CC BY
42
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
2015.01.023-024. РОССИЯ И ЗАПАД. (Сводный реферат).
2015.01.023. KAEMPF S. Russia: A part of the west or apart from the west? - Mode of access: http://ire.sagepub.eom/content/24/3/313 (last download: 12.10.2014).
2015.01.024. АРБАТОВ А.Г. К новому взаимопониманию Россия -Запад. - Режим доступа: http://www.yabloko.ru/Publ/Articles/arbat-19.html (Дата обращения: 12.10.2014.)
Ключевые слова: Россия; русская культура; национальная идея; идентичность; Запад.
С. Кэмпф (023) отмечает, что в 1990-х годах, после окончания «холодной войны», перед Россией вновь встает проблема: в каком направлении развиваться - на Восток или на Запад? К этому периоду западные историки и философы пришли к выводу о наступлении «нового мирового порядка», который ознаменовал собой окончание гегелевского понимания истории как борьбы идей. Прежде чем принять Россию в семью государств, развивающихся в русле западной демократии, руководители США и Европы должны ответить на вопрос: «Что собой представляет Россия?».
Известен афоризм Алексиса де Токвиля о том, что революции оказываются на деле менее революционны, чем это представлялось на первый взгляд. Если Великая французская революция черпала свои идеи внутри общества, то практически все русские революции опирались на концепции извне. Как российский феномен эти идеи не имели под собой почвы, смысла и, следовательно, шансов на выживание. Как и герои романа О. Хаксли «Новый бравый мир», лидеры российской революции 1917 г. пытались решить накопившиеся проблемы в модернистском («фордистском») ключе. Фордизм суть достижение людьми счастья с помощью машин. Однако в итоге оказывается, что люди порабощаются этими машина-
ми. В этой ситуации герой романа Хаксли обращается к самоубийству, в то время как российские (советские) руководители считали, что стране ничто не угрожает, поскольку Россия развивается по собственному («незападному») пути. Таким образом, историческую траекторию России можно сравнить с показаниями осциллографа -колебаниями между западным и антизападным векторами развития. Согласно замечанию Ю. Лотмана, «в России наиболее радикальные перемены на деле лишь укрепляют имеющиеся социальные традиции» (023). В процессе поиска национальной идентичности россияне стремятся отделить русское «я» от западного «другого». Иными словами, обсуждая Запад, россияне тем самым пытаются идентифицировать самих себя. С точки зрения Г. Зиммеля, незнакомец может выступать как часть коллектива в том смысле, что он служит тем неясным характером, по отношению к которому группа способна идентифицировать саму себя (023). Таким образом, незнакомец - это элемент группы, членство которого предполагает быть вне ее и противостоять ей. Согласно И. Берлину, если общество демонстрирует те или иные исторические модели на протяжении более 200 лет, то не исключено, что эти же модели проявятся в том или ином виде в будущем (023).
Традиционно российская культура представляла собой поле для противостояния сторонников и противников западного пути развития. Между ними компромисс оказывался труднодостижимым. В зависимости от той или иной точки зрения представители России рассматривались как ученики, партнеры или носители «подлинного гуманизма». И те и другие считали, что России предстоит скачок из «периода детства» в «период зрелости», минуя переходный этап развития. Важную роль в дискуссиях сторонников и противников «западничества» играло различие, существующее между российской этикой православия и западной этикой протестантизма. Это различие, в частности, выражалось в различном понимании «правильного образа жизни».
С. Кэмпф выделяет три периода реформ в России. Первый период начала ХУШ в. связан с периодом «ученичества», когда Петр Великий стремился «прорубить окно в Европу». Петр был первым российским царем, который совершил путешествие за границу. После этого путешествия он объявил свое желание возвратить страну в русло западной цивилизации. Целью его реформ бы-
ло превратить Россию в зеркальный образ европейских государств-наций, покончить с культурной изоляцией. Он беспощадно боролся с устоявшимися ценностями: брил бороды боярам, заменил кафтан на европейский сюртук, ввел общепринятый в Европе юлианский календарь, поощрял придворных курить табак. Петр основал новую столицу государства - Санкт-Петербург. Проектировал ее «с чистого листа» тот же архитектор, который реконструировал Глазго. Если экономические и военные реформы Петра затронули практически все население страны, то его культурные нововведения касались, прежде всего, элиты. Противники Петровских реформ, предшественники будущих славянофилов, обращались к творчеству немецких романтиков, таких, как И. Г. Гердер и И. Г. Фихте, в произведениях которых порой идеализировалась сельская община как форма социальной организации. Петр Великий был первым проводником западных реформ: вслед за ним появились последователи в странах Азии, Африки и Южной Америки.
Влияние России возросло в XIX в. после побед над наполеоновской армией: европейцы осознали, что на Востоке возникло мощное и неконтролируемое государство, нарушающее существующий баланс сил. В первой половине XIX в. Россия рассматривалась не иначе как «жандарм Европы». Подобная «слава» подкреплялась популярной в Европе книгой маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», в которой акцент делался на описании господствующей в России атмосферы деспотизма. За внешним фасадом культуры рококо де Кюстин показал подводные течения российской культуры, отметил жестокие нравы россиян. Все это вполне соответствовало стереотипам европейских читателей. Не случайно то обстоятельство, что эта книга была продана в таких странах, как Англия, Франция и Германия в количестве более 200 тыс. экземпляров. Книга маркиза де Кюстина положила начало литературной и публицистической традиции, представители которой критически оценивают историю и перспективы развития России. Эту традицию продолжил в период Крымской войны (1853-1856) карикатурист Г. Доре. В его иллюстрациях россияне предстают вульгарными, деспотическими и нецивилизованными людьми. При этом нельзя не учитывать и то обстоятельство, что содержание карикатур Доре во многом было обусловлено военным временем. В ХХ в. карикатуры Доре представляли несомненный интерес для нацистской
пропаганды. Вряд ли является простым совпадением тот факт, что его произведения были обнаружены союзными войсками в освобожденном ими Берлине в 1945 г. Преемником указанной критической традиции по отношению к России выступает американский президент Р. Рейган, объявивший СССР «империей зла».
