CC BY
115
преподносил. Отсутствие даров - как признак отсутствия признания мандата - неизбежно должно было сопровождаться неисчислимыми бедами и ослаблением конфуцианской идеологии - точнее, прекращением ее победного распространения в других странах и землях.
«Носорог из Персии и какаду из Вьетнама убедительно демонстрируют, что в качестве подарков китайские официальные лица ожидали не только продукцию местного производства. Кроме того, императорский двор считал себя обязанным направить прибывшим ответные дары... вкупе с пышными титулами, дававшими обладателям право командовать фиктивными странами и войсками» (с. 570).
Китайское отношение к делегациям, приносящим дары (многие из которых - например, животные - были не просто ненужными, но и обременительными), вскоре начало привлекать в Китай искателей легкой наживы: «Чрезвычайно изобильное содержание (еда, питье и т. д.) раз за разом приводили к тому, что число членов той или иной миссии по ходу дела увеличивалось; бывало и такое, что прибывали посланцы из абсолютно фиктивных стран и представители никогда не существовавших народов» (с. 571).
Главную причину подобного положения вещей автор усматривает в колоссальных мировоззренческих различиях, позволявших новым «данникам», по сути дела, обирать Китай: «Идеологизированный подход китайских властей высмеивался людьми, главным или единственным интересом которых была торговля вкупе с развлечениями» (с. 571).
К.Б. Демидов
2016.02.030. АЛАЕВ Л.Б. СЕЛЬСКАЯ ОБЩИНА В СЕВЕРНОЙ ИНДИИ: ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЭВОЛЮЦИИ. - М.: Ленанд, 2014. - 293 с.
Ключевые слова: Индия; сельская община; история; историография.
Это второе издание, исправленное и дополненное, монографии известного российского историка-востоковеда Леонида Бори-
совича Алаева. Первое вышло еще в советскую эпоху1. В изменившемся с тех пор общественно-политическом контексте сняты ссылки на классиков марксизма, призванные показать соответствие точки зрения автора пониманию проблемы сельской общины Марксом и Энгельсом2. Дополнения выразились в том, что гораздо более решительно отвергается миф об экономической (хозяйственной) замкнутости индийской общины. Доказывается, что община была с древности связана с рынком, а без рынка система обмена продуктами и услугами (широко известная система джаджмани) существовать бы не могла.
В книге прослеживается эволюция одного из важнейших институтов традиционного индийского общества с середины I тысячелетия до н.э. до XIX в., рассматриваются изменения социального и экономического статуса общинников, вопросы землевладения, землепользования, самоуправления, организации хозяйства, дан историографический обзор.
«В широком смысле общиной допустимо называть любую общность людей, сложившуюся естественно, в ходе непосредственной социальной практики, не являющуюся результатом некоего волевого акта. Община - это место сгущения социальных связей, окруженное зоной относительно разреженных социальных связей. Сочетание общностей такого рода характерно для всего докапиталистического периода истории человечества» (с. 10).
Исторически сложилось так, что понятие «индийская деревенская община» появилось раньше, чем началось ее действительное изучение (с. 5). Началу сбора информации предшествовало краткое, несколько идеализированное ее описание (его дал Т. Манро в 1806 г.), задавшее тон дальнейшему изучению. Идеализация общины как «маленькой республики» и замкнутого «микрокосма» стала преобладать в отчетах чиновников, а затем широко распространилась в европейской научной и популярной литературе. Видя в этой идиллии нечто изначально непорочное, исследователи легко отнесли такую форму общины к древности, «к незапамятным временам», «ко временам Ману» и т.п. (с. 7).
1 Алаев Л.Б. Сельская община в Северной Индии. Основные этапы эволюции. - М.: Наука, 1981. - 240 с.
2 По существу концепция автора расходилась с общепринятой в то время, этой концепции автор остается верен и в нынешнем издании. - Прим. реф.
Однако на протяжении тысячелетий структура североиндийской общины менялась, и эти изменения находились в пределах, положенных двумя крайними моделями: а) крестьянской организации равноправных (а вернее - равнобесправных) производителей и б) общины-вотчины, подчиненной интересам небольшой части ее членов.
Действительно, ее устройство, рисуемое правовыми трактатами дхармашастрами, поразительно напоминает то, с чем столкнулись англичане в Х1Х в.: такое же сочетание областных и деревенских объединений, такое же преобладание индивидуального хозяйства и кастовая солидарность коллектива землевладельцев как основа общинности, те же социальная и экономическая разнородность населения и наличие внутриобщинной эксплуатации. Но эта похожесть начального и конечного этапов эволюции указывает лишь на похожесть условий, в которые община была поставлена, а не на идентичность сути внутриобщинных отношений.
