CC BY
27
гуманитарных наук. Причем целью этого процесса должно стать не использование травмы как способа обозначения своей политической позиции, а осознание того, каким образом были нарушены единство и непротиворечивость социальной ткани сообщества и как можно избежать повторения травматического опыта в будущем.
2015.03.001. АЙЕРМАН Р. ХАРВИ МИЛК И ТРАВМА ПОЛИТИЧЕСКОГО УБИЙСТВА.
EYERMAN R. Harvey Milk and the trauma of assassination // Cultural sociology. - New Haven (CT), 2012. - Vol. 6, N 4. - P. 399-421.
Ключевые слова: политическое убийство; теории культурной травмы и социальной драмы; коллективная память; коллективная идентичность; коммеморативные практики; либерально-освободительное движение.
Статья Рона Айермана (Йельский университет, г. Нью-Хей-вен, США) посвящена изучению политического убийства двух видных политических деятелей, случившегося в ноябре 1978 г. в Сан-Франциско, - мэра Джорджа Москоне и члена Городского наблюдательного совета Харви Милка. Они были убиты уволившимся членом Городского наблюдательного совета Дэном Уайтом. На момент убийства Джордж Москоне был либеральным политиком национального значения, внесшим вклад в решение расовых, этнических и других конфликтов. Однако после трагедии именно Харви Милк стал всемирно известным либеральным политиком, а Москоне был забыт за пределами Сан-Франциско. С помощью теорий социальной драмы и культурной травмы автор ставит целью объяснить, почему это политическое убийство обрело национальное и мировое значение, почему запустило процесс формирования культурной травмы вокруг этого события. Айерман полагает, что теория социальной драмы позволит изолировать событие и изучить его с позиции разных перспектив и смысловых значений1, а теория
1 McFarland D. Resistance as a social drama: A study of change-oriented encounters // American j. of sociology. - Chicago (IL), 2004. - Vol. 109, N 6. - P. 12491318; Turner V.W. Dramas, fields and metaphors: Symbolic action in human society. -Ithaca (NY): Cornell univ. press, 1974; Turner V.W. Social dramas and stories about them // Critical inquiry. - Chicago (IL), 1980. - Vol. 7, N 1. - P. 141-168.
культурной травмы - возможность добавить к его пониманию историческое и эмоциональное измерение1.
Тот факт, что Х. Милк был первым из политиков, который открыто заявил о своей гомосексуальности, означает, что его жизнь и смерть имели большое значение для общества. Его история жизни пересказывалась в книгах, пьесах и фильмах, его представляли как «Святого Харви», он обрел иконический политический статус, он стал символом, культовой фигурой в движении геев за свои права. Отдельные люди и организации, связанные с борьбой за права секс-меньшинств, стали основными «группами-носителями» -группами, ответственными за создание истории Харви Милка и того, как она представлялась публике и отразилась в коллективной памяти [с. 399-400].
Вопрос о положении гомосексуалистов стоял более остро в то время, поэтому часто перекрывал другие проблемы. Несмотря на то что исторически Сан-Франциско стал городом концентрации гомосексуалов в стране и даже в мире, сексуальность всегда остается сложным политическим вопросом. Быть публичной фигурой и гомосексуалом одновременно было тогда опасно. Сам Х. Милк говорил, что «полностью осознает, что человек, имеющий такие взгляды, активист гей-движения, становится потенциальной мишенью для тех, кто сам не защищен, напуган и боится сам себя. Зная, что меня могут убить в любой момент, я чувствую, что чрезвычайно важно, чтобы люди знали мои мысли... все, что я сделал, было сделано от сердца активиста гей-движения»2. Автор отмечает, что его поражает, как Милк предсказал свою смерть и ее политическое значение. Теория социальной драмы позволяет рассмотреть убийство Москоне и Милка как организованный и структурированный перформанс, в котором действия участников имели смысл для них самих и для многих других людей. Именно через реконструкцию этих значений возможно понять смысл этого события: истории главных героев события, свидетельств очевидцев, членов семьи, представителей закона, политиков, включая деятельность СМИ. Именно массмедиа создают коллективные репрезентации, которые
1 Eyerman R. The cultural sociology of political assassination. - N.Y.: Palgrave Macmillan, 2011.
2
Harvey Milk speaks: Audio tape. - 18 Nov. 1977.