Второй период, февральская и октябрьская революции 1917 г., представляется как попытка применить идеи западного «модернизма» на русской почве. Однако проект модернизации России в интерпретации большевиков «первого поколения» был по сути антизападным. В.И. Ленин был скорее русской реакцией на влияние Запада, чем сторонником «вестернизации» страны. Вместе с тем общим и для защитников социализма, и для последователей либерализма был рационализм, восходящий к эпохе Просвещения. Большевики считали себя подлинными проводниками марксистских (западных) идей. Тем не менее подобный всеобщий миссионерский порыв стал сходить на нет вскоре после свершения революции. Когда в СССР была провозглашена идея возможности построения нового общества в отдельно взятой стране, идеи прогресса превратились в риторические приемы и внешняя политика Советской России во многом продолжила прежние имперские традиции. Вплоть до эпохи М. Горбачёва советские коммунисты приветствовали все те идеи, которые были направлены против влияния Запада.
Третий, постсоветский, период начинается с 1991 г. В начале этого периода Россия ориентировалась целиком на идеалы западной демократии и рыночной экономики. Б. Ельцин, первый российский президент, позиционировал себя как продолжателя Петровских реформ. Не случайно в эту эпоху в Москве был воздвигнут грандиозный памятник Петру Великому, направляющему свой огромный корабль в сторону Запада. Однако результаты либеральных реформ охладили первоначальный энтузиазм и вызвали разочарование в идеях «рынка без границ». Уже в эпоху Ельцина перед учеными-обществоведами была поставлена цель формирования национальной идеологии. С ХХ1 в. российское руководство обретает автократические черты и страна начинает поиск собственного пути развития. Проблема Петра Великого и его последователей заключается в том, что, заимствуя у Запада те или иные элементы мате-
риальной культуры, они не учитывали, что сознание, духовная культура россиян оставались неизменными.
Одной из основных форм обсуждения вопросов о взаимоотношениях представителей России и Запада выступает литература. Как отмечал писатель Х1Х в. В. Короленко, «моя страна не Россия, моя страна - это русская литература» (цит. по: 024). По мнению литературоведа В. Кипарского, российская повесть без образа европейца столь же редкое явление, как и западноевропейская повесть, включающая в себя образ россиянина. Таким образом, вопрос о российской идентичности неразрывно связан с представлениями о Западе. Непрерывные дебаты касались вопроса о том, в какой степени и как быстро западноевропейские ценности, практики и институты могут привиться в России. В решении этого вопроса существенную роль играет различие, проводимое между вестерни-зацией и модернизацией. Модернизация традиционно связывается с такими процессами, как урбанизация, индустриализация и развитие коммуникаций, а также формированием таких политических институтов, как современная армия и национальное государство. Вестернизация добавляет существенный культурный компонент, ведет к распространению личной и социальной свободы, к человеческой активности и творчеству. Иными словами, модернизация и вестернизация - это не синонимы, поскольку первое не включает в себя второе.
Начиная с ХШ-Х1У вв., когда монгольское завоевание изолировало Россию от развития западных идей, росло отставание России от Запада. Российское общество на протяжении всей своей истории разрывалось между «западническими» и «антизападническими» тенденциями. Существует предположение, что собственно российские культурные ценности формировались как оппозиция по отношению к процессу вестернизации: Россия перестанет быть самой собой, если превратится в часть западного мира. В своей концепции столкновения цивилизаций С. Хантингтон подчеркивает, что двойственный характер развития России лишь подтверждает отличие, существующее между вестернизацией и модернизацией.
Непростой характер российской истории проявляется в интенсивных периодах развития, сменяемых не менее интенсивными периодами регресса. Многие российские правители ставили перед собой задачу преодолеть разрыв, существующий между Россией и
Западом, перепрыгнуть из «периода детства» во «взрослую жизнь» насильственным путем. Под «взрослым периодом» понимается состояние, когда граждане государства осознают ответственность за свою свободу. В итоге в России на протяжении всей истории имели место периоды, когда в обществе, экономике и культуре сосуществовали черты и тенденции, несовместимые друг с другом, принадлежащие к разным этапам цивилизации. Поверхностные итоги вес-тернизации сталкивались в России с проявлениями оригинальной культуры. Дуализм российской истории тесно связан с положением о том, что вестернизация и модернизация не всегда выступают двумя сторонами одной медали. Российские власти нередко заимствовали те тенденции, которые на Западе еще не успели до конца сформироваться. По свидетельству А. Солженицына, проблема российских реформаторов заключалась в том, что они не учитывали обстоятельство, согласно которому нельзя трансформировать специфические достижения европейской культуры и цивилизации в отрыве от той психологической атмосферы, в которой они формировались (023). Реформатор - это тот, кто учитывает достижения прошлого. В этом смысле Петр Великий не столько реформатор, сколько революционер. Насильственные по характеру реформы в России нередко сменялись не менее насильственными периодами реакции. Сам процесс реформ нередко оказывался незавершенным, поскольку курс на вестернизацию страны рано или поздно сменялся на противоположный.
