CC BY
36
«минорный лад», который свойственен трагедии, через дионисий-скую ее сущность.
Завершает сборник раздел «Experto credite», в который вошли работы М.Л. Гаспарова. Статья «Из Ксенофана Колофонского Пушкина: Поэтика перевода» равно принадлежит классической филологии, истории русской литературы и непосредственно пушкиноведению, а также теории перевода и поэтике, методике количественного измерения точности перевода, проблеме «метр и смысл». В статье «Брюсов и буквализм» представлен анализ перевода «Энеиды» в контексте творчества поэта. Предпринятые сравнения редакций перевода позволяют сделать вывод, что программа позднего Брюсова - это программа «буквализма», понимаемая как «борьба за сокращение "длины контекста" в переводе, за то, чтобы можно было указать не только каждую фразу или каждый стих... но и каждое слово и каждую грамматическую форму, соответствующую подлиннику» (с. 650). Однако все эти приемы не принесли поэту удачи; практика буквализма себя не оправдала.
В. В. Муханова, Н.А. Старостина
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ МЕТОДЫ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ
2016.02.007. ПРОЗА КРИСТИАНА КРАХТА: КОДЫ ПОСТМОДЕРНИЗМА: МОНОГРАФИЯ / Андреюшкина Т.Н. и др.; Под ред. Т.Н. Андреюшкиной. - Тольятти: Изд-во ТГУ, 2015. - 243 с.
Ключевые слова: К. Крахт, постмодернизм, немецкая литература, массовая культура, интеллектуальный роман.
Авторы реферируемой коллективной монографии рассматривают романы и эссе немецко-швейцарского писателя Кристиана Крахта (р. 1966) как «уникальные инновационные проекты» (с. 5), открывающие возможность проследить, каким образом развитие новых технологий, скоростного транспорта, способов массовой коммуникации способствует фрагментированию современного мира, размыванию в нем всех и всяческих границ, разрушению ценностных систем, эрозии привычных культурных моделей.
Будучи сыном одного из руководителей концерна «Аксель Шпрингер АГ», Кристиан Крахт «по рождению» принадлежал к богатой буржуазии «глобального мира», в котором постепенно стирались географические границы: его детство прошло в Швейцарии, Германии, США и во Франции; позднее он путешествовал по Индии, Непалу, Северной Корее, Афганистану, Парагваю, совершил восхождение на Килиманджаро. Работал журналистом и редактором, сотрудничал с журналами «Темпо» и «Шпигель».
Приобрел широкую известность после выхода первого своего романа «Faserland» (1995), за которым последовали романы «1979» (2001), «Я буду здесь на солнце и в тени» (2008) и «Империя» (2012). Помимо романов издавал книги в жанре путевых заметок («Желтый карандаш», 2000; New wave. Компендиум 1996-2006», 2006), выступил издателем антологии рассказа «Месопотамия» (1999), участвовал в проектах коллективного литературного творчества («Метан», 2007, совместно с Инго Нирманом), состоял в литературном объединении «Поп-культурный квинтет».
Авторы данной монографии относят творчество К. Крахта к литературному постмодернизму. Его «зрелая» проза в современном межкультурном пространстве может быть прочитана с использованием разных культурно-исторических и литературных кодов, «можно установить их причастность к литературным традициям романтизма, реализма, к жанру романа-исповеди, романа-символа, романа-антиутопии, романа-пародии на современный мир потребления, романа-путешествия и, таким образом, обнаружить в нем еще и другие глубинные смыслы» (с. 6).
