CC BY
162
тичной традиции, а также анализу оценок его личности и деятельности в историографии Нового и Новейшего времени.
Подводя итоги исследования, автор в заключении еще раз подчеркивает тот факт, что Цезарь, несомненно, был демократом и популяром, и все, что он делал до галльских войн, вполне совпадало с их программой. Однако он не был демократом гракханского типа, стремящимся превратить Рим в демократическое государство (для этого Цезарь был слишком реалистом). Вместе с тем он достаточно рано понял, что для победы реформ и ликвидации суллан-ской олигархической системы необходимы единоличная власть и армия. Даже в период своей диктатуры Цезарь в известной степени сохранял верность идеалам популяров. Его масштабные аграрные и колонизационные программы, законы против коррупции и роскоши, несомненно, взяты из их арсенала, а среди окружения диктатора было много бывших представителей этого политического направления. После 52 г. до н.э. именно лагерь Цезаря стал прибежищем популяров и демократов, разгромленных помпеянцами в союзе с оптиматами. В целом, заключает автор, Цезарь, вопреки существующему мнению, не был продолжателем Суллы. Напротив, вся его жизнь была посвящена борьбе с сулланским Римом. И если Рим Суллы оказался на грани полного коллапса, то Рим Цезаря стал жить своей новой жизнью (с. 544).
А.Е. Медовичев
2016.01.007. ЦИРКИН Ю.Б. «ВОЕННАЯ АНАРХИЯ» В РИМСКОЙ ИМПЕРИИ. - СПб.: Нестор-История, 2015. - 472 с.
Ключевые слова: Ранняя Римская империя; Поздняя Римская империя; система принципата; система домината; гражданские войны.
Монография профессора Новгородского государственного университета, док. ист. н. Ю.Б. Циркина посвящена переходному периоду от Ранней Римской империи к Поздней. Акцентируя внимание на политическом аспекте этого процесса, автор показывает то, как конкретно в ходе военных переворотов и гражданских войн происходило разрушение политической системы принципата и вызревание другой, в значительной степени ей противоположной,
системы домината. Книга состоит из введения, восьми глав и заключения.
В историографии традиционно считается, что в III в. имел место качественный перелом в римской истории. Соответственно, данный период чаще всего обозначается как «кризис III века», в ходе которого произошла трансформация многих базовых структур римского общества. Однако, как отмечает во введении автор, в последнее время в мировой историографии все больше развивается тенденция к отрицанию существования этого кризиса. Опираясь в основном на археологические данные, многие историки не видят оснований говорить о радикальном сломе римского экономического, социального и политического устройства и, следовательно, о существенных качественных различиях между Ранней и Поздней империями, между принципатом и доминатом. Вместо этого предпочитают говорить об изменениях (мутациях) в Римской империи, т.е. о сравнительно медленном эволюционном процессе.
Между тем сопоставление двух указанных эпох, с точки зрения Ю.Б. Циркина, показывает именно качественное их различие во всех аспектах - социальном, экономическом, политическом и идеологическом. Оставаясь, таким образом, сторонником традиционной точки зрения, автор отмечает наличие ряда дискуссионных проблем, касающихся как сущностных характеристик, так и хронологических рамок «кризиса III века». Дело в том, пишет он, что в научной литературе под кризисом традиционно понимается период от убийства императора Комода до воцарения Диоклетиана, т.е. 193-284 гг. Однако теперь кризис все чаще датируется временем между 235 и 284 гг.
По мнению Ю.Б. Циркина, говоря о «кризисе III в.», следует выделять два качественно различных периода - собственно кризис, начавшийся убийством Комода и новой гражданской войной, и крушение Ранней империи. А поскольку главным орудием разрушения стала римская армия, то этот период вслед за М.И. Ростовцевым автор считает возможным назвать периодом «военной анархии», который начался в 235 г. после убийства императора Александра Севера. Принципиальное различие между указанными периодами, с точки зрения исследователя, состоит в том, что армия, прежде являвшаяся лишь инструментом захвата власти тем или
иным амбициозным представителем элиты, теперь выдвигала претендентов на трон из своей среды (с. 12).