Дискуссии о том, обладает ли Россия исключительной самобытностью или безоглядно стремится к западным ценностям, имели место в разные исторические эпохи. По этому поводу шел спор между Белинским и Гоголем, Чаадаевым и Герценом, Сахаровым и Солженицыным. Парадокс заключается в том, что и те и другие делают акцент на том обстоятельстве, что Россия представляет собой уникальную страну. И те и другие претендуют на то, чтобы выступать носителями «русской идеи». Для российского общественного сознания характерна «логика противоположностей»: милосердие или справедливость, мораль или закон, святость или политика. Между этими противоположностями трудно найти «нейтральную» почву: субъект должен остановить свой выбор на чем-то одном. Чтобы выйти победителем, участник спора должен во чтобы то ни стало победить соперника, уничтожить его. Общество оказывается
как бы «разорванным» на две половины. Разрушение и созидание оказываются в тесном взаимодействии. Стремление к новому может основываться лишь на руинах старого мира. Тенденция уничтожения «другого» трудно сочетается с принятием «другого» как части собственного «Я». Согласно Ф. Ницше, тот, кто живет ради того, чтобы бороться со своим противником, должен быть заинтересован в том, чтобы противник оставался живым.
Следуя «логике противоположностей», трудно найти компромисс между участниками спора. Разрыв между Россией и Западом перестает быть только внешним. Этот разрыв становится неотъемлемой часть российской культуры, своего рода ключом к ответу на вопрос «Что есть Россия?». Существует точка зрения, согласно которой некоторые русские мыслители и поэты, будучи отчуждены от реальной русской жизни, сформировали некий идеальный образ страны, далекий от его реального прототипа. Мысленная конструкция, плод воображения, представления о национальной идентичности способны превратиться в верования и чувствования многих людей. Многие представители русской нации живут не столько реальностью, сколько идеей. Центральным моментом этой идеи выступает представление о России. Наряду с этим имеет место тенденция понимания судьбы страны сквозь призму логики противоположностей. Только в том случае, когда существует некая система ценностей, которая предшествует процессу воображения, момент отрицания может превратиться в момент утверждения. Лишь те идеи способны на выживание, которые укореняются в умах широкого круга людей.
Как некогда отмечал Ф. Чаадаев, Россия оказалась «забыта» историей (023). Это обстоятельство во многом обусловлено монголо-татарским игом, нависшим над русскими княжествами в XIII-XIV вв. Изолированная, российская история оказалась лишенной тех культурных и политических процессов, которые имели место в Западной Европе. Так, Россия оказалась во многом невосприимчивой к таким европейским событиям, как Ренессанс, Просвещение, Протестантизм. После освобождения от монголо-татарского ига в конце XV в. по своему политическому устройству Россия была ближе к деспотизму азиатского толка, чем к европейскому абсолютизму. Изоляция России определялась не столько различием между
католичеством и православием, сколько такими «внешними» факторами, как протяженность территории и климатические условия.
Благодаря влиянию Ренессанса и Реформации в Европе имел место процесс секуляризации, формировался идеал независимого и самодостаточного индивида. Этот процесс эмансипации человеческого разума лег в основу формирования культуры, независимой от церкви, как одной из важнейших характеристик западной цивилизации. В результате проводилось различие между индивидом, церковью, семьей, обществом и государством. Благодаря протестантизму и Просвещению сформировались такие ценности, как вера в прогресс, свобода мысли и толерантность. Западная этика индивидуализировалась в том смысле, что любой повседневный поступок индивида выступал как политический акт. Поступки человека отражали его индивидуальный выбор вести себя согласно или вопреки морали. Ренессанс, Реформация и Просвещение подготовили почву для формирования общества, понимаемого сквозь призму договора. Идея общественного договора нашла отражение в трудах таких европейских мыслителей, как Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо, Т. Гоббс и И. Кант. Гражданин подобного общества из зависимого превратился в относительно свободного субъекта.
Подобные процессы в незначительной степени затронули Россию. Доминирующими в русском общественном сознании оставались понятия коллективной ответственности и коллективного спасения. Абстрактные идеи общественного договора и индивидуального интереса оставались чужды для «коллективистского сознания» русского человека. В центре этого коллективистского сознания было понятие рода. Род отражает суть сообщества. Сообщество развивается благодаря причастности его членов к роду. Род - это целостность коллективного духа. Членов рода объединяет вера в общность их происхождения и судьбы. Формируемое на Западе различие между индивидом и обществом не находило отражения в российском общественном сознании вплоть до эпохи Петра Великого. Общество, государство традиционно воспринимались россиянами как нечто чуждое. Этим понятиям противопоставлялся «герой» в лице «земли» или «народа». Идея коллективного спасения ставилась россиянами гораздо выше в моральном отношении, нежели западное представление об абстрактном и индивидуалистическом обществе. Если общество, состоящее из индиви-
дов, опирается на идею плюрализма, то община, основанная на приоритете коллектива над индивидом, ориентируется на ценности, далекие от толерантности. Находясь в суровых климатических условиях, русские крестьяне стремились организовать свою жизнь таким образом, чтобы свести любой риск к минимуму и обеспечить необходимые условия для взаимной поддержки. Главным условием существования коммуны оставалась социальная гармония, и любой серьезный конфликт представлял прямую угрозу жизни сообщества. Не случайно «мир как отсутствие войны» и «мир как сообщество людей» оказываются в русском языке тождественными.
