CC BY
28
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
2014.04.016-017. ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ: ПРОБЛЕМА РУССКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ. (Сводный реферат).
2014.04.016. BAGGER H. The study of history in Russia during the post-soviet identity crisis // Scando-Slavica. - Oxford, 2007. - Vol. 53, N 1. - P. 109-125.
2014.04.017. MARSH R. The nature of Russia's identity: The theme of «Russia and the West» in post-soviet culture // Nationalities papers: The journal of nationalism and ethnicity. - Oxford, 2007. - Vol. 35, N 3. -P. 555-578.
Ключевые слова: Россия; идентичность; нео-евразийство; духовность; державность; соборность; философия истории.
Х. Бэггер (016) отмечает, что исторические исследования в России всегда были обусловлены так называемыми «внешними факторами». В период после краха советской системы в стране отмечается спонтанный интерес к истории. Людей все больше занимают вопросы их генеалогии, истории конкретного региона. Эту тенденцию можно обозначить как стремление «назад к истокам». Если во времена М. Горбачёва интерес к истории сводился, в основном, к преступлениям сталинизма, то после 1991 г. все большее число публикаций посвящается проблемам национальной идентичности россиян, национальным традициям, существовавшим до 1917 г. История России охватывает несколько периодов, отличающихся друг от друга. Какой же из них в большей степени подходит как парадигма национальной идентичности? Как показывали результаты социологического опроса, проведенного в 1990-е годы, в качестве наиболее влиятельного государственного деятеля 44% россиян назвали Петра Великого. Основатель советского государства В.И. Ленин получил 15%, продолжатель его учения И. Сталин - 6%.
Некоторые участники дискуссии, посвященной вопросу о национальной идентичности России, не согласны с тем, что в эпоху Петра Великого страна «встала с колен». Они считают, что осуществляемые в этот период европеизация России и секуляризация культурной жизни подорвали подлинные национальные традиции. Согласно этой позиции, российская идентичность берет начало в восточнославянском культурном сообществе, возникшем в Киевской Руси с принятием христианства в 998 г. Иными словами, согласно этой точке зрения, в основе национальной идентичности России лежит православие. Одним из характерных представителей подобной позиции выступал лауреат Нобелевской премии по литературе А. Солженицын. Он подверг резкой критике Соглашение о распаде Советского Союза, выступал против идеологии украинских националистов, которые отождествляют Киевскую Русь с первым украинским государством. Противники подобной идеологии вправе указать на то обстоятельство, что трудно рассматривать историю Киевской Руси в отрыве от истории Великого Новгорода. Другим сторонником той же позиции выступает митрополит Курский и Рыльский Ювеналий. На праздновании, посвященном 850-летию основания Москвы, он отмечал, что Россия немыслима вне православия. Духовные основы россиян берут начало в византийском Константинополе, имперском городе (016).
Представители православной традиции широко обращаются к наследию славянофилов 1840-х годов, «панславистов» 1860-х годов и религиозных русских философов последующих десятилетий. Обращаясь к прошлому, они стремятся вновь раскрыть оригинальность русского сознания, опирающегося на православие. Все это указывает на особый характер и особую миссию России в мировой истории. Иными словами, сторонники православной традиции находятся в поиске «русской идеи». Интерес к прошлому позволяет говорить о том, что в конце ХХ - начале ХХ1 в. российское общество стало «гиперисторичным».
Эпоха татаро-монгольского ига рассматривается представителями «православной» традиции как наиболее мрачный период российской истории. Иную точку зрения, ярким выразителем которой выступает историк, этнограф, ориенталист Л. Гумилёв, отстаивают сторонники «неоевразийства». Согласно Гумилёву, татаро-монголы внесли определенный вклад в развитие Руси. Так, мон-
гольское право способствовало налаживанию связей между русскими и жителями евроазиатской степи. Вне этого процесса трудно представить российскую экспансию в Среднюю Азию в ХУ11-Х1Х вв., результатом которой явилось формирование «мульти-этнической» общности. Сторонники нео-евразийства считают, что российская евроазиатская цивилизация является уникальной и составляет естественную оппозицию «атлантической» цивилизации.
Особый интерес российской общественности вызывает период конца Х1Х в. - эпоха царствования последнего российского императора Николая II. Внимание привлекают не только члены императорской семьи, но также видные члены правительства и представители аристократии, которые в условиях власти большевиков были уничтожены «как классовые враги». Не случайно действие большей части детективных романов известного писателя Б. Акунина относится именно к этому периоду. Подобное обращение отражает своего рода «романтический эскапизм» российской интеллигенции в эпоху социального кризиса 1990-х годов.
В период после краха советской системы целью национальной политики российской власти являлось создание нации граждан (россиян), а не этнической нации (русских). Согласно директивам этой политики, необходимо абстрагироваться от религиозных и культурных различий отдельных российских граждан. Основным условием их объединения должна выступать общность гражданских прав индивида. На базе этой общности должна вырабатываться лояльность по отношению к государственным институтам и социальным ценностям. Вместе с тем представители оппозиционных партий подчеркивают, что нация - это, прежде всего, душа, в основе которой лежит интеллектуальный принцип, сформулированный национальными лидерами на базе общего славного прошлого. Подобные идеи фактически опираются на концепцию известного французского мыслителя Э. Ренана (1823-1892).
Российские националисты и коммунисты инициировали диалог с представителями православной церкви на почве поиска формулировки «русской идеи». Так, согласно высказываниям лидера КПРФ Г. Зюганова, краеугольным камнем российской государственности должны выступать православная духовность, традиции сильной власти (державность), а также соборность. Последнее понятие нуждается в уточнении. Согласно представителю философии
славянофильства Алексею Хомякову, соборность - это всеохватывающее, основанное на единой вере сообщество людей. В данном случае коллективное альтруистическое сознание россиян противопоставляется западному индивидуализму и эгоизму.