Монография состоит из семи глав: по одной - на каждый из четырех романов К. Крахта (гл. 1, 2, 3, 5), их разделяет небольшая отдельная главка (4) о коллективном «романе» «Метан», написанная исследовательницей из Санкт-Петербурга А. Елисеевой. Ею же написана глава восьмая о «кодах кино» в творчестве писателя - на материале совместного фильма К. Крахта с Ф. Финстервальдер «Finsterworld» (что можно перевести с немецко-английского как «Мир тьмы»). Глава об эссеистике К. Крахта (7) с точки зрения проявления в ней культурных кодов Востока и Запада написана Т.Н. Андреюшкиной и А.В. Москалюк (Тольятти). Глава шестая о компаративистских исследованиях прозы К. Крахта составлена из
работ отечественных (Ю.Л. Цветков, О.В. Тихонова) и зарубежных (Ф. Майснер) специалистов.
Г.В. Кучумова (Самара) рассматривает «массмедийный код» в романе «Faserland», исследует этот роман как «культурный каталог» и как «роман протеста». Как «культурный каталог» этот текст предстает органичной частью постмодернистского дискурса, иллюстрирует идею необозримости и бесконечности процесса потребления (с. 19). Протест в романе выражается против бездуховности и безнравственности общества тотального потребления: «"Критика" культуры потребления осуществляется им с позиций иронического дискурса и благодаря введению в художественное пространство фигуры абсурдного героя, циника, "нового" денди» (с. 27). Исследовательница отмечает, что роман обнаруживает структуру романа-путешествия и сохраняет жанровые коды классического немецкого романа воспитания, романа-инициации и романа-исповеди: «Faserland - своего рода исповедь "сына века", современного романтического скитальца, героя "мировой скорби" (типа Вертера) -созвучен поколению 1990-х, на период которого пришлось крушение нравственных идеалов и крах "великих повествователей" (Лио-тар)» (с. 30). Кроме того, роман продолжает в Германии традицию так называемой «литературы об отцах» (Väterliteratur), включающей многочисленные в 1960-1970-х годах и позднее художественные тексты, выводящие «фигуру отца», как правило, авторитарного, тиранического, замешанного в преступлениях нацизма.
А.В. Елисеева (Санкт-Петербург) видит в первом романе К. Крахта обновление традиций романа-путешествия, а также исследует в нем функцию исторической памяти и роль бренда. Путешествие в «Faserland» не ограничивается перемещениями в географическом пространстве, текст книги «сам становится путешествием по семантическим руинам романа-путешествия, по фрагментам смыслов и различных дискурсов» (с. 43).
Обращаясь к проблеме исторической памяти в романе, А. В. Елисеева отмечает, что поглощенность нацистским прошлым Германии сочетается у рассказчика с полным равнодушием к другим историческим событиям ХХ в. При этом антинацистский пафос причудливо сочетается с презрением к Социал-демократической партии Германии в целом и к отдельным ее представителям, а антифашистская риторика - с воинствующей гомофобией. Таким образом,
традиционный для новейшей немецкоязычной литературы дискурс о прошлом оказывается в романе пародией на себя - благодаря преувеличенности, инфляции, а также отсутствию логики, разрывам, совмещению с другими дискурсивными практиками, включая равнодушие к истории (с. 46). Носящий, по Ж. Бодрийару, «симу-лякровый характер» бренд как таковой способствует деконструкции традиционного дискурса о прошлом, считает А.В. Елисеева. Семантический ореол бренда в романе - включая его символические значения, создаваемые и поддерживаемые нарратором, - находят соответствия в символическом значении воспоминаний об историческом прошлом. За счет этого «историческая память приобретает исключительно символическую ценность и симулякровый характер» (с. 47).
Второй роман К. Крахта, «1979» (2001), освещается в рамках традиций интеллектуального романа (Г.Г. Ишимбаева), паломничества на Восток, литературной антиутопии (Г.В. Кучумова). Ю.Л. Цветков (Иваново) исследует вопрос о движении формы повествования от «я» к «мы», иллюстрирующем идею «перевоспитания» человека в безликую массу. Нарратологические особенности романа «1979», по мнению исследователя, свидетельствуют о том, что общество потребления и тоталитарное общество обладают существенным сходством: человек в них растворяется в массе. «В обществе потребления это растворение внутреннее, а в тоталитарном обществе - внешнее... Внутреннее растворение намного опаснее, так как оно скрыто. Путешествующий по "восточному" миру в романе Крстиана Крахта "1979" европеец предстает гротескно безликим. Он - потребитель и жертва тоталитаризма. Изменение повествования от "я" к "мы" концентрирует в себе магистральные идеи романа, связывает воедино его части и выражает внутреннюю динамику образа рассказчика» (с. 71).