Любое независимое сообщество проводит четкое различие между внутренним «мы» и внешним «они». В России под «мы» традиционно понимались сельские жители с их исторически сложившимся образом жизни, а «они» представлялись в качестве городских обитателей, подпавших под «тлетворное» влияние зарубежных ценностей. Влияние городской культуры на сельскую жизнь в царской России оказывалось незначительным. Все это характерно для бинарной логики противоположностей. Для российского крестьянства характерны такие противоположности, как Россия против Запада, традиции против вестернизации, православие против католицизма, сообщество против индивида, личностные отношения против абстрактных правил и законов.
Идеал хорошей жизни в рамках рода тесно связан с представлением о равенстве. Для сообщества, стремящегося к гомогенности, характерен эгалитаризм. Россиянам свойственно выражение: если богатство - это грех перед Богом, то бедность - грех перед соседом. В данном случае осуждаются как богатые, так и бедные: и те и другие угрожают принципам сообщества. Бедные истощают собственные ресурсы и становятся зависимыми от соседей, в то время как богатые превращаются в людей, независимых от сообщества. И то и другое не способствует упрочению целого. Если на Западе говорят о равенстве возможностей, то в России акцент делается на равенстве материальных доходов. На Западе равенство выступает как отправная точка человеческих поступков, тогда как в России равенство - это конечная точка деятельности человека.
Равенство возможностей означает веру в различные индивидуальные способности каждого члена общества в достижении наилучшего результата. Все это связано с гетерогенным представлени-
ем об обществе. Каждый индивид в таком обществе подотчетен не столько перед обществом, сколько перед самим собой. Сторонники идеи равенства как сходства материальных доходов рассматривают индивидуализм как главный источник неравенства. Поскольку индивидуализм чужд сельской общине, гомогенное сообщество обретает в глазах крестьян большую моральную ценность, нежели гетерогенное. Человек, поступки которого не вытекают из его личной инициативы, оказывается подотчетен, прежде всего, перед сообществом. Сообщество и равенство оказываются неразделимы в рамках сельской общины. Позже русские мыслители антизападного толка рассматривали равенство, как и общину, в качестве единственной альтернативы материальному неравенству индустриального буржуазного общества. Свобода и индивидуализм становятся антонимами таких категорий, как община и равенство. Эти понятия составляют реальную угрозу общинному братству сельских тружеников, поскольку они чужды роду. Идеализированная община представлялась гармоничным, человечным и высокоморальным образом жизни в противоположность чуждому и атомизированному «другому».
Система ценностей, доминирующая в той или иной стране, не может не оказывать влияние на формирование политической системы. Если идеал государственного устройства на Западе основывался на таких категориях, как переговоры, представительство и возможность компромисса, то в России государственная власть традиционно опиралась на патерналистские начала, подчеркивалась особая роль государства. Существует представление, согласно которому русский человек интересуется не столько политикой, сколько поиском правды. Эта правда выступает в качестве коллективной ценности сообщества. Сквозь призму этой ценности жизнь трактуется как вечная борьба между правдой и неправдой. Как неоднократно подчеркивал Ф. Достоевский, россияне заняты поисками не просто истины, а Истины с большой буквы. Если первая означает научную, материалистическую истину, то под последней понимается истина духовная. Убеждение в правде выражается в том, русские люди должны иметь возможность жить в условиях подлинных духовных ценностей, в то время как руководители государства соблюдать положения духовной Истины.
В качестве основных задач подобного государства выступают защита православия, осуществление Истины на земле, ограни-
чение низменных материальных потребностей своих подданных. Антидемократические тенденции этого государства С. Кэмпф усматривает в том, что патерналистские ценности трудносовместимы с западным представлением о верховенстве закона. Представление о могущественном правителе противоположно ценностям либерального государства. Отождествляя себя с Истиной, российские правители нередко имели смутное понимание того общества, которое их окружает. Реформаторы часто отождествлялись в России с иностранцами: Петр Великий - с немцами, большевики - с евреями, Б. Ельцин - с протестантами. Реформы россияне воспринимали как нечто чуждое, поскольку они составляли угрозу правде. Таким образом, в основе российской системы духовных ценностей лежали такие категории, как община, эгалитарность и правда.
Реформы в России часто заканчивались неудачей, поскольку они проводились по западноевропейским «лекалам», без учета собственных ценностей и интересов. Восприятие России представителями Запада, как правило, переплеталось с ожиданиями того, как, в каком направлении должна развиваться Россия. Для развития западной культуры существенное значение имеет органическая связь между западными традициями и либерализмом. Истоки западной модернизации обусловлены британской индустриальной революцией, с одной стороны, и французским Просвещением - с другой. В итоге имела место великая трансформация всех аспектов западноевропейского образа жизни: сформировались новые представления о человеке, его истории и свободе. Либерализм тесно ассоциировался с безусловным убеждением в человеческой рациональности и в превосходстве западного понимания истории и прогресса.
Предпосылки модернизации связываются с римским правом, греческими традициями и иудейскохристианской системой этических ценностей, гуманизмом Ренессанса, Реформацией и Контрреформацией, духом Просвещения. В результате модернизация стала отождествляться с вестернизацией. Западный путь развития был принят в качестве прецедента, сформировалось убеждение, что подобный путь имеет универсальный характер. Для большинства развивающихся стран западный путь развития оказался не спонтанным, а результатом сознательного выбора. Вместе с тем появилось движение, идеологи которого стремились опровергнуть тождество между модернизацией и вестернизацией, призывали представите-
лей Третьего мира к поиску собственного, незападного пути развития. Согласно исследованиям К. Маркса, Э. Дюргейма и М. Вебера, западные представители социальных наук пришли к выводу, что культурная программа модернизации является универсальной для большинства современных стран. Концепция «множественных моделей модернизации» представляется в настоящее время неадекватной, поскольку в ней не учитывается аутентичный характер модернизации. С точки зрения подобной логики Россия оказывается перед выбором: успешно адаптировать западную модель развития либо остаться ни с чем. Стать частью Запада для России означает осуществить процесс вестернизации.
