CC BY
63
чает, что эта ностальгия по советскому периоду все больше выводит из крестьянской памяти его трагический облик.
В. С. Коновалов
2017.01.019-021. РЕЛИГИЯ В ПОЗДНЕМ СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. (Сводный реферат).
2017.01.019. ДОБСОН М. Обществовед встречается с «верующим»: Дискуссии о боге, загробной жизни и коммунизме в середине 1960-х годов.
DOBSON M. The social scientist meets the «believer»: discussions of God, afterlife, and communism in the mid-1960 s // Slavic review. -Pittsburgh (Pa.), 2015. - Vol. 74, N 1. - P. 79-103.
2017.01.020. СМОЛКИН-РОТРОК В. Наука, религия и духовный кризис позднесоветского атеизма.
SMOLKIN-ROTHROCK V. The ticket to the Soviet soul: science, religion, and the spiritual crisis of late Soviet atheism // The Russian review. - Syracuse (N. Y.), 2014. - Vol. 73, N 2. - P. 191-197.
2017.01.021. ЛЮРМАНН С. Дух позднего социализма и цена трансформации: Эпоха Брежнева сквозь призму постсоветского религиозного возрождения.
LUEHRMANN S. The spirit of late socialism and the value of transformation: Brezhnevism through the lens of post-Soviet religious revival // Cahiers du monde russe.-2013. - A. 54, N 3-4. - P. 543-563.
Ключевые слова: СССР; хрущёвская «оттепель»; верующие и советский режим; народная религиозность.
Статья Мириам Добсон (Шеффилдский университет) «Обществовед встречается с "верующим"» (019) посвящена отношениям между верующими и советским режимом при Хрущёве и в первые годы после его смещения. Исследование основано на многочисленных интервью верующих из различных регионов Союза, собранных советскими социологами, которые в этот период проявляли особый интерес к народной религиозности, пользуясь ослаблением идеологического диктата в годы «оттепели». Непосредственным материалом для статьи послужили 14 интервью, собранных в 1964-1965 гг. в Ивановской области. Автор исследует два аспекта религиозной жизни в позднем СССР: во-первых, «неортодоксальные представления верующих о небесах и аде», порожденные «одомашнивани-
ем» религии в результате закрытия церквей и ограниченными возможностями религиозного образования, и во-вторых, своеобразную зависимость атеистического советского государства от религии, поскольку борьба с религиозными «предрассудками» и повсеместное распространение материалистического мировоззрения, воспринимаемого как единственно научное, неизменно рассматривались как важнейшие задачи правительства и партии, решение которых являлось необходимым условием построения коммунизма (019, с. 81-82). Социологические исследования, материалы которых анализирует Добсон, проводились в провинции, большинство опрошенных составляли пожилые верующие женщины, чаще всего крестьянки. Сохранившиеся в архивах расшифровки интервью позволяют воспроизвести своеобразный диалог между материалистическим миром и миром веры.
Антирелигиозная пропаганда, фактически приостановленная во время войны, возобновилась после смерти Сталина и приобрела особенно агрессивный характер в последние пять лет правления Хрущёва, но методы борьбы с религией по сравнению с предшествующим периодом заметно изменились. Хотя при Хрущёве и практиковалось административное давление на верующих, включая закрытие храмов и аресты священников, главная ставка теперь делалась на распространение атеизма как научной картины мира. Отношение к религии как общественному явлению тоже стало более сложным, упрощенные трактовки 1920-1930-х годов, основанные на социально-экономическом детерминизме, были отвергнуты. Это обусловило возродившийся интерес к научному изучению мировоззрения верующих. Социологические исследования, проводившиеся в этот период, преследовали фактически три цели одновременно. Предполагалось, что они позволят не только лучше понять верующих, но и поспособствуют их превращению в атеистов, поскольку диалог с учеными заставит их взглянуть на свои убеждения со стороны. Кроме того, поскольку на практике непосредственным сбором интервью чаще всего занимались не сами социологи, а привлеченные ими добровольцы - от студентов до партийных и комсомольских активистов, - подобные исследования рассматривались и как один из способов возродить интерес к атеистической пропаганде среди молодежи.