наиболее быстро подхватываются людьми и участвуют в построении смысловой картины. Социальное пространство также является частью социальной драмы и связано со смыслами события - событие случилось в Сан-Франциско, в Сити-Холле, центральном административном здании, где должна была состоятся пресс-конференция мэра города.
Теоретическую модель социальной драмы можно применить механистически, отслеживая стадии события - от начального разрыва к согласованию и переопределению коллективной идентичности. Как замечает автор, его подход к социальной драме является более взвешенным, поскольку изначальный инцидент, уже драматичный сам по себе, открывает лиминальное пространство, в котором возникают различные смысловые интерпретации, определяющие множественные последствия события. Существует три уровня анализа социальной драмы: социальное взаимодействие, где применяется перформативный подход1, дискурсивный анализ того способа, каким эти действия реконструируются в СМИ и, наконец, анализ долговременных последствий посредством теории культурной травмы2. Теория культурной травмы позволяет сосредоточиться на широком историческом контексте события, в котором могут актуализироваться «раны и шрамы» предыдущих кризисов, усиливающие эмоциональное восприятие текущего события, что накапливается и отражается в коллективной памяти. Действительно, имея дело с коллективной памятью, теория культурной травмы проникает в основной смысл события и показывает борьбу за установление и конструирование этого смысла, включая коммемора-тивные практики. Эта теория помогает определить группы-носители, «символических трансляторов», как активных агентов этого процесса и их непосредственные действия, которые могут быть следующими: конструирование определенных интерпретаций событий как важных и единственных, распространение своей особой точки зрения и локализация этой трактовки событий в рамках хорошо известных и принятых обществом коммеморативных практик, к которым эти группы имеют доступ. С позиции теории куль-
1 Social performance: Symbolic action, cultural pragmatics and ritual / Ed. by
J.C. Alexander, B. Giesen, J.L. Mast. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2006.
2
Cultural trauma and collective identity / Ed. by J.C. Alexander, R. Eyerman, B. Giesen, N. Smelser, P. Sztompka. - Berkeley: Univ. of California press, 2004.
турной травмы автор намерен отследить процесс конструирования культурной памяти, чтобы объяснить, почему Х. Милк, а не Дж. Москоне, стал наиболее идеализированной и поминаемой фигурой со времени убийства в Сити-Холле. Таким образом, автор исходит из того, что теория культурной травмы дополняет теорию социальной драмы, раскрывая, как действия встроены в эмоциональное поле индивидов и как пережитый опыт трансформируется в коллективные представления (понимание и воспоминание) о событиях. Культурная травма - это итог социальной драмы, отраженный в коллективной памяти [с. 401].
В своей статье Айерман шаг за шагом следует теории социальной драмы, описывая сначала само событие, затем основных протагонистов события и их истории, реакцию общества в целом и отдельных сообществ, роль СМИ, процесс меморализации (шешо-паП/айоп), формирования коллективной памяти и культурной травмы. Он дает подробнейшее описание события - двойного покушения на известных политических деятелей. Убийцей мэра Сан-Франциско Джорджа Москоне и члена Городского наблюдательно -го совета Харви Милка был Дэн Уайт, бывший полицейский и пожарный, а затем член Городского наблюдательного совета, из которого он вышел ранее по причине разногласий с Милком и по причине небольшой зарплаты, на которую трудно было содержать семью. Незадолго до убийства Уайт, по свидетельству многих источников, которые приводит Айерман в своей статье, попросил мэра восстановить его в должности, с тем что его избиратели настаивали на этом (полицейские были основной группой поддержки Уайта на выборах). Милк был против этого, а мэр Москоне колебался и, имея возможность поменять «расклад сил» в Городском наблюдательном совете, мог объявить другую кандидатуру на той самой пресс-конференции в Сити-Холле, ставшем местом убийства.