С. Кэмпф считает, что подобные ожидания свидетельствуют о полном непонимании западными философами природы российской культуры. Разочарование представителей Запада в преобразованиях, проводимых Б. Ельциным и В. Путиным, свидетельствует о том, что европейцы не допускают мысли, чтобы Россия развивалась собственным путем. Россия может добиться признания у Запада лишь в том случае, если станет частью западной культуры. Не случайно все российские правители, последователи западного пути развития (Екатерина Великая, М. Горбачёв, «ранний» Б. Ельцин), получали широкую поддержку и уважение на Западе. Те же, кто отклонялся от траектории этого пути (Николай I, «поздний» Б. Ельцин, В. Путин), подвергались насмешкам и осуждению. Многочисленные попытки и неудачи российского руководства осуществить процесс вестернизации привели к мысли о том, что все, что не соответствует западноевропейской модели, обречено на провал. Подобное восприятие вполне укладывается в русло бинарной логики мышления: «или - или». «В отличие от африканцев россияне не были детьми. В отличие от персов и китайцев они не являются наследниками древних цивилизаций. В каком-то смысле россияне представляют собой карикатуру на цивилизованного человека» (023).
Согласно С. Кэмпфу, логика развития России приводит к тому, что Россию нельзя назвать ни частью Запада, ни страной, развивающейся вне поля влияния Запада. Как отмечал Ф. Достоевский, в Европе россияне предстают азиатами, в то время как в Азии - европейцами. В итоге у жителей России оказывается два отечества: и Европа, и сама Россия. Если вспомнить слова Ф. Тютчева о том, что «в Россию можно только верить», то необходимо согласиться,
что Россия должна перестать быть пленником западных ожиданий. Для этого она должна перестать бездумно копировать западные экономические и политические модели, а заимствовать у европейцев лишь те элементы, которые соответствуют собственным традициям и интересам. Иными словами, уникальность России необходимо «вписать» в международный контекст. Представлению о том, будто Россия - это послушный ученик Запада, наступил конец. Таким образом, российская культура отражает строгий дуализм, каждая из противоположных сторон которого не в силах принять другую. Эта неспособность принять «другого» препятствует России найти саму себя. В этом смысле российское общество остается расколотым. Вместе с тем уникальность российской культуры позволяет ей принять вызов, формируемый процессом всемирной глобализации. Для того чтобы дать ответ на вопрос «Что есть Россия?», необходимо соблюдение следующих условий. Во-первых, Запад должен примириться с идеей альтернативного пути модернизации как России, так и других стран. Для этого европейцы должны преодолеть свои иллюзии, отбросить логику бинарного мышления и предпринять серьезную попытку осознать суть российской культуры и российского мировоззрения.
Дж. Оруэлл в своем романе «1984» отмечал, что «двойное мышление» означает способность удерживать два противоположных убеждения в одном сознании одновременно и принимать оба эти убеждения. Подобное мышление в этой книге культивировалось тоталитарным режимом с помощью лозунгов, таких как «мир есть война, а война есть мир», с тем, чтобы подавить способность своих граждан к критическому мышлению. Вместе с тем психологи отмечают иную особенность «двойного мышления» субъекта, а именно - когнитивный диссонанс. Согласно этой особенности, Россия может в одно и то же время быть и частью Запада, и страной, развивающейся вне поля влияния Запада.
А. Г. Арбатов отмечает (024), что на протяжении всего нескольких лет в конце 80-х - начале 90-х годов мир стал свидетелем сдвигов поистине тектонического масштаба в международном ландшафте: крах коммунизма в Советском Союзе и Восточной Европе, распад советской империи и Югославии, цепная реакция перегруппировок в политической, военной и экономической области во всем мире. Эта международная революция сопоставима с теми,
которые происходили в прошлом в течение десятилетий и даже веков и были результатом мировых войн. Каждый раз модель международной «игры» резко менялась в соответствии с новым балансом сил, перестановкой крупнейших действующих лиц на мировой арене и пересмотром их национальных приоритетов.
На этот раз революция произошла (пока) без мировой войны. Не было победителей или побежденных в традиционном смысле слов. Все великие державы - и прежде всего Советский Союз при Горбачёве, а затем Россия при Ельцине - были союзниками и сотрудничали в прекращении военно-политической и идеологической биполярности и «холодной войны». Но мировая коммунистическая система и СССР не выдержали такого поворота вследствие внутренней эрозии, невозможности приспособиться к неконфронтаци-онному миру.
Тем не менее на обломках глобальной биполярности, даже на самом продвинутом по части сотрудничества европейском континенте, до сих пор не начато строительство новой системы безопасности, которая могла бы вобрать в себя современные отношения и соответствовать новым международным задачам. Не было создано ничего сравнимого по масштабу с Венским конгрессом, Версальской или Ялтинской системой, что пришло бы на смену прежнему разделению сфер влияния и взаимному устрашению. Это главная проблема, стоящая перед Россией и другими великими державами. Если ее не разрешить, может наступить новая напряженность, а затем изнурительные конфликты и опустошительные войны. Огромная нестабильная посткоммунистическая зона от Балкан до Памира и всколыхнувшиеся примыкающие регионы Евразии могут стать новой ареной ожесточенного соперничества великих держав и региональных претендентов за источники сырья, маршруты трубопроводов, геополитические плацдармы и стратегические базы.
