CC BY
14
2015.01.008-009. ПСИХОСОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕРЕНИЯ БЕДНОСТИ И НЕРАВЕНСТВА: ОПЫТ СТЫДА И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ И СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ. (Сводный реферат).
2015.01.008. JO Y.N. Psycho-social dimensions of poverty: When poverty becomes shameful // Critical social policy. - L., 2013. -Vol. 33, N 3. - P. 514-531.
2015.01.009. PEACOCK M., BISSEL P., OWEN J. Shaming encounters: Reflections on contemporary understandings of social inequality and health // Sociology. - L., 2014. - Vol. 48, N. 2. - P. 1-16.
Ключевые слова: бедность; стыд, социальная эксклюзия; социальная политика; доминирующий дискурс; социальное сравнение; социальное неравенство; социальная эпидемиология.
В статье Йонми Николы Йо (Оксфордский университет, Великобритания) рассматривается значение стыда как нематериального и социального измерения бедности, а также его негативное влияние на людей, сталкивающихся с экономическими трудностями. Автор, исследуя связь между стыдом и бедностью, фокусируется на способах, с помощью которых стыд возбуждается и поддерживается на социальном уровне, т.е. социально конструируется. При этом главной целью статьи является анализ возможных последствий социального конструирования стыда у бедных людей для социальной политики и возможных способов ослабить негативные последствия стыда [008, с. 514].
Во введении к статье автор отмечает, что исследования бедности в социологии показали, что во многих странах потребность избегать стыда и / или скрывать его является особенно острой у бедных людей1. Как утверждают в исследовательском центре при Оксфордском университете «Оксфордская программа по бедности и человеческому развитию», связь между бедностью и стыдом необходимо артикулировать в релевантных социально-политических дискурсах, чтобы предотвратить такие негативные последствия
1 Lister R. Poverty. - Cambridge: Polity, 2004; Voices of the poor: Can anyone hear us? / Narayan D., Patel R., Schafft K., Rademacher A., Koch-Shulte S. - Oxford: Oxford univ. press, 2000.
стыда и унижения, как социальная эксклюзия, социальная изоляция, психологическое неблагополучие, агрессивность и конфликты1.
Дискуссии по поводу определения и измерения бедности в академических и социально-политических кругах привели к тому, что были созданы альтернативные экономическим индикаторы бедности2. Это такие нематериальные индексы, как Индекс человеческого развития (Human development index), Индекс бедности человека (Human poverty index), Многомерный индекс депривации (Multidimensional deprivation index), Индекс социального капитала (Social capital index) и Индекс возможностей (Capability set). Данные индексы, хотя и трудноизмеримые, признаются учеными такими же значимыми, как и традиционные показатели материальной депривации. Тем не менее, замечает автор, психологическое состояние бедных людей до сих пор рассматривается на индивидуальном уровне в отрыве от экономических проблем и социально-культурного и политического контекста. Однако, с позиции автора, без изучения эмоциональной стороны бедности, определяемой как психосоциальное измерение, невозможно понять влияние бедности на жизнь людей и реконструировать их повседневный опыт. Исследование психосоциальной стороны бедности не только поможет повлиять на формирование социальной политики, направленной против бедности, но и будет способствовать установлению эмпатии между теми, кто не беден, но, сознательно или нет, участвует в при-стыживании (shaming) бедных людей, и самими бедными, которые стыдятся. Обнаружение последствий стыда также может сыграть роль посредника в разоблачении дискурса «конструирования Иного» (Othering) и практик, которые вызывают стыд у бедных людей.
Для того чтобы показать, как социально конструируется связь между стыдом и бедностью, Й.Н. Йо сначала рассматривает социальные измерения бедности и ключевые характеристики стыда, чтобы затем теоретически осмыслить связь между стыдом и бедностью в современной капиталистической системе и, наконец,
1 Shame and humiliation / Oxford poverty & human development initiative. -Oxford, 2010. - Mode of access: http://www.ophi.org.uk/research/missing-dimensions/ social-connectedness/without-shame (Retrieved 13.10.2014)
См., например: Frey B.S., Stutzer A. Happiness and economics: How the economy and institutions affect human well-being. - Princeton (NJ): Princeton univ. press, 2001.
