CC BY
139
поможет им довести до конца завоевание Ирландии. К счастью для ирландцев, у авиньонских пап, озабоченных сохранением собственных владений в Италии, идея крестового похода в Ирландию не вызвала энтузиазма. Увидев, что эта тактика не дает результатов, англо-ирландцы отказались от нее, и после процесса Мак-Конма-ров использование наименования «еретики» применительно к ирландцам приобрело характер исключительно риторической фигуры, и ни одно из подобных обвинений не привело к судебным преследованиям.
Таким образом, указывает М. Коллан в «Заключении», процессы над еретиками, проходившие в Ирландии в 1310-1353 гг., не отражали реального положения дел в области религии и веры, а являлись инструментом для достижения иных целей. Как заявляли представители ирландской церкви на Виенском Соборе (1311) и светские властители Ирландии в «Жалобе ирландских правителей», англичане использовали религию как прикрытие для завоевания страны. Король Эдуард III обвинил в том же Ледреде в 1329 и 1357 гг. Подобные же цели вполне очевидно просматриваются в процессах Аддука Дуба О'Тула и Мак-Конмаров.
З.Ю. Метлицкая
ИСТОРИЯ РОССИИ, СССР И ГОСУДАРСТВ ПОСТСОВЕТСКОГО ПРОСТРАНСТВА
2015.04.010. КОЛЛМАНН Н.Ш. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ В РОССИИ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ. KOLLMANN N.Sh. Crime and punishment in Early Modern Russia. -Cambridge univ. press, 2012. - XVI, 498 p.
Ключевые слова: Россия; XVI-XVIII вв.; уголовное право; судопроизводство.
Монография известного специалиста по истории допетровской Руси, профессора Стэнфордского университета Нэнси Шилдс Коллманн посвящена истории уголовного права и судопроизводства в России раннего Нового времени, с 1500 по 1800 г. Уделяя определенное внимание «долгому XVI веку», когда в России происходило формирование юридических институций, автор сосредоточивается на периоде XVII - первой четверти XVIII в., что позволяет
поставить под вопрос традиционные представления о «петровском разрыве». Основанная как на опубликованных, так и на большом корпусе архивных источников книга состоит их двух частей. В первой («Юридическая культура») рассматриваются нормы и институты уголовного права в Московии и Российской империи, характеризуется штат судейских чиновников и их полномочия, описываются особенности судебной процедуры. Вторая часть, «Наказание», включает в себя не только описание основных его видов за уголовные преступления, но и анализирует его символические смыслы, отражающие государственную идеологию. В отличие от предшествующей историографии первостепенное внимание уделяется исследованию судебной практики, а не буквы закона, указывает автор (с. 1).
Исследование Н. Коллманн помещено в общеисторический контекст процесса государственного строительства, происходившего в Европе и Евразии в период раннего Нового времени, и представляет собой, по ее словам, конкретный пример (case-study) истории законотворчества и правоприменения в «централизующейся империи» (там же). Опираясь на обширную историографию, которая с 1970-х годов глубоко изучала стратегии управления и способы формирования суверенитета в 1500-1800 гг., автор утверждает, что «русский опыт» вполне вписывается в составленную историками и философами картину становления государства современного типа (modern state) в Европе и в Османской империи. Считается, что в этот период государства наращивали «мускулы власти» - инфраструктуру, необходимую для проведения военной реформы и осуществления территориальной экспансии. «Мускулы власти» включали в себя новые налоги и бюрократические институты для управления территорией, сбора дани и мобилизации людских и материальных ресурсов; в растущих многонациональных империях они принимали форму колониальной администрации. Важной составной частью инфраструктуры явились новые кодексы законов и централизованные системы судоустройства (с. 1-2).