После неожиданной для правящей элиты победы коммунистов на выборах в Государственную думу в 1996 г. правительство Б. Ельцина осознало необходимость прислушаться к дискуссиям по поводу российской идентичности. На повестку дня были поставлены такие вопросы, как «Русская идея - куда мы движемся?», «Кто мы есть?» В ходе этой дискуссии в рамках российского сообщества, как и 1840-е годы, выделились два основных полюса: «славянофилов» и «западников». Первые представлены в настоящее время так называемыми «культурологами», рассматривающими российскую цивилизацию как уникальный организм с особым потенциалом развития и специфическим культурно-историческим наследием. Сторонники противоположного направления ставят перед собой такие цели, как деконструкция традиционных мифов, сокращение роли религии в социально-политической жизни и сокращение пропасти, существующей между Россией и Западом. Наследие средневекового прошлого, с их точки зрения, представляется архаичным. Вместо этого акцент необходимо сделать на тенденции сближения России и Европы, как это было в истории страны начиная с ХУШ в. Главный вывод современных «западников» - для России свойственно движение по пути модернизации. Возможно, не случайно то обстоятельство, что у преемника Б. Ельцина на президентском посту В. Путина над рабочим столом в служебном кабинете висит портрет Петра Великого.
Важность наследия Петра особо отмечалось в связи с празднованием трехсотой годовщины основания Санкт-Петербурга в 2003 г. Петр I олицетворяет собой имперскую сущность истории России, выражает потребность в сильной централизованной власти. Путин в большей степени, нежели его предшественник, подчеркивает эту сторону российской государственности. Кроме того, он практически отменил или, по крайней мере, сократил антикоммунистическую риторику, столь характерную для эпохи Б. Ельцина. При Путине советский период стремятся не столько перечеркнуть, сколько вписать в современный историко-политический контекст, делая особый акцент на победе народа в Великой Отечественной
войне. Идея национального единства оставалась у В. Путина в качестве одного из основных приоритетов с первых шагов его правления. Так, в речи в 2000 г. он подчеркивал, что без (национальной) идеи великое государство существовать не может (016). С точки зрения Путина, православная церковь выступает неотъемлемым компонентом «русской идеи». Другим элементом этой идеи, согласно его позиции, является необходимость сильного централизованного государства.
Кризис национальной идентичности после распада Советского Союза породил «социальную потребность» обращения к истории. Как ни парадоксально, но это обстоятельство принесло не столько пользы, сколько вреда для исторической дисциплины по той причине, что профессиональные историки старались воздерживаться от участия в публичных спорах. В исторических дебатах принимали участие по большей части журналисты, политики, литературные критики, кинорежиссеры и т.д. Экстравагантную концепцию мировой истории выдвинул математик А. Фоменко. Исключение составил известный историк, член Межрегиональной депутатской группы Ю. Афанасьев, который утверждал, что наши исторические исследования напоминают скорее телеграфный столб, чем живое дерево. Книжный рынок также создавал благоприятные условия для написания исторических романов, однако их авторами оказывались, в большинстве своем, не столько историки, сколько литераторы. В сложившихся обстоятельствах каждый автор обладал возможностью «создавать» собственную историю. Дилетанты одерживали верх в конкурентной борьбе с историками-профессионалами по той простой причине, что в своих книгах давали ясные ответы на назревшие исторические вопросы. Этот факт объясняется тем, что в условиях советской реальности представители исторической науки разучились писать на свободном от каких бы то ни было клише русском языке: читателями их книг выступал, как правило, узкий круг ближайших коллег. Поэтому книгоиздатели предпочитали переиздавать произведения дореволюционных классиков исторической науки.
Все это позволяет говорить о том, что наряду с историческим книжным бумом в постсоветский период имеет место определенный кризис исторической дисциплины. Этот кризис не мог не затронуть «ядро» науки - институты Российской академии наук. Бу-
дучи в условиях советской действительности координационными центрами исторических исследований и источниками обеспечения учебной литературой, эти институты потеряли в новых социальных условиях свой былой престиж, утратив связь с учебными заведениями. Одни ученые испытывали безнадежность и апатию, другие никак не могли освободиться от марксизма как «единственно научного исторического метода», третьи пытались перечеркнуть абсолютно все, что утверждалось предшествующими поколениями. Становилось очевидным, что социальные перемены должны сопровождаться изменением научного сознания. Кризис в науке во многом обусловливался плачевным состоянием экономики: не хватало средств ни на заработную плату ученых, ни на их публикации. Для опубликования своих идей ученым предлагалось искать «спонсоров». Немногим российским исследователям удавалось получить гранты за рубежом. Статус ученого утратил свою привлекательность для молодежи: средний возраст академических сотрудников неуклонно увеличивался. Многие российские молодые ученые стали искать свое применение в других областях деятельности. Так, известная писательница, журналист и радиоведущая Ю. Латынина начинала свою трудовую деятельность в одном из академических институтов. Не меньший урон претерпел Институт славяноведения и балканистики РАН, когда в странах бывшего социалистического лагеря стали меняться национальные символы и национальные герои. Так, историки в таких странах, как Македония и Украина заявили о необходимости достижения «исторического суверенитета». Отмечается ослабление связей российских славяноведов с коллегами из бывших социалистических стран в силу общей «европоцентрической» тенденции последних.