показать специфическую роль социальных институтов - в частности, институтов социальной политики - в порождении и воспроизводстве стыда у людей, живущих в бедности. Но при этом главным для автора является анализ доминирующих дискурсов, диктуемых различными социальными институтами, которые служат рабочим механизмом для формирования источника и уровня стыда, переживаемого людьми, живущими в бедности. Автор полагает, что такого рода дискурсы поглощаются политической идеологией и используются для формирования социальной политики, тем самым увеличивая стыд, связанный с бедностью. Главным социально-практическим значением этого исследования является инициирование обсуждения социальной политики, которая была бы направлена на укрепление чувства достоинства людей, стакивающихся с бедностью, и улучшение эффективности программ, ориентированных на борьбу с бедностью [008, с. 515-516].
Социальные измерения бедности и их значение наряду с материальными факторами нашли свое обоснование во многих работах по социальной политике1. Р. Листер, например, определяет бедность не только как материальное неблагополучие и экономическую незащищенность, но и как «постыдные и разрушающие социальные отношения», характеризующиеся «недостатком голоса», унижением, низким чувством собственного достоинства и низкой самооценкой2. В состоянии бедности остаются неудовлетворенными многие социальные потребности, что обусловливает отсутствие участия в жизни общества и принятии социально-политических решений, а также переживание стыда, стигму, бессилие и неуважение, продуцируемые самими социальными отношениями. А. Сен рассматривает социальные потребности как такие же настоятельные, как и физические, поэтому метафорически определяет суть
1 Jones C., Novak T. Poverty, welfare and the disciplinary state. - L.: Routledge, 1999; Langmore J. Reducing poverty: The implications of the 1995 Copenhagen agreement for research on poverty // Breadline Europe: The measurement of poverty / Ed. by D. Gordon, P. Townsend. - Bristol: Policy press, 2000. - P. 35-48; Tomlinson M. Walker R., Williams G. Measuring poverty in Britain as a multi-dimensional concept, 1991 to 2003 // J. of social policy. - Cambridge, 2008. - Vol. 37, N 4. - P. 597-620.
2 Lister R. Poverty. - Cambridge: Polity, 2004. - Р. 7.
абсолютной бедности как «стыд появляться на публике»1. Автор статьи, признавая правоту Сена, стремится выяснить значение стыда для бедных людей в более широком социально-культурном контексте J008, с. 517].
Йо рассматривает стыд как внутренне переживаемый и как вызываемый извне, поскольку исследования бедности, по убеждению автора, должны учитывать не только индивидуальный опыт переживания стыда, но и его социальное измерение. Автор согласен с мнением Т. Шеффа, что стыд недостаточно исследован в социальных науках 2 . Стыд принадлежит к семейству социальных эмоций, способствующих самосознанию (self-conscious), он включает «субъективное чувство индивида и объективную природу [поведенческого] акта»3. Стыд возникает в результате самонаблюдения и самоосмысления, поэтому тесно связан с Я индивида. Стыд является особенно сильной и болезненной эмоцией наряду с гордостью, чувством вины и смущением. Влияние этой эмоции всеохватывающе, поскольку связано с ощущением провала и неполноценности. Я.С. Томкинс описывает стыд как «внутреннюю пытку, болезнь души... когда униженный чувствует себя обнаженным, разбитым, отчужденным и потерявшим достоинство»4. В экстремальной форме стыд, связанный с бедностью, порождает такое психопатологическое состояние, как хроническая депрессия5.
Стыд является основополагающим для социальных отношений, так как определяет «эмоциональную систему уважения» (deference-emotion system)6. Согласие с нормами поведения возна-
1 Sen A Poor, relatively speaking // Oxford economic papers. - Oxford, 1983. -
Vol. 35, N 2. - Р. 163.
2
Scheff T. Shame and the social bond: A sociological theory // Sociological theory. - L., 2000. - Vol. 18, N 1. - P. 84-99.
См.: Self-conscious emotions: The psychology of shame, guilt, embarrassment and pride / Ed. by J.P. Tangney, K.W. Fischer - N.Y.: Guilford, 1995.
4 Tomkins S. Exploring affect: The selected writings of Silvan S. Tomkins / Ed. by E.V. Demos. - N.Y.: Cambridge univ. press, 1995. - Р. 1.
5 Perese E.F. Stigma, poverty and victimization: Roadblocks to recovery for individuals with severe mental illness // J. of the American psychiatric nurses association. -St. Louis (MO), 2007. - Vol. 13, N 5. - P. 285-295.