Кроме того, в историографии отмечается значение религиозной составляющей в консолидации общества вокруг государства и Церкви, а также роль идеологии и визуальных символов, основанных на религиозных дискурсах, в легитимации власти. В то же время специалисты по истории Европы предостерегают от преуве-
личения могущества централизованного государства в период раннего Нового времени, когда оно часто было вынуждено опираться на посредническую помощь таких групп и институтов, как дворянство, бюрократия, гильдии и городские советы, местные элиты и сообщества. Именно ведение переговоров, а не прямое насилие занимало основное место в деятельности государства, причем в континентальных империях этот аспект являлся ключевым, пишет Н. Коллманн, подчеркивая, что внешний и внутренний суверенитет государства в большой степени представляет собой миф, а не реальность (с. 3).
В России, где противоречия между претензиями на централизацию и проблемами управления были особенно острыми, формировалась так называемая «политика дифференциации», сохраняющая за местными элитами достаточно большую свободу и оставляющая за центральной властью, прежде всего за государем, право решения ключевых вопросов. Одним из таких ключевых аспектов властных полномочий, наряду со сбором налогов и контролем над вооруженными силами, являлось уголовное правосудие. Однако и здесь возможности центра, стремившегося продвигать формальный писаный закон, неформальным образом ограничивались местной ситуацией. Как и повсюду в Европе, формализованные институты правосудия действовали в симбиозе с «гибкой практикой и народными концепциями права», так что при ближайшем рассмотрении «европейские "рациональные" государства выглядят менее рациональными, а .. ."самодержавие" Московии - менее самодержавным», - замечает Н. Коллманн (с. 5).
Ее исследование вступает в прямую полемику с традиционной историографией, проводившей резкие разграничения между «властью закона» (rule of law - правовое государство) в Европе и российским «деспотизмом». По ее мнению, впервые «нормативный подход» к российским реалиям был применен европейцами, посещавшими Россию в XVI-XVIII вв. и опиравшимися в своих описаниях на категории свободы и деспотизма. По словам автора, Московия была действительно менее развита социально и экономически, менее разнообразна в культурном отношении и, безусловно, не столь плюралистична политически, чем ведущие государства тогдашней Европы, однако для Коллманн наиболее важным является тот факт, что в своих записках иностранцы созда-
ли определенные тропы, которым была суждена долгая жизнь. Так, в XIX в. представители русской государственной школы сосредоточивали свое внимание на неограниченной власти самодержцев, которая, по их мнению, не уравновешивалась какими-либо правами социальных групп или институтов. Критикуя правовую систему России за отсутствие рациональности и предсказуемости, за коррумпированность и неэффективность, русские историки создали то, что впоследствии станет «веберовским идеальным типом», - пишет Коллманн. Советские историки, продолжает она, не желая того, увековечили образ России как уникальной страны, отличной от Запада (с. 6).
Однако многие современные исследования общества и права Московии, в том числе микроисторические, сумели поставить под вопрос оппозицию «рациональный / деспотический», и, поддерживая эту тенденцию, автор так же максимально старается использовать подход «снизу вверх». В то же время Коллманн уделяет внимание и макроисторическим аспектам, предлагая краткое описание судебных систем других стран (Англии, Франции, Польско-Литовского государства, Габсбургской и Османской империй) в контексте общего для эпохи раннего Нового времени стремления к централизации, прежде всего в сфере закона и права. Автор отмечает, что в этом отношении Россия как многонациональная континентальная империя находилась в лучшем положении, поскольку государство могло с достаточной легкостью продвигать кодифицированные законы на территориях, где фактически отсутствовали традиции формального правосудия. Таким образом, государство беспрепятственно присвоило себе полномочия в области уголовных преступлений, оставив местным властям более мелкие правонарушения (с. 23).
Другой важной стратегией, позволившей Москве стать успешнее в достижении целей централизации, являлось, по мнению автора, отношение к службе, которая считалась обязанностью всех и каждого. Сохранившиеся источники, пишет она, не проясняют вопроса о том, как именно был введен служилый принцип, хотя понятно, что принуждение, несомненно, имело место. Однако сыграла свою роль и относительная бедность страны (речь идет о денежной массе и материальных благах. - Реф.), и тяжелые климатические условия, в том числе тот факт, что большая часть страны
находилась в зоне рискованного земледелия. Тем не менее московским государям удалось установить централизованный контроль над элитой и создать сеть учреждений самого разного порядка и с разными функциями, не встретив сопротивления со стороны городов или отдельных регионов, как это было в странах Западной Европы. По словам автора, они достаточно успешно реализовали одну из главных задач государственного строительства, осуществив «монополизацию насилия», что в соответствии с определением Макса Вебера современные специалисты считают главной составляющей суверенитета. Помимо создания централизованной армии, московские государи присвоили себе и исключительное право на «санкционированное насилие» - пытки, телесные наказания и смертную казнь (с. 25-26).