Сложившись в виде коллектива эксплуататоров (вместе с эксплуатируемыми ими производителями) в первой половине I тысячелетия до н.э., она затем примерно 1000 лет эволюционировала в сторону все большей равностатусности своих членов, пока не превратилась в феодально закрепощенную общину крестьян.
Идиллическим своим образом, сложившимся у первых ее исследователей, североиндийская община во многом обязана системе джаджмани - институированному обмену продуктами и услугами между членами разных каст. Распространению этой сложившейся уже в У-Н вв. до н.э. системы способствовало государство, осуществлявшее дарения земли группам брахманов, что демонстрировало сознательное стремление властей к расширению общинного землевладения (с. 152).
В этих условиях в общине образовывалась верхняя прослойка, в социально-экономической зависимости от которой пребывали другие группы. Она играла важную роль в функционировании всего инидийского общества. Во-первых, ее члены были организаторами производства. Во-вторых, они обеспечивали сбор налога. В-третьих, они непосредственно изымали прибавочный труд, оставляя на долю госаппарата более простую задачу - перераспределение прибавочного продукта.
Общины землевладельцев обеспечивали социальный мир в деревне, организуя посильную оборону от внешних посягательств и гася внутридеревенские конфликты. Деревенских землевладельцев давили повышениями налога и новыми регламентациями, но государство, как правило, не шло на уничтожение этого промежуточного слоя, на нивелировку сельского населения и сведение всех на уровень трудового крестьянства.
Правда, в начале XIV в. имела место попытка (Алауддин Хильджи) повысить налог до такой степени, чтобы верхняя прослойка общины лишилась ренты, и во второй половине XVIII в. маратхи в ряде областей своей державы низвели наследственного владельца до уровня бесправного держателя, но обе попытки не дали (каждая по своим причинам) желаемого результата. Во все остальные эпохи во главе общины был слой, оставлявший у себя часть прибавочного продукта.
Был важный период в истории Северной Индии (примерно с начала нашей эры до VIII-X вв.), когда в общине не прослеживается наличие верхней эксплуататорской прослойки, когда общинник был, казалось, обычным крестьянином. Этот период характеризовался ослаблением государственной фискальной эксплуатации, распространением крупной частной (феодальной, по мнению большинства исследователей) собственности, т.е. отходом от «азиатской» модели социального строя.
Именно тогда социально-экономический строй Северной Индии в наибольшей степени приближался к западноевропейской модели феодализма. «Почему Индия не пошла по этому пути дальше, а опять свернула на дорогу развития преимущественно государственных форм эксплуатации - это проблема для будущих исследователей» (с. 215).
В VIII-X вв. произошло «раджпутское завоевание» Северной Индии, в результате чего в крестьянской общине образовался слой высококастовых землевладельцев, и вновь возникла гетерогенная структура сельского населения. Однако возврат к гетерогенной общине не был возвратом к прежней классовой структуре. Есть достаточно оснований утверждать, что классовая природа сельских хозяев в древности и в Средневековье была разной. И дело здесь не только в юридическом положении производителя («можно» его убить по закону или «нельзя»), а в том, к какому типу относится
форма производства, в котором занят непосредственный несвободный производитель, - к «рабовладельческому», при котором он не имеет собственного хозяйства, а работает в хозяйстве того, от кого он зависит, или к «феодальному», когда он ведет собственное хозяйство. И хотя личная зависимость при таком подходе теряет первостепенное значение, в целом отсутствие своей земли приводит к большей степени экономической зависимости, что, естественно, вызывает и более жесткую форму юридической зависимости.
Наличие или отсутствие собственного хозяйства играло огромную роль при оценке индивида членами общества. Так, социальное, а следовательно, и правовое положение наемного работника, даже формально свободного, в древней и средневековой Индии неизменно было гораздо ниже, чем положение даже самого закабаленного издольщика.
Если с этих позиций подойти к хозяйству богатого общинника в Северной Индии, то можно заметить, что в древности в нем преобладают несвободные безземельные работники, а в период Х-XIX вв. - несвободные, но имеющие на тех или иных условиях землю «арендаторы». Впрочем, и в древности имела место «аренда», и в более позднее время сохранялся труд безземельных, находившихся фактически на положении рабов. Тем не менее наблюдался перенос акцентов в использовании чужого труда, что нашло отражение в терминологии. Если в древности люди, работающие на хозяина или связанные с ним отношениями зависимости - это «да-саварга» («группа рабов», «рабская категория») или «бхритья» (получающие плату), то в средние века это «праджа», «парджаны», «джана», «пракрити» (т.е. народ, подданные).