6 Scheff T. Shame and the social bond: A sociological theory // Sociological theory. - L., 2000. - Vol. 18, N 1. - P. 84-99.
граждается чувством гордости, а несогласие наказывается отсутствием уважения и порождает чувство стыда, ведущее к самоотчуждению и социальной эксклюзии. Стыд и социальная эксклюзия внутренне связаны, продолжает автор, поскольку относительное отсутствие болезненного стыда означает активное участие в жизни сообщества, его церемониях и традициях, объединяющих людей. Когда стыд затрудняет такое участие, он работает как механизм социальной эксклюзии, становится одним из числа систематических социальных барьеров1, которые ведут к социальной маргинализации [008, с. 518].
Несмотря на то что разрушающие последствия стыда для бедных людей уже признаются учеными, пока не замечается, что стыд также возникает по причине пренебрежения и презрения со стороны других людей, как реальных, так и воображаемых (внутренний критический голос). Это означает, что самоуважение и самооценка, которая понижается или теряется при переживании стыда, зависят от того, имеет ли человек качества, которые ценятся другими. В качестве Других могут выступать социально-культурные нормы и дискурсы, разделяемые обществом, на основе которых возможно судить и презирать индивидуальное Я и запускать чувство стыда. Отсюда источник и уровень стыда являются социальными, поскольку связаны с социальными нормами и доминирующими дискурсами. Автор приветствует подход Т. Шеффа, который критикует индивидуализированный подход к стыду и рассматривает его в широком социально-культурном контексте. Такой подход к исследованию стыда и бедности отчасти опровергает тезис о том, что сам индивид ответственен за то, что он стыдится бедности, и проливает свет на роль более широкого сообщества. Стыд, часто описываемый в литературе как неизбежный атрибут бедности, действительно социально конструируется; бедность становится постыдной [008, с. 519].
Контекстом сложной связи между стыдом и бедностью является современная глобальная капиталистическая система, которая неизбежно связывает стыд и бедность в силу своей основной дина-
1 Sen A Poor, relatively speaking // Oxford economic papers. - Oxford, 1983. -Vol. 35, N 2. - Р. 162; Barry B. Social exclusion, social isolation and the distribution of income // Understanding social exclusion / Ed. by J. Hills, J. Le Grand, D. Piachaud. -Oxford: Oxford univ. press, 2002. - P. 13-29.
мической характеристики - конкуренции. Капиталистические распределительные системы создают окружение, в котором конкуренция становится принудительной для каждого, что создает «победителей» и «проигравших». В таком обществе делаются сравнительные оценки на основе благосостояния, которые являются частью социального ранжирования и иерархии. Богатство становится не только видимым знаком более высокого социального статуса, но и источником гордости за себя, признаваемой обществом. Бедность же, напротив, становится прямым источником стыда в том смысле, что бедные воспринимаются как сами по себе заслуживающие позора или поругания. Конкуренции способствует процесс социальной мобильности, который мотивирует индивидов добиваться повышения статуса и сортирует людей по способностям. Но система неравенства закрепляется, и победители остаются победителями, как и их дети, а представление о социальной мобильности только интенсифицирует стыд у людей, долго живущих в бедности.
Фундаментальным свойством капиталистического общества, как подчеркивает Йо, является тенденция высвечивать, превозносить и обострять различия между людьми, имеющая последствием физическое и эмоциональное чувство дистанции между индивидами. Такие очевидные различия между индивидами, как внешний вид, образование, род занятий, стиль потребления и образ жизни усиливают эмоциональную дистанцию, создавая напряжение между индивидами и основу для стыда. Отсюда, для социальных групп с высоким экономическим статусом становится нормальным проводить различия и дистанцироваться от бедных людей, используя стыдящий язык (shaming language) и «конструирование Другого» (Othering) [008, с. 520-521].