Создание сильной системы судоустройства, «завязанной» на самодержце, отвечало, с одной стороны, интересам общества в условиях разгула преступности в XVI в., с другой - идеологическим установкам Московии, где считалось, что царь является для своего народа «благочестивым пастырем и ветхозаветным судьей», который защищает невинных и карает нечестивцев. В этом автор усматривает существенное отличие России от Западной Европы, где уже в это время формируются политические дискурсы, ставящие перед монархической властью задачи достижения «общего блага». Риторика, связанная с идеей «регулярного государства», возникает в России лишь в царствование Петра I, а пока кодексы Московии, даже великое Соборное уложение 1649 г., пишет автор, оставались «совершенно инструментальными». Закон в Московии был «практическим», сфокусированным на установлении единой для всех процедуры и на регламентации служебных обязанностей судейских чиновников. Признавая и утверждая первенство царского правосудия, закон очень многое отдавал на откуп местным сообществам, которые «сотрудничали с судами и манипулировали ими». Однако тот факт, что судебные приговоры могли отличаться от предписанных законом, вовсе не свидетельствует, по мнению автора, о «произволе». Скорее, они являются признаком хорошо работающей, сбалансированной правовой культуры в государстве, где бюрократический контроль в силу разных причин, прежде всего обширности страны и редкости населения, был чрезвычайно затруднен. Так что в итоге централизация Московии представляла собой «инте-
грацию индивидуальных стратегий управления с формализованной процедурой, институциями и законом» (с. 27).
Признавая исключительное разнообразие форм административных и судебных институций в Московии (что заставляло исследователей сомневаться в существовании там какой-либо единой системы управления), автор обращается к изучению отдельных их видов, в частности Разбойного приказа, воеводских, церковных и помещичьих судов. Особое внимание уделяет она рассмотрению персонала этих учреждений, поскольку отсутствие в Московии системы нотариата и адвокатуры, специальных школ для подготовки юристов представляет проблему для западного наблюдателя. Основываясь на региональном материале, автор описывает повседневную практику деятельности как высших чинов («Воевода и губной староста на Белоозере и в Арзамасе»), так и низших канцелярских служащих, в частности корпорации площадных подьячих. Это были «законоведы-практики», рекрутируемые из местных жителей, которые компенсировали юридическую неискушенность воевод, приказных судей и губных старост. Отдельно рассматривается проблема взяточничества и системы преследования за него. Однако, по мнению автора, то, что мы называем коррупцией, в раннее Новое время расценивалось зачастую как дарение, позволяющее правосудию свершиться в срок и к обоюдному удовлетворению обеих сторон. Проблема заключалась, как правило, в том, чтобы чиновники соразмеряли свои запросы с конкретной ситуацией.
В книге подробно освещаются особенности уголовного процесса, в частности арест подозреваемого, выдвижение обвинения, порядок сбора доказательств, допрос обвиняемого и получение показаний свидетелей, наконец, вынесение, пересмотр и утверждение приговора. В отдельных главах рассматриваются практика применения пыток, а также участие местных общин в судебном процессе и их возможности оказывать влияние на его ход. Автор подчеркивает, что все описанные практики находят свои параллели в деятельности судебных систем европейских стран. Завершает первую часть книги глава о реформах судебной системы, проведенных Петром I в контексте введения им европейской модели «хорошо организованного полицейского государства».