Д. Уайт застрелил своих жертв, проникнув в здание муниципалитета через окно нижнего этажа и таким образом миновав ме-таллоискатели. Он, как известный в городской администрации человек, беспрепятственно перемещался по зданию и сначала зашел к Москоне, совершив четыре выстрела, причем два последних в голову, а затем ровно тем же способом застрелил Милка. После этого он быстро, никем не задержанный, покинул здание, а несколькими часами позже сделал признание в полиции. Первым предположе-
нием о причинах убийства стал мотив мести Москоне и Милку за то, что они сомневались в его кандидатуре. Точного решения мэра Уайт не знал, но возникшая неопределенность, видимо, подтолкнула его к радикальным действиям. Признаваясь в убийстве, Уайт отрицал его преднамеренный характер. Город погрузился в шок и траур, либерально настроенные жители и представители гей-сообщества устроили марш памяти в честь погибших. Как отмечает автор, обстановка в городе и так была трагической и траурной, поскольку в это же время в Гайане было совершено массовое самоубийство членов большой религиозной секты «Храм народов», лидером которой был пастор из Сан-Франциско Джим Джонс, а членами - переехавшие туда американские граждане с семьями (о причинах этого события до сих пор нет точных и достоверных данных, но в СМИ она получила широкое освещение). Кроме того, в то время в этом городе покушения на политических деятелей были довольно частыми. Этот контекст события, по мнению автора, значительно усилил впечатление от убийства Москоне и Милка, хотя при этом были и группы сочувствовавших Уайту - его бывшие коллеги-полицейские [с. 401-403].
Суд над Уайтом проходил в условиях крайнего напряжения и в мае 1979 г. Уайту был вынесен приговор, согласно которому он был оправдан по обвинению в убийстве первой степени, но обвинен в смерти по неосторожности и получил срок семь лет и восемь месяцев. Суд при явном преднамеренном характере убийства симпатизировал Уайту. Суд присяжных, к слову, в основном состоял из представителей консервативной части среднего класса, исповедовавших католичество и имевших традиционную сексуальную ориентацию, что, с точки зрения автора, стало важным в данном контексте. Защита Уайта апеллировала к его образу благонадежного гражданина и примерного семьянина, находившегося в безвыходной ситуации, на грани нищеты. Более того, утверждалось, что на поведение Уайта в тот день оказали влияние внешние факторы, наиболее спорным из которых был факт употребления нездоровой пищи (этот аргумент получил нарицательное имя «Twinkie defense», как самого легковесного аргумента защиты). Таким образом, из расчетливого убийцы Уайт превратился в жертву «ловких политиканов», которые сбивали его с толку и оказывали давление,
поэтому это убийство было совершено в тяжелом моральном и психологическом состоянии [с. 405-406].
На такое решение суда незамедлительно последовала реакция разных категорий американского населения - по стране прокатилась волна возмущения. После вынесения приговора траур сменяется протестом, возмущением, негодованием и злобой, которые вылилась в бунт «Белой ночи», в котором участвовали те, кто поддерживал Харви Милка, многие из Кастро, района Сан-Франциско, где традиционно селились геи. В городе прошла серия протестных маршей и вандалистских действий, было подожжено множество автомобилей, разбиты витрины, в здании муниципалитета подожгли двери. Полицейские устроили погром в районе Кастро, где 61 полицейский и 100 граждан были ранены и госпитализированы. Основными действующими силами конфликта, таким образом, становятся члены гей-сообщества, которые не признавали справедливость вынесенного приговора, и консервативно ориентированные граждане, представителями которых, в частности, являлись полицейские (как и сам Уайт до начала своей политической карьеры). Фигура мэра Москоне закономерно отходит на второй план, так как он ярко не репрезентирует интересы какой-либо специфической группы в обществе. Событие приобретает такую значимость еще и потому, что в городе постоянно циркулируют слухи и неподтвержденная информация, подогревающие и без того накаленную атмосферу.