Важным механизмом формирования связи между стыдом и бедностью является социальный дискурс, т.е. слова, фразы, понятия и идеи, используемые относительно специфического феномена. Часто такие дискурсы, имеющие различные социально-культурные и экономические основания, становятся истиной в последней инстанции. Доминирующий дискурс относительно бедности является результатом постоянного процесса, поддерживаемого людьми, которые не живут в бедности. Доминирующий дискурс часто формируется теми, кто находится у власти, теми, кто получает удовольствие от благосостояния и статуса. Этот дискурс становится
источником стыда у бедных людей в разных взаимодействиях, например с чиновниками, учеными, СМИ, юристами и социальными работниками1. Следовательно, стыд запускается и укрепляется на институциональном уровне в рамках доминирующего дискурса всего общества, которое стыдит бедных. Это, как подчеркивает автор, позволяет прийти к социальному пониманию связи между стыдом и бедностью и рассмотрению возможностей смягчить последствия стыда посредством создания контрдискурсов [008, с. 522].
Далее автор пишет о роли культурных институтов, понимая под ними распространенные социальные верования. В рамках этих институтов через различные репрезентации (в спектре от плохого до ужасного) жизнь в бедности искажается и изменяется, подпитывая образы, создаваемые СМИ, и общие стереотипы. Так создаются дистанции и стигматизируются люди, живущие в бедности, для того чтобы их отличать от общей публики2. Это приводит к тому, что сами бедные люди избегают слова «бедность» и употребляют его для незнакомых бедных людей, однако это слово используется теми, кто относительно благополучен и не является бедным. «Популярные» объяснения бедности, по утверждению автора, создают такой социальный портрет бедности, который отличается в зависимости от страны и может меняться со временем, но он влияет на отношение к бедным людям и обусловливает различный уровень стыда3. Эти социально сконструированные образы могут определять и уровень социальной эксклюзии для бедных людей. В целом доминирующие дискурсы о бедности, поддерживаемые культурными институтами в различных сферах, ведут к формированию соответствующей социальной политики в отношении бедных людей. Такие доминирующие дискурсы, как пишет автор, эксплуатируются теми, кто находится у власти, по инициативе которых проводятся «меры социально-культурного лечения» бедных, например
1 См.: Schram S.F. Words of welfare. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press,
1995.
2
Dean H., Melrose M. Poverty, riches and social citizenship. - Basingstoke: Macmillan, 1999. - Р. 48.
3
Oorschot W., Lepianka D., Gelissen J. Popular explanations of poverty: A critical discussion of empirical research // J. of social policy. - Cambridge, 2009. -Vol. 38, N 3. - P. 421-438.
урезание пособий со ссылкой на необходимость совладать с «паразитами» и «тунеядцами». Здесь ключевым игроком является государство, которое поддерживает презрение и классовую ненависть. А там, где социально стигматизированные статусы накладываются друг на друга, например безработный, мать-одиночка или мигрант, социальные дистанции становятся больше, а стыд становится более очевидным и более острым [008, с. 523-524].
В большей части случаев в социально-политических учреждениях также создаются дискурсивные и символические практики, конструирующие природу бедности, следующие за доминирующими дискурсами. Эти представления укореняются в социальной политике, в рамках которой на национальном и локальном уровне соответственно регулируется доступ к ресурсам и причитающимся выплатам, на которые бедные имеют право. Отсюда, с течением времени порождаемые принудительные дискурсы становятся политическим инструментом, который может быть использован для того, чтобы стыдить людей в бедности, тем самым предопределяя их взаимодействия в различных сферах жизни общества. Такой доминирующий политический дискурс определяет и степень, в которой стыд испытывается бедными людьми, поскольку им приписывается индивидуальная ответственность за их социальное положение.
Далее автор приводит различные примеры из жизни США и Великобритании, где выделяются ценности (например, американская мечта), которые способствуют усилению стыда. В этом контексте бедные люди предстают как пассивные объекты, вызывающие жалость; их статус становится еще более постыдным, возбуждая презрение, враждебность, равнодушие и сожаление1. Сами просьбы о социальной помощи становятся эмоционально тяжелыми, рецепт общества всеобщего благосостояния приравнивается к признанию / принятию постыдного провала в соответствии с ценностями независимости и индивидуализма. Стигма и стыд связаны с получением пособий, поскольку часто подразумеваются унизительные процедуры их оформления и получения2. Все это способствует определению бедных как не заслуживающих одобрения вместо принятия их
1 Katz M.B. The undeserving poor: From the war on poverty to the war on welfare. - N.Y: Pantheon books, 1989.
См., например: Gilliom J. Overseers of the poor. - Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 2001.