Воссоздавая во второй части книги картину уголовно-правовых санкций в России раннего Нового времени, Коллманн уде-
лила большое внимание истории телесных наказаний до и после 1649 г. Она продемонстрировала, во-первых, что хотя от телесных наказаний не была застрахована ни одна группа населения страны, суды, однако же, оказывали определенное уважение представителям элиты, во-вторых - что некоторые формы наказания, как, например, публичная порка, соответствовали европейским практикам. Ссылке, которая начала выступать как часть общегосударственной репрессивной системы для уголовных преступников только после Смутного времени, посвящена отдельная глава. В ней рассматривается не только иерархия наказаний за те или иные тяжкие преступления, но и роль ссылки в освоении Сибири. Автор подчеркивает, что клеймение все чаще выступало в качестве маркера, позволяющего контролировать передвижение все растущего ссыльного населения (с. 257). Новый подход к телесным наказаниям в русле концепции «хорошо организованного полицейского государства» анализируется автором на примере 75 судебных процессов, происходивших в 1699-1727 гг. в Арзамасе и других городах Среднего Поволжья.
Заключительные главы второй части книги посвящены смертной казни за тяжкие уголовные и политические (или антигосударственные) преступления, которые включали в себя ереси и ведьмовство. Автор последовательно рассматривает систему репрессий за измену и религиозные преступления в царствование Ивана Грозного и Смутное время, обращается к первым определениям тяжкого преступления в Уложении 1649 г. и рассматривает практику правоприменения в XVII в., включая борьбу с расколом. Затем освещаются наказания за мятеж, в том числе подробно описывается насилие в ходе восстания Степана Разина, которое применяли обе стороны.
Две последних главы книги посвящены публичной стороне насилия, его символизму, который рассматривается в контексте европейской парадигмы «спектаклей страдания». На примере стрелецкой казни автор демонстрирует, что Петр I отверг традиционную для Москвы идеологию монаршей легитимности и утвердил свое суверенное право на показательное насилие за антигосударственные преступления (с. 415).
В «Заключении» дается общий очерк правовой культуры России, которая уже в раннее Новое время была «нюансированной,
жизнеспособной» и соответствовала современным ей стратегиям государственного строительства и управления. Подчеркивается, что хотя в России и Европе необходимость взаимодействия государства и общества вызывалась разными причинами, результат оказался тем же. В итоге была создана система, позволяющая поддерживать стабильность в стране и двигаться дальше. Особое внимание автор уделяет проблеме насилия, в том числе в криминальном праве. Отмечая, что в XVIII в. в России была отменена смертная казнь, Коллманн указывает на сильный контраст в этом отношении с европейскими практиками. В целом, по ее мнению, говорить о России раннего Нового времени как «царстве варварства и жестокости» не приходится, и анализ правовой культуры и практики приводит автора к выводу, что к Московии неприменим и традиционный ярлык «деспотизма» (с. 4).
О.В. Большакова
2015.04.011. КИЯНСКАЯ О.И. ДЕКАБРИСТЫ. - М.: Молодая гвардия, 2015. - 383 с.
Ключевые слова: декабристы; биография; П.И. Пестель; А.П. Юшневский; С.Г. Волконский; М.П. Бестужев-Рюмин; С.П. Трубецкой; С.И. Муравьёв-Апостол; И.И. Муравьёв-Апостол.
Книга профессора РГГУ, док. ист. н. О.И. Киянской, посвященная декабристам, написана на основе неопубликованных архивных материалов (ГАРФ, ДАКО, РГВИА, РО ИРЛИ) и опубликованных документов. Она включает в себя предисловие, пять глав, «Вместо послесловия», основные даты жизни и деятельности участников декабристского движения и библиографию.
В предисловии автор называет движение декабристов «особой темой в истории России» (с. 5). Оценки этого явления в историографии прямо противоположные. Советские историки видели в декабристах «первый этап освободительного движения», который оценивали однозначно положительно. А в современной исторической науке считается, что декабристы предприняли попытку разрушить Российскую империю и должны быть осуждены.
Автор рассматривает деятельность как руководителей тайных обществ, так и малоизвестных участников заговора. Монография выстроена по биографическому принципу, приводятся сравни-
