CC BY
29
возраста и социального статуса), использование в процессе обучения жизненного опыта и профессиональных навыков аудитории; 4) пересмотр содержания учебных курсов в направлении их конкретизации, акцент на «практических» (ботаника, зоология, садоводство) и социально значимых (охрана окружающей среды, забота о себе) предметах и темах. У3В призваны также расширять возрастной диапазон своих потенциальных участников и изыскивать способы привлечения в свои ряды представителей четвертого возраста, организуя выездные занятия и мероприятия по интересам в домах для престарелых и соседских сообществах (лекции и дискуссии; клубы библиофилов; литературные чтения; самодеятельные журналы и т.п.).
Е.В. Якимова
2016.01.005. ПИКАРД С. БИОЛОГИЯ КАК СУДЬБА? ПЕРЕОСМЫСЛИВАЯ ТЕЛЕСНОСТЬ В ГЛУБОКОЙ СТАРОСТИ. PICKARD S. Biology as destiny? Rethinking embodiment in «deep» old age // Ageing a. society. - Cambridge, 2014. - Feb. - P. 1-13.
Ключевые слова: старение; феминизм; телесность; социальное конструирование.
Отмечая «зараженность» современной социологии пожилого возраста «бациллой» биологического детерминизма, Сьюзан Пи-кард (Ливерпульский университет, Великобритания) предупреждает о контрпродуктивности изучения проблемы старения исключительно с позиции «анатомия - это судьба». С точки зрения автора, социологическое воображение только выиграет, освободившись от «эйджистской» идеологии (age ideology) за счет сосредоточения не только и не столько на самом процессе старения, сколько на телесности, т.е. способе практического участия людей в мире и его постижении, на всех стадиях жизненного цикла [с. 1].
Исходными посылками в системе авторской аргументации служат следующие допущения. Во-первых, в действительности никакие реальные живые тела, включая стареющие, не существуют в отрыве от общественных отношений. Тело является одним из ключевых репрезентантов индивида и возраста, однако допустимые и легитимные репрезентации задаются социальной сферой. Во-вторых, преодолеть предрассудки обыденного сознания в социологии,
максимально четко обозначенные в известном тезисе К. Вудворд о том, что «85-летний человек... будет рассматриваться в первую очередь как старик, и лишь во вторую - как женщина или мужчина»1, можно, воспользовавшись инструментарием феминистской теории [с. 2]. Представленная в работах Д. Смит, С. Хардинг, Дж. Батлер и др.2 методология разведения биологической и культурной составляющих в изучении вопросов, связанных с полом, применима и к исследованию проблем старения [с. 3].
В отличие от феминизма, утверждает С. Пикард, социологический «мейнстрим» не имеет в своем распоряжении семантических концептов, помогающих отделить предписываемые пожилому человеку роли от его биологического статуса. Стремясь восполнить этот понятийный вакуум, она предлагает ввести в инструментарий социологии пожилого возраста два термина, образованных по аналогии с дихотомией пол / гендер, а именно: <^ега8»3 - для обозначения психофизиологических изменений, обусловленных старением тела, и «еШегИооб» - «старейшинство» - для фиксации трансформации социальной роли индивида.
Содержание понятия «^ега8» автор поясняет, раскрывая эволюцию общественных представлений о старении организма.
В средневековой космологии стареющие тела рассматривались как продолжение молодых, а смерть - как нечто внешнее и в равной степени угрожающее всем, вне зависимости от возраста. Однако с момента зарождения патологической анатомии в XIX в. ученые приступили к поиску и фиксации таких физиологических характеристик старых тел, которые отделяли бы их от молодых. На этом основании выстроился дисциплинарный проект гериатрии, а в клинической медицине утвердилось восприятие старости и болезни как синонимов.
Биомедицинская модель описания возрастных тел успешно интегрировалась в социологию старения. Хотя фокус рассмотрения
1 Woodward K. Performing age, performing gender // NWSA j. - Baltimore (MA), 2006. - Vol. 18, N 1. - P. 177.
См. в частности: Smith D. Texts, facts and femininity: Exploring the relations of ruling. - N.Y.: Routledge, 1990; Harding S. The science question in feminism. -Ithaca (NY): Cornell univ. press, 1986; Butler J. Bodies that matter. - L.: Routledge, 1993.
