CC BY
15
2015.02.004. ДОНА Дж. СООБЩАЮЩИЕСЯ МОДЕРНИЗИРОВАННЫЕ ОБЩЕСТВА, ЭТНИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ И НАСИЛИЕ.
DONÂ G. Interconnected modernities, ethnic relations and violence // Current sociology. - L., 2013. - Vol. 61, N 2. - P. 226-243.
Ключевые слова: этническое насилие; геноцид; невидимое большинство; Руанда.
В статье Джорджии Доны (Университет Западного Лондона, Великобритания) на примере Руанды и особенностей ее модернизации в контексте произошедшего в стране геноцида проясняются те исторически и ситуационно обусловленные связи, которые существуют между миром (peace) и насилием (violence) [c. 226].
Во введении автор дает краткое описание эволюции подходов к изучению индустриальных обществ и модернизации. Она отмечает, что в последнее время дискуссии о модернизации сводятся к обсуждению того, «вызревают» ли различные формы современности из собственных цивилизационных корней или же все они являются отражением единого западного проекта. Проблему определенной асимметричности развития различных культур, с точки зрения Дж. Доны, максимально точно обозначил С. Холл в работе «Запад и все остальное»1. В соответствии с рассуждениями С. Холла, «Запад» обрел свою идентичность в результате внутренней трансформации обществ Европы и Америки и неэквивалентного обмена со «Всем Остальным», выступающим в роли «другого» -подвергающегося исключению, колонизации и эксплуатации. «Запад» и «Все Остальное» стали двумя сторонами одной монеты, резюмирует автор настоящей статьи и, чтобы максимально полно отразить эту взаимозависимость, вводит собственный теоретический концепт - «сообщающихся модернизированных обществ» (interconnected modernities), - подчеркивая тем самым наличие «частичных взаимосвязей» (partial connections) между гетерогенными и диверсифицированными «множественными современностями» (multiple modernities). При этом под «частичными взаимосвязями» понима-
1 Hall S. The West and the rest: Discourse and power // Formations of modernity / Ed. by S. Hall, B. Gieben. - Cambridge: Polity press: Open univ. press, 1992. - P. 185— 227.
ются те, в которых люди, идеи, представления о времени и пространстве связаны, но не симметричны и не интегрированы полностью [с. 227].
В первой части статьи обосновывается необходимость социологического осмысления «темной стороны» модернизации, воплощенной в феномене насилия [с. 228-230]. Апеллируя к С. Холлу, Дж. Дона пишет, что достижения модернизации уходят корнями не только в прогресс и просвещение, но также в насилие, исключение и угнетение, т. е. в архаические, сопряженные с агрессией, латентные аспекты социальной жизни. Она критикует характерную для современного обществознания тенденцию к маргинализации социополитического насилия в трактовке модернизации и соглашается с М. Манном в определении отвечающих этой установке концепций как «абсурдно пацифистских»1 [с. 229].
Во второй части статьи содержится краткое описание структуры этносоциальной стратификации Руанды - небольшой страны в восточной Африке, которая «вошла в наше коллективное воображение через образы геноцида 1994 г.» [с. 230-233]. Сосуществование трех различных этнических групп - хуту, тутси и тва - в районе Великих Африканских озер фиксируется в исторических документах, начиная с XIV в. Причем этническое происхождение, история миграции и, наконец, основной способ хозяйствования у всех трех вышеперечисленных народностей резко отличались. Тва, несмотря на то что были автохтонами, составляли количественное меньшинство и жили преимущественно за счет охоты, собирательства и гончарного дела. Демографическое большинство - хуту -переселились в регион с севера и специализировались на земледелии. В свою очередь, тутси, традиционно занимавшиеся разведением крупного рогатого скота, мигрировали в район Великих Африканских озер с северо-востока континента.
По мнению автора, отличительной чертой руандийской модернизации стала обусловленность характера ее развития почти полным совпадением классовой и этнической принадлежности у представителей коренного населения [с. 230]. К XVIII в. хуту, тутси и тва пользовались одним и тем же языком - киньяруанда, раз-
1 Mann M. States, war and capitalism: Studies in political sociology. - Oxford: Basil Blackwell, 1988.
деляли общие анимистические религиозные воззрения и культурные практики и были «вписаны» в общественно-политическую систему, более всего походившую на феодальные королевства, где за тутси закрепилась роль «аристократов», а за хуту - «холопов». Такого рода иерархическая политическая организация была создана путем насилия и представления классовых и этнических связей как неизменно дополняющих друг друга. Центральным понятием досовременных общественных отношений Руанды был социальный контракт «убухаке» (заключавшийся в передаче коровы от патрона-тутси клиенту-хуту и предоставлении телят в обмен на фермерскую продукцию). «Убухаке» мог привести к дехутификации линий наследования хуту и их тутсификации. При этом тутси рассматривали подобные отношения как взаимопомощь, а хуту описывали их в терминах квазирабства.