Как уже было сказано выше, помимо групп-носителей - символических посредников и трансляторов смыслов события, - Айерман анализирует деятельность СМИ, благодаря которым так быстро распространялась информация о ситуации в городе под определенным углом. Средства массовой информации интерпретируют случившееся в терминах «агония», «национальная трагедия» и других терминах, придающих событию национальный масштаб, а фигуры Милка и Уайта репрезентируются как два непримиримых антагониста. При этом часто Уайт предстает как человек, вынужденный пойти на крайние меры для решения своих проблем: в репортажах встречаются такие описания, как «молодой отец», «жертва обстоятельств», «семьянин», «бывший пожарный» и другие словосочетания, имеющие скорее позитивные значения, тогда как Милк всегда выступает в качестве «гея-политика», что было не столько позитивным, сколько необычным, рискованным. При этом
Москоне представлялся как, с одной стороны, «мэр-либерал» и «семьянин», но, с другой - его фигура сопровождается толками о его сочувствии гомосексуалам и его супружеской неверности. Таким образом, СМИ не столько формировали конкретные представления о событии, сколько давали противоречивые описания, характеристики и объяснения, которые могли быть по-разному использованы группами интересов. При этом медиа создавали образ Сан-Франциско как города гонения на либералов, в котором становятся правилом политические покушения, убийства, терроризм и угрозы, что получило название «синдром Сан-Франциско». Автор подчеркивает, что СМИ также в определенной степени спровоцировали это политическое убийство. За день до покушения Уайту позвонил репортер и хотел узнать его отношение к слухам о том, что его кандидатура не будет поддержана. Будучи в состоянии депрессии и фрустрации, Уайт мог решиться на трагический шаг именно после этой не очень приятной беседы1 [с. 409].
Другой реакцией общества на случившийся инцидент стал ряд событий, организованных в память о жертвах двойного политического убийства. По мнению автора, интересно то, что с течением времени фокус внимания, сконцентрированный на Москоне и Милке, плавно перемещается на последнего. Автор объясняет это большой популярностью Милка, сформировавшейся не только благодаря большому лобби гомосексуалов в Сан-Франциско, но и тем, что он смело и публично заявил о своей нетрадиционной сексуальной ориентации, был маргинальным человеком, не боявшимся открыто выражать свое мнение и не имевшим больших доходов, преданным идее либерализации общества в целом. Именно такие воспоминания остались у тех, кто его знал. В этом контексте создавались культурные события - фильмы, книги, театральные постановки, облагораживающие и возвышающие память о Милке. Документальный фильм «Времена Харви Милка» (The times of Harvey Milk, 1984) усилил и без того пристальное внимание общества к секс-меньшинствам. Помимо этого, как считает автор, особую роль сыграли обнаружение вируса СПИДа и свидетельства о стремительном распространении ВИЧ-инфекции, особенно среди геев, что добавило и без того впечатляющему образу Милка некоторые эле-
1 Weiss M. Double play. - Reading (MA): Addison-Wesley, 1984.
менты драматичности. Но прежде всего, по утверждению Айерма-на, убийство Милка подстегнуло процесс формирования групповой идентичности геев, а убийство Москоне увеличило интенсивность упоминания об этом событии в СМИ, что в результате создало смысловой контекст для этих событий. Память, таким образом, становится последним «оружием» умерших [с. 411-414].
Следующим шагом анализа события в логике теории социальной драмы является описание основных героев истории. Автор кратко описывает карьеры Москоне, Милка и Уайта, но главными в данном контексте являются фигуры Уайта и Милка и именно они олицетворяют различные личностные идентичности и жизненные позиции. Личность Милка является сложной: он прошел путь от финансового работника, скрытого гомосексуалиста, добропорядочного гражданина-патриота и учителя к контркультурной жизни хиппи и политической карьере, тесно связанной с публичным признанием своей нетрадиционной ориентации (избран он был членом Городского наблюдательного совета от района Кастро). Его главная идентификация - либеральный «политик-гей» - определила его образ у публики. К этому можно добавить его открытость для общения (он завоевал доверие многих социальных кругов и профессиональных сообществ Сан-Франциско) и эксцентричность. По контрасту Дэн Уайт, так же как и Милк, служивший в армии, являлся представителем рабочего класса, семейным человеком, традиционно ориентированным (включая гомофобию). Его занятия поддерживали его мужественность: сначала он был полицейским, затем пожарным, героем, спасающим женщин и детей от пожара (как его представляли во время избирательной кампании). К тому же он был закрытым человеком и, как признавал сам Милк, довольно наивным. Таким образом, в Городском наблюдательном совете сошлись представители разных миров - нового, либерального, и старого, консервативного, традиционалистского. Автор также предполагает, что политическая игра была глубже и Москоне и Милк противостояли большому бизнесу города, а также олицетворяли перемены, переходный политический этап либерализации общества, сопровождавшийся трагическими событиями, борьбой за права меньшинств, и не только сексуальных.