3 Герас - бог старости в древнегреческой мифологии. - Прим. реф.
был перенесен с самих тел на социальные и культурные факторы -такие, как выход на пенсию или уровень благосостояния, - последние не рассматривались в качестве способных оказать формирующее влияние на физиологические особенности организма.
В рамках такого подхода физический капитал личности (biological capital) интерпретируется как нечто безальтернативно исчерпывающееся в старости. Соответственно, проблемы здоровья людей пожилого возраста полностью «вымываются» из зоны ответственности общества и «списываются» исключительно на работу «биологических часов», определяющих старение тканей организма. С. Пикард находит парадоксальным тот факт, что, соглашаясь признать влияние социальной среды даже на внутриутробное развитие, социологи не учитывают его в отношении людей пожилого возраста на основании догматической установки, что последние все равно обречены стать жертвой естественного процесса старения [с. 4].
Автор подчеркивает, что вовсе не стремится доказать отсутствие «реальных» тел. Однако она считает необходимым поставить вопрос о том, в силу каких причин эта «реальность» принимает имеющуюся форму физиологически, феноменологически и символически [с. 5]. Перефразируя выражение известной американской исследовательницы Дж. Батлер, работающей в области гендерной теории и феминизма, С. Пикард пишет, что полезнее изучить, каким образом «осаждение возрастных норм производит специфический феномен естественно стареющего тела или "реального пожилого человека"» и является ли этот процесс тем, что «с течением времени породило набор телесных стилизаций (corporeal styles), которые, в материализованной форме, возникают как естественная конфигурация свойств внутри возрастных категорий»1 [с. 6].
Размышления автора о, казалось бы, естественных установках, заставляющих нас подчиняться определенным инкорпорированным требованиям, встраиваются в рамки социологической концепции П. Бурдье и отсылают читателей к введенному им понятию «габитус». Бессознательность габитуса определяется его телесностью. Социальные отношения, отношения власти воплощаются в самом теле человека, а точнее, в телесных диспозициях - многообразии способов поведения человека. Так, например, подчиненное
1 Butler J. Gender trouble. - L.: Routledge, 1990. - P. 191.
положение женщины в общественной иерархии отражается в готовности склониться перед сильным, проявить гибкость, смолчать и т.п. - то есть в социально одобряемых практиках, воспринимающихся при этом как «изначально присущие» женскому полу. Если же применить эту логику к описанию подчиненного положения стариков в обществе, то тот факт, что «реальные» тела уступают «реальным» возрастным изменениям, не может служить основанием к объяснению всех этих негативных трансформаций только лишь биологическими аспектами старения. Одномерный подход и полное игнорирование социокультурного измерения проблемы представляются крайне неэффективными с социологической точки зрения.
С точки зрения автора, ограниченность биомедицинского подхода, которым проникнута вся современная социология старения, не оставляет места для рассмотрения в рамках этой отрасли знания феномена восстановления ряда функций организма в преклонном возрасте. Наконец, объективность научного исследования требует понимания, что восприятие замедления темпа жизни (slowing gate) как губительной перемены является «естественной установкой» только в рамках модернистской культуры, ориентированной на достижение максимально возможного контроля над собственным телом и окружающим миром в погоне за победой в мире всеобщей конкуренции. Именно для поздней современности, с ее культом молодости и здоровья, характерно восприятие телесных изменений в пожилом возрасте не только как неизменно дисфункциональных, но также и как эстетически оскорбительных [c. 7].
Переходя к раскрытию содержания концепта «elderhood», С. Пикард отмечает, что «роли для пожилых людей в обществе обозначаются главным образом через ссылку на то, чем они не являются: в первую очередь, через указание на нетрудоспособность» [с. 7]. Со времени установления системы отправки на пенсию в политической риторике, подкрепленной утверждениями врачей-гериатров о непригодности пожилых людей к чему-либо, кроме самой легкой работы, старики отождествлялись с социальным бременем. Идеологическое воздействие этого клише было раскрыто в
работах К. Филлипсона, П. Таунсенда, А. Уокера и др.1 Действительно, после ухода на пенсию люди, в особенности не занимавшие ранее высоких постов, нередко оказываются на грани бедности, будучи отстранены от любых ролей, дающих какие-либо рычаги влияния. Наряду с этим в обществе действует неписаный норматив запрета на открытое выражение негативных эмоций людьми пожилого возраста.
