CC BY
64
2016.04.035. MEMENTO MORI: ПОХОРОННЫЕ ТРАДИЦИИ В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ / Сост.: Соколова А.Д., Юдки-на А.Б.; отв. ред. Громов Д.В. - М.: ИЭА РАН, 2015. - 294 с.
Ключевые слова: похоронно-поминальный обряд; танатологические практики и нарративы; мемориальные практики; фольклор.
Традиционный похоронно-поминальный обряд - одна из хорошо разработанных тем социально-культурной антропологии и фольклористики, в которой исследуются наиболее архаичные пласты духовной культуры народа. Это мощный институт поддержания и активизации культурной памяти не только семьи, но и общества в целом. В инициированной Институтом этнологии и антропологии РАН конференции «Танатологические практики и нарративы в современной культуре: советский и постсоветский периоды» (2014) приняли участие исследователи из России и Украины. География исследований охватывает регионы от Мурманской области до Албании и от Киева до Ямало-Ненецкого округа и Республики Алтай.
Вошедшие в сборник статьи представляют собой доработанные доклады, объединенные в несколько тематических разделов: «Старые и новые ритуальные эксперты и трансформация похоронного обряда»; «Региональные трансформации похоронно-поми-нального обряда»; «Танатологические практики и нарративы»; «Фольклор и мемориальные практики»; «Мемориализация внезапной смерти»; «Мемориальный дискурс в советский и постсоветский период».
Для современного этапа отечественной истории факторы, влияющие на похоронный обряд, во многом уникальны, поскольку прежде эти практики находились в жестких рамках нормативного регулирования церкви и сельской общины, а затем атеистических установок государства. В постсоветскую эпоху похоронный обряд оказался вне целенаправленного контроля государства и общественных институций, но вошел в сферу действий рыночных отношений, не столь очевидно воздействовавших на него ранее.
Данные процессы, а также роль старых и новых ритуальных экспертов на примере украинского анклава в России рассматривается в статье Е.Е. Левкиевской «"Народное отпевание" в Самой-
ловском районе Саратовской области». В нескольких селах этого района еще в советский период сформировалась местная традиция выполнения священнических функций - отпевание покойников, крещение детей, совершение богослужений по основным православным праздникам, освящение крещенской воды и пасхальной пищи - народными религиозными институциями. И сегодня, когда церковь уже не находится под запретом, неформальное отпевание сосуществует с церковным, причем приглашение народных певчих (в отличие от священника) считается обязательным (с. 11). Певчим обычно платят небольшую сумму денег и делают символические подарки (платки, конфеты).
В одном из сел анклава «отпевальную» группу также приглашали на кладбище для совершения коллективной панихиды на Радуницу - в местной традиции это главные поминальный день года, чрезвычайно почитаемый. С открытием церквей отношения с духовенством складываются по-разному - от «конкурентных» до «компромиссных».
В традицию народного отпевания включаются новые поколения женщин старшего возраста, которые при отпевании кроме рукописных тетрадей своих предшественников используют новые издания панихид. Некоторые из них сочетают «хождение по покойникам» с деятельностью в церкви, хотя большая их часть предпочитает дистанцироваться от нее, продолжая свою деятельность в неофициальном режиме (с. 34).
Эта ситуация не уникальна, она фиксируется и в других посткоммунистических обществах, со своей спецификой, как, например, на Балканах. Д. С. Ермолин анализирует ее в статье «Между сунной, традицией и модой: современный погребальный обряд ис-ламизированных славян Албании». По своей структуре и содержанию погребально-поминальная обрядность славян-мусульман Албании совпадает с тем, что фиксируется у других балканских этнических групп, исповедующих суннитский ислам. Тем не менее некоторые архаичные и инновационные элементы погребальной обрядности носят очевидно неисламский характер.
Особенно это проявляется в культуре кладбища, где за последние 100 лет главным результатом изменений стала почти полная деконфессиолизация современного типа памятников. Большую их часть с середины 1950-х годов представляют образцы фабрич-
ной работы. О принадлежности погребенного к исламу можно судить лишь по табличке с именем и отсутствию креста. Памятники нового типа обладают высокой степенью символического престижа, как и другие формы внешнего опыта, которые люди стремятся привнести в свое сообщество (с. 53).
Особенности регионов, связанные с этнической и конфессиональной спецификой, рассматриваются в статье Т.А. Листовой «Праздник встречи живых и умерших в пространстве кладбища. Современные календарные поминания на российско-украинско-белорусском пограничье». Автор обращается к истории поминального праздника Радуницы в Смоленской и Брянской областях России, Могилевской и Гомельской областях Белоруссии и Черниговской области Украины. Своеобразие Радуницы определяется уже тем, что она не ведет свое начало от церковного канонического месяцеслова, а, напротив, была введена в него в соответствии с народно-религиозной практикой. Старообрядцы региона (это широко известный стародубско-ветковский старообрядческий массив), в отличие от местных последователей РПЦ, посещают кладбище на Пасху. Радуница как поминальный день в их календаре отсутствует.