Если президент Б. Ельцин уделял не много внимания развитию исторической науки, то В. Путин отводит профессиональным историкам ключевую роль в реализации национального проекта. В некотором смысле Путин следует известному изречению: дайте нам сто тысяч учителей истории, и мы перевернем Россию. Не случайно то обстоятельство, что на пост министра культуры в 2012 г. был выдвинут политолог и историк В. Мединский, в своих трудах отстаивающий приоритет сильного централизованного российского государства. После 1991 г. российские учителя истории освободились в той или иной степени от влияния «единственно правильного
марксистского метода» и были вправе сами выбирать себе учебное пособие по своему вкусу. В учебниках марксистско-ленинский подход к истории постепенно заменялся «цивилизационным подходом», на который в прежние времена было наложено определенное табу. Учебники истории, выпущенные под эгидой фонда Сороса, отличались односторонним «западническим» подходом и игнорированием роли российского культурного наследия. Подобные тексты были подвергнуты публичной критике на государственном уровне за непоследовательный плюрализм ценностей (016).
Кризис в экономике Росси в конце ХХ в. не мог не оказать влияния на процесс образования: в отдаленных от региональных центров школах не хватало учебников, испытывался дефицит квалифицированных кадров. Новое поколение учеников утратило веру в какие-либо авторитеты: в школах наблюдался упадок дисциплины. Все это нашло отражение в известном литературном произведении А.В. Иванова «Географ глобус пропил». Нередко бывшие ученики открыто и бурно выражали свое недовольство учителям за то, что те кормили их сказками о светлом будущем, за что в настоящее время приходится расплачиваться. Учителя старой закалки не были готовы к «безбрежному плюрализму» исторических взглядов. Ответом на этот запрос было сформулированное в начале ХХ1 в. на государственном уровне требование о необходимости утверждения единого учебника по истории России. В основе этого учебника должны лежать идеи патриотизма и он призван положить конец попыткам фальсификации истории. Реакция ученых и преподавателей на это требование была неоднозначной. Одни возражали, что люди сверху не обладают правом учить, что и как должен писать тот или иной историк. Другие выражали удовлетворение тем, что власть, наконец, должна проявить свой авторитет и поставить на место некоторых зарвавшихся авторов. В большинстве своем профессиональные ученые поддержали инициативу правительства: она призвана защитить науку от таких провокационных идей, как концепция А. Фоменко. Многие разделяли беспокойство о том, что учебники по истории 1990-х годов отличались такими чертами, как методологическая эклектика, фактические ошибки, субъективизм авторов, «псевдолиберализм» и «ложный плюрализм». Не вызывало возражений и стремление правительства к тому, чтобы в школах учащиеся воспитывались на идеях патриотизма.
В области высшего образования в России также накопилось немало проблем. После 1991 г. обновление штата преподавателей осуществлялось очень медленно. Бывшие преподаватели научного атеизма с уверенностью брались за курс по истории религии. Специалисты по истории Коммунистической партии Советского Союза читали лекции по культурологии на базе цивилизационного подхода, призванного заполнить вакуум после краха коммунистической идеологии. На смену социально-экономическому детерминизму марксистско-ленинской философии пришла концепция о «духовном базисе» исторического процесса. Попытки определить место России в мировом историческом процессе неизбежно приводили к признанию особого характера русской культуры. Подобное признание сопровождалось резкой критикой западноевропейской цивилизации. Эта критика была во многом инспирирована идеями таких западных мыслителей, как Ф. Бродель и С. Хантингтон. Первый из них призывал учитывать экономические и географические факторы при анализе исторического процесса, второй исследовал специфику современных международных отношений сквозь призму конфликтов на цивилизационной основе.
В рамках российского Министерства образования была сформулирована концепция мультиэтнического государства с устойчивыми традициями, создающими почву для сотрудничества людей с различными религиозными и культурными взглядами. Согласно этой концепции, преподавание истории должно способствовать формированию консенсуса и гармонии в обществе, содержание учебных пособий должно быть объективно и сбалансированно, очищено от прежних догм, мифов и произвольных интерпретаций. Ученые и преподаватели нашли согласие в том, что проблемные исторические материалы, включающие в себя различные точки зрения, допустимы, в первую очередь, для учебников университетского уровня. Круглые столы, посвященные вопросам российской исторической науки, свидетельствуют, что в последнее время все чаще ученые обращаются к истории ХХ в. Иными словами, отвращение к истории коммунистической эпохи было в определенной степени преодолено. В ХХ1 в. российские историки вновь возвратились к дискуссиям, посвященным преступлениям и победам сталинизма. Все это согласуется с идеей президента В. Путина о том, что советский период не следует рассматривать как тупиковый
путь истории. В 2004 г. Путин признал институты Российской академии наук ответственными за формирование нового учебника по истории. Тем самым академические учреждения отчасти обрели прежние лидирующие позиции в этой области, их связи с образовательными учреждениями укрепились. Таким образом, в целях формирования благоприятного общественного мнения российский президент вступил в союз с историками, а представители исторической науки почувствовали вновь свою значимость в общественной жизни, перестав быть маргиналами. Таким образом, политически детерминированным оказывается не только преподавание истории, но и исторические исследования. В процессе поиска национальной идентичности историческая наука находится под угрозой ее использования в конкретных политических целях.