Военный переворот 235 г. и выдвижение солдатами в качестве императора Гая Юлия Вера Максимина, начавшего свою карьеру рядовым воином, стало в принципе возможным только благодаря военным реформам Септимия Севера, обязанного армии победой в гражданской войне 193-197 гг. и императорским титулом. Само по себе включение в состав военной и политической элиты лиц незнатного происхождения не было новым явлением в Римской империи. Однако в результате реформ Севера блестящая карьера выходца из «низов» в перспективе могла перестать быть исключением. Важно и то, что этот путь шел преимущественно через армию, роль которой при Северах в целом резко возросла. При этом сама армия существенно изменилась по своему составу. В ней значительно сократилась доля италиков и увеличилась доля провинциалов. Причем среди последних теперь преобладали уроженцы менее романизированных провинций. Таковым и был Макси-мин, происходивший из варварской (фракийской?) сельской семьи, так и не овладевший в полной мере латинским языком. По словам римского писателя Аврелия Виктора, он стал «первым из военных (primus e militaribus), кто голосованием легионов достиг трона» (с. 42).
Весь предшествующий период существования принципата был временем постепенного усиления императорской власти. Во время гражданской войны 193-197 гг. и кризиса Ранней империи это усиление стало особенно заметным, что отразилось, в частности, в восприятии римским общественным мнением императора как «господина» (dominus) и в появлении понятия «божественного дома» (domus divina).
Однако, пишет автор, самой римской императорской власти было присуще коренное противоречие. С одной стороны, власть императора, опиравшегося на армию, была практически безграничной. Она выступала в виде комплекса полномочий, объединенных в одних руках, что и позволяло принцепсу ее осуществлять. С другой стороны, статус принцепса не был наследственным и формально все свои обширные полномочия император получал от сената, который, теоретически, мог его этих полномочий лишить, что, впрочем, реально могло произойти только при каких-то исключитель-
ных обстоятельствах. Тем не менее в той своеобразной политической модели, каковой являлся римский принципат, сенат юридически по-прежнему являлся высшим органом власти, по крайней мере наряду с принцепсом, а в некотором отношении даже стоял выше принцепса. Более того, в римском общественном сознании, с характерным для него представлением о непрерывности истории римского государства, именно сенат оставался воплощением этой непрерывности. Поэтому никакие авторитарные устремления императоров, никакие акты террора против отдельных сенаторов или целых их групп, никакой деспотизм тех или иных принцепсов не могли уничтожить сенат как таковой. Составленный из представителей италийской и, в еще большей степени, провинциальной аристократии, сенат к началу III в. являлся выразителем интересов имперской элиты в целом и в какой-то степени партикулярных интересов конкретных локальных групп, формировавшихся в основном по земляческому принципу. При этом реальное бессилие сената перед лицом императорской власти, опирающейся на бюрократический аппарат и армию, отнюдь не мешало сенаторам, объединенным чувством принадлежности к высшему сословию империи, не только претендовать на особое положение в государстве, но и противопоставлять себя этому аппарату и особенно армии (с. 70).
Как и до Августа, римское государство оставалось res publica populi Romani Quiritum - общим делом римского народа, который, таким образом, формально, являлся субъектом государственности. Фактически же его место заняла армия, которая в качестве особого вооруженного сообщества римских граждан стала играть определенную, а иногда и решающую роль в политической жизни. Создание профессиональной армии привело к возникновению специфической армейской корпоративной морали. Солдаты, являвшиеся римскими гражданами, всегда рассматривали себя как часть гражданского коллектива, но как часть лучшую. К III в. пути армии и гражданского общества существенно разошлись. Армия стала отдельной корпорацией, члены которой с презрением относились к невоенному населению (с. 44-45).