Результаты этих исследований, как показано в статье, оказались во многом неожиданными для их организаторов. Гонения на церковь в межвоенный период привели к своеобразному «одомашниванию» религиозности: не имея возможности посещать богослужения в храме и получить полноценное религиозное образование, верующие были вынуждены молиться дома, часто без икон, и вырабатывать свое видение мира самостоятельно. Как результат, борьба с религией только стимулировала их духовные искания, вынуждая довольствоваться лишь собственным разумением и воображением. Исследования показали, что граница между советским миром и миром религии была отнюдь не такой непроницаемой, как часто казалось партийным идеологам. Многие из опрошенных считали себя советскими людьми, критически относились к церкви как институту и даже к тому, что написано в Библии, но тем не менее оставались верующими. Многие не видели противоречия между христианским учением о посмертном воздаянии и идеями построения коммунизма на земле, некоторые утверждали даже, что построение коммунизма входит в цели Всевышнего (Христос в одном из интервью назван «первым коммунистом»). С другой стороны, предложенные опрошенными описания рая показывают, что их воображение испытало значительное влияние реалий современной им советской жизни. В текстах интервью сохранились образы райского сада, идентичные советскому городскому парку, надежды получить хотя бы на том свете собственную квартиру, даже утверждения, что и у грешника есть шанс попасть в рай, если он достаточно умный, поскольку умные люди требуются «для построения рая». Отношения между религией и советской идеологией принимали, таким образом, довольно сложные, часто непредсказуемые формы.
Тему продолжает статья Виктории Смолкин-Ротрок (Уэсли-анский университет, Мидлтаун, Коннектикут, США), посвященная в основном дискуссиям о духовной жизни в позднем СССР на страницах журнала «Наука и религия» (020). Автор отмечает, что исследователи, изучающие историю взаимоотношений между религиозными организациями и советским государством, чаще всего уделяют наибольшее внимание гонениям на церковь в довоенный период или антирелигиозной политике Хрущёва, тогда как история советского атеизма как такового по большей части остается в тени. Между тем за годы существования СССР атеистическая идеология
претерпела существенные изменения, что отразилось и на политике правительства, и на деятельности соответствующих институтов.
Издававшийся просветительским обществом «Знание» журнал «Наука и религия» был учрежден в 1959 г. в рамках последней масштабной антирелигиозной кампании 1958-1964 гг. Стараясь по возможности дистанцироваться от опыта своего предшественника -агрессивно-пропагандистского журнала «Безбожник» (1923-1941), его редакция с самого начала уделяла значительное внимание не только «отрицательной» составляющей антирелигиозной пропаганды (критика и высмеивание «религиозных предрассудков»), но и «положительной» (популяризация научных знаний, привлекательные образы светлого будущего). Кроме того, до половины от общего числа публикуемых материалов были адресованы пропагандистам и посвящены различным методологическим и техническим вопросам борьбы с религией в новых условиях. Довольно быстро, однако, стало ясно, что этого недостаточно. Популярность журнала росла медленно; тиражи журнала «Наука и жизнь», который тоже издавался обществом «Знание», но был целиком посвящен популяризации достижений науки, были в три с лишним раза выше. 31 августа 1964 г. заместитель председателя общества «Знание» В.Н. Зайчиков и новый главный редактор «Науки и религии» В.А. Мезенцев обратились в ЦК партии с предложением пересмотреть редакционную политику журнала. Главную причину неудач антирелигиозной пропаганды они видели в том, что она не дает своим слушателям убедительного ответа на важнейшие философские и просто житейские вопросы: о смысле жизни, добре и зле, счастье и утешении, воспитании детей и т.д. Эту тематику и предлагалось сделать основной в обновленном журнале. Соответственно предлагалось изменить и его заглавие.
Как показывают проанализированные автором документы, вопрос о журнале «Наука и религия» вызвал среди пропагандистов довольно оживленную дискуссию. Многие из ее участников также испытывали тревогу в связи с неудачами антирелигиозной кампании, которая, как показывали социологические исследования, не столько ослабила народную религиозность, сколько привела к ее дальнейшему оживлению, несмотря на закрытие значительного числа церквей. Предложения редакции журнала в этой ситуации вызвали в общем положительную реакцию. Высказывалось мнение,
что борьбу надо вести «не столько против религии, сколько за атеизм» (020, с. 186; выделено в тексте), больше внимания уделять формированию у читателей «правильной» картины мира, альтернативной религиозным представлениям. Постепенно приходило осознание того, что религия - это не способ познания, а мировоззрение, следовательно, наука не может рассматриваться как ее антитеза. Исходя из этого, предлагалось противопоставить религии не науку, а марксизм-ленинизм. Прозвучало и такое опасение, что публикация методологических материалов для пропагандистов в журнале, адресованном широкому читателю, может вызвать негативную реакцию среди верующих (эта проблема решилась после того, как вновь созданный 2 января 1964 г. Институт научного атеизма начал издавать свой собственный журнал «Вопросы научного атеизма», специально предназначенный для пропагандистов). Разочарование вызывало индифферентное отношение значительной части научного сообщества к пропаганде атеизма, нежелание многих ученых в ней участвовать.