В конце ХХ - начале ХХ1 в. в российской истории отмечалась «аллергия» к вопросам методологии. Политическая история приобрела определенный приоритет по отношению к социально-экономической истории. Вопросы классовой борьбы и революционного движения уступили место жизнеописаниям монархов и их планов реформ ХУШ-Х1Х вв. На смену надличностным движущим силам истории пришла «историческая личность» в ее окружении. Иными словами, широкое распространение получил «многофакторный подход» к рассмотрению исторических событий, в рамках которого значительное место уделяется географическим, этническим, религиозным, внешнеполитическим и другим факторам. Вместе с тем значительное число ученых сохраняют приверженность «гибкому» варианту марксистского формационного подхода, уделяя серьезное внимание социально-экономическим предпосылкам тех или иных исторических явлений. Источником вдохновения историков становится культурная антропология, ученые проявляют особый интерес к «повседневной истории», «микроистории» и региональной истории. Актуальность приобретает проблема соотношения центростремительных и центробежных сил в истории Российской империи. Вместе с тем внимание к истории других стран заметно сократилось. Российские историки все чаще обращаются к исследованиям «белых пятен», темам, которые были преданы забвению в советский период. В данном случае уместно отметить такие проблемы, как российский реформизм и либерализм, право-
славная церковь и эмиграция, история российских промышленников и предпринимателей.
Некоторые зарубежные ученые подчеркивают, что новые тенденции в российской исторической науке свидетельствуют о возвращении к историцизму Х1Х в. - «государственной исторической школе», сторонники которой рассматривают российскую историю как историю государства. Следует также отметить, что после 1993 г. в российской исторической науке имела место «документальная революция», когда многие недоступные ранее архивы были открыты для исследователей. Однако пока трудно утверждать, что рост числа фактов сопровождается совершенствованием теории. Поиск новых документов и интересных деталей нередко превращается в «архивный фетишизм» так, что период «теории без фактов» сменяется периодом «фактов без теории».
Р. Марш (017) ставит вопрос о том, можно ли рассматривать Запад как российское «другое». Иными словами, является ли подобное противопоставление в период, когда Россия столь открыта по отношению к Западу, как ни в один другой промежуток истории, когда российские и западные историко-культурные ценности сближаются, неактуальным? Важным аспектом жизни каждой нации выступает ее самоопределение, которое включает в себя не только то, чем нация является, но и то, чем она не является. В настоящее время в России подобный процесс самоопределения протекает более интенсивно, чем на Западе. Такие вопросы, как «Россия - Запад или Восток?», «Является ли Россия частью Европы или Азии, или и тем, и другим?», «Каково отношение России к западной цивилизации?», «Чувствуют ли русские себя европейцами?» и т. п. обсуждались на протяжении многих столетий и обусловливали развитие политической и социальной мысли в России.
Любая попытка сравнения, как правило, опирается на осознанное или неосознанное признание идентичности. И когда россияне сравнивают или противопоставляют себя и Запад, они явно или неявно признают свое сходство с Западной Европой или США. В международных и культурных отношениях на протяжении различных периодов истории русские проявляли внутреннее чувство более высокого или более низкого положения по сравнению с Западом. В своей работе Р. Марш пытается исследовать «образ Запада» в представлении российских писателей и культурных деятелей.
Термин «образ» включает в себя такие понятия, как «убеждения», «отношение», «стереотипы». Для современных российских писателей и мыслителей образ Запада подразумевает представления о западной культуре, реальные или воображаемые. Эти представления помогают понять или вновь открыть свою собственную страну, которая всегда сохраняется в фокусе внимания субъекта. При этом Р. Марш опирается на такие идеи, как высказывание М. Фуко о том, что дискурс - это предмет, за который и вокруг которого происходит борьба, а также положение словенского философа С. Жижека, согласно которому факты никогда не говорят сами за себя, а всегда вынуждены говорить благодаря системе дискурсивных средств (017).
Как и представители русской классической литературы, современные русские писатели формулируют идею «русского Запада» («изобретенного Запада»), выступающую дополнением западного образа Восточной Европы («изобретенного Востока»). Представление русских писателей, даже тех, кто долгое время путешествовал по Западной Европе, как, например, Д. Фонвизин, А. Герцен, И. Тургенев или Ф. Достоевский, было столь же стереотипным, как и образ России в произведениях западноевропейских литераторов. Если последние нередко подчеркивали такие стороны русской жизни, как неистовство, трагизм и апокалиптичность, то первые, даже те из них, которые восхищались западноевропейской политической организацией и западными технологиями, делали в своих произведениях акцент на таких чертах западного общества, как рационализм, холодность, эгоизм и бездушный материализм. Подобные взгляды демонстрировали и русские писатели Х1Х в., и представители эпохи изоляционизма и холодной войны, и современные российские авторы. В то же время как каждое следующее поколение на Западе вновь открывает для себя Россию, так и россияне в изменившихся условиях находят что-то новое в европейской культуре.
Начиная с 1980-х годов ХХ в. в России обрели новую жизнь дискуссии между «демократами» и «национал-патриотами». В отличие от относительно более стабильной социально-политической ситуации 1840-х годов, когда имели место известные споры между «славянофилами» и «западниками», эти дискуссии проходили в более «динамичное» время. Если в Х1Х в. в подобных спорах был
представлен широкий спектр мнений от крайнего «западника» П. Чаадаева до непримиримого противника Запада Н. Данилевского, то начиная с эпохи перестройки и в более поздний постсоветский период в российском общественном мнении доминировал «прозападнический» подход, согласующийся с принципами «нового мышления», сформулированного М. Горбачёвым. Вместе с тем сторонники «традиционализма» не могли не отметить такие антирусские тенденции, как сатирический подход к российской и советской истории в литературных произведениях, изданных в эпоху перестройки: «Жизнь и приключения солдата Ивана Чонкина» В. Войновича и «Верный Руслан» Г. Владимова; неуважительное отношение к классику русской литературы А. Пушкину и русской культуре в целом в «Прогулках с Пушкиным» А. Синявского; высказывание В. Гроссмана о порабощенности русской души на протяжении тысячелетий в повести «Все течет». Согласно Гроссману, бездна была в том, что развитие Запада оплодотворялось ростом свободы, а развитие России оплодотворялось ростом рабства.