Однако этих данных недостаточно для определения форма-ционной принадлежности как древнего, так и средневекового индийского обществ, так как община - лишь один из производственных укладов, а кроме того, нужны данные по сбору и перераспределению налога. Да и сам автор такой задачи не ставит (с. 265). Точно так же продолжает оставаться спорным в мировой индологии вопрос о характере государственной налоговой эксплуатации на разных этапах государственности на субконтиненте.
Вопрос о сущности государства, государственной собственности и государственной эксплуатации в древности и в Средние века (т.е. «рабовладельческое» или «феодальное» оно было) нужда-
ется в дальнейшем исследовании. «На данном этапе изучения нет основания полагать, что она менялась» (с. 265). Смена типов внутри-общинной эксплуатации не означает смены классовой сущности политической надстройки и экономической природы системы распределения, представленной фискальным аппаратом.
Автор полагает, что центр тяжести вопроса о господствующем способе производства лежит в плоскости внутриобщинных отношений, в производственной ячейке, система же перераспределения при всей ее важности является второстепенной с точки зрения формационного анализа. Поэтому автор считает свою работу «аргументом в пользу точки зрения о смене формаций на доколониальном Востоке», а именно - о «смене специфического восточного рабовладения специфическим восточным феодализмом» (с. 266).
Спецификой же возникавших на территории Северной Индии общественных отношений было наличие не только государственной эксплуатации, но и эксплуатации, которая осуществлялась слоем средних и мелких землевладельцев, составлявших верхнюю прослойку сельских общин. В этот слой входили лица разного имущественного положения - от пауперизированных крестьян до довольно крупных землевладельцев, которые могли сами принимать участие в труде, а могли весь труд перекладывать на плечи зависимых от них общинников.
Верхний слой общины был как объектом эксплуатации со стороны фискального аппарата государства, так и эксплуататором по отношению к низшим слоям деревни. «Несмотря на эти как будто бы взаимоисключающие характеристики, слой полноправных общинников, скрепленный кастово-клановыми узами, был един и сплоченно противостоял как верхней прослойке господствующего класса, так и низшим слоям деревни» (с. 266).
Низшие трудовые слои на протяжении всей истории индийской деревни имели «очень сложный, комплексный состав» (с. 267). Раздробленность по экономическому положению, юридическим категориям, социально-кастовым статусам препятствовала их объединению в общих интересах. Если верхушка общины обладала определенной социальной активностью, то низшие слои «вообще как бы отсутствовали», не известно ни об одном сколько-нибудь крупном их движении. Возможно, не последнюю роль в этом сыграла не
только их экономическая зависимость, но и социально-культурная обездоленность, низводившая их почти до животного состояния.
Автор считает, что система внутриобщинного обмена услугами возникла позже, чем гетерогенная структура индийской общины, но оказалась подходящей формой, в которую со временем облеклись эксплуататорские отношения в деревне. Возникнув в VII вв. до н.э. в центральных районах Северной Индии, джаджмани в Средние века распространилась на другие районы субконтинента. При этом она расширяла сферу своего действия, но ни в древности, ни в Средние века не обнаружила нередко приписываемой ей функции обеспечения натуральности общинного хозяйства. Она, напротив, даже в пору своего наибольшего развития предполагала связь с рынком и землевладельца, и ремесленника. Вместе с тем до XIX в. не отмечалось заметных признаков ее разложения.
Таким образом, проблема индийской общины и «азиатского общества» приобретает иное звучание. Социально-экономическая дифференциация общества оказывается не примитивной и элементарной (производитель - государь), а крайне сложной и разветвленной. Рента-налог - не единственная форма эксплуатации, а одна из существующих - наряду с рабовладельческой, отработочной, продуктовой и денежной рентами в пользу частных лиц. Нередко рента-налог лишь перераспределяла суммы, извлеченные частной эксплуатацией.
Натуральность хозяйства оказывается следствием не автар-кичности, отсутствия рынка, замкнутости, а объективно имевшего место ограничения рыночных связей лишь определенными видами товаров и услуг. В этих условиях, когда, казалось бы, существовали предпосылки для быстрого развития общества в сторону торжества частной собственности и рыночных отношений, имеет место очень медленная, трудная эволюция.
Из века в век не было качественных сдвигов, накапливались лишь незначительные количественные изменения. Причины этой замедленности автор призывает искать «не в тотальном господстве натуральности и государственной собственности, а в специфическом неблагоприятном для развития сочетании частного и государственного, натурального и товарного начал» (с. 268).
Ю.В. Чайников
