CC BY
27
Русское зарубежье
2016.01.023. И.А. БУНИН: НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ. - М.: Русский путь, 2014. - Вып. 3: «... Когда переписываются близкие люди»: Письма И. А. Бунина, В.Н. Буниной, Л.Ф. Зурова к Г.Н. Кузнецовой и М.А. Степун, 1934-1961 / Сост., подгот. текста, науч. аппарат Пономарёва Е.Р. и Дэвиса Р.; сопроводит. ст. Пономарёва Е.Р. -714 с.
Ключевые слова: И.А. Бунин; переписка; письма; В.Н. Бунина; дневник; Г.Н. Кузнецова; Л. Ф. Зуров; русская литература.
Третий выпуск сборника представляет собой подготовительные материалы к будущему академическому собранию сочинений И.А. Бунина, а также новые материалы к биографии писателя. Письма, публикуемые впервые (266 ед.), по-новому раскрывают жизнь Буниных, соединяя быт и творчество, рассказывают о необычных семейных отношениях Буниных с Кузнецовой и Степун, Зуровым, с Жировыми. Основу публикации составляют материалы Исторического архива Института Восточной Европы при Бремен-ском университете, а также Русского архива в Лидсе и Российской государственной библиотеки. Помимо писем том включает в себя «Предисловие» и статью «Бунин, Бунина и Кузнецова: Факты и домыслы», написанные Е.Р. Пономарёвым; краткие справки о людях, часто упоминаемых в письмах, - «Круг общения семьи Буниных: Материалы к Бунинской энциклопедии», - подготовленные Р. Дэвисом и Е.Р. Пономарёвым, списки сокращений и иллюстраций.
Переписка рассказывает не только о Бунине и его окружении, но и шире - «о формах жизни (а нередко и выживания) парижской эмиграции, о связях и взаимодействии эмиграции с французской средой, об отношениях русских в Париже с русскими в США», о широком круге знакомств Буниных, пишет в предисловии Е.Р. Пономарёв (с. 5). Автором большей части писем выступает В.Н. Бунина. С одной стороны, ее письма служат дополнением, как бы заменой почти не дошедших до нас писем И.А. Бунина. Прожив вместе около полувека, они на многое смотрели одинаково. С другой стороны, письма Буниной - это взгляд изнутри событий и одновременно со стороны. Вера Николаевна не была участницей той
сложной драмы, что долго тлела между Буниным, Кузнецовой и Степун. У нее была своя, не менее сложная драма, которую ей мужественно удавалось скрывать. В дальнейшем, когда конфликты сглаживались и обиды забывались, двойственность взгляда «его жены» сохраняется уже вне отношения к конфликту. Вера Николаевна перестает быть посредником, она сообщает о семейных событиях как бы члену (членам) семьи. Жизнь Бунина, описанная таким образом, обретает объемность: подробный рассказ о бытовых и медицинских проблемах (включая серьезную операцию Бунина 1950 г.), о тех, кто у них бывает и кто перестал бывать, о том, что сегодня ели и на что не хватает денег, перемежается разговорами о проблемах книгоиздания и периодики, о корректуре, о творчестве, о Боге.
Объемность парижскому миру Буниных придает и широкий круг знакомств Веры Николаевны, существенно отличающийся от круга общения мужа. Это старые знакомые по Москве и Одессе -художники, ученые, юристы и их жены; старые подруги и их дети, а иногда и внуки, враставшие во французскую среду. Другая сфера общения Веры Николаевны - православный Париж и тесно связанные с церковью благотворительные организации. «Жена Бунина была глубоко верующим человеком, хорошо знала священников и иерархов русской церкви в Париже (формально - греческой, подчиненной Константинопольскому патриархату)» (с. 6). О религиозной жизни Буниной известно мало: письма дают новый материал для изучения этого вопроса. «Кроме того, мы видим православный Париж глазами одной из прихожанок церкви на рю де ля Тур (посещать маленькую церковь недалеко от дома очень типично для тогдашнего русского Парижа), что немаловажно для истории эмиграции, которую во многом следует изучать как историю быта» (с. 7).