Колониализм изменил характер межэтнического, экономического и политического взаимодействия в Руанде. Установленные колонизаторами отношения неэквивалентного обмена с исключаемым, побежденным и эксплуатируемым «другим» инкорпорировали в себя уже существующие иерархические диспозиции. Иллюстрируя это утверждение, автор статьи дает краткое описание этапов колонизации Руанды и соответствующих им изменений в системе региональных межэтнических отношений.
Период немецкого протектората над Руандой, начавшийся в 1855 г. и завершившийся с поражением Германии в ходе Первой мировой войны, совпал по времени с распространением евгеники в обществознании западноевропейских стран. Через механизм «частичных взаимосвязей» расовые иерархии евгенического движения периода модерна «сплелись» с существующими в Руанде феодальными иерархиями, что привело к концентрации власти в руках «аристократов»-тутси.
Пришедшая на смену немцам бельгийская администрация распространила свои национальные принципы административного управления на руандийскую колонию, разделив подведомственную территорию на префектуры, коммуны, сектора и секции. Именно это, привнесенное с Запада, административно-территориальное деление стало причиной того, что геноцид в Руанде достиг такого ужасающего масштаба. Унаследованная от бельгийского правительства административная структура облегчала формирование
объединений воюющих сил и не препятствовала четкой передаче приказов от центра к периферии.
Другим проявлением «частичных взаимосвязей» явилось введение в оборот идентификационных карт и, что еще более важно, включение в эти карты информации об этнической принадлежности (1933). Таким образом, существовавшее ранее взаимопересечение этнических и классовых характеристик трансформировалось в наложение этнической и колониальной принадлежности. Идентификационные карты способствовали четкой фиксации этнических границ и были использованы как инструмент отделения врагов от союзников в период всплеска насилия в 1990-е годы.
Руанда обрела независимость в 1962 г. Причем переход от статуса колонии к положению современной нации-государства, по мнению автора статьи, осуществлялся на «темной стороне» модернизации, будучи одновременно «социальной революцией, освободительной войной и классовой схваткой, - взаимодействием трех различных, но уже тесно связанных типов насилия» [с. 232]. Через выборочное присвоение отдельных элементов африканской и европейской модернизаций создавались «частичные взаимосвязи» между «сообщающимися модернизированными обществами».
Так, на заре становления руандийской независимости социальная революция осуществлялась во имя западных демократических принципов и права на адекватное представительство хуту как большинства. Война за освобождение от иностранных сил (и их местных союзников-тутси) была не изолированным событием, а частью антиколониального движения, охватившего весь континент. Наконец, заключает Дж. Дона, борьба «пролетариев»-хуту и «ари-стократов»-тутси стала эхом глобальных идеологических столкновений капиталистической и «альтернативной модернизации советского коммунистического типа».
Государствообразующим народом новой независимой Руанды были признаны хуту. Их лидеры, придя к власти, позаимствовали отдельные особенности колониального правления, включая бельгийскую систему административного устройства и внесение информации об этнической принадлежности в удостоверения личности. Идентификационные карты в Руанде периода Первой республики стали одним из механизмов предоставления преимущест-
венного права доступа к ценным ресурсам «пролетарскому» большинству хуту и легли в основу системы квотирования.
Внутриэтническая борьба между пришедшими к власти южными хуту и их северными соплеменниками привела к военному перевороту 1973 г., ознаменовавшему начало Второй Республики, в которой бразды правления оказались уже в руках выходцев с севера. Они сохранили прежние принципы административного устройства и выдачи удостоверений личности, при этом важнейшее достижение западной модернизации - институт демократических выборов - Руанда приняла только в начале 1990-х годов.
Переход от Первой ко Второй Республике, сопровождавшийся усилением влияния племени хуту, спровоцировал массовый исход тутси и формирование ими диаспорального сообщества за пределами Руанды. Тутси, многие из которых оказались беженцами в весьма юном возрасте, пережили модернизацию в других странах, избирательно интегрировав ее отдельные элементы. В качестве наиболее яркого примера подобной модернизационной трансформации автор указывает на присоединение беженцев из числа руан-дийских тутси к мятежным войскам Йовери Мусевини, который вскоре стал президентом Уганды. Поступив таким образом, они смогли нарастить свой военный потенциал и в дальнейшем создать Руандийскую патриотическую армию (ЯРА), которая при активной экономической поддержке со стороны диаспоры тутси стала весомой транснациональной силой в регионе.
