CC BY
67
создает аналог истории с нимфой Калипсо, то он рисует Мелисерту (новую «Калипсо») не карикатурно, а скорее реалистически, создавая естественные психологические мотивировки. Тем самым в лоне пародийного текста рождаются новые романические формулы, не впадающие в крайности идеализма или гротеска.
Когда, как в XIX столетии, роман оказывается доминирующим жанром, благосклонно и внимательно изучаемым литературной теорией, тогда оказывается, что роман-пародия в чистом виде исчезает. Пародийность сохраняется в виде элементов, мотивов (как в «Госпоже Бовари Флобера», где, по мнению С. Пуйо, есть пародирование романтического романа), но высмеиваются частности - прежде всего, стилистические. У пародии больше не оказывается ее главной функции - способствовать эстетической валоризации жанра. Признание художественной полноценности романа, его жанровой состоятельности убило пародийный роман, делает вывод автор статьи.
Н.Т. Пахсарьян
ЛИТЕРАТУРА И ДРУГИЕ ФОРМЫ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
2015.01.010. ЕВАНГЕЛЬСКИЙ ТЕКСТ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVIII-XX вв.: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет / Редкол.: Захаров В.Н. (отв. ред.) и др. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2013. - Вып. 8. - 460 с. - (Сер.: Проблемы исторической поэтики; Т. 11).
Ключевые слова: христианская традиция; Евангелие; поэтика; архетип; жанр; мотив; символ.
В сборнике рассматриваются проблемы изучения христианской традиции в русской литературе в категориях исторической поэтики: евангельский текст, жанры, мотивы, архетипы, символы, тропы и др.
В статье «Словесность русского XVIII в.: Между ratio Просвещения и православной традицией» И.А. Есаулов прослеживает соотношение просветительского рационализма и русской православной традиции; он ставит проблему: «Действительно ли в русской словесности этого периода доминирует ветхозаветный Бог,
как это понимал Ю.М. Лотман и другие исследователи, а значит Закон, либо же сами ветхозаветные тексты русскими писателями рассматривались сквозь новозаветную призму Благодати из-за доминантных для русской культуры соборности, пасхальности и хри-стоцентризма» (с. 7). Псалтырь в отечественной православной традиции вовсе не репрезентирует ветхозаветного Бога, а представляет новозаветное христианизированное Его понимание, является неотъемлемой частью церковного православного богослужения. Анализируя переложения псалмов русскими поэтами XVIII в., как подчеркивает И.А. Есаулов, нельзя игнорировать это обстоятельство. Автор статьи демонстрирует воздействие православной традиции на поэтику жанра басни.
Четыре статьи сборника обращены к творчеству А.С. Пушкина. Е.А. Кучина (Ижевск) в статье «Молитва и "духовная составляющая" образа возлюбленной в лирике А.С. Пушкина» акцентирует внимание на том, что в «молитвенных» стихотворениях поэта, посвященных женщине, актуализируется мотив одухотворения любовного чувства в свете христианского восприятия красоты. В «Акафисте Екатерине Николаевне Карамзиной» передана молитва-восхваление, в стихотворениях «Я вас любил: любовь еще, быть может...» и «К***» (1832) представлена молитва-благословение, в сонете «Мадона» - молитва-благодарение, в стихотворении «Красавица» (1832) - молитва-созерцание. Героиня этих стихотворений осознана как божественное создание, и образ ее является сакральным для автора. Молитва у Пушкина передана «через иконичность слова и образа, влияя на изменение мироотношения поэта, эволюционирующего от эмоционально-чувственного восприятия к духовно-аскетическому мироосмыслению» (с. 56).
И.Л. Багратион-Мухранели в статье «"Языком высшей истины...": Отношение к Евангелию в "Путешествии в Арзрум" А. С. Пушкина» рассматривает христианский код произведения, который является стилеобразующим началом повести. По жанру произведение сближается с древнерусскими хождениями. Оно включает в себя этнографический, батальный, ориентальный очерк и ситуативные впечатления от перемещения в пространстве. Все это уравновешивается библейскими именами и ассоциациями, экзистенциальным переживанием сакрального. Пушкин писал, что Евангелие выступает основанием реальной политики, евангельское
слово убедительнее оружия. «Путешествие в Арзрум» оказало влияние на изображение войны Л.Н. Толстым в «Войне и мире», а в XX в. на создание «Путешествия в Армению» О.Э. Мандельштама и «Путешествия на Афон» Б.К. Зайцева.
