CC BY
26
тельными блогерами, чтобы стимулировать их к работе в сотрудничестве с государством. В то же время есть данные об арестах блогеров, считающихся «слишком оппозиционными» (с. 437).
С. В. Минаев
2017.02.005. ХИМЕНЕС-ТОВАР С. ГРАНИЦЫ ПОНЯТИЯ ДИАСПОРА В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ В КОНТЕКСТЕ МНОЖЕСТВЕННОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ДУНГАН.
JIMENEZ-TOVAR S. Limits of diaspority in Central Asia: contextual-izing Dungan's multiple belongings // Central Asian survey. - L., 2016. -Vol. 35, N 3. - P. 387-404.
Ключевые слова: дунгане; Центральная Азия; Казахстан; Китай; диаспора; этническая инженерия.
Автор (Институт Макса Планка, Галле, ФРГ) на примере дунган показывает на разницу в отношении к диаспорам в Китае и в государствах Центральной Азии, а также обращает внимание на то, что в последнее время диаспоры начинают восприниматься как «политический ресурс, с которым следует считаться» (с. 388).
Объектом данного исследования являются дунгане Центральной Азии, главным образом, проживающие в Казахстане1.
Дунгане - мусульмане, разговаривающие на одном из диалектов китайского языка (шэньси). Этногенез этого народа восходит к временам династии Тан (618-907), когда первые мусульмане, прибыв в Китай, решили там остаться и обзавелись семьями. «По версии дунганских ученых, это были воины-арабы, приглашенные для того, чтобы помочь в подавлении восстания Ань Лушаня (744763). Данное восстание представляло собой попытку создать новую династию, которая должна была бы заменить династию Тан. Восстание сыграло довольно важную роль в отношениях между Центральной Азией и Китаем. До этого события Танский Китай был более или менее открыт для внешнего мира, особенно это касалось торговцев из Центральной Азии. Однако после подавления мятежа о прежней открытости уже не могло быть и речи, и отношения с Центральной Азией существенно испортились» (с. 400).
1 В основу статьи легли материалы полевых исследований, которые автор проводил во время работы в Казахстане (с 2011 по 2013 г.), а также при посещениях Китая в 2012 г. и в 2015 г. (с. 389).
Что касается этнонима «дунгане», то он имеет более позднее происхождение. Споры по поводу его возникновения идут до сих пор1. Русскоязычный вариант «дунгане» появился в 1870-1880-х годах, когда на территории Российской империи оказались беженцы-мусульмане, говорившие как на тюркских языках, так и по-китайски. Эти люди бежали от Цинской армии во время кампании по подавлению восстаний мусульман на северо-западе Китая.
В современном Казахстане дунгане считаются диаспорой. Здесь «диаспоризация» населения стала, в определенном смысле, альтернативной версией «этнической инженерии советского образца» (с. 388). По сравнению со сложной этнической структурой прежних времен (для которой были характерны такие категории как «нация», «национальность», «народность», «этническая группа»), современная казахская модель выглядит значительно проще. Она предполагает лишь две категории: «коренные жители», т.е. казахи, и «диаспора», т.е. прочее население. На смену поддерживаемому государством многообразию культур пришла «риторика мультикультурализма, в соответствии с которой многообразие приветствуется до тех пор, пока не ставится под вопрос главенствующее положение казахов. В этих условиях община дунган, прежде классифицировавшаяся как народность, стала назваться диаспорой» (с. 398).
Интерес к проблеме дунган Центральной Азии, возникший в последние годы в Китайской Народной Республике (КНР), имеет непосредственное отношение к гегемонистским планам Китая в данном регионе. Новое поколение китайских исследователей уделяет особое внимание изучению китайских этнических меньшинств за рубежом («тгтп кыадгао» - «минъцзюй хуацяо»).
Концепция «минъцзюй хуацяо» созвучна идее Китая, как «живого дерева»2. «Живое дерево» - это символ принадлежности к китайскому миру, «китайскость» («СЫпе8е-пе88»). Она представляется в виде концентрических кругов, центральным из которых
1 Согласно гипотезе (поддерживаемой в том числе и автором), это русская версия тюркского слова «тунгган», которое, в свою очередь, восходит к китайскому «тюнькэнь». Так называли военные поселения аграрного типа, созданные Цинской империей в Синьцзяне в середине XVIII в. (с. 399).