В третьей части статьи Дж. Дона проясняет специфику отношений между миром и насилием на примере геноцида в Руанде, в ходе которого в один только наиболее острый период конфликта -с апреля по июль 1994 г. - около миллиона тутси и занимавших умеренную политическую позицию хуту были уничтожены экстремистами хуту [с. 233-236]. Как утверждает автор статьи, геноцид в Руанде мог быть спланирован и осуществлен уже за счет переплетения элементов локальных, региональных и западных модернизированных обществ в руандийской современности. Это переплетение выразилось в следующем. Оставшиеся в наследство от колониального прошлого административные структуры были использованы для создания социальных барьеров. Указание на этническую принадлежность в удостоверениях личности позволило отделить целевую группу будущих жертв насилия от всего осталь-
ного населения. Механизмы, задействованные в традиционной практике совместной общественной работы, успешно применялись при складывании военизированных добровольных формирований. Подростковые банды убийц объединялись по той же схеме, что и молодежные крылья политических партий, в развитие которых вкладывали так много сил получившие независимость африканские страны. Мобилизация стала возможной за счет использования современных систем коммуникации, но при этом радиопрограммы, призывавшие население защитить себя от иностранных захватчиков тутси и их пособников внутри страны, строились на обращении к досовременной истории межэтнического противостояния Руанды.
Дж. Дона подчеркивает, что между миром и насилием существует тесная связь, переход от одного этапа к другому никогда не бывает четко очерчен. Опираясь на данные о числе умерших и выживших в ходе геноцида в Руанде, она демонстрирует, что количество людских потерь, соответствующее 1994 г., одним геноцидом не объясняется. В ходе этой трагедии были убиты 65% тутси - граждан страны, но также 40% руандийцев - представителей групп хуту и тва. С точки зрения Дж. Доны, смерти в Руанде могут быть лучше поняты в контексте четырех типов насилия: геноцида, войны, гражданского конфликта и внутриэтнической борьбы, которая предшествовала, совпадала по времени и сопутствовала геноциду.
Геноцид апреля - июля 1994 г. уходит корнями в противостояние между Руандийским патриотическим фронтом (RPF) и Вооруженными силами Руанды (FAR), замечает автор. В годы, предшествовавшие геноциду, напряжение внутри страны возрастало среди сторонников Республики - хуту - и их политических противников - тутси, «умеренных» хуту и тва, принадлежащих к партиям, оппозиционным Национальному революционному движению за развитие (MRND) президента Ж. Хабиаримана. Также имели место внутриэтнические разногласия между северными и южными хуту. Насилие было частью социальной жизни Руанды и ее трансформаций, включая консолидацию диаспоры беженцев-тутси, процессы демократизации и становление многопартийности.
«Частичные взаимосвязи» модернизированных обществ прослеживаются и в экономическом контексте происходившего в Руанде. Дж. Дона обращает внимание на тот факт, что в начале 1990-х годов Международный банк реконструкции и развития вынудил
руандийское правительство пойти на ряд реформ, которые в сочетании с падением мировых цен на чай и кофе оказали негативное влияние на экономику страны и еще больше усугубили напряженную политическую ситуацию [с. 236].
В четвертой части статьи автор ставит под сомнение практическую ценность той сфокусированности на жертвах и агрессорах, которая превалирует в современных этнических исследованиях [с. 236-238]. Из практически семимиллионного населения Руанды около одного миллиона было убито в ходе геноцида 1994 г. Соответственно, если следовать общепринятой логике, те шесть миллионов человек, которые не попадают в категорию жертв, являются либо инициаторами, либо соучастниками убийств. Однако, пишет Дж. Дона, ссылаясь на данные исследования С. Штрауса, замешанными в самих убийствах оказались от 170 до 210 тыс. человек -показатель, сопоставимый с теми 200 тыс., которые были отправлены в тюрьмы за преступления против человечности1.
В процессе работы Международного уголовного суда по Руанде использовалось более широкое определение вовлеченности в геноцид, включающее в себя указание на воровство, мародерство и подстрекательство к насилию. В ходе судебных процессов, продолжавшихся с 2002 по 2009 г., восстановленные новыми властями народные трибуналы - «гачача» - рассмотрели более полутора миллионов дел, и лишь малый процент обвиняемых был осужден. Так что, даже если опираться на расширительную трактовку определения геноцида, следует признать, что по меньшей мере 4,5 млн людей не были ни жертвами, ни палачами, ни пособниками случившегося. Причем данный показатель увеличится до 6 млн человек, если исходить из более узкого толкования. Эти люди, по определению автора статьи, и составляют то «невидимое большинство», упустив которое из рассмотрения, мы не сможем представить объективную картину пересечения отношений мира и насилия в Руанде [с. 237].