Другим важным по своим последствиям процессом был рост оседлости армии, связанный с переходом империи в период принципата преимущественно к оборонительной политике. Благодаря реформам Септимия Севера солдаты, получившие право иметь се-
мьи и участки земли, теперь в еще большей степени, чем прежде, оказались связаны с конкретной территорией империи и конкретной группировкой войск. Тем самым нарушалось единство императорской армии, что в условиях обострения политической ситуации нередко противопоставляло различные части армии друг другу.
Убийство Александра Севера, последнего представителя династии, основанной Септимием Севером, положило начало новому этапу почти бесконечных гражданских войн. Вопрос о троне теперь решался преимущественно в сражениях полевых армий. Их командующим уже не был нужен никакой предлог для выступления против правящего в данный момент императора. Разница между законным императором и узурпатором («тираном») отныне сводится исключительно к соотношению стоящих за ними военных сил, и если узурпатору удавалось захватить Рим, он получал признание сената и становился законным принцепсом (с. 152).
С точки зрения политической истории эпоху крушения Ранней империи, по мнению автора, можно разделить на два больших периода. Весь первый период, начиная от переворота 235 г. и до времени правления императоров Валериана (253-260) и Галлиена (253-268) включительно, был отмечен поисками некоторого компромисса между постоянным укреплением императорской власти и претензиями сената, по крайней мере, на сохранение своего положения важного органа государственного управления. Несмотря на то что армия и римский плебс были настроены полностью промо-нархически, сенат, по-видимому, еще пользовался определенным авторитетом среди какой-то части общества. В частности, в кругах интеллектуальной элиты существовали просенатские настроения и, может быть, даже некая программа выхода из кризиса путем усиления власти не императора, а сената.
В правление Валериана и Галлиена политическая утопичность этой программы стала очевидна. И хотя сенат сыграл определенную роль в назначении Галлиена императором, но именно при нем автократические тенденции резко усилились. Особое значение в этом плане имела реформа Галлиена, отстранившая сенаторов от командования легионами и наместничества в «военных» провинциях, т.е. в тех, где располагались воинские контингента. Тем самым сенат лишался какого-либо влияния в вооруженных силах государства. А в условиях, когда и финансовая политика
практически полностью находилась в руках императора, сенат потерял всякую материальную опору своей власти, а с ней фактически и саму власть. Он сохранился как корпорация и как символ римской государственности, но без всяких реальных властных функций. После этого ни о каких попытках компромисса между императорской властью и сенатом речи уже не было (с. 229-230).
Второй период «военной анархии» характеризуется дальнейшим усилением императорской автократии. На данном этапе, как отмечает автор, важными вехами в этом плане стало правление императоров Аврелиана (270-275) и Кара (283-285).
Аврелиан учреждает официальный государственный культ Непобедимого Солнца (Sol Invictus), представителем которого на земле объявляется сам император, также отождествляемый с божеством. В качестве такового Аврелиан фигурирует в надписях как dues Aurelianus, а на монетах - dominus et dues natus («наш господин и бог»), тогда как прежде божественными императоры провозглашались только после смерти, да и то далеко не все. В пропаганде Аврелиана вечность Рима заменяется вечностью императорской власти, и эта власть теперь зависит не от римского народа или сената, или даже от армии, а вручается богами. Впрочем, полного разрыва с сенатом еще не произошло. Понтификами Непобедимого Солнца становятся именно сенаторы, что подчеркивает не только значимость нового культа, но и стремление Аврелиана консолидировать вокруг своей персоны и своего бога высшее сословие империи (с. 292-294).
Черту под взаимоотношениями императора и сената подвел Кар. В отличие от Аврелиана, Марк Аврелий Кар сам был членом сенаторского сословия и в ходе своей карьеры занимал не только военные, но и гражданские должности. Однако он стал первым императором, который не счел нужным обращаться к сенату за формальным утверждением своего статуса, а лишь сообщил ему о своем провозглашении армией. С этого времени, как пишет римский историк Аврелий Виктор, мощь армии укрепилась и у сената были отняты высшая власть и право избрания государей (с. 406).
