CC BY
52
Подробный анализ политических шагов великих держав -как стран Антанты, так и стран Четверного блока - по вовлечению Румынии в войну или наоборот, удержанию ее в положении нейтрального государства, а затем и самих боевых действий после присоединения румынской армии к усилиям армий Антанты, и прежде всего русской армии, дается в статье Г.Д. Шкундина «Румынский фактор в наступлениях российской армии 1916-1917 гг.: Воздействие и последствия» (001, с. 101-123).
В.П. Любин
2014.04.003. КРАМЕР А. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. ЧАСТЬ I.
KRAMER A. Recent historiography of the first world war. Part 1. // J. of modern European history. - L., 2014. - Vol. 12, N 1. - P. 5-26.
Ключевые слова: Первая мировая война; новейшая историография; интернационализация истории.
В статье видного английского историка, посвященной обозрению работ, опубликованных после 2001 г., рассматриваются следующие основные вопросы: в какой степени тема мировой войны подверглась интернационализации и удалось ли в той или иной мере реализовать намерение написать интернациональную историю. Почему в ряде национальных историй некоторые битвы остаются неизвестными, тогда как в других им приписывают символическое значение? Почему эта война остается практически неизвестной в истории и памяти отдельных государств, несмотря на причиненные ею огромные разрушения? Ответ приходится искать в историографии, неподвластной контролю историков. Большинство новейших исследователей стремится ответить на два взаимосвязанных вопроса: 1) что заставило людей и целые общества мобилизовать себя на войну и терпеть ее так долго? и 2) как мы должны понимать «культуру войны» - как продукт тенденций государственного принуждения в ходе растущей милитаризации или как процесс народной самомобилизации снизу? Эти вопросы особенно остро дебатируются во французской историографии, но соотношение «принуждения» и «согласия» актуально и в других национальных историях.
Давая краткий обзор энциклопедических работ о войне, опубликованных в Германии и Франции и в меньшей мере Италии, автор подчеркивает, что в них проявляется растущая интернационализация исследований о войне, а транснациональный подход становится целью. Однако каждое из них базируется на историографии собственной страны; поэтому основное внимание сосредоточено на Центральноевропейском театре военных действий и на Германии, тогда как Восточно- и Южноевропейский театры военных действий остаются в тени.
Говоря о проблеме генезиса войны, Крамер считает, что неотъемлемым условием его объяснения является транснациональный подход, и этому требованию, по его мнению, вполне удовлетворяет работа Кристофера Кларка «Лунатики»1. Поставив задачу пересмотреть историю происхождения войны, Кларк утверждает, что ее протагонисты «были слепцами... не разумеющими реальности того ужаса, который они готовили миру». В книге показаны тщеславие, безответственность и самоуверенность лиц, принимавших решения в европейских столицах. Однако несмотря на обилие нового, особенно архивного материала, окончательные выводы английского историка, полагает Крамер, разочаровывают. Сербия представлена как «орудие зла»; участница заговора, она стремилась спровоцировать войну с Австро-Венгрией, в результате которой могло бы возникнуть государство, в котором Сербия играла бы господствующую роль. Попытки приписать сербскому правительству участие в заговоре широко предпринимавшиеся в прошлом, были безуспешны, констатирует А. Крамер, не удались они и Кларку.
К. Кларк уделяет мало внимания политике Германии, за исключением двух аспектов: «пацифизм кайзера» и убеждение германского правительства в том, что австро-сербский конфликт будет локализован и что Россия к нему не присоединится. Однако, по мнению Крамера, изобилие документов о кануне июля 1914 г. показывает, что Германия желала войны, а канцлер Бетман-Гольвейг и министерство иностранных дел, развязывая общеевропейскую войну, были вовлечены в кампанию дезинформации, заставляя окружающих верить в миф о «локализации». Кларк стремится пред-
1 Clark C. The Sleepwalkers. How Europe went to war in 1914. - L., 2012.
ставить Вильгельма II как миротворца, отмечая его реакцию на ответ Сербии на австрийский ультиматум, и, якобы, на его стремление к политическому решению Балканской проблемы.
В конечном счете тезис, согласно которому лица, принимающие решения, оказались втянутыми в войну, не ведая о ее последствиях, есть шаг назад к неисторическому видению проблемы, считает Крамер. Едва ли можно пренебрегать теми вполне очевидными фактами, что лица, ответственные за принятие решений, от Бетман-Гольвега до Эдварда Грея, достаточно хорошо понимали масштабы опасности, и германский военный штаб был готов к долгой разрушительной войне. «Начинать с тезиса, что никто в частности не был виноват и кончать утверждением, что за все отвечают Россия, Сербия и Франция, - отнюдь не убедительно», - считает Крамер (с. 12).