Будучи сторонницей теории интерсекциональности, Дж. Дона указывает на то, что в «невидимом большинстве» пересекаются множественные и взаимно накладывающиеся идентичности «дру-
1 Straus S. How many perpetrators were there in the Rwandan genocide? An estimate // J. of genocide research. - Abingdon, 2004. - Vol. 6, N 1. - P. 85-98.
гого», не принадлежащего ни к намеченным жертвам-тутси, ни к преследователям-хуту. Одновременно с этим она утверждает, что территория, на которой разворачивается этническое насилие, не может быть описана исключительно как «пространство жестокости». Участки мира и насилия объединены пространственной непрерывностью. Во время геноцида в Руанде помимо полей боя, блокпостов и т.п. существовали также убежища, зачастую спонтанно организованные в зданиях церквей, фабрик, детских садов, в которых взаимодействие в среде «невидимого большинства» носило преимущественно мирный характер. Организаторы убежищ, их помощники, переговорщики и информанты взаимодействовали как с жертвами, так и с их преследователями. И эти действия не были единичными проявлениями героизма отдельных индивидов, но являлись многочисленными и многообразными свидетельствами солидарности обычных руандийцев в тяжелые времена. Обращаясь к предложенному Э. Дюркеймом противопоставлению механической и органической солидарности в обществе, Дж. Дона утверждает, что характер социального взаимодействия модернизированной Руанды может быть описан в терминах солидарности гибридной, подразумевающей сосуществование традиционных и современных общественных институтов.
В заключительной, пятой, части статьи описывается влияние воспоминаний об относительно недавнем насилии на характер современных социальных отношений в Руанде [с. 238-239]. Инаугурация правительства национального единства в июле 1994 г. ознаменовала начало нового этапа в истории страны. Традиции прошлых лет были заново открыты, а востребованные элементы западного опыта модернизации инкорпорированы в руандийскую политическую действительность. Примером подобных «частичных взаимосвязей» служит возрождение общинных судов «гачача».
Национальная политика также подверглась пересмотру. Из удостоверений личности убрали указание на этническую принадлежность, а в 2001 г. был принят закон против дивизионизма, наложивший запрет на использование этнической терминологии в публичном пространстве. Новое руководство Руанды пропагандирует нарратив доколониальной этнической гармонии, которая была подорвана в годы немецко-бельгийского правления и первых лет независимости страны. Чтобы не допустить повторения насилия 1994 г.,
правительство прилагает все усилия для создания единой общегражданской идентичности под лозунгом «Мы все - руандийцы».
Тем не менее, отмечает Дж. Дона, косвенные указания на эт-ничность сохраняются в стране, где центрированность на геноциде наглядно проявляется во многих сферах социальной жизни, включая «политику идентичности»1, усилия по увековечиванию памяти о произошедшем и правосудие переходного периода. Новые обозначения жертв и инициаторов геноцида, не связанные напрямую с этнической принадлежностью, но содержащие этнические коннотации, демонстрируют, что траектория современной руандийской модернизации зависит от памяти о недавнем насилии. Предшествовавшая геноциду пропаганда ненависти основывалась на поляризованном дискурсе: разделении на «наших» - жертв-хуту и «чужих» -врагов-тутси и их союзников. Существует угроза, предупреждает Дж. Дона, что представленные в массовом сознании резко контрастирующие образы так называемых «геноцидников» (génocidaires) и «беженцев» (rescapés) могут, заменив прежнюю дихотомию, вновь поделить страну на два лагеря: виновных и невинных.
А.М. Понамарева
2015.02.005. БХАТТ Ч. ДОСТОИНСТВА НАСИЛИЯ: САЛАФИТ-СКО-ДЖИХАДИСТСКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ УНИВЕРСУМ. BHATT Ch. The virtues of violence: The salafi-jihadi political universe // Theory, culture a. society. - L., 2014. - Vol. 31, N 1. - P. 25-48.
Ключевые слова: Аль-Каида; политическое насилие; салафи-ты-джихадисты; жертва.
Анализируя идеологическую составляющую литературы са-лафитско-джихадистской направленности, а также эволюцию в эстетике оформления и технологии распространения последней, Че-тан Бхатт (Лондонская школа экономики и политических наук, Великобритания) проясняет присущие современному радикальному исламу и организациям, подобным Аль-Каиде, особенности понимания политического насилия.
1 «Политика идентичности» - деятельность политических элит по формированию образа «мы-сообщества» в существующих административно-территориальных границах. - Прим. реф.