Описанные дискуссии не привели к смене названия журнала, но его редакционная политика к середине 1970-х годов действительно изменилась довольно сильно. Публикация материалов, посвященных критике религии и популяризации научных знаний, продолжалась, однако наибольшее внимание теперь уделялось не этому, а мировоззренческим вопросам, прежде всего моральным. Тем самым предполагалось заполнить тот «духовный вакуум», в котором неизбежно оказывался человек, отвергнувший религию под воздействием атеистической пропаганды. Кроме того, в журнале начали публиковаться материалы по религиоведению и истории религии, в отдельных случаях - даже дискуссии между верующими. Это позволило повысить образовательный уровень самих пропагандистов, но имело и «незапланированный» результат: для многих читателей именно «Наука и религия» оказался едва ли не единственным источником достоверной информации по религиозным вопросам, вплоть до выдержек из священных текстов. Журнал, задуманный для борьбы с религией, способствовал, таким образом, ее выживанию.
Брежневский период анализируется также в статье Сони Люрманн (университет им. Саймона Фрэйзера, Канада) (021). Методологически эта работа опирается на подход, распространенный
в этноистории и этноархеологии, в рамках которого исследование строится по принципу «от настоящего к прошлому» (англ. up-streaming) и вопросы, требующие прояснения в прошлом, формулируются по итогам изучения настоящего. Такой подход критикуется рядом историков, но для изучения интересующей Люрманн темы (взаимосвязь постсоветского религиозного возрождения с эпохой застоя) является, по ее мнению, оптимальным. В качестве источников она использует как архивные материалы, так и интервью современных верующих, собранные ею в 2003-2006 гг. в республике Марий Эл.
В отличие от многих других исследователей, Люрманн не рассматривает брежневскую эпоху как время какого-то религиозного возрождения, которое, по ее мнению, началось по-настоящему лишь в постсоветский период. Активная борьба с религией, вопреки распространенному мнению, не закончилась после смещения Хрущёва, это подтверждают две волны особенно активной антирелигиозной пропаганды в 1965 и 1972-1973 гг. В то же время наблюдения Люрманн показывают, что обращение значительной части позднесоветского поколения к религии в 1990-2000-е годы действительно было в известном смысле подготовлено процессами, протекавшими при Брежневе, но не напрямую, а опосредованно. Тому было несколько причин. С одной стороны, в 1970-е годы расширился объем доступной простым советским гражданам информации о религии. С другой стороны, официальная пропаганда по-прежнему называла одной из основных ценностей изменение и совершенствование личности, большое внимание уделялось и вопросам духовного развития. По-прежнему важное значение придавалось учебе и самообразованию, причем подчеркивалось, что важны они не столько сами по себе, сколько как источник практической пользы (главным показателем которой считалась производительность труда). Это отразилось и на личном опыте религиозных активистов, выросших в годы застоя. Многие из них, обратившись после распада СССР к религии, целенаправленно и тщательно изучали заинтересовавшие их вероучения, некоторые оканчивали соответствующие учебные заведения. Кроме того, многие информанты занимались разного рода просветительской деятельностью еще в советский период - в качестве пропагандистов или ученых-популяризаторов. Приобретённые в то время навыки работы с
людьми, объяснения сложной информации неспециалистам и т.п. пригодились им и на религиозном поприще.
С. Люрманн полагает, что на деле именно при Брежневе следование официальной идеологии окончательно выродилось в чисто формальный, хотя и обязательный, ритуал, а любые сколько-нибудь серьезные разговоры о настоящих изменениях воспринимались как крамола. Это все более очевидное противоречие между официальными декларациями и повседневной действительностью подогревало интерес к альтернативным идеологиям и системам ценностей, что и сделало возможным религиозное возрождение 1990-х годов, после того как во время перестройки все ограничения на деятельность религиозных организаций были окончательно сняты. «Продолжая в годы стабильности поощрять учебу на протяжении всей жизни, бюрократы эпохи Брежнева, возможно, сохранили свое общество более открытым к новшествам и конкурирующим влияниям, чем они сами намеревались», - заключает автор.
М.М. Минц
2017.01.022. ПЛОХИЙ С. ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ. ПАДЕНИЕ СОВЕТСКОГО СОЮЗА / Пер. с англ. Гирика С., Лунина С., Сагана А. - М.: АСТ, 2016. - 623 с.
Ключевые слова: падение Советского Союза; окончание холодной войны; советско-американские отношения; Б.Н. Ельцин; М.С. Горбачёв; ГКЧП.
Автор монографии профессор истории Гарвардского университета (США) Сергий Плохий анализирует события последних пяти месяцев существования Советского Союза, пишет о различной роли США и СССР в окончании холодной войны и различных оценках описываемых событий. Исследование основано на недавно рассекреченных документах ЦРУ, мемуарах политиков и дипломатов. Автор получил за эту книгу в 2015 г. две премии: Pushkin House Russian Book Prize (за лучшую англоязычную книгу о России) и Lionel Gelber Prize (за лучшую книгу о международных отношениях и политике).
Монография состоит из предисловия, шести частей (в них 18 глав): «Последний саммит», «Танки августа», «Контрпереворот», «Союз несогласных», «Глас народа», «Прощай, империя!» и