Благотворительность стала для нее внешним проявлением религиозности, настоящим жизненным делом. Она - активный сотрудник благотворительной организации «Быстрая помощь». Вера Николаевна ищет тех, кто в состоянии пожертвовать деньги, распространяет билеты на вечера всех знакомых писателей и артистов, участвует в послевоенных подписках на книги, которые авторы вынуждены издавать сами, просит всевозможные эмигрантские организации за тех, кто нуждается, устраивает знакомых стариков в старческие дома. Наконец, она просто дает приют тем, кому негде жить: такие люди на десятилетия становятся ее питомцами. Буни-
ны дали кров Зурову, Н.Я. Рощину, затем Кузнецовой вместе со Степун, в военные годы приютили А.В. Бахраха, но главной заботой Вера Николаевна окружила семью Жировых. Они подолгу жили у Буниных на юге и в Париже, после войны Вера Николаевна часто подыскивала им квартиру. Бунина помогала даже случайным знакомым, оказавшимся в безвыходной ситуации, - показательна история вдовы Фёдора Раскольникова, которая сохраняла исключительную благодарность Буниной на протяжении всей жизни, а после смерти Веры Николаевны назвала ее святой (см. письмо № 209, с. 477-479). Эта сторона жизни Веры Николаевны иначе освещает и жизнь Бунина.
После смерти мужа Вера Николаевна видела свою миссию в исполнении литературного завещания и в делах по увековечиванию памяти писателя. Важнейшей задачей она считала сохранение его творческого наследия. По крупицам была собрана недописанная книга «О Чехове», творческую историю которой можно проследить по письмам: например, добавление второй части вызвано предложением «Издательства имени Чехова» увеличить объем. Она разбирает и систематизирует архив, думает о передаче его в СССР или сохранении в эмиграции, публикует неизвестные читателям тексты и наброски. Начинает писать биографию мужа, что подробно отражено в переписке: перед нами встает творческая история главной бунинской биографии (доведенной до 1906 г.). Написав книгу, Вера Николаевна ищет способ ее издать и останавливается на мысли печатать за собственные деньги. Ей приходится влезть в долги, но книга выходит. В последующие годы она работала над второй частью биографии мужа - историей их совместной жизни, сначала планируя довести эту часть до 1917 г., затем решила сократить и закончить раньше. Эта работа была опубликована по частям в периодике.
Письма проясняют и суть отношений Веры Николаевны с представителями советского посольства. Ей больше всего хотелось, чтобы произведения мужа читались «там». Поэтому она не настаивает на соблюдении авторских прав. Более чем скромную пенсию она приняла как плату за издание произведений Бунина в СССР. История этой пенсии подробно отражена в переписке. Она радуется письмам советских литературоведов, которые знают творчество Бунина лучше эмигрантских критиков, и подробно пересказывает
Кузнецовой некоторые письма. Часть рукописей и экземпляры томов «Петрополиса» с бунинской правкой последних лет жизни Вера Николаевна отправила в Москву. В целом же архив по желанию вдовы остался на Западе.
Лакуны между сохранившимися бунинскими письмами увеличивают внутреннее напряжение переписки. Большая часть писем Бунина к Кузнецовой была уничтожена автором в моменты разрывов. Любовь Бунина и Кузнецовой была внезапной и очень сильной. Кузнецова ушла от мужа и с мая 1927 г. поселилась в доме Буниных. В начале 1927 г. Вере Николаевне назначили серьезную операцию (камни в желчном пузыре). Усиление религиозных переживаний до, во время и после операции, любовь к мужу «приводят ее к христианской мысли об испытании, которое нужно без ропота нести. Она и несла его с исключительным достоинством», стараясь быть ровной и с мужем и с Галиной, ничего не показывая и не высказывая; она искала «выхода в одиночестве, углублении в себя» (с. 571, 572). В доме Буниных в Грассе в 1927 г. появляется Н.Я. Рощин, в конце 1929 г. поселяется Л.Ф. Зуров. 1934 год ознаменован романом Кузнецовой и певицы М. Степун. Нити, соединявшие Кузнецову с Буниным, рвутся, но Галина остается членом семьи, время от времени возвращаясь под кров Бунина, а затем привела туда и Маргу (с. 588). Подробно эти сложные и запутанные отношения прослеживаются в статье Е.Р. Пономарёва «Бунин, Бунина и Кузнецова: Факты и домыслы».