как людей, получающих временное облегчение в постоянной борьбе за то, чтобы свести концы с концами. Адресная социальная помощь, проверка нуждаемости по сути означают нарушение фундаментального права на частную жизнь; жизнь получателя пособий становится открытой книгой, в которой социальный работник может прочитать, достоин ли, должен ли получать человек пособие1. Социальные работники стараются более тщательно проверять обстоятельства дела, тем самым публично унижают и стыдят людей, давая талоны на продукты вместо наличных, на которые можно было бы купить эти продукты. Многие бедные скрывают, что являются получателями пособий, тем самым скрывая стыд. Таким образом, плохо продуманная социальная политика акцентирует стыд, т.е. по существу увеличивает бедность и ограничивает получение пособий. Однако, согласно исследованиям отношений между социальными работниками и получателями пособий в некоторых странах, включая многие европейские страны и США, есть основания полагать, что обеспечение пособиями, включающее меры по поддержанию уважительных отношений между обеспечительными органами и их клиентами, может помочь людям избежать бедности2.
Проблему стыда и социального неравенства исследуют и британские социологи Мэриан Пикок, Пол Биссел и Дженн Оуэн (Шеффилдский университет, Великобритания) через изучение влияния пагубных последствий опыта стыда на здоровье населения. В фокус их внимания попадает фундаментальная работа социальных эпидемиологов Р. Вилкинсона и К. Пиккет «Сила духа: Почему равноправные общества почти всегда добиваются большего» (далее - СД)3. Авторы ставят цель критически пересмотреть аргументы этой работы, считая, что чем сильнее социальное неравенство, тем хуже здоровье населения отчасти по причине стресса, кото-
1 A study of language and communication between advisers and claimants in work focused interviews / Drew P., Toerien M., Irvine A., Sainsbury R. - L.: Department for work and pensions, 2010. - (Department for work and pensions research report; N 633).
См., например: Cheek C., Piercy K.W. The other side of the desk: Former welfare recipients: Who now work for «the system» // J. of sociology a. social welfare. -Kalamazoo (MI), 2001. - Vol. 28, N 3. - P. 139-156.
Wilkinson R., Pickett K.E The spirit level: Why more equal societies almost always do better. - L.: Penguin, 2009.
рый порождается опытом унижающих социально-статусных сравнений. Авторы стремятся дополнить положения Вилкинсона и Пиккет, опираясь на социологические исследования связи между социальными сравнениями и стыдом, в которых они находят не только негативные последствия стыда, но и способы сопротивляться ему [009, с. 1].
Работа Р. Вилкинсона и К. Пиккет продолжила дискуссии о том, как социальное неравенство формирует здоровье населения в тех странах, которые прошли через эпидемиологический переход1. Эти ученые приписывают основную роль неравенству доходов в объяснении хорошо известных длительных колебаний уровня здоровья населения и рассматривают это в широком ряде социально-политических мероприятий. Те, кто интересуется этой проблемой, знают, что степень взаимосвязи между уровнем неравенства и здоровьем остается предметом ожесточенных споров между эпидемиологами, хотя существуют исследования, подтверждающие эту связь. В намерения авторов не входит продолжать эту дискуссию, но они социологически переформулируют один из аргументов Вилкинсона и Пиккет в пользу связи между неравенством и здоровьем: функции вызывающих зависть и стыд социальных сравнений. Авторы статьи подчеркивают, что понимают, как много сделано для выяснения аспектов этой взаимосвязи в странах с разным уровнем неравенства, и признают огромный вклад авторов анализируемой работы относительно данной проблемы2.
Литература, к которой обращаются авторы в своей статье, позволяет дать новую трактовку таких понятий, как эксплуатация, «конструирование Другого» (ОШеп^) и сопротивление в контексте стыда и социальной эпидемиологии. Авторы намерены продемонстрировать следующие положения. Первое: концептуализация
1 Эпидемиологический переход - процесс, связанный с демографическим переходом и означающий рост продолжительности жизни и изменение структуры смертности населения. Эта концепция была выдвинута в 1971 г. американским демографом А. Омраном для объяснения причин и закономерностей изменения заболеваемости и смертности в различных группах населения. - Прим. реф.
См., например: Lamont M. Racism, health and social inclusion // Successful societies: How institutions and culture affect health / Ed. by P.A. Hall, M. Lamont. -N.Y.: Cambridge univ. press, 2009. - P. 151-168; Scambler G. Health inequalities // Sociology of health a. illness. - Oxford, 2012. - Vol. 34, N 1. - P. 130-146.