Разумеется, отмечает Ю.Б. Циркин, это право сената (ius creandi principis) и прежде было формальным, но оно оставалось юридической основой существования сената как высшей власти в государстве наряду с императором. Теперь оно исчезло, а это озна-
чало, что сенат лишился своей последней государственной функции. С этого времени в случае возникновения какой-либо неопределенности при переходе власти единственной решающей инстанцией становился совет высших армейских офицеров.
«При всей условности хронологических рубежей, по-видимому, именно этот момент, - с точки зрения автора, - можно считать концом принципата как политической системы, созданной Августом, и, следовательно, началом домината» (с. 408). Приход к власти Диоклетиана в 285 г. положил конец периоду «военной анархии» и вместе с тем стал началом новой эпохи римской истории - Поздней империи (с. 421).
Подводя итоги исследования событий 235-285 гг. в политической сфере, автор обращает внимание на известную парадоксальность ситуации. Происходившее на протяжении данного периода неуклонное усиление императорской власти как политического института, что фактически привело к ликвидации системы принципата, сопровождалось чрезвычайной хрупкостью власти конкретных императоров. За 50 лет на троне сменилось более двадцати «законных» августов (не считая «узурпаторов»), и лишь один или двое из них (Клавдий Готский и, возможно, Нумериан) успели умереть естественной смертью, в то время как остальные были либо убиты, либо покончили с собой. Ни одному из императоров этого периода не удалось, несмотря на усилия большинства из них, основать свою династию.
Причиной нестабильности, с точки зрения автора, было, с одной стороны, прогрессирующее вытеснение сената из государственной системы империи, а с другой - упадок городов, лишивший императорскую власть социальной и в значительной степени финансовой опоры. В этих условиях единственной силой, на которую могли рассчитывать императоры, оставалась армия. Ее роль во внутренней политике стала решающей. Солдаты почувствовали себя вершителями судеб империи и ее правителей, оказавшихся от них в полной зависимости, что привело к упадку воинской дисциплины. Отсутствие же легитимной династийности дало возможность отдельным командирам использовать это обстоятельство в своих честолюбивых целях. В результате солдаты стали действовать исключительно в своих интересах, поддерживая императора или претендента на трон из числа своих командиров лишь до тех пор, пока
считали это для себя выгодным. Активное участие армии во внутренней политике, все чаще приводившее к открытым гражданским войнам, отвлекало ее от решения оборонительных задач, с которыми полностью справиться армия была уже не в состоянии (с. 437-438).
А.Е. Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2016.01.008. ГАЗАЛЬ А. СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ И КОРОЛЕВСКАЯ СУПРИМАТИЯ В ТЮДОРОВСКОЙ АНГЛИИ. GAZAL A. Scripture and royal supremacy in Tudor England. - N.Y., Ontario: Edwin Mellen Press, 2014. - 565 p.
Ключевые слова: тюдоровская Англия; королевская супри-матия; Генрих VIII, Эдуард VI, Елизавета I.
В книге Андре Газаля, профессора истории церкви в Евангелическом Теологическом колледже Иллинойса (США), рассматриваются различные попытки богословского обоснования концепции королевской суприматии1 в Англии в период 1534-1603 гг. Основной тезис исследователя состоит в том, что, несмотря на наличие сиюминутных политических задач и прагматических целей, учение о королевской суприматии воспринималось и обосновывалось современниками в первую очередь как богословская доктрина, следующая непосредственно из Священного Писания, что соответствовало провозглашенному реформаторами принципу sola Scriptura («только Писание»). Хотя основное внимание в книге уделяется богословскому аспекту полемики вокруг концепции суприматии, автор уделяет существенное внимание политическим событиям периода, в который происходили эти дискуссии.
Монография состоит из девяти глав. Первая глава носит вводный характер и содержит краткий очерк проблем, которые ставит перед собой автор, а также обсуждение историографии.
Глава вторая («Библейская теология королевской суприматии: Генрих VIII как король Давид») посвящена анализу истории поисков богословского обоснования королевской суприматии в
1 Королевская суприматия - верховная власть короля над церковью. -Прим. реф.