В трактовке сталинизма также присутствовали две противоположные точки зрения. Российские «демократы» связывали фигуру Сталина с восточными деспотами типа египетских фараонов или Тамерлана, с «широкой грудью осетина» (О. Мандельштам), с отсталостью и рабством. В то же время «патриоты» находили истоки ленинизма и сталинизма в идеях западноевропейских мыслителей, таких, как Т. Кампанелла, П. Прудон, Г. Бабёф, идеологи Великой французской революции.
После краха коммунистической системы многие российские писатели и кинорежиссеры предпринимали попытки исследовать русское национальное сознание с помощью сравнения России с ее «alter ego» - Западом. Эта тема присутствует как в российской «популярной», так и «элитарной» культурах. Несмотря на то обстоятельство, что и россияне, и жители Западной Европы имеют возможность путешествовать и в ту, и в другую сторону и то, что лучшие произведения западных писателей широко переводятся в России, а лучшие работы российских авторов - в Европе, стереотипы восприятия представителей одной культуры другой до сих пор сохраняются. В современной западноевропейской литературе Россия по-прежнему предстает экзотической, чужой и загадочной страной. Вместе с тем в произведениях некоторых российских пи-
сателей, даже тех, кто провел немало времени на Западе, как, например, В. Ерофеев или Т. Толстая, представлены весьма упрощенные взгляды по поводу западноевропейской культуры, в частности по поводу феминистских идей.
В постсоветский период представители демократического и эмигрантского крыла российских писателей в своих произведениях выражали свою симпатию к западным ценностям, стремились упрочить взаимопонимание между Россией и Западом. В российских фильмах и книгах 1990-х годов западное общество воспринимается в целом позитивно, хотя и поверхностно. Так, в кинофильме Ю. Мамина «Окно в Париж» французская столица предстает не столько в реальном, сколько в мифическом виде. Город, полный красоты и свободы, существовал лишь в постсоветском воображении россиян. Современный российский писатель, бывший преподаватель истории В. Пьецух, в своем произведении «Заколдованная страна» приходит к выводу, что нет необходимости постоянно сравнивать Россию и Запад, поскольку российская история и география существенно отличаются от западноевропейской. Вместе с тем он признает, что привычка сопоставлять Россию и Запад глубоко укоренена в сознании россиян. Т. Толстая в работе «Жизнь женщин», по сути, разделяет позицию, согласно которой «женственная русская душа» противопоставляется мужской, рациональной, активной, ясной и определенной душе западной. Толстая упоминает о том, как часто классики русской литературы насмехались над англичанами с их машинами, над немцами с их точностью и порядком, над французами с их логикой, над американцами с их любовью к деньгам. В итоге в России «мы не имеем ни машин, ни порядка, ни логики, ни денег» (017).
Такие известные писатели постсоветского периода, как В. Маканин и В. Пелевин в своих книгах подчеркивают, что в новую эпоху Россия заимствует у Запада отнюдь не лучшие черты. Так, Пелевин в романе «Generation "П"» отмечает, что Россия всегда отличалась разрывом, существующим между культурой и цивилизацией. В настоящее время не осталось ни культуры, ни цивилизации: один только разрыв. В своих произведениях Пелевин стремится показать, что тексты рекламы, представленные в западном стиле и доминирующие в постсоветской России, выступают не чем иным, как новой формой пропаганды, каким ранее выступал
социалистический реализм. С иронией обращаясь к буддизму и мифологии Вавилона, он подчеркивает, что традиционное деление «Восток - Запад» в современной России оказывается весьма условным.
Некоторые писатели «демократического» направления с целью выявить национальную российскую идентичность обратились к истории XVIII в. Именно в эту эпоху Россия претерпела значительное число внутренних реформ и переворотов, завоевывая все большее влияние в Европе. Такие авторы, как Д. Гранин в произведении «Вечера с Петром Первым» и В. Аксёнов в романе «Вольтерьянцы и вольтерьянки» обращаются к российской истории отчасти в силу того, что дидактические проповеди на современные темы способны лишь оттолкнуть читателя ХХ! в. В этих условиях более надежный путь писателя к людям - это тонкие исторические параллели с нынешней действительностью.
Возрождение националистического движения в России в середине 1990-х годов связано не только с кризисом рыночных реформ, но и с неспособностью либеральных политиков уделять должное внимание национальным и этническим вопросам, проблемам государственного строительства. Тем самым восполнялся существующий в тех или иных областях российской социально-политической жизни вакуум. Сторонники «традиционализма» были поддержаны на государственном уровне в связи с празднованием пятидесятой годовщины победы в Великой Отечественной войне в 1995 г. Росту подобного движения не могли не способствовать агрессивные действия стран - членов НАТО в бывшей Югославии. Как показывают результаты социологических исследований, российская молодежь, в целом ранее приветствовавшая западное влияние как «запретный плод», во второй половине 1990-х годов стала воспринимать подобное влияние скорее как «навязываемый обман». Вместе с тем молодые люди при этом сохраняли стереотипы мышления, согласно которым Запад воспринимался как источник материализма, в то время как Россия рассматривалась как воплощение духовности.