стыда в СД может быть расширена за счет данных из социологии здоровья, обеспечивая вклад в социальную эпидемиологию. Второе: в СД не описаны способы сопротивления стыду и стратегии дестигматизации, концептуализация которых, с точки зрения авторов, обеспечит более нюансированное понимание того, как стыдящие сравнения могут воздействовать на здоровье. Третье: использование социологических трактовок стыда, как считают авторы, прольет свет на функционирование стыда в рамках социального неравенства и его связь с политико-экономическим контекстом, в частности с политикой неолиберализма.
Авторы начинают с краткого описания основных аргументов СД. Обратная связь между неравенством и здоровьем применима только к тем странам, где осуществлен эпидемиологический переход, где эпидемии и инфекционные заболевания у бедных с ростом национального дохода перестают быть главными причинами их смертности и заменяются хроническими и другими заболеваниями. Вилкинсон и Пиккет спорят с тем, что национальные стандарты здоровья существенным образом определяются степенью неравенства, которая лежит в основе падения заболеваемости и смертности. В развитых странах смертность и заболеваемость среди людей работоспособного возраста связаны с психосоциальными переменными (стрессы), а это в свою очередь создает основу для влияния неравенства на здоровье, утверждается в СД. В социальной эпидемиологии идут ожесточенные дискуссии о роли материальных и нематериальных или психосоциальных факторов в объяснении колебаний здоровья. В намерение авторов входит показать, что изучение психосоциальных факторов здоровья поможет прояснить и действие материальных факторов [009, с. 2-3].
Вилкинсон и Пиккет в своей работе утверждают, что на заболеваемость и смертность влияют три психосоциальных фактора: стресс в ранней жизни, отсутствие друзей или социального участия и вызывающие зависть и стыд социальные сравнения, которые оказывают воздействие на здоровье через иммунную и нервную систему, как пишут биологи1. Исследуя последствия социальных срав-
1 Sapolsky R. The influence of social hierarchy on primate health // Science. -N.Y., 2005. - Vol. 308, N 5722. - P. 648-652; McEwen B.S. Stressed or stressed out: What is the difference? // J. of psychiatry neuroscience. - Ottawa, 2005. - Vol. 30, N 5. -P. 315-318.
нений, Вилкинсон и Пиккет опираются на работы Т. Шеффа, который рассматривает стыд как основную социальную эмоцию1. Они указывают на увеличение уровня тревоги, нарциссизма и депрессии в последние десятилетия, доказывая, что такой стрессогенный фактор, как угроза самооценке и статусу (стыд), является наиболее существенным для здоровья. Последствия стыдящих сравнений являются как социальными, так и биологическими и усугубляются в обществах с более сильным социальным неравенством.
В СД стыд описывается как переживание определенного состояния на публике: человек чувствует себя глупо, ужасно, чувствует себя смешным, неадекватным, дефективным, некомпетентным, незащищенным и уязвимым. Стыд способствует конформности и уважению к авторитетам. При этом авторы СД обращают внимание на то, что Шефф определяет стыд как угрозу социальным связям, которая постоянно присутствует во всех взаимодействиях. Шефф предполагает, что переживание стыда увеличивается в современных обществах, и многие с большой вероятностью будут стыдиться своего статуса2. Таким образом, стыд может вызываться социальными сравнениями и тревогой по поводу статуса, утверждают авторы СД. Но, по мнению авторов статьи, изучение стыда должно пойти дальше, показывая его степень в современных системах социального неравенства. Однако вопрос для социальных эпидемиологов заключается не в том, присутствует ли стыд, насколько он сильный и укрепляет ли он социальное согласие, а в том, как общества делают стыд распространенным и более разрушительным для здоровья. Означает ли динамика современного неравенства в контексте неолиберальных идеологий и ре-коммодификации3, что защита и сопротивление стыду становятся более проблематичными?
Для того чтобы показать важность стыда для здоровья, авторы статьи обращаются к хорошо известной литературе, посвященной депрессии. В основе депрессии лежит опыт унижения и стыда,
1 Scheff T.J. Microsociology: Discourse, emotion and social structure. - L.: Univ. of Chicago press, 1990. - Р. 79.
2 Ibid. - Р. 97.
Ре-коммодификация - это процесс, когда социальные блага, такие как образование и здравоохранение, становятся товарами, поскольку приватизируются в целом или частично (см.: Esping-Andersen G. The three worlds of welfare capitalism. -Cambridge: Polity, 1990). - Прим. реф.