Переписка в восприятии Веры Николаевны «функционально близка дневниковой и мемуарной прозе: это тексты, в которых жизнь и рассказ о ней сопряжены и неотделимы» (с. 10). Среди обширного эпистолярного наследия И.А. и В.Н. Буниных письма к Кузнецовой и Степун занимают особое место. Их можно назвать письмами семейными, интимными, которые временами напоминают дневник. Первые письма за 1934-1936 гг. заполнены бытовыми проблемами, за которыми стоят расставание, боль, невозможность прежних отношений; за спокойной интонацией скрывается надрыв, где страдания то затихают, то вспыхивают с новой силой. Особенно сильно - в немногочисленных письмах И.А. Бунина, проникнутых воспоминанием «об том, что невозвратно». После войны тон становится благожелательнее - вернулись прежние интонации, свойственные Бунину до первых ссор в 1933 г. Иногда Бунин, как мэтр,
по-прежнему поучает свою литературную ученицу (письмо № 30, с. 99), порою (в 1950 г.) его голос звучит с большим волнением, чуть ли не с былой любовью, радостно-восторженно (№ 41, с. 116).
В письмах послевоенного периода отражены сложные повороты жизни Бунина. Период 1947 и 1948 гг. определяют выход Буниной, а затем и Бунина, из Союза русских писателей и журналистов в Париже, вызванный этим скандал, письмо от М.С. Цетлиной, разрыв Буниных с Б.К. Зайцевым и кругом «Русской мысли». Колкие статьи Н. Н. Берберовой и многих менее известных литераторов о Бунине также вызывали сильное волнение и обсуждались в переписке. В 1950 г. два события: юбилей Бунина, отмеченный серией скандалов в Париже и традиционными юбилейными мероприятиями в Нью-Йорке, а также сделанная писателю серьезная операция -вызвали новый виток переживаний. Наконец, смерть Бунина в ночь с 7 на 8 ноября 1953 г., соболезнование, погребение, сбор средств на памятник создают последний виток бунинского сюжета переписки.
Другой трагический сюжет переписки - жизнь Л.Ф. Зурова. Талантливый, но замкнутый и не умевший (или не желавший) подавать себя публике, он был обречен на роль неудачника. Оказавшись в ряду многочисленных писателей второго ряда, он мог бы претендовать на более видную роль в литературе. К природным качествам характера добавилось и психическое заболевание (см. об этом: № 79-81, с. 200-207), время от времени прерывавшее всякую литературную работу. В лице Буниных Зуров нашел во Франции заботливых «родителей». Отношения их были не безоблачными, иногда накалялись до предела, но такими бывают и отношения со взрослыми детьми. Бунина много хлопотала об издании произведений Зурова, организовывала для этого и сбор средств, и отбирала самые яркие критические отзывы о его текстах разных лет: она проделала огромную работу по поиску и отбору критических отзывов, перепечатке и распространению их.
Вера Николаевна придавала большое значение фиксации события в дневниковой записи. «Дневник для нее - это и важнейший документ духовной жизни, и осмысленная (по Бунину) возможность остановки мгновения, когда любой фрагмент жизни сознается не случайным, а значимым и даже роковым. Переписка, претендующая на роль второго дневника, вбирает оба эти значения»
(с. 14). Особое внимание, например, и в дневнике, и в письмах уделяется смерти тех или иных людей. Бунина считала своим долгом написать краткий некролог, отметив все лучшие качества умершего. Дрязги и мелкие недоразумения перед лицом смерти забываются сразу, меняется само отношение к человеку, становясь внелич-ным (№ 152, 236, 237, 239, с. 356, 516, 517, 520). Столь же серьезно Вера Николаевна относилась и к рождению детей у близких знакомых, свадьбам и другим важнейшим событиям в семье. Не менее значимы для нее формулировки, характеризующие те события, когда быт на глазах перерастает в историю.