Традиционалистские тенденции нашли свое отражение в произведениях искусства. Так, в спонсируемом государством кинофильме Н. Михалкова «Сибирский цирюльник» холодному материализму Запада противопоставляются такие исконно русские
черты, как братство и коллективизм. Вместе с тем многие российские кинокритики отмечали, что этот фильм, где Россия представлена в стиле китча, ориентирован, прежде всего, на западную аудиторию. Однако у этой аудитории не могло не вызвать раздражение то обстоятельство, что представители Запада выступают в фильме не иначе как эксплуататорами, мошенниками или проститутками. В оппозиционной российской прессе появилось суждение, что подобный фильм суть не что иное как социальная программа и политический лозунг. Идеализируя царя Александра III и его окружение, создатели фильма стремятся подчеркнуть гордость за российское государство и защищающих его воинов, вновь вспомнить такие традиционные ценности, как самодержавие, православие и народность. Подобные ценности приобретали особую актуальность в связи с событиями второй чеченской войны.
В ранний постсоветский период людей не столько интересовал вопрос «Как Россия может спасти мир?», сколько «Как спасти саму Россию?» Однако в начале ХХ1 в. мессианские идеи о том, что Россия - это уникальная страна, у которой должен быть свой путь развития, отличный от Запада, и своя особая роль в мировой истории, обрели новую жизнь. Подобные взгляды, сформулированные, в частности, Ф. Достоевским, время от времени выражали такие радикальные политики, как Г. Зюганов и В. Жириновский. Определенные мотивы мессианства имеют место в работах А. Солженицына. Так, в известной «Гарвардской речи» он отвергает теорию конвергенции между Западом и Востоком, теорию, игнорирующую тот факт, что эти миры друг в друга никак не развиваются, и даже непревратимы друг в друга без насилия. Кроме того, конвергенция неизбежно включает в себя принятие и негативных сторон противоположной стороны, что вряд ли кого может устраивать. Согласно А. Солженицыну, в ХХ в. народы Восточной Европы прошли душевную школу, намного опережающую западный опыт. По мнению этого мыслителя, жизнь выработала характеры более сильные, более глубокие и интересные, чем благополучная регламентированная жизнь Запада. Иными словами, колоссальный запас духовной энергии, обретенный российским народом через страдания, позволяет ему надеяться на особую роль в будущем человечества.
В работах писателей «демократического» направления идеи российского мессианизма оказываются предметом пародии. Так, В. Пьецух в повести «Новая московская философия» с иронией противопоставляет «старую московскую философию», сторонники которой, начиная с Чаадаева, подчеркивали отсталость России по сравнению с Западом, «новой московской философии», согласно которой России предначертана особая духовная миссия в истории: наша страна должна стать Третьим Римом. Сам автор повести не выражает убежденность в том, что Россия непременно должна спасти мир. В другом произведении «Центрально-Ермолаевская война» В. Пьецух отмечет, что русские всегда готовы к конфликтам, а русская душа включает в себя все: и созидательное начало, и дух всеотрицания, и экономический задор, и восьмую ноту, и чувство национального достоинства, и витание в облаках (017). В повести «Заколдованная страна» Пьецух считает, что жителям Западной Европы следует смотреть на русских как на людей, вернувшихся из ада: с почтением, ужасом, изумлением и восторгом... и еще с благодарностью, потому что мы, аки Сын божий, искупили своими страданиями мировой грех (017).
К концу 1990-х годов ельцинское правительство фактически отказалось от попыток ясно сформулировать русскую идею. Это обстоятельство не могло не найти свое отражение в литературе. Так, герой В. Пелевина в книге «Generation "П"», представитель «русской мафии», требует от создателя рекламных лозунгов сформулировать русскую идею так, чтобы она могла произвести должное впечатление на американцев. «Чтобы была четкая и простая русская идея, чтобы можно было любой суке из любого Гарварда просто объяснить: тыр-пыр-восемь-дыр, и нефига так глядеть. Да и сами мы знать должны, откуда родом. Напиши мне русскую идею размером примерно страниц на пять. И короткую версию на страницу» (017).
Идеи «традиционализма» в России представлены, в частности, в трех известных художественно-публицистических журналах. Члены редакционной коллегии журнала «Москва» отстаивают идеи консерватизма и почвенничества, проявляют пристальный интерес к истории русской религиозной мысли. Сторонники «Молодой гвардии» придерживаются неокоммунистических взглядов, подчеркивают необходимость сильного, обороноспособного централи-
зованного государства. Последователи журнала «Наш современник» защищают идею национал-патриотизма. Характерным выражением подобных мыслей выступает повесть А. Проханова «Последний солдат империи», где главный герой-ученый с пренебрежением отвергает предложение работать в США.
Идеи русского мессианизма нашли свое отражение даже в столь демократическом издании, как «Литературная газета». Так, писатель, бывший эмигрант, Ю. Мамлеев в работе «Россия - между вечностью и любовью» писал, что «призвание России - привести мир, в особенности Европу, к новой и более (в моральном и интеллектуальном отношении) высокой цивилизации» и что «православие - это наиболее цельное ядро мирового христианства» (2). Согласно Мамлееву, на Западе все намерения сводятся к идеологии денег, наиболее примитивной идеологии материализма и эгоизма. С критикой подобного стереотипного представления о Западе выступил, в частности, другой российский писатель-эмигрант В. Аксёнов в статье «Ностальгия или шизофрения».
В конце ХХ - начале ХХ1 в. в России обретает популярность так называемый «имперский роман», в рамках которого подчеркивается идея необходимости сильного государства и территориальных приобретений. Характерным примером последнего выступает произведение П. Крусанова «Укус ангела». Крусанов описывает альтернативный мир, где Россия предстает не тем государством, территория которого сократилась до минимальных размеров за последние 200 лет, а страной, границы которой простираются от Китая до Балкан. Более того, правители этой страны полны решимости расширить эти границы. Подобное произведение находит отклик у тех читателей, которые стремятся хоть как-то компенсировать утрату государством статуса сверхдержавы.