Однако современные индустриально развитые страны столкнулись с проблемой социального обеспечения на фоне снижения показателей рождаемости при неуклонном старении населения. Все чаще обсуждаются проекты увеличения предельного возраста выхода на пенсию, а работодатели пытаются удержать пожилых сотрудников в системе труда. На сегодняшний день «эйджистская» идеология, как самовоспроизводящаяся система, утверждающая определенные ценности и факты, адаптируясь к новому общественному тренду, нашла выход в выделении «третьего» и «четвертого» возрастов старости.
Если «третий возраст» ассоциируется с периодом свободной и активной жизни, которая начинается с выходом на пенсию, то на «четвертый» переносится образ собственно старости, отмеченной чертами полного разрушения и упадка. В основе дифференцированного подхода к старению лежат экономические причины. Государство заинтересовано в сохранении пожилыми людьми высокой потребительской активности, в том числе, за счет продления их трудовой карьеры, что безусловно уменьшит бремя пенсионных расходов. В социологии старения возникает своеобразный картезианский разлом между двумя вариантами самоидентификации людей пожилого возраста. «Третий возраст» воплощает маскулинный идеал, подразумевающий телесную автономность, рациональность действий и желаний, где здоровье и старение являются предметом выбора. «Четвертый возраст», напротив, детерминирован биологически и обсуждается преимущественно в терминах физиологических процессов, требующих экспертного контроля.
1 См. в частности: Phillipson Ch. Reconstructing old age: New agendas in social theory and practice. - L.: SAGE, 1998; Townsend P. The structured dependency of the elderly: Creation of social policy in the twentieth century // Ageing a. society. -Cambridge, 1981. - Vol. 1, N 1. - P. 5-28; Walker A. Towards a political economy of old age // Ageing a. society. - Cambridge, 1981. - Vol. 1, N 1. - P. 73-94.
Более того, проблемы старения рассматриваются с позиции юношеского восприятия мира. И в данном контексте автор полагает разумным обратиться к критике эпистемологических принципов классической социальной теории в рамках феминистского подхода. Если классики данного научного направления - С. Хардинг, Д. Смит и Н. Хартсок1 - связывают преимущества женской позиции с проблематизацией женской идентичности, то С. Пикард утверждает, что подчиненное положение людей пожилого возраста открывает путь к проблематизации ряда сфер их жизни, проигнорированных социологическим «мейнстримом». Соглашаясь с известным британским исследователем межличностных отношений С. Биггсом2, автор отмечает, что перед стариками, устраненными из завораживающего цикла борьбы за производительность, острее осознающими хрупкость жизни и реальность смерти, открываются новые перспективы - глубинного психологического роста и самоактуализации. Не пытаясь эссенциализировать старость, автор подчеркивает, что описанный выше вариант личностного роста не является прерогативой самого по себе вступления в пожилой возраст. С высокой долей вероятности соответствующее видение получает широкое распространение в обществах, где размышления о смерти традиционно сопутствуют человеку на всех стадиях жизненного цикла, например, в среде исповедующих буддизм или средневековых коммунах [с. 8].
На основании вышеприведенных наблюдений С. Пикард предлагает перенастроить фокус нашего социологического воображения. Если теоретики феминизма конца 1980-х годов представили позитивистскую социологию как часть властного дискурса, в котором зашифрованы интересы «мужчины, занимающего господствующую социальную позицию», то данная работа призвана вывести читателей на качественно новый уровень обобщения. Автор настаивает на пересмотре концептуализации господствующего
1 Harding S. Rethinking standpoint epistemology: What is «strong» objectivity? // The feminist standpoint theory reader / Ed. by S. Harding, - L.: Routledge, 2004. -P. 127-140; Smith D. The everyday world as problematic. - Boston (MA): Northeastern univ. press, 1987; Hartsock N.C.M. The feminist standpoint: Developing the ground for a specifically feminist historical materialism // Discovering reality / Ed. by S. Harding, M.B. Hintikka. - Dordrecht: Reidel, 1983. - P. 283-310.
2
Biggs S. The mature imagination. - Milton Keynes: Open univ. press, 1999.
класса в направлении критики не только половой, но также возрастной гегемонии, которая в обоих случаях поддерживается идеологией, основанной на биологическом эссенциализме.