Как указывает А.В. Елисеева, книга «Метан», написанная в соавторстве с Инго Нирманом (р. 1969), оказалась одной из самых труднодоступных для восприятия книг К. Крахта. Исследовательница предлагает читать ее как сочинение о современном медийном пространстве, «о способах производства метанарративов и мемов, об их репрессивном, но и субверсивном, характере, о давлении и игре / иронии в информационном поле» (с. 72).
Представленный в ней миф о «нечудище Метане», вокруг которого структурируется история, разделяющая политических лидеров на его сторонников и противников, обладает всеми чертами политического мифа: ограниченностью (число символов мифа ограничено и предлагаются их комбинации), отвлеченностью от эмпирической действительности, фундаментальностью веры, статич-ностью1. При этом моделируется воздействие на сознание читателя / зрителя / пользователя Интернета различных дискурсов (научного, политического, экологического, конспирологического, эзотерического) - не только в авторитарно «парализующей сознание» невозможности компетентной критики (в силу узкой специализации соответствующего дискурса), но и в их игровом измерении, порождающем «карнавальную радость от перевертывания дискурсивных практик» (с. 77), а также в подрывных практиках медиа-пространства, направленных на дестабилизацию любой системы взглядов и ценностей (с. 79).
Г.Г. Ишимбаева (Уфа) видит в альтернативно-крипто-исто-рическом романе К. Крахта «Я буду здесь, на солнце и в тени» (2008) синтез многих жанровых образований, среди которых наиболее важны травелог, квест, экзистенциальный роман, антиутопия, пародия на утопию, философско-лингвистический роман. Причем лингвистические проблемы в понимании К. Крахта тесно связаны с политикой коллективизации индивидуальных сознаний и с психологией отдельного индивидуума. Именно в «тайне языка», с которой сталкивается рассказчик, исследовательница видит художественное ядро этого крахтовского текста, прочитанного как фи-лософско-лингвистический роман. «Писатель усматривает признаки крушения старой цивилизации в том, что человечество подошло к порогу нового способа коммуникации, вызванному войной: "Мы, те, которые раньше много читали, писали и издавали книги, ходили в библиотеки, эволюционируем сейчас, отдаляясь от печатного слова. Оно все больше теряет свою значимость. Если хотите,
1 Мутовкин Л. А. Политические мифы в процессе манипуляции сознанием [Электронный ресурс]. - Омск, 2006. - Режим доступа: http://www.promgups.com/ Ыо§/ир-согйеп1/ир1оа118/2006/12/10.р11£; Флад К. Политический миф: Теоретическое исследование. - М.: Прогресс, 2004.
сейчас идет становление личностного языка"1» (с. 87). Здесь также прочитывается еще одна утопия и одновременно пародия на утопию - рассказчик сталкивается с «новой моделью языка», не произнесенного, а помысленного и силой воли переданного в пространство, которое в результате изменяется.
Ф. Майснер (Берн, Швейцария), рассматривает последний на сегодняшний день роман К. Крахта «Империя» в контексте различных актуальных движений к новым формам жизни, а затем обращается к вопросу об обоснованности адресованных писателю упреков в «личной симпатии к фашизму», выдвинутых Г. Дитцем в статье «Метод Крахта» в журнале «Шпигель»2. Из многочисленных и бурных откликов на эту статью в немецкоязычной прессе А.В. Елисеева выделяет исследование Э. Шумахера3, согласно которому в «Империи» виртуозно соединены знаки разных семиотических систем, жанровых традиций со способами письма разных авторов (Томаса Манна, Эриха Кестнера, Владимира Набокова, Джозефа Конрада и прочих) и медийными приемами. В этой «империи знаков» реальность исчезает, а на стыках знаковых систем возникает комический эффект (с. 110).