В указанную эпоху враждебность некоторых россиян к Западу выражается скорее в антиамериканских или антисемитских, чем в антиевропейских настроениях. Российские национал-патриоты подвергают критике западное общество по следующим основаниям: 1) коммерциализация общества и угроза американского глобализма; 2) рост насилия и порнографии как в обществе, так и в средствах массовой информации; 3) ничем не ограниченный рост богатства и власти олигархов, большей части еврейского происхождения, что подготавливает почву для роста антисемитских на-
строений. Все эти черты нашли свое отражение в романе А. Проханова «Господин Гексоген», получившем премию «Национальный бестселлер» за 2002 год, что свидетельствует о востребованности антизападных настроений в России начала ХХI в. Проханов выдвигает предположение, что на встрече М. Горбачёва и Р. Рейгана в Рейкьявике в октябре 1986 г. была достигнута негласная договоренность о распаде СССР. Режим Б. Ельцина представлен в романе Проханова как криминальный, коррупционный и «декадентский». Решающее политическое влияние в рамках этого режима принадлежит двум олигархам еврейского происхождения, прототипами которых выступают В. Гусинский и Б. Березовский. В романе подчеркивается презрение олигархов по отношению к России, их преклонение перед зарубежными предметами роскоши, их связь с международной сионистской организацией, руководящие центры которой расположены в Израиле и США. Проханов формулирует протест против «западных» рыночных ценностей, ассоциируемых с олигархами еврейской национальности и процветающих с помощью взяток торговцев с Кавказа. На страницах романа разворачивается конфликт между прозападно настроенными сотрудниками ФСБ, с одной стороны, и национально ориентированными военнослужащими из Главного разведывательного управления Генерального штаба - с другой.
Положительные отзывы на роман Проханова были высказаны даже в среде так называемых «либеральных» публицистов. Например, А. Иванов, руководитель издательского центра «Ad Маг-ginem», отмечал, что в романе «Господин Гексоген» развенчивается юношеский энтузиазм по поводу капитализма 1990-х годов: люди уже не столь восхищаются супермаркетами, кока-колой, фуа-гра или божоле. Проханов выразил в своем произведении энергию социальной ненависти: когда читатель видит, как перед ним проезжает «мерседес», ему хочется бросить в него камень. Если одни критики сравнивают прозу Проханова с традициями социально-политической ответственности русской классической литературы, то другие считают его романы продолжением тенденций неосталинизма таких писателей, как В. Кочетов и И. Шевцов.
Р. Марш усматривает антизападнические тенденции в экранизации произведения Б. Акунина «Азазель», где имеют место ссылки на «иудейско-масонский» заговор и где источником зла
оказывается британская аристократка, представляющая международную филантропическую организацию. Сходные тенденции прослеживаются в литературных произведениях «массовой культуры». Так, в романе «Белый легион» И. Рясного реформы М. Горбачёва представляются как воплощение плана ЦРУ, а от полного хаоса посткоммунистического общества Россию спасают бывшие сотрудники КГБ. Подобные произведения созвучны романам Я. Флеминга эпохи холодной войны, как, например «Из России с любовью». Хотя и те и другие продукты «массовой культуры» вряд ли можно воспринимать серьезно, эти произведения являются более точным индикатором общественного мнения, чем произведения «элитарной литературы». Лозунг «Россия для русских» был первоначально сформулирован в среде маргинальных националистических групп, таких, как движение скинхедов. Выразителем подобных идей выступила панк-группа «Террор», выпустившая сборник песен под названием «Скинхеды идут», где также ставится вопрос об «иудейско-масонском» заговоре. Вместе с тем согласно данным социологических опросов, проводимых в середине первого десятилетия ХХ1 века, негативное отношение к иммигрантам выражает большинство российского населения.
В современном российском обществе зреет протест против западной коммерциализации социальных отношений. Так, патриотически настроенные герои романа Л. Улицкой «Казус Кукоцкого» принципиально отказываются от покупки западных товаров. Подобные настроения не могут игнорировать создатели рекламы. В конце ХХ - начале ХХ1 в. западные рекламные образы широко заменяются ценностями, более близкими к российской и советской ментальности. Например, на пачках сигарет «Золотая Ява», производимых в постсоветской России британско-американской компанией, было изображено «вторжение» этих сигарет на американскую территорию, сопровождаемое надписью: «Ответный удар». Некоторые российские авторы подвергают критике избыточную коммерциализацию российского телевидения. Так, герой рассказа В. Крупина «Сталинская дача», по выражению Р. Марш, интересной хорошо написанной работы националистически настроенного автора (017), указывает, что все свободные от совести достижения Запада наваливаются с экрана на российского телезрителя. Крупин возмущается рекламой на телевидении предметов женского туалета. Р. Марш по этому поводу замечает, что в советскую эпоху по-
добные предметы не только не рекламировались, но и не продавались. Крупин замечает, что в телерекламе содержится насмешка над эпизодами российской истории. В этом отношении он вольно или невольно полемизирует с В. Пелевиным, который с иронией описывает работу создателей рекламы.
Многие писатели, представители российской эмиграции, стремятся в своих произведениях представить более реалистическую картину западного общества, укрепить узы взаимопонимания между Россией и Западом. Вместе с тем В. Аксёнов в романе «Московская сага» подчеркивал, что западному человеку трудно понять российскую историю и русские традиции, сформировавшиеся на протяжении многовековой истории становления нашего государства. Другие российские писатели-эмигранты, такие, как С. Довлатов, Э. Лимонов, описывали в своих книгах западный мир с эмоциями и юмором. Р. Марш отмечает, что российские писатели могли бы ставить перед собой не только вопрос, как западный человек понимает Россию, но и представить более глубокий взгляд «со стороны» на общество Запада, помогая тем самым американцам и западноевропейцам лучше понять себя.