Идея США и некоторых их союзников основывать новую европейскую систему безопасности преимущественно на НАТО страдает принципиальными недостатками. НАТО - союз, задуманный и сформированный для коллективной обороны от общего врага, и он не способен эффективно решать конфликты между своими членами. Оправданием его существования изначально была советская угроза, и до сих пор остается гипотетическая возможность возрождения российской угрозы. Россия по определению не может
стать полноправным членом НАТО. Но европейская безопасность, основанная на НАТО, не может быть эффективна без полного и равноправного участия крупнейшей европейской державы - России. «Любые формы усеченного участия будут рождать больше новых противоречий, чем решать стоящие проблемы. Если же России суждено стать полноправным членом, то НАТО должна быть фундаментально реформирована в новую международную организацию, которая занимается урегулированием конфликтов и поддержанием мира, а не коллективной обороной от внешней угрозы!» (024).
Для истинной безопасности Европы при конструктивном участии России нужна организация, которая будет лучше соответствовать новой европейской реальности эпохи после «холодной войны». Этой системой могут быть глубоко трансформированная НАТО, или реорганизованная и усиленная ОБСЕ, или расширенный и реструктурированный Западноевропейский союз, или какое-то сочетание их всех. Пока она не возникла даже в проекте -из-за пассивности, слабости и дезорганизованности России, а также вследствие консерватизма и «самоуверенности силы» со стороны Запада.
Каковы бы ни были формы, структура и процедуры такой организации, она должна обладать рядом принципиальных сущностных характеристик. Во-первых, в нее на равных с европейскими державами правах должны входить Россия и Соединенные Штаты (и Канада). Во-вторых, эта система должна включать все европейские страны в соответствии с моделью ОБСЕ (хотя членство в последней Турции, Азербайджана и центральноазиатских государств допускает вариации и зависит от их внутренней ситуации и желания участвовать). В-третьих, она должна иметь действенные механизмы выработки политики, принятия коллективных решений и их осуществления (например, СБ ООН). В-четвертых, она должна разработать разумные правила и законные нормы для проведения санкций, урегулирования конфликтов, принуждения к миру и поддержания мира. И в-пятых, она должна организовать и подготовить эффективные многосторонние вооруженные силы для этих целей. Все это должно основываться на удовлетворяющих участников соглашениях о разделении финансового бремени, постов и ролей в административных структурах.
Еще одна главная и тесно связанная с предыдущей проблема -обеспечение стабильности в посткоммунистических и постсоветских регионах Евразии. До сих пор целью России там было не столько обеспечивать свои действительно жизненно важные интересы, сколько формально поддерживать видимость «интеграции» и противостоять чужому, в частности западному, вмешательству. Для Запада же целью было помешать России сохранить свое влияние на этом пространстве и добиться как можно большего удаления постсоветских государств от Москвы, используя экономические и дипломатические инструменты, а также военное сотрудничество. В результате там образовываются все больший раскол в отношениях между Россией и Западом, нарастание нестабильности и конфликтов, провалы попыток превратить поддержание мира в прочный мир.
Однако и здесь Россия и Запад взамен конфронтации должны найти формы сотрудничества и совместно решать проблемы урегулирования конфликтов, поддержания мира, ликвидации последствий конфликтов и оказания гуманитарной помощи. Они должны вместе бороться с нестабильностью, незаконным перемещением оружия и наркотиков, организованной преступностью, нелегальной иммиграцией, агрессивным религиозным фундаментализмом и этническим сепаратизмом в обширной зоне - от Балкан и Центральной Европы до самой Центральной и Южной Азии. Ни России, ни Западу эту задачу поодиночке, и тем более действуя как соперники, не решить, - она разрешима только при совместных усилиях и достижении согласия относительно законных интересов новых постсоветских государств, России и держав «дальнего зарубежья» в этих регионах мира.
Трудно найти более достойную миссию в мире после «холодной войны». И это был бы один из наиболее важных факторов в будущем развитии отношений России с Западом, а также в обеспечении самых насущных нужд российской безопасности.
В последнее десятилетие XX в. ход истории набрал такой высокий темп, что даже год-два представляются для прогноза весьма туманной перспективой. На 10, 15 или 20 лет можно с приемлемой степенью приближенности говорить лишь о тенденциях экономического, демографического и военного развития стран и регионов ввиду многолетней длительности объективных циклов их динамики.
Если исходить из того, что в основе международных отношений начала XXI в. будут не идеологические или чисто геостратегические движущие мотивы, а в большей мере экономические интересы (включая доступ к энергоресурсам), которые будут определять новое группирование государств, соотношение их экономической и военной силы и их относительную роль в мировой политике, то вырисовывается следующая картина.
Эти прогнозы позволяют сделать как минимум три вывода. Первый состоит в том, что следующий век не станет эрой американской монополярности в мире, хотя США, вероятно, останутся самой сильной державой в военном отношении, если в ближайшее десятилетие не решат резко сократить свою в общем-то излишнюю военную мощь, чтобы повысить экономическую роль в мире. Второй - в том, что новая глобальная биполярность вряд ли наступит, поскольку объединение всех крупных государств западной части Тихого океана крайне маловероятно, равно как и экономическая интеграция НАФТА и ЕС.