Основное содержание радуницких поминаний связано с идеей возможных контактов с умершими, в реализации которых главным связующим звеном является пространство кладбища, и конкретно - могила. К числу тех характеристик, которые отличают проведение Радуницы, относятся массовость, обязательность посещения могил, активное общение на кладбище, семейно-родственные, а иногда и коллективные трапезы, уличное гуляние после возвращения с кладбища. Радуницкие поминки в значительной степени, а иногда и полностью заменяли престольные праздники. Главная цель - забота о благополучии умерших, доставление им возможности участвовать в празднике и почувствовать память о себе живых. Общий эмоциональный настрой заставляет проникнуться ощущением сакральности времени и места, побуждает следовать принятым нормам поведения.
В основной части региона пребывание на кладбище традиционно начинается с украшения намогильного креста рушником, фартучком, косынкой. Следующим обязательным действием остается «христосование с умершим», которое заключается в катании по могиле крест-накрест пасхального яйца и произнесении форму-
лы «Христос воскресе». Главным, центральным актом была и остается трапеза у своих могил. Начало трапезы, согласно наиболее распространенной в регионе традиции, предваряется покрытием могил скатертями, которые используются только раз в год и только для этой цели. Сама трапеза происходила либо на могиле, на которую выставлялись принесенные кушанья, а по краям садились участники обеда, либо все пришедшие размещались прямо на земле рядом с покрытой скатертью могилой. Перенесение трапезы на специально сделанные столики, что характерно для современности, воспринимается подчас как искажение традиции (с. 64-65).
При общем негативном отношении священнослужителей к поведению своей паствы на кладбище можно отметить и другую тенденцию: осмысление некоторыми из них происходящего на кладбище не только с точки зрения соответствия поминальным канонам, но и шире - в контексте изначальных традиций общения христиан. В таком случае в трапезе на могилах усматривается даже литургическая подоснова. «Трапеза на могиле - это сложное мифологизированное действо, во время которого умершие вкушают пищу вместе с живыми как невидимые сотрапезники» (с. 70).
Широкое распространение еще в советское время в Белоруссии получил обычай покрытия гроба при опускании его в землю скатертью или полотенцем, что как бы проецируется на будущие радуницкие поминки для исправления ситуации невозможности посетить родные могилы в нужное время. Именно Радуница в масштабе определенного социума, связанного общей территорией и исторической памятью, напоминая человеку о его корнях, способствует сохранению локальной идентичности, особенно в сложном комплексе самоидентификации современного городского жителя. Обычай дает богатейший материал, свидетельствующий о своеобразии и способности к развитию народной религиозной мифологии и мистики, позволяет делать заключение о влиянии на них православной концепции загробной жизни.
Современным поминальным обычаям старообрядцев-беспоповцев посвящена работа С.С. Крюковой «"...Надо проститься": Соционормативные представления и погребальная практика современных старообрядцев Алтая». В настоящее время они живут в очень сложной этноконфессиональной среде Алтая рядом с попов-цами, православными (никонианами), «рериховцами» (последова-
телями учения Н. К. Рериха), алтайцами с их особым религиозным мировоззрением. Однако в похоронном обряде сила обычая-закона проявляется с особой яркостью.
Идее необходимости соблюсти все ритуальные нормы во имя прощения покойного подчинен весь комплекс поминальной обрядности. Даже «обмирщаясь» в быту, староверы стараются детально следовать традиции в обрядах похорон и поминок, включая подготовку «смертной» одежды (шьется вручную без узлов), изготовление заранее гроба, желательно долбленого, без гвоздей, хотя в настоящее время используют и обычные «тесовые». Обязательность подачи «милостыньки» в поминальные дни связана с отношением к ней как к явлению, непосредственно связанному с потусторонним миром и загробным существованием человека. Отмечается, что общины старообрядцев пополняются пожилыми людьми, которые начинают «кержачить» после выхода на пенсию. Поддерживая религиозные ограничения, кержаки стараются восстанавливать и поддерживать параметры своей идентичности.
Как показывает исследование Н.А. Бирюковой «Трансформация хантыйской похоронно-поминальной обрядности в Шурыш-карском районе ЯНАО», подобные процессы происходят и среди коренных малочисленных народов Сибири.