Очищая суть события от случайного и наносного, переписка формирует «официальную версию» жизни Кузнецовой рядом с Буниным (№ 151, с. 353). Это как бы окончательный итог, не включивший частности и приемлемый для всех. Когда же эта версия разбивается бестактной публикацией бунинского письма, предпринятой Рощиным в СССР, все участники событий испытывают возмущение (№ 165, с. 384-386).
В этом семантическом поле находятся и суждения о русской литературе, которые Бунина тщательно записывала за мужем. В последние годы жизни писатель предпринял некую «ревизию русской литературы» (см., например, № 24, 30, 57, с. 82, 99, 157), частью которой стала и книга «Воспоминания» (1950).
В.Н. Бунина также высказывала оценочные суждения такого рода, выбирая не классику, а хорошо знакомых ей современников. Она органично ощущала себя частью литературного процесса и частью русской истории. А. Жид, Ф. Мориак, не говоря уж о цвете русской литературной эмиграции, для нее не только «литературные личности» и «литературные факты», но и часть быта (чем накормить Жида, когда он приедет), и часть живой истории (разговор Бунина с Жидом необходимо записать), и интересный человек, с которым можно просто поговорить. Так же она записывала разговоры мужа с Д.С. Мережковским, Ф.А. Степуном и многими другими. Кроме того, Кузнецова и Зуров особенно близки Вере Николаевне как писатели бунинской школы. Она отдавала должное молодежи первой эмиграции, понимая, как трудно ей быть вечно молодой, не самостоятельной, не воспринимаемой всерьез (письма 30-х годов в связи с Галей и Лёней). В 1950-е гг. Бунина откликается на выход книги В.С. Варшавского «Незамеченное поколение»
(№ 143, с. 337). Ей нравится и поколение Ди-Пи, в том числе потому, что оно было носителем живого народного языка (№ 182, с. 422-425).
Завершает том Указатель имен.
Т.Г. Петрова
2016.01.024. БАРКЕР Дж. «УЕДИНЕНИЕ» БОРИСА ЗАЙЦЕВА: СЛУЧАЙ РУССКОГО ПЕТРАРКИЗМА.
BARKER G. Boris Zaitsev's «Uedinenie»: A case of Russian petrar-chism // Toronto Slavic quaterly. - Toronto, 2015. - N 51. - Р. 5-27.
Ключевые слова: Б. К. Зайцев; петраркизм; интроспекция; Серебряный век; символизм.
Джорджина Баркер (университет Эдинбурга) анализирует рассказ Б.К. Зайцева «Уединение» (1921), отмечая в нем отсутствие событийно выраженного сюжета: произведение представляет собой ряд отдельных сцен, происходящих в доме повествователя, на улице, в церкви, перемежающихся лирическими отступлениями автора о любви, смерти и др. Эти лирические отступления, контрастируя с разрозненными и враждебными проявлениями окружающей действительности и становясь умиротворяющими моментами интроспекции, на всем протяжении рассказа соотнесены с Петраркой, выступающим собеседником автора.
Зайцев испытал глубокое воздействие итальянской культуры. Он неоднократно бывал в Италии; в 1918 г. стал членом общества итальянских исследований «Studio italiano», организованных его другом - писателем и искусствоведом П.П. Муратовым, которому и посвятил «Уединение». Итальянская тема в творчестве Зайцева ассоциируется, прежде всего, с именем Данте. Это и обращение к Данте в очерках, и перевод ритмической прозой дантовского «Ада». В мемуарах «Москва 20-21 гг.» писатель осмысляет события в России начала ХХ в. как обратное дантовскому движение из рая в ад, в «темный лес», цитируя строки из своего перевода «Божественной комедии». В «Уединении», полагает Дж. Баркер, прослеживается иная тенденция: сознательно или нет, но Зайцев следует схеме, намеченной Петраркой в поэме «Триумфы», где аллегорически изображены победа любви над человеком, целомудрия над любовью, смерти над целомудрием, славы над смертью,