Состояние безусловного восхищения перед Западом нередко переходило у российских писателей, живших в Западной Европе, в освобождение от чрезмерных иллюзий. Так, А. Герцен, автор автобиографического произведения «Былое и думы», к середине ХГХ в. перешел от позиции «западника» к точке зрения славянофила. Этот переход можно проследить также у представителей «третьей волны» русской эмиграции. Так, возвратившийся на родину А. Солженицын в своих воспоминаниях о жизни на Западе («Угодило зернышко промеж двух жерновов: Очерки изгнанника») возмущается характерной для западноевропейских и американских мыслителей тенденцией отождествления России с коммунистическим режимом. Жители постсоветской России рассматривали писателей-эмигрантов, которые остались жить на Западе, как «бывших граждан». По выражению Б. Хазанова, эти писатели, как жена Лота, не в силах обратить свой взгляд назад: они остаются верны своей родине, но эта родина уже не существует (017). Все это не означает, что эмигрантская проза перестала быть актуальной: литература, основанная на памяти, имеет не меньшее право на существование, чем любая другая литература. Тем не менее сторонники российского национал-патриотизма продолжали критиковать писателей-эми-
грантов за то, что те покинули свою родину и наслаждались «легкой жизнью» за ее пределами. К средине 1990-х годов в российской прессе обнаруживается тенденция, в соответствии с которой чаще публикуются те интервью бывших писателей-эмигрантов, где они выражают скорее свое разочарование западным образом жизни, чем восхищение.
В. Ерофеев в работе «Хороший Сталин» демонстрирует в целом позитивный взгляд на французское общество. Он, в частности, отмечает поддержку, которую оказали французские коллеги ему и другим авторам альманаха «Метрополь» в то время, когда этот альманах был осужден в СССР. Вместе с тем Ерофеев воспроизводит традиционный стереотип западного общества как сугубо материалистического, подчеркивая, что «главное занятие французов -это потребление пищи» (017). В одной из своих статей он обращается к пушкинской идее о том, что Россия имеет мало общего с Европой, ее история требует к себе иного подхода.
В фильме А. Сокурова «Русский ковчег» проводится идея о том, что в современной России одновременно сосуществуют различные периоды российской истории: и элементы феодализма, и черты раннего капитализма, и традиции социалистического общества. Проходя по залам петербургского «Эрмитажа», герой фильма Сокурова констатирует, что русские весьма удачно копируют эстетические идеи западных мастеров. Реплика одного из героев фильма «Прощай, Европа!» может означать наступление эпохи коммунистического режима и разрыв России с европейскими традициями на многие десятилетия.
Начиная с 1991 г. Россия становится более открытой к Западу, чем в предшествующие исторические периоды ХХ в. Для россиян все более открываются возможности для ассимиляции западной культуры. У жителей России формируется все более сложный и многогранный «образ Запада». Молодые россияне уже не воспринимают Запад как единое целое, проводя различие между США и разными странами Западной Европы. Сближению российской и западной культур способствовало в конце ХХ - начале ХХ1 в. то обстоятельство, что в эпоху постмодернизма имеет место кризис «великих сказок», как, например, мечты об американском обществе капиталистического благоденствия или советском коммунистическом строе. Несмотря на процесс социокультурной конвергенции России и Запада, в российских средствах массовой информации и
произведениях искусства образ Запада представляется условным и недифференцируемым, скорее воображаемым, чем реальным.
Поиск национальной идентичности в посткоммунистической России охватывает широкий спектр взглядов, истоки которых можно найти в классической литературе ХК в. С одной стороны, представители эмиграции и демократически настроенные писатели выражают симпатии к западным ценностям, пытаются с помощью своих произведений укрепить процесс взаимопонимания между Россией и Западом. С другой стороны, в России имеет место тенденция перехода общественного мнения от симпатии к Западу в начале 1990-х годов к националистическим и антизападным настроениям в конце 1990-х - и в первом десятилетии ХХI в. Этот переход обусловлен и социально-политическими предпосылками. М. Горбачёв и Б. Ельцин в начальный период своего правления призывали к тому, что Россия в ближайшей перспективе присоединится к основному течению мировой цивилизации. Однако в середине 2000-х годов при президенте В. Путине более актуальным становится вопрос о том, следует ли России ориентироваться на Европу или у нее должен быть свой собственный путь развития. Наряду с ростом «традиционалистских», консервативных настроений в России все более формируется представление об опасном влиянии Другого, будь то Запад, Израиль или «лица кавказской национальности». Вместе с тем многие представители российской культуры отнюдь не считают образ Запада как «другого Я» России устаревшим, несмотря на то обстоятельство, что концепция Западной Европы становится все более изменчивой и условной. Во второй половине 2000-х годов правительство В. Путина продолжает проводить независимую внешнюю политику, отказавшись от мес-сионистской риторики и поддерживая тесные отношения с ведущими государствами Западной Европы, такими, как Франция и Германия. В российской литературе и кинематографе начала ХХI в. образ Запада остается амбивалентным, каким он был и в предшествующие исторические эпохи. Это обстоятельство обусловлено влиянием культуры таких разных эпох, как дореволюционная Россия, Советский Союз, постсоветская Россия. Вопреки широкому разнообразию мнений, в поисках российской идентичности Западу отводится значительная роль.
О. В. Летов