страх эксклюзии, неуважения со стороны других1. Такой опыт был продемонстрирован в широком ряде стран и культур, указывая на то, что есть в человеческом опыте то, что требует признания и уважения и что разрушается унижением и стыдом. Самое опасное в стыде в контексте депрессии - это его возможный хронический характер, который гораздо более пагубен, чем острый стыд. А. Сэйер описывает такое состояние как «низкий уровень стыда» (low level shame), который сопровождает социальное неравенство и который гораздо труднее преодолеть, чем состояние острого стыда2. Такой вид стыда переживается как часть габитуса и означает повторяющиеся многочисленные эпизоды неуважения, непризнания или символического насилия, начинающиеся с детства и пролегающие через всю жизнь. Стыд в СД описывается в связи со стыдящими событиями. Эти события настолько важны, что имеют разрушительные последствия для здоровья, но авторы статьи подчеркивают, что повседневный стыд не всегда следует этой модели.
По Сэйеру, современная классовая идеология подразумевает, что люди из рабочего класса должны конкурировать на тех же условиях, что и представители других классов, но без их ресурсов и привилегий. Это повышает вероятность переживания видимого другим провала или неудачи, которое он называет структурным унижением (structural humiliation)3. Этот опыт низкого уровня стыда и структурного унижения, как пытаются показать авторы, может быть так же важен для интернализации неравенства, как и острые стыдящие события или оскорбительные сравнения, которые выделяются в СД. Понимать место стыда в отношении к здоровью населения - значит видеть его не как прямо связанный с неравенством доходов, но как формируемый историческими, социальными и политическими контекстами неравенства. Этот поворот подразумевает исследование того, как рабочий класс, относительно бедный класс, переживает стыд на индивидуальном уровне, а также изучение дискурсов, которые используются рабочими или бедными для
1 Farmer A.E., McGuffin P. Humiliation, loss and other types of life events and difficulties: A comparison of depressed subjects, healthy controls and their siblings //
Psychological medicine. - Cambridge, 2003. - Vol. 33, N 7. - P. 1169-1175.
2
Sayer A. The moral significance of class. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2005. - P. 153.
3 Ibid. - P. 161.
защиты от травмирующих переживаний стыда. Поэтому авторы переходят к обсуждению доступных этим людям ресурсов для защиты себя от стыдящих событий и сравнений, которые за ними следуют [009, с. 5-6].
Авторы пишут, что рабочий класс всегда был объектом насмешек и презрения со стороны среднего и высшего класса. В современной Великобритании эти насмешки принимают вид дискурса вокруг «быдла» (chavs), в котором заложен сарказм относительно образа жизни и стремлений рабочих. Это подразумевает все более укореняющееся убеждения, что больше не существует реальной бедности, т.е. бедные люди создают ее сами. Такое положение дел иллюстрируют сегодняшние попытки бедных родителей избежать стыда или защитить своих детей от стыда посредством покупки статусных товаров, одежды или электронных товаров, которые также подвергаются насмешкам, а в лучшем случае не одобряются. Такое отношение к бедным характерно не только для представителей высших и средних классов, но и для представителей низших классов, которые ведут себя подобным образом по отношению к другим бедным, например безработным, и разрушают их самооценку и самоуважение1. В книге О. Джоунса «Быдло: Демониза-ция рабочего класса» отстаивается идея о том, что неолиберальная идеология с ее акцентом на личной ответственности порождает неблагоприятные последствия в виде стереотипизации неимущих, представлении их как опасных и беспринципных2. Позиция авторов заключается в том, что идеологические и структурные последствия неолиберализма формируют современный опыт стыда, усиливая стыд у представителей низших классов и разрушая ресурсы для защиты от стыда. Однако дестигматизационные стратегии, обеспечивающие защиту, все же существуют [009, с. 7-8].
По мнению авторов статьи, смогут ли бедные люди, переживающие стыд, противостоять ему, зависит не только от их положения в социальной структуре, но и от доступа к другим ресурсам -личным, социальным, культурным и политическим. В сравнительном исследовании М. Ламон представлен анализ интервью рабочих
1 The low-pay, no-pay cycle: Understanding recurrent poverty / Shildrick T., MacDonald R., Webster C., Garthwaite K. - L.: Joseph Rowntree foundation, 2010. -Р. 30, 38.
