадывать загадки1.
Дурак-недотепа из-за своей глупости все делает «не так», «наоборот». Его поступки могут приводить к очень дурным последствиям, однако в нем нет злого умысла («Дурак и береза»). Менее распространены, но также присутствуют в русском фольклоре образы дурака-трикстера, добивающегося успеха обманом, и дурака-Казановы - героя «озорных сказок».
В целом, как подчеркивает С.Г. Воркачев, образ дурака в русских сказках противоречив - в нем сочетаются взаимоисключающие свойства: доброта и жестокость, лень и трудолюбие, бескорыстие, с одной стороны, и стремление к власти, богатству - с другой.
Само имя Иван-дурак стало в русской лингвокультуре прецедентным: оно фигурирует в художественной литературе, в публицистике, в анекдотах, употребляется как нарицательное и во множественном числе.
В девятой главе «Показатели интеллектуальной оценки в тексте» исследуются характеристики предикатных субстантивов
1 Мелетинский Е.М. Иван-дурак, Иванушка-Дурачок // Мифологический словарь. - М., 1991. - С. 225-226. - Прим. реф.
интеллектуальной оценки в функции приложений - эта позиция является сильной для реализации ими в тексте оценочной семантики (Смотри, дурак, что ты натворил!).
Интеллектуальная оценка рассматривается С.Г. Воркачевым как структура, в целом совпадающая со структурой субъективно-модальной оценки и представляющая собой один из ее операторов. В эту структуру включаются: субъект оценки; оператор(ы) оценки; протагонист оценки (носитель интеллектуальных способностей); объект познания; основание оценки (точка зрения субъекта); обоснование оценки (мотивы / причины, склоняющие субъекта к такой оценке).
Данные Национального корпуса русского языка ('№'№'№.ги8С0г pora.ru) подтверждают явную асимметрию отрицательной и положительной аксиологических зон в естественном языке: отрицательная оценка интеллектуальных способностей превышает положительную в 6 раз. Наиболее частыми являются лексемы: дурак, глупец, умник, умница.
Субъективно-модальная оценка выражает эмоции, характер которых в исследуемом материале зависит от разных обстоятельств, таких как: обособленность - необособленность конструкции, грамматическое лицо протагониста оценки («он» - «ты» -«я»), контекстное окружение и пр. Например, в непрямых контекстах (3-е лицо) обособленные предикатные существительные негативной оценки чаще всего передают слабую эмоцию общего негативного отношения к протагонисту оценки и к событию: «Объясни ему, дураку, что лучше всего идут синтетические шубы под норку» (Довлатов). «Сильная» форма эмоции выглядит как раздражение, злость, гнев; в текстах она выражается введением интенсивных лексем и прямым обозначением переживаемых эмоций: «Злит меня, идиот, а я ж на него могу и порчу наслать» (Алешковский). Если протагонистом является субъект речи, преобладающей эмоцией может быть самоосуждение (обычно при описании ситуации, связанной с нарушением каких-либо норм): «И я, идиот, объяснял ему добросовестнейшим образом!» (Трифонов) или же поза самоуничижения, сопровождаемая просьбой о прощении: «Но вы простите меня, дурака, не все понял, ну, просто-таки ничего не понял» (Рецептер). Лексемы умник / умница часто употребляются в
иронических контекстах, где они передают отрицательную оценку: «Ладно, умник, кончай разговор. Где деньги спрятал?» (Тендряков).
В десятой главе «Ingenium rossicum: Этнокультурные стереотипы интеллекта в языковом сознании» исследуется семантика существительных интеллектуальной оценки (ум, смекалка, глупость, дурь), проявляющаяся в образных связях этих имен и в их типичной речевой сочетаемости.
Сочетаемость выявляет определяющую характеристику русского ума - его противоречивость, по выражению Бердяева, «анто-нимичность». Он предстает как одновременно подвижный и инертный, обстоятельный и поверхностный, склонный к мечтательности, мистицизму и практичный, хитрый и связанный с этикой, впечатлительный и склонный к скептицизму. Антонимичность проявляется, например, в атрибутивных сочетаниях: «здоровый русский ум» (Мамин-Сибиряк); «Ум русский, исступленно-молодецкий» (Бальмонт); «Прямолинейность грузного, тяжелого русского ума» (Горький); «Русский ум есть ум... преимущественно практический» (Вяземский) и др.
Русская глупость / дурь предстает в контекстах преимущественно как «выдающаяся» - «матерая русская глупость» (Горький); эта тема широко представлена в анекдотах и на сайтах Рунета. Русская смекалка характеризуется как особый тип мышления - «поиск оптимального пути обхода препятствия» (Захаров); ментальное содержание этого имени причисляется к наиболее значимым для русского самосознания концептам, наряду с 'душой', 'тоской', 'судьбой', 'волей'.
Е.О. Опарина
2017.03.003. ИЛЮХИНА НА., ДОЛГОВА И.А., КИРИЛЛОВА НО. МЕТАФОРА И СИСТЕМНОСТЬ: Семасиологический и когнитивный аспекты. - Самара: Изд-во «Самарский университет», 2016. - 188 с. - Библиогр.: с. 173-186.
Ключевые слова: метафора; метафорический образ; концепт; семасиологический анализ; межобразные семантические отношения.
В монографии, состоящей из введения и четырех глав, в качестве основной, воспроизводимой в процессе метафорообразова-