«Эйджистская» идеология оказала значительное воздействие на ключевые концепты социологии, включая понятия власти, свободы и сопротивления, как, впрочем, и здоровья, болезни, телесности. Подобного рода объяснительные схемы оказываются бессильны перед интерпретацией таких неудобных фактов, как, например, большее, в сравнении с молодежью, чувство удовлетворенности людей пожилого возраста своим телом. Простое добавление возрастного измерения к существующим теориям не исправит ситуацию. С. Пикард полагает необходимым переосмыслить такие традиционные бинарные оппозиции, как сознание / тело; факт / оценка; развитие / упадок, с тем чтобы они никогда более не становились орудием в руках господствующего класса.
Но на этом пути ученого подстерегают некоторые теоретические ловушки. Первая - это искушение полностью переуступить изучение «§ега8» биомедицине, в то время как полезнее было бы задействовать критическое мышление и определить, где под личиной «объективности» скрывается идеология. Другая крайность заключается в полном отрицании изменений, накапливающихся к пожилому возрасту, или утверждении, что все они носят равномерно позитивный характер. И в-третьих, цель исследования заключается не в том, чтобы заменить «эйджистский взгляд» на «взгляд из ниоткуда». Транслируя идею Д. Харауэй1 о телесной природе любого мировоззрения и одновременном отсутствии взаимоисключающих оппозиций в пограничном существовании человека, С. Пикард требует, чтобы мы признали себя в качестве ученых и исследователей, пребывающих в пространстве многообразия различных идентичностей, совмещенных в нашей системе взглядов [с. 9].
Изгнание «эйджистской» идеологии из социологического воображения требует полной трансформации представлений об онтологии тела, включая переосмысление взаимосвязи пожилого возраста и юности. В первую очередь, этот процесс требует признания неприятной правды, в одинаковой степени затрагивающей все тела,
1 Haraway D. Simians, cyborgs and women: The reinvention of nature. - L.: Free association books, 1991.
т.е. их абсолютной уязвимости и конечности. Сегодня на образ жизненного пути в сознании молодежи отбрасывает свою мрачную тень страх старения. Между тем позитивный опыт телесности в «четвертом возрасте» способствовал бы расширению пространства самоактуализации для всех поколений. Если прием «урезания опыта» защищал социологический «мейнстрим» от признания всеобщей онтологической уязвимости и способствовал продвижению субъективизма позднего модерна, с его культом предприимчивости, здоровья и достижения полноты бытия через потребление, то переосмысление телесности может повлечь за собой радикальные социальные перемены. При этом, подчеркивает С. Пикард, подобного рода перемены не принесут молодых в жертву старым; напротив, они расширят и углубят свободу для всех возрастных групп. Иерархически выстроенные категории связаны одна с другой специфическим социальным порядком такого рода, при котором структурная взаимозависимость детерминирует содержание каждой из них. Таким образом, смысловое наполнение понятия «молодость» определяется тем значением, что вкладывается социумом в концепт «старость», и наоборот. А потому символическое насилие, применяемое к пожилым людям в процессе поддержания «эйджи-стской» идеологии, слишком дорого обходится обществу в целом, а также составляющим его институтам и индивидам [с. 10].
А.М. Понамарева
2016.01.006. ИДЕНТИЧНОСТЬ В ЧЕТВЕРТОМ ВОЗРАСТЕ: СТОЙКОСТЬ, АДАПТАЦИЯ И СОХРАНЕНИЕ ДОСТОИНСТВА / ЛЛОЙД Л., КОЛНЕН М., КЭМЕРОН А., СЕЙМУР ДЖ., СМИТ Р. Identity in the fourth age: Perseverance, adaptation and maintaining dignity / Lloyd L., Calnan M., Cameron A., Seymour J., Smith R. // Ageing a. society. - L., 2014. - Vol. 34, N 1. - P. 1-19.
Ключевые слова: четвертый возраст; старение, достоинство; идентичность; реляционная автономия.
В статье британских социологов Лиз Ллойд, Рэндалла Смита и Алисы Кэмерон (Школа политических наук, Бристольский университет) и их коллег Майкла Колнена (Школа социальной политики, социологии и социальных исследований, Кентский университет, г. Кентербери) и Джейн Сеймур (Центр им. Сью Райдер,