Трансформации касаются не только внешней части обряда, но и дискурсивной: меняется сам танатологический дискурс и способы осмысления вопросов старения и умирания. Явления такого рода получают отражение и в текстах современной массовой культуры, как показывает статья И.А. Разумовой «Танатологическин мотивы в документальных текстах о времени социалистического строительства в Заполярье». Речь идет о промышленном освоении Крайнего Севера - Кольского полуострова. Важным сюжетообра-зующим фактором локальной истории с начала XX в. стал социально-демографический. С одной стороны, создание в регионе промышленных гигантов - строительство железной дороги («мур-манки»), основание Мурманска1, открытие горонорудных месторождений, начало их промышленной разработки - осуществлялось с привлечением видных ученых и высококвалифицированных спе-
1 Романов-на-Мурмане, основанный в 1916 г. Это и сегодня крупнейший в мире город за Полярным кругом. - Прим. реф.
циалистов. С другой стороны, для строительства «городов будущего» здесь в короткие сроки была сосредоточена «рабочая сила» -раскулаченные и высланные крестьяне, репрессированные.
Смертность в силу невероятно тяжелых условий жизни была крайне высокой. Социально-стратифицирующее осознание смерти нашло отражение в письменных источниках того времени: это очерки журналистов и писателей (А. Толстой, В. Катаев), командированных на Север для освещения создания «новой цивилизации», литературные биографии ветеранов промышленного освоения Кольского Севера, их мемуары, публикации постсоветского периода, посвященные советской истории. В советской период семантика сюжетов связана с идеями покорения природы человеком, на постсоветском этапе актуализируются проблемы «цены» победы. Коренное и старожильческое население из данного сюжета практически исключается, или его редкие представители присутствуют в качестве проводников по «дикому» пространству. В роли персонифицированных убийц выступают ипостаси доиндустриального Севера - горы и лавины. Погибших на «трудовом фронте» рассматривали как неизбежные потери. В контексте постсоветского осмысления социалистического строительства как репрессивного и антигуманного сама территория с ее природными локусами предстает в образе могилы огромного числа неправедно убитых. Рубеж ХХ-ХХ1 вв. стал временем «естественного ухода» участников индустриализации Заполярья. В мемуарах многих из них уход «поколения созидателей» воспринимается как «смерть эпохи - времени созидания и доброты» (с. 29).
Некротические нарративы, собранные М.М. Миленковой в современных украинских городах Киевской, Черниговской, Полтавской, Черкасской и Винницкой областей («Некротические тексты современного города: контекст и прагматика»), ориентированы на выявление новых явлений в осмыслении горожанами основных онтологических категорий - смерти и загробного существования -по данным личных нарративов и клишированных фольклорных текстов. В публикации М.Э. Елютиной «Пожилые люди: на обочине смерти» рассматриваются индивидуальные стратегии осмысления конечности собственной жизни.
Изменения характерны и для мемориальных практик в приватном и публичном пространстве. Традиционные поминальные
практики Русского Севера представлены в статьях Ю.С. Шаниной «Акустический код кладбища д. Родома Лешуконского района» и Э.П. Степановой «Плачи Прасковьи Савельевой на свою смерть в контексте карельской традиции причети».
В статье А.Ф. Балашовой анализируются фольклорные представления последователей довольно узкой субкультуры, деятельность которой состоит в постоянном добровольном контакте со смертью: волонтеров - поисковиков останков советских солдат для их последующего захоронения.
Мемориализация внезапной смерти при терактах, природных и техногенных катастрофах может переноситься из приватной сферы в публичную посредством как традиционных фольклорных текстов, так и современных медиа-технологий. Эти процессы показаны в публикациях Н.Г. Комелиной «Как бот "Каганович" погиб» и О.В. Змеевой «"Был в сети вчера...": смерть журналиста в малом городе».
Помимо частных практик трансформации затрагивают и государственные мемориальные практики. А.Б. Юдкина исследует создание главного мемориального локуса России, посвященного Великой Отечественной войне («Могила Неизвестного солдата в советском мемориальном ландшафте»). В эссе «Некрополи российских правителей: пять веков традиции» Д.В. Громов прослеживает эволюцию некрополей российских правителей от Ивана Калиты до наших дней.
Т.Б. Уварова
АННОТАЦИИ
2016.04.036. ГЕРМАНИЯ И «ЗАПАД»: ИСТОРИЯ МОДЕРНОГО КОНЦЕПТА.
Germany and «The West»: The history of a modern concept / Ed. by Bavaj R., Steber M. - N.Y.; Oxford: Berghahn Books, 2015. - X, 317 p.
Ключевые слова: Германия и «Запад»; модерный концепт.
Сборник, изданный при поддержке Германского исторического института в Лондоне и Сент-Эндрюсского университета (Шотландия), основан на материалах симпозиума 2009 г. и представляет собой первую попытку изучить историю представлений о