2
Jones O. Chavs: The demonisation of the working class. - L.: Verso, 2011.
из Франции и США, на основе которого она выяснила, каким образом эти люди сопротивляются стыдящим социальным сравнениям1. Было обнаружено, что французские рабочие более защищены, поскольку основываются на более сложном политическом понимании класса и эксплуатации и менее стыдят себя сами. Американские же рабочие были менее успешны в создании защитных дискурсов, хотя они могли бы защитить свою идентичность на основе морали и религии и избежать травмирующих экономических сравнений. Главное, что обе группы пытались сопротивляться вызывающим стыд социальным сравнениям, привлекая более широкий репертуар ресурсов. Ламон описывает одну из стратегий дестигматизации - проведение групповых границ, сплочение группы, членство в которой определяется на основе чувства собственного достоинства. То, что рабочий класс не является пассивным реципиентом стыда и пытается защищаться, хорошо задокументировано в социологической литературе по здоровью и неравенству2. Но авторы считают, что к этой теме редко обращаются в рамках социальной эпидемиологии, и нужно усилить диалог между науками. Такой поворот в деле стыда и социальных сравнений показывает, что возможно и иное прочтение ситуации, чем в СД [009, с. 8-9].
Процесс дестигматизации может протекать и посредством того, что авторы называют идеей социального или «образами коллективности»: символы, мифы и нарративы, которые используют люди, чтобы создать портрет своего сообщества, коллективную идентичность, имеющую моральное значение. Эти образы сообщества помогают людям защищать свое место в мире, свое Я от символического насилия, которое запускает социальное неравенство. Эта стратегия продемонстрирована в исследовании М. Рейнольдса и Д. Брейди о благотворном влиянии членства в профсоюзе на здоровье людей3. При этом авторы отмечают, что более широкий политический контекст неолиберализма ослабляет образы коллективно-
1 Lamont M. The dignity of working men: Morality and the boundaries of race,
class and immigration. - N.Y.: Russell Sage foundation, 2000.
2
Charlesworth S.J., Gilfillan P., Wilkinson R. Living inferiority // British medical bull. - L., 2004. - Vol. 69, N 1. - P. 49-60.
3
Reynolds M., Brady D. Bringing you more than the weekend: Union membership and self-rated health in the United States // Social forces. - Chapel Hill (NC), 2012. -Vol. 90, N 3. - P. 1023-1049.
сти бедных людей, называя их стыдящими именами «андеркласса» или «быдла»1. Но все же образы коллективности могут обеспечить чувство того, что значит принадлежать какому-либо сообществу. Это может облегчить совладание с трудностями и получение помощи. Образы коллективности создают «деятельность второго порядка», направленную на изменение модели поведения в жизни индивида или группы2. Образы коллективности могут способствовать инклюзии и преодолению социальной изоляции, они размещены в историческом контексте и формируют представления о будущем сообщества. Хотя такие сообщества могут переродиться в замкнутые группы, наподобие гетто, тем не менее, с точки зрения авторов, они остаются важным источником для некоторых аспектов идентичности, которые могут быть защитой от ранящего социального неравенства. Сила таких образов коллективности отмечена в исследовании В. Уокердина и Л. Хименеса о жизни рабочих из городка в Южном Уэльсе3. В зависимости от того, какие дискурсы доминируют в описании стигматизированных групп и какие идеологии можно использовать для сопротивления, можно определить степень, в которой они будут влиять на здоровье людей. Таким образом, авторы предлагают новую трактовку психосоциальной перспективы в СД: связь между стыдом и социальной динамикой здоровья не может быть полностью объяснена без рассмотрения стратегий сопротивления травмирующим чувствам в рамках текущего социально-культурного контекста [009, с. 10-11].
О.А. Симонова
1 Skeggs B. Class, self, culture. - L.: Routledge, 2004.
2
Frost L., Hoggett P. Human agency and social suffering // Critical social policy. - L., 2008. - Vol. 28, N 4. - P. 438-460.
3
Walkerdine V., Jimenez L. A psychosocial approach to shame, embarrassment and melancholia amongst unemployed young men and their fathers // Gender a. education. - L., 2010. - Vol. 23, N 2. - P. 185-199.