«Традиции "Повести о житии Петра и Февронии" Ермолая-Еразма в произведении А.С. Пушкина "Капитанская дочка"» - тема статьи Н.Г. Комар (Казань). Задачей исследования стал анализ параллелизма в пушкинском романе и древнерусской «Повести...» на образном, сюжетном и тематическом уровнях. Последовательно сравниваются главные герои: князь Петр и Петр Гринёв, затем -Феврония и Маша Миронова. Автор статьи приходит к выводу, что в мужских образах отображено духовное становление от самоволия к христианскому смирению, и важным моментом в духовной эволюции героев становится встреча с «мудрыми» девами. В отношении женских образов ключевой параллелью является похвала мудрости обеих в концовках произведений.
В статье «"Бессмертие души моей.": К вопросу о генезисе пушкинского стихотворения "Я памятник себе воздвиг"» Л.В. Стебенева (Гайворонская) утверждает, что пушкинское преодоление смерти репрезентируют две линии его творчества: стоическое христианское ее приятие и отождествление бессмертия души с творческим наследием. Особое место в разрешении этого вопроса занимает Каменноостровский цикл. В семантических контрполюсах цикла Пушкин абсолютной духовной смерти («Подражание италиянскому») противопоставляет смерть Иную - Искупительную, которая приобщает к вечной Жизни («Мирская власть»). Итоговое созерцание идеалов прошлых лет в стихотворении «Из Пиндемонти» указывает на смещение мировоззренческих акцентов в творческом сознании Пушкина: «. античный вектор получает направленность в чистую эстетику, тогда как пушкинская смертная тоска избывается в ценностях христианства» (с. 93). Эти идеи достигают апофеоза в стихотворении «Я памятник себе воздвиг», венчающем пушкинские духовные искания последних лет, однако остающемся за скобками Каменноостровского цикла. Как выясняется, темы и мотивы манифеста-завещания появляются еще в лицейской лирике и просматриваются на протяжении всего творчества Пушкина.
В.А. Воропаев в статье «Окно в мир евангельских истин: Стихия русской народной речи в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души"» отмечает, что в эстетике писателя народные пословицы и притчи служили важнейшим источником самобытности, из которого и должны черпать вдохновение русские поэты. В поэме «Мертвые души» «пословичный» способ обобщения стал одним из главных принципов художественной типизации. По утверждению В. А. Воропаева, чем более обобщенный вид принимают образные картины и характеристики персонажей, в которых автор выражает сущность того или иного явления, ситуации или человеческого типа, тем более они приближаются к традиционным народнопоэтическим формулам.
В статье «Мотив возвращения блудного сына в романах И.С. Тургенева» В.И. Габдуллина (Барнаул) рассматривает изображение писателем различных фаз архетипического сюжета, восходящего к евангельской притче. В романе «Рудин» нашла отражение фаза духовных блужданий героя, потерявшего связь с родным домом - Россией. В следующих романах («Дворянское гнездо», «Отцы и дети», «Дым»), проводя своего героя по кругу и возвращая его в родительский дом, Тургенев воспроизводит модель жизненного поведения человека, обобщенную в притче, признавая тем самым непреложность идеи, зафиксированной в Евангелии. Возвращение мотива на русскую почву получило свое завершение в последнем романе Тургенева «Новь», где писатель парадоксальным образом соединяет западническую идею с евангельским императивом. Цикл романов, в котором писатель изобразил различные фазы общественной жизни, связан сквозным мотивом блудного сына, в роли которого выступает тургеневский герой.
Блок статей сборника связан с творчеством Ф.М. Достоевского. «Художественная антропология Достоевского» - предмет статьи В.Н. Захарова (Петрозаводск). В концепции человека у Достоевского существенны такие категории, как общечеловек и всечеловек. «Общечеловек» - особый тип русского человека, появившийся после реформ Петра I. Быть «общечеловеком» - означает быть отвлеченным европейцем без корней и без почвы. Всечелове-ком (с большой буквы) Христа назвал Н.Я. Данилевский в своем
главном сочинении «Россия и Европа» (1869)1. Достоевский употреблял это слово с малой буквы, в значении - совершенный христианин. Оно выразило сокровенный смысл Пушкинской речи. Именно Достоевский ввел слово всечеловек в русскую литературу и философию. Значение этого слова не понял К. Леонтьев, который представил «ужасного», по его отзыву, «всечеловека» общечелове-ком, европейцем, либералом, космополитом. Эта ошибочная подмена (общечеловек вместо всечеловека) типична в русской литературной и философской критике XX в., утверждает В.Н. Захаров. Для Достоевского в каждом человеке заключен образ Божий; «об-разить, обожить - восстановить образ Божий и тем самым очеловечить человека. Быть русским - стать всечеловеком, христианином. Герой Достоевского несет в себе всю возможную полноту Творца и творения» (с. 150).