И третий вывод, самый важный для России: даже в условиях многополярности, которая будет самой выгодной международной системой для России, ей через 20 лет отнюдь не гарантирована сколько-нибудь значительная роль в мире с ее в лучшем случае -2% от мирового экономического потенциала. Правда, сейчас Россия все еще остается второй после США державой в военном отношении, во всяком случае, по размерам своих Вооруженных сил. Но при сохранении в России в целом ориентации на рыночную экономику этот потенциал будет постепенно, с некоторыми исключениями, приходить в соответствие с ее экономическими возможностями. Возврат полностью к централизованно-плановой экономике вызвал бы такие социально-политические потрясения внутри и вокруг России, что от ее военной силы вообще вряд ли что осталось бы. (Что не отменяет необходимости возрождения определенных плановых основ в управлении хозяйством - но прежде всего, для поддержания социальных функций государства, проведения эффективной конверсии и военной реформы.) При таком раскладе огромная и богатая природными ресурсами, но малозаселенная и запущенная в хозяйственном отношении российская территория (прежде всего, за Уралом) может превратиться в ее главное уязвимое место. Особенно если соперничество в будущем мире будет
преобладать над сотрудничеством и системами многосторонней безопасности.
В связи с этим возникает вопрос: с кем быть России в грядущей расстановке мировых сил? Этот главный для ее национального выживания вопрос является кардинальным для российской безопасности. Предлагаемое некоторыми возрождение, с теми или иными изъятиями Советского Союза или Российской Империи, вряд ли возможно и не принесло бы искомых плодов. В экономическом плане это увеличило бы вес России, скажем, на 0,5% и дало бы ей не 2, а 2,5% от мирового уровня. Но, скорее всего, даже в чисто экономическом отношении это, наоборот, понизило бы российский потенциал, поскольку заставило бы Россию вновь превратиться в донора для многих республик. Безусловно, всесторонние отношения с постсоветскими республиками на добровольной основе и исходя из своей выгоды России необходимо развивать, и это может стать фактором ее дополнительного экономического роста и укрепления безопасности. Однако в силу различий уровня развития стран СНГ, специфики их внутреннего устройства, разнонаправленной внешнеэкономической ориентации и по-разному воспринимаемых потребностей безопасности Россия при любом раскладе едва ли может стать в ряд мировых центров силы на базе СНГ. Более того, во имя воссоединения она рискует еще больше подорвать свою экономику и финансы и фактически утратить суверенитет над некоторыми собственными регионами, начиная с Северного Кавказа и Поволжья и кончая Сибирью и Дальним Востоком.
Что же остается - уйти в небытие как великой или даже просто крупной державе XXI в., вернуться в союзе ли с Китаем или самостоятельно к масштабам Московии 500-летней давности? Есть, как представляется, еще один, гораздо лучший путь. Он состоит в постепенном, тщательно продуманном и согласующемся с российской спецификой объединении России с Большой Европой. Или, если угодно, в возвращении в Европу, неотъемлемой частью которой Русь была 1000 лет назад.
Если в ряду мировых центров силы Россия через 20 лет будет почти не видна, то в европейском масштабе она может остаться одной из крупнейших стран, сравнимой по экономическому потенциалу с Германией, Францией, Италией и Великобританией, а по населению и тем более территории - превосходящей их. Интегра-
ция превратит эти преимущества из предмета извечной европейской озабоченности в фактор могущества и самостоятельности. Европа не станет и не сможет сделать Россию сырьевым придатком или зависимым государством, не поставит под вопрос ее территориальную целостность. Напротив, она будет в высшей степени заинтересована в стабильной и передовой России, в совместном освоении и использовании природных богатств Сибири и Дальнего Востока, чтобы избавиться наконец от вековой зависимости от нестабильных регионов мира и от нужды в американской защите своего энергоснабжения. В таком сотрудничестве наверняка примет участие и Япония, да и Китай получит возможность удовлетворить свои нужды в сырье и энергоресурсах за счет нормального импорта из Сибири.
В культурном отношении Европа ближе всех для России и, кстати, даже в худшие годы изоляции Россия всегда оставалась великой частью европейской культуры и цивилизации, Европа накопила опыт интеграции при сохранении национальной и культурной самобытности. Наконец, реинтеграция России с самыми близкими странами - Украиной и Белоруссией - будет бесконфликтной, взаимовыгодной и естественной именно в более широких рамках европейской интеграции, равно как и возвращение России в экономику и политику Центральной и Южной Европы.
Мемуары политиков и исследования историков свидетельствуют о том, что современникам всегда было чрезвычайно трудно, многим - совершенно невозможно примириться с падением империй. Кроме явных случаев поражения в большой войне, эти катаклизмы никогда не выглядели для очевидцев обоснованными и логически объяснимыми, и потому им на ум всегда приходили теории «предательства», «заговора», «козней из-за рубежа». К тому же крах империй всегда казался иррациональным, поскольку непосредственно вел к ухудшению жизни в метрополии и тем более к нищете, диктатурам и войнам. В этом смысле крушение империй без большой войны всегда несет элемент таинственности и мистики - гораздо больше, чем их рождение и подъем.
Посему беспредметны продолжающиеся ожесточенные споры о том, хорошо или плохо было то, что в 1991 г. Советский Союз был упразднен. Как в случае с другими империями до того, это не хорошо и не плохо, это факт истории, хотя последовавшие затем события обернулись невзгодами и трагедиями для многих людей.
Прошедшее с того времени пятилетие показывает, что - какими бы ни были мотивы политиков на тот момент - это не было исторической случайностью или недоразумением с точки зрения существа происшедшего. Хотя формы, конкретное время, а также последствия случившегося, конечно, могли быть другими - причем, как лучше, так и хуже (пример Югославии у всех перед глазами).