2 Tu, Wei-ming. The Living Tree. The changing meaning of being Chinese today. - Stanford, California: Stanford univ. press, 1994.
является континентальный Китай, следующий круг включает в себя Гонконг, Тайвань и Макао и, наконец, самый удаленный от центра круг объединяет «миньцзюй хуацяо». Это культуралистская концепция, где в каждом из таких кругов «китайскость» определяется по-разному. Центральный круг несет в себе националистическое ядро, тогда как все остальные осмысляются в категориях культуры. Таким образом, Китай существует как некое «психологическое пространство», где не найти ни периферии, ни множественных центров. «О подобном Китае уже не приходится думать в терминах некоего конкретного государства-нации. Более того, здесь мы имеем дело с политико-культурным конструктом, не имеющим, например, ничего общего с национализмом дальнего действия» (с. 400). В рамках понимания «китайскости» как культурного пространства находится место и для дунган, однако для их самоидентификации это не является определяющим фактором.
Множественная идентичность этого народа наиболее ярко проявляет себя в трактовке образа Чжэн Хэ - мусульманского мореплавателя ХУ в., открывшего для династии Мин новые торговые пути. Дунгане издревле привыкли считать его «своим». Однако, поскольку Чжэн Хэ принадлежал к семейству, некогда переселившемуся в Китай из Бухары, некоторые узбекские ученые начали эксплуатировать его бухарскую идентичность. Для дунган, однако, никакого серьезного противоречия между разными определениями принадлежности Чжэн Хэ не существует. С их точки зрения, Чжэн Хэ вполне может являться и бухарцем, и дунганином. Такого рода гибкая идентичность особенно распространена среди дунган Казахстана. С другой стороны, принадлежность Чжен Хэ к бухарским мусульманам, говорящим на китайском языке, иными словами, - к дунганам, делает очевидной двойственность восприятия этим народом понятия «дом», и расплывчатость представлений о границах этого «дома»1.
В целом дунгане демонстрируют весьма слабое чувство принадлежности какому-либо конкретному государству. Для них характерна некая смесь идентичностей, навязанных им извне. Однако
1 Во время проведения полевых исследований автор часто слышал от дунган, что у них есть две родины (одна - по линии отца, другая - по линии матери). При этом отечеством они считали Центральную Азию, а родиной по линии матери -Китай (с. 387).
самоидентификация в качестве дунган и ощущение связи с государством, в котором они проживают, для них все же «сильнее, чем транснациональная китайская идентичность» (с. 388).
В 2014 г. китайское правительство признало статус дунган как «минъцзюй хуацяо». Официальный статус предполагает возможность поехать на учебу в КНР в рамках специальной программы китайского правительста, преимущества при оформлении въездной визы и даже получение паспорта гражданина КНР.
В 2015 г. в Китае была организована конференция «минъцзюй хуацяо», где дунгане были главными гостями. Дискуссии между дунганами, имевшие место во время конференции, продемонстрировали, насколько проблематичным остается статус дунган как диаспоры. Автор отмечает, что «лишь от дунган Узбекистана, считающихся всецело узбекизированными, удалось услышать хоть что-то, напоминавшее заявление о себе как о диаспоре» (с. 399). В неформальной обстановке делегаты из Казахстана, Узбекистана и Кыргызстана общались на русском языке. Когда организаторы конференции попросили их вместе спеть какую-то песню (ожидая услышать если не классический китайский, то хотя бы шэньси), представители государств Центральной Азии исполнили советские песни на русском языке, так как, по их общему мнению, это лучше всего отражает своеобразие дунган.
В заключение автор отмечает, что «вопреки усилиям, которые были приложены некоторыми из дунганских интеллектуалов и озабоченных дунганской идентичностью активистов, диаспориза-цию дунган можно, таким образом, рассматривать не столько как попытки самих дунган определить собственную идентичность, сколько как политический нарратив, продвигаемый национальными государствами в целях усиления на своих территориях культурного разнообразия» (с. 402).
К.Б. Демидов
2017.02.006. ТРЕВИЗАНИ Т. СОВРЕМЕННЫЕ СВАДЬБЫ В УЗБЕКИСТАНЕ: РИТУАЛЬНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ «СВЕРХУ» И «СНИЗУ».
TREVISANI T. Modern weddings in Uzbekistan: ritual change from «above» and from «below» // Central Asia survey. - L., 2016. - Vol. 35, Issue 1. - P. 61-75.