В статье «Поэтика хронотопа в "Зимних заметках о летних впечатлениях" Достоевского» В.Н. Захаров (Петрозаводск) пишет, что художественный хронотоп разительно отличается от реального путешествия писателя по Европе в 1862 г. Достоевский лишь обозначил факты, описал свои размышления во время переездов, свои парижские и лондонские впечатления и др. Повествование развивается в двух измерениях времени и пространства: «летом» и «зимой», в Европе и в России, в Лондоне-Париже и в Петербурге. Ключевая проблема «Зимних заметок.» - проблема «русского отношения» к Европе, которая осознана как проблема выбора исторического пути России. Писатель «предложил свою альтернативу принципам 1789 г. Его пафос задан христианской проповедью. Достоевский надеялся, что в следовании Нагорной проповеди состоит исход русского пути» (с. 180).
«Сцены счастья в романах Достоевского» - тема статьи Р.О. Мазель. В героях писателя особенно ощущается сопричастность иному, высшему миру. В статье анализируются некоторые сцены счастья, изображенные писателем: восторг Аркадия и его сестры Лизы перед жертвой их отца Версилова; Алеша и Грушень-ка, вместо падения и греха спасающие друг друга; сон Алеши о чуде, сотворенном Иисусом в Кане Галилейской; сон Ставрогина о
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - Отд. изд. - СПб., 1871.
золотом веке счастливого человечества. В трагическом романе «Бесы» перед читателем предстает картина взаимной, жертвенной, счастливой любви.
Автор статьи «Христианский символизм в романе Ф.М. Достоевского "Бесы"» утверждает, что символ в Античности и христианстве различается по своей функциональной роли. Если античный символ, пишет С.Л. Шараков (г. Старая Русса), предполагает ряд взаимосвязанных категорий судьбы, интуиции-гадания, вдохновения, предсказания, то христианский - обусловлен идеей спасения и нравственной чистотой. Исследуя образно-символистский строй романа «Бесы», автор особое внимание уделяет образу хроникера, ибо события романа даны сквозь его восприятие. В художественном сознании хроникера наличествует несколько уровней восприятия Евангелия, что служит основой символического строя произведения; именно Евангелие выявляет тот фундамент, на котором герои выстраивают свою жизнь (с. 202).
О.В. Захарова (Петрозаводск) рассматривает проблему катарсиса у Достоевского и анализирует газетную полемику 1873 г. Интертекстуальные связи в рукописном и печатном тексте романа Достоевского «Подросток» на примере аллюзии на элегию Жуковского прослеживает Н.А. Тарасова (Петрозаводск).
В статье «Полемика как диалог: Достоевский в споре с Л. Толстым» В.Н. Захаров (Петрозаводск) отмечает, что романизация литературной критики органична в поэтике «Дневника писателя». В записях за июль-август 1877 г. Достоевский спорит с Толстым по поводу восьмой и последней части романа «Анна Каренина». Достоевский высоко оценил литературное значение романа, гениальность его автора, но не принял его политические оценки Русско-турецкой войны. Полемика Достоевского своеобразна: он критикует не автора, а героя. Он упрекает Левина за то, что тот обособился и отвернулся от «Христова дела», во имя абстрактных принципов отказывает в сострадании и помощи страждущим христианам. Достоевский задает Толстому риторический вопрос, который придает новый смысл их полемике: чему учит писатель читателей, чему учит литература? Ответ предполагает ответственность, к которой автор «Дневника» призывает автора «Анны Карениной». «В финале спора возникает неожиданный эффект: полемика предстает диалогом двух гениев, в котором разно-
гласие вызывает потребность согласия оппонентов перед правдой народа» (с. 242).