В прошлом крушение великих империй вело или к их полному исчезновению и забвению (империя Александра Македонского, Римская, Монгольская империи, арабские халифаты), или же к их низведению от статуса ведущих держав до роли второстепенных государств, зависящих от поддержки и покровительства более сильных наций, как это произошло с Великобританией, Францией, Германией, Испанией, Португалией, Бельгией, Нидерландами, Турцией, Австрией.
Но империи никогда не возрождались, во всяком случае, в прежних общественных формах и границах, и потому психологически объяснимая ностальгия по «России, которую мы потеряли» -будь то царская империя или Советский Союз - в смысле государственной политики есть, несомненно, тупиковый, и более того, -самоубийственный путь.
«Исключительность России не в том, что она способна дважды или трижды "вступить в ту же реку", а совсем в другом, и она действительно может оказаться редким исключением из правила, каковы бы ни были ее нынешние трудности и слабости. Суть в том, что, несмотря на утрату колоний и протекторатов на западе и на юге, на востоке Россия сохранила свою богатейшую и обширнейшую провинцию - Сибирь и Дальний Восток» (024). Некоторые эксперты считают, что там содержится 40-50% всех доступных для экономического использования ресурсов планеты. Если эти ресурсы разумно и эффективно эксплуатировать, то Россия имеет все шансы в конечном итоге опять возродиться в качестве великой державы, сравнимой по мощи с ведущими государствами мира.
В советский период эти ресурсы активно разрабатывались. Но основная цель их эксплуатации, как и движущая сила всей империи, заключалась в наращивании советской военной мощи и политики конфронтации с Западом и с Китаем. Это определяло в первую очередь военный характер развития, строительства и заселения Сибири и Дальнего Востока, расточительную, экстенсивную и варварскую с точки зрения экологии эксплуатацию их естественных
богатств, широкое использование рабского труда ГУЛАГа. С падением советской империи и дезинтеграцией ее централизованной экономики и огромной военной силы Москва фактически забросила эти земли. По ним больнее всех ударили эксперименты с «шоковой терапией» и «макроэкономической стабилизацией», хозяйственно-финансовый кризис. Целые города и промышленные области находятся в запустении, военная инфраструктура разваливается, происходит массовый отток населения в европейскую часть России. Из огромного источника благ эти регионы превращаются в зоны бедствия и потенциально в главную ахиллесову пяту российской безопасности, суверенитета и целостности.
Все это прямо противоположно тому, чего требуют истинные и долгосрочные национальные интересы России: интенсивному развитию Сибири и Дальнего Востока, крупных федеральных программ освоения этих территорий, привлечению национальных и иностранных инвестиций, созданию стимулов для притока населения из европейской части страны и других постсоветских республик, строительству современной инфраструктуры коммуникаций и цивилизованных городских условий жизни. Это позволило бы использовать ресурсы Сибири для экономического роста и подъема благосостояния россиян, для укрепления связей с Западом - главным источником капитала и технологического содействия.
Изменения последних лет в экономической, политической и идеологической жизни России, демократическое развитие (несмотря на огромные и трагические провалы, такие как «шоковая терапия» и война в Чечне), открытость для многогранного сотрудничества с зарубежными странами, - все эти тенденции оказывают глубокое влияние на многовековые традиции России и создают принципиально новую нацию. Основательный пересмотр курса экономических реформ ради преодоления опустошительного экономического и социального кризиса, демократизация государственной системы и обеспечение четких приоритетов и последовательности во внешней политике окончательно покончили бы с традициями имперской экспансии на базе мессианско-авторитар-ного строя. Они останутся предметом академических дискуссий, философии и искусства, но не темой практической политики.
Сильная и демократическая Россия не будет представлять угрозы для соседних стран, у нее не будет антагонистических противоречий с Западом, она будет действовать, руководствуясь теми же
самыми правилами и исходя из тех же самых понятных и предсказуемых мотиваций, посредством открытой системы формирования политики. Вместе с тем демократическая Россия имеет неотъемлемое право на свою собственную внешнюю политику, интересы безопасности и сильную оборону. И в этом смысле со стороны США и их союзников требуется коренной пересмотр отношения к России как участнику мировой политики. В последние годы их подход шарахался из одной крайности в другую: от обращения с ней как с бесправной, подопечной, «побежденной» страной - к противодействию ей как потенциально реваншистской, неоимперской державе.
На протяжении многих веков бичом России было то, что ее огромные пространства, ресурсы и великие таланты ее народа никогда не использовались для повышения благосостояния и обеспечения свобод россиян. Напротив, народ всегда страдал от бедности, бесправия и тягот, которые лишь временами были вызваны внешней агрессией или другими объективными событиями. По большей части истоком этого парадокса было громоздкое, реакционное и коррумпированное государство. Оно не заботилось о благосостоянии народа, не было перед ним ответственно, никак от его воли не зависело и стремилось лишь к увеличению собственного богатства и власти - в ущерб русскому и всем другим народам империи. Эта парадигма традиционно была причиной как уникальной мощи, так и удивительной хрупкости российского / советского государства. «Русская идея» служила и философским отражением, и оправданием этой жестокой модели развития общества и государства, и убежищем от нее.
А.Г. Арбатов приходит к выводу, что если эта традиция будет, наконец, изменена, то может быть построено государство, которое станет не барьером, а связующим звеном между благополучием нации, с одной стороны, и гигантскими естественными и интеллектуальными ресурсами страны - с другой. Россия возродится, но не в качестве военной империи, а как независимая, процветающая и демократическая, великая европейская держава, источник высочайшей культуры и науки мирового значения. Если получится - то, наверное, это и даст рождение новой «русской идее» для грядущего столетия (024).
О. В. Летов