Постепенно, после того как отшумели все эти события, начинается процесс формирования коллективной памяти и реконфигу-
рации коммеморативных практик, где память о Харви Милке стала превалировать, а о Москоне стали забывать. Здесь опять на первый план выходят группы-носители - представители гей-сообщества, для которых Харви Милк являл собой не только героя, представлявшего их интересы, но человека «американской мечты», достигшего политического успеха. Они активно формировали и поддерживали коммеморативные практики, поэтому постепенно история Милка вышла за пределы Сан-Франциско. Милк превратился не только в символ движения за права секс-меньшинств, но и символ всей Америки, где меньшинства добились признания. История логически заканчивается трансформацией коллективной идентичности, которая становится возможной после последовательного движения от этапа скорби к этапу официального увековечивания жертв покушения. После долгого перерыва в Сан-Франциско вновь (с 2000 г.) стали проводиться выборы в Городской наблюдательный совет. Финальным штрихом этой социальной драмы становится учреждение в 2009 г. Дня памяти Харви Милка и его посмертное награждение Бараком Обамой президентской медалью свободы, а также присвоение имени Москоне и Милка ряду школ и учреждений культуры в Сан-Франциско и за его пределами. Социальная драма складывается в плотный нарратив событий, в котором каждая сила играет свою роль, что приводит к увековечиванию памяти о Милке.
Символически социальная драма подразумевает ключевые термины событий. В данном случае, согласно автору, это прежде всего «семья» и «сообщество». Дэн Уайт в репрезентациях основных символических проводников был не столько представителем рабочего класса, сколько выражал интересы своей семьи, был хорошим сыном и отцом, работал на благо общества и из моральных соображений хотел вернуться в совет. Харви Милк представлял гей-сообщество, бороться за права которого он считал своим моральным и политическим долгом и, что немаловажно, не был представителем рабочего класса. Другими символическими понятиями были «насилие и терроризм». Насилие - явление вполне характерное для Сан-Франциско 1970-х годов: разборки на улицах, политические покушения и угрозы, а также нападения на политиков со стороны террористических организаций (например, «Нового либерального фронта»); сам Милк регулярно получал анонимные угро-
зы. Эта атмосфера, согласно Айерману, негативно повлияла на убийцу Уайта. Помимо этого, он был человеком, для которого насилие (как минимум в прошлом) было частью жизни и работы, когда Уайт работал полицейским. Закономерен вопрос: был ли убийца жертвой трудных жизненных обстоятельств или же Уайт -продукт своего времени и окружения, боровшийся за традиционные ценности, которые стремительно ослаблялись в современном обществе? Автор полагает, что здесь конкурируют два объяснения: с одной стороны, Уайт представляется как честный человек, отстаивающий свои традиционные ценности, не выдержавший политической конкуренции и ответственности, и в городе, полном насилия, эмоционально зараженном другими событиями, совершил убийство в состоянии временного помрачения сознания. С другой стороны, это было хладнокровное убийство политика-гея и политика-либерала, задевшее идентичность гей-сообщества и нанесшее ему глубокую травму [с. 418].
С точки зрения социальной драмы история должна была закончиться после вынесения приговора, нескольких памятных шествий в память о погибших, названия улиц в честь жертв и установления памятника. Тем не менее все было не так просто: приговор не только гей-сообществу, но и многим жителям Сан-Франциско показался несправедливым, посягающим на незыблемые ценности жизни и свободы человека и вызвал к жизни активный протест и новый нарратив случившегося. Поэтому убийство политических деятелей стало «убийством чувства справедливости» [с. 418]: обнажилась негативная позиция общества по отношению к гомосексуалистам - их достойного представителя убили, значит, и их могут публично покарать. Это чувство запустило культурную травму в гей-сообществе, которое сформировало новое самопонимание и консолидировалось в ответ на эти события, а затем стало весомой политической силой. Фигура Милка послужила катализатором коллективной мобилизации и коллективной идентичности. По мнению автора, это сообщество было вынуждено переопределить свои отношения с более широким обществом. В этом ключе можно утверждать, что убийство Харви Милка, в том числе и с помощью СМИ, стало иконическим событием, вдохновляющим либеральных активистов по всему миру [с. 419].
О.А. Симонова