А. В. Елисеева констатирует наличие и параллельное развертывание в романе двух значимых кодов - кулинарного и эстетического: взаимодействуя, они образуют параллелизм. С «традиционной эстетикой» сопоставляется «традиционное питание и питье», включающее мясо и алкогольные напитки. «Эстетические эксперименты перекликаются с поисками новых форм диететики. Распространение массовой культуры коррелирует с популярностью фастфуда. И эстетическая сфера, и область диететики заключают в себе потенциал опасного развития - к человеконенавистничеству и / или антропофагии, причем граница перехода макаберной черты оказывается в обоих случаях зыбкой. Также роман "Империя" уравнивает в правах эстетический и кулинарный дискурс, преодо-
1 Крахт К. Я буду здесь на солнце и в тени / Пер. с нем. Горбачевской С., Лынника Д. - М.: Литпром: Астрель, 2009. - С. 60.
2 Diez G. Die Methode Kracht // Der Spiegel. - Hamburg, 2012. - 13.02. -Mode of access: http://www.spiegel.de/spiegel/print/d-83977254.html
3 Шумахер Э. «...Будто реальность и без того хрупкая, от него ускользает...»: О способе письма и об исчезновении у Кристиана Крахта // Крахт А. Империя. - М.: Ад Маргинем, 2014. - С. 273-292.
левая устоявшееся разделение высокого и низкого, художественного и массового, проблематизируя классическую иерархию знаков, оценок и смыслов» (с. 116).
Ю.В. Цветков рассматривает конструкт имплицитного читателя в романе «Империя», отмечая доверие нарратора к читателю. Рассказчик убежден в широком культурологическом кругозоре читателя, о чем свидетельствуют многочисленные отсылки к истории, философии, литературе, музыке, изобразительному искусству и мореплаванию. Кроме того, считает исследователь, «нарратор в своем конструкте читателя надеется на его высокие моральные принципы» (с. 123).
О компаративистских исследованиях прозы Кристиана Крах-та в главе шестой сообщают Ф. Майснер, сопоставляющая роман «Империя» с «Островом Фельзенбург» Й.Г. Шнабеля, немецким «прототипом робинзонады» - утопическим романом XVIII в.; Г.В. Кучумова, которая сравнивает «Faserland» с романом Э.М. Ремарка «Три товарища» (роль «трех товарищей» у Крахта при этом отводится троим однокашникам безымянного героя по интернату - Нигелю, Александру и Ролло); О.В. Тихонова (Воронеж), которую интересует соотношение образа Германии у Крахта и Р. Харриса, а также - восточное направление в его путевых очерках в соотнесении с очерками В. Бюшера, и Ю.Л. Цветков, проводящий параллели между дебютными романами К. Крахта и С. Минаева («.^less») и сопоставляющий образ России у Крахта в романе «Я буду здесь, на солнце и в тени» и у австрийского писателя Даниэля Кельмана (р. 1975) в романе «Измеряя мир». Рассматривается также «музыкальный код» в романах К. Крахта и его товарища по «Поп-культурному квинтету» Б. фон Штукрад-Барре.
В завершение дан обзор основных трудов зарубежных исследователей о творчестве К. Крахта, приведен список отечественной и зарубежной литературы о нем.
Е.В. Соколова
2016.02.008. РОССИЙСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСТВА ПОЛА ОСТЕРА: АВТОР, ЖАНР, МЕТАТЕКСТ В ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ РОМАНЕ. (Сводный реферат).
1. БРОНИЧ М.К. «Сотворение одиночества» Пола Остера: Вопросы жанра // Вестник ТГГПУ (Филология и культура). - Казань, 2012. -Т. 30, № 4. - С. 182-224.