В цикле статей анализируется творчество И.С. Шмелёва. В статье «Типологические признаки смиренного героя в древнерусской литературе и прозе И. Шмелёва ("Поучение" Владимира Мономаха и роман И. Шмелёва "Лето Господне")» для Л.Г. Дорофеевой (Калининград) главными являются вопрос о генезисе образа героя (называемого исследовательницей «смиренным»), о его характерных чертах, а также проблемы типологической связи произведений, находящихся в едином русле национальной культурной традиции.
Е.А. Коршунова (Харьков) в статье «"Дари-Анастасия-Ольга-Воскресшая": К вопросу о "шмелёвской девушке"» обращается к галерее женских образов писателя (от Анастасии до Дариньки). Автор выделяет тип «шмелёвской девушки», «чистой и просветленной, женщины-принцессы, женщины-дитя, женщины-девы, наделенной иконичным мировидением, необычайно обаятельной, женственной (софийность) и в то же время сильной, преданной своим высоким духовным идеалам и способной преодолеть трагизм и испытания собственной судьбы» (с. 338).
Темы трех статей Н.И. Соболева (Петрозаводск) - «Предание, сказание и рассказ в жанровой структуре повести И.С. Шмелёва "Неупиваемая Чаша": К проблеме источников»; «К вопросу идео-стиля И. С. Шмелёва: На материале исследования лексического корпуса с корнем - рад - повести "Неупиваемая Чаша"»; «Гимнографи-ческая традиция в повести И.С. Шмелёва "Неупиваемая Чаша"».
В статье «Пушкинская речь Ивана Шмелёва: Новый контекст понимания» И.А. Есаулов полемизирует со своими предшественниками, изучавшими публицистику писателя. Автор статьи интерпретирует первый тезис речи Шмелёва, в котором присутствует его полное согласие с Достоевским. Он говорит о «Божией Правде», которая является не только индивидуальной особенностью Пушкина, но столбовой дорогой русской литературы и - шире - русской культуры как таковой. По убеждению И.А. Есаулова, «"Правда русского народа", она же "Божия правда", она же правда, "принятая нами от купели" Православия, - именно это главное в Пушкине... стало ясно русским изгнанникам. Стало ясно, в частности, потому что на оставленной ими родине была насильственно пре-
рвана почти тысячелетняя русская история; этого, разумеется, не мог и помыслить Достоевский» (с. 405).
В сборнике опубликованы статьи: «Житие Александра Оше-венского в редакциях XIX в.» (А.В. Пигин, Петрозаводск), «Слова Апостольских Деяний и Посланий в письмах А.П. Чехова» (О.И. Родионова), «Молитва в лирике А. Блока ("Девушка пела в церковном хоре")» (И.А. Спиридонова, Петрозаводск), «Евангельские образы и мотивы в стихотворениях С. Орлова о Куликовской битве в сравнении с циклом А. Блока "На поле Куликовом"» (С. О. Захарченко, Петрозаводск), «Христианские мотивы в "военных" стихах сборника Н.С. Гумилёва "Колчан"» (О.А. Колоколова, Петрозаводск), «Библейские темы и образы в романе А. И. Солженицына "В круге первом"» (С. А. Мартьянова, Владимир) и др.
Т.Г. Петрова
2015.01.011. БЛЕЗ ПАСКАЛЬ: PRO ET CONTRA: ЛИЧНОСТЬ И ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ПАСКАЛЯ В ВОСПРИЯТИИ И ОЦЕНКЕ РУССКИХ ФИЛОСОФОВ И ПИСАТЕЛЕЙ. - СПб.: РХГА, 2013. - 1095 с.
Ключевые слова: паскалеведение; религиозная полемика; «Мысли»; переводная литература.
Данная антология призвана показать «как, на кого и в силу каких обстоятельств» французский философ, ученый и публицист Блез Паскаль (1623-1662) влиял на русскую культуру, а также представить ряд работ российских исследователей, освещающих роль и восприятие философа в ней. Судьба «русского Паскаля» начинается с перевода отрывков из разных философских и научных трактатов под общим названием «Мысли» (1843) И. Бутовского, ставшего основоположником «широко практиковавшегося» в дальнейшем перевода избранных статей ученого. Восприятие Паскаля в России представлено биографическими, документальными, теоретическими, философско-религиозными и литературными текстами. Авторы, чьи работы помещены в разные разделы, повторяются, что свидетельствует о том интересе, который они проявляли к творчеству философа в теории и на практике. О глубоком интересе к произведениям Паскаля говорят статьи Чаадаева, Гоголя, Толстого,