А. Крамер останавливается далее на споре среди историков о том, существовал ли «план Шлиффена». Действительно, оригинальная версия плана отсутствует, хотя копии и последующие действия в соответствии с ними подтверждают наличие плана. Несмотря на противоречивые трактовки, суть плана очевидна: массивное наступление на западе с целью окружить и разбить французскую армию, а затем повернуть на восток и разбить русскую армию. Некоторые битвы, например на Марне, стали объектом повышенного внимания. Почти не присутствуя в народной памяти англоязычного мира, она лучше известна во Франции. Свою роль, полагает Крамер, сыграли хорошо известные военные мемориалы, расположенные на Сомме, во Фландрии и под Верденом. Битва на Сомме стала темой бесчисленных английских книг, поэм и фильмов, она занимает заметное место как в памяти, так и в исследованиях о войне, в которых сама эта война стала считаться напрасной. Так, в книге «Кровавая победа» У. Филпот1 пытается показать, как память о Сомме сформировала современное народное понимание войны в англоязычном мире: напрасная битва, которой не удалось приблизить конец бесполезной войны. Такое восприятие исходит от Черчилля. Военные писатели развили дальше тему осуждения британской армии и в особенности ее командования. Хотя британские писатели пишут о Сомме, не принимая во внима-
1 Philpot W. The bloody victory. The sacrifice on the Somme. - L., 2009, 2010.
ние других участников войны, Филпот считает, что роль Франции оказалась совершенно забытой потомками. Он более взвешенно трактует франко-британские планы наступления и признает, что битва под Верденом стала вторым этапом наступления. Он приходит к заключению, что наступление велось в соответствии с намеченной стратегической и тактической схемой (во многом благодаря Фошу) и в большей степени, чем принято считать, помогло сломать сопротивление немецких войск (с. 15).
В Германии Верден рассматривается как великая историческая битва, символизирующая войну в целом, хотя на Сомме было вдвое больше убитых и раненых. Во Франции Верден занимает особое место как битва, в которой принимала участие вся французская армия, в то время как на Сомме на стороне союзников сражались представители 20 стран. С точки зрения Германии эта битва носила оборонительный характер, и, в отличие от британцев, она не стала для немцев объектом национальной памяти. Только специалисты знают о влиянии битвы на Сомме на немецкое командование, которое не воспринимало англичан всерьез и было поражено высоким качеством подготовки их войск и сокрушительным превосходством артиллерии и ВВС.
Новейшие исторические исследования, пишет далее Крамер, обратились к предмету, далекому от сражений, - к участи военнопленных и гражданского населения. Рассматривая немецкие оккупационные режимы, историки усматривают в них преемственность между Первой и Второй мировыми войнами. Более того, оккупация не всюду была одинаковой, отмечает Крамер, указывая на контраст в положении оккупированной Польши и стран Балтии и Беларуси. Оккупационные власти пытались добиться поддержки поляков, управляя с помощью гражданской администрации, а в 1916 г. пообещали полякам восстановить королевство с ограниченной автономией. Страны же, «расположенные восточнее», рассматривались как колонии, находящиеся под непосредственным военным управлением, их готовили к долгосрочной оккупации, даже к аннексии. Ряд исследователей отмечают, насколько ужесточились в ходе войны режимы в воюющих государствах: вводилась цензура прессы, устанавливался надзор за почтой, усилился полицейский произвол. Мирные граждане, оказавшиеся во время войны за рубежом в качестве туристов, бизнесмены или рабочие были интернированы в так
называемые концентрационные лагеря, там же оказались беженцы и политически подозрительные этнические меньшинства. Принудительный труд широких масс граждан стал затем характерной чертой воюющих государств на протяжении всего XX в. Некоторые страны проводили политику депортации миллионов гражданских лиц, подозреваемых в сочувствии врагу. Особенно это было характерно для России, где в ходе войны депортировались миллионы поляков, немцев, евреев, литовцев и др. Государственные репрессии порой были близки к геноциду, что видно на примере Османской Турции, пытавшейся вырезать армянское население Анатолии.
Внеевропейская битва, оставившая глубокий след в исторической памяти союзников, произошла в Галлиполи. В отличие от Соммы, поражение союзникам нанес предположительно более слабый враг. Плохо спланированная с самого начала, без достаточной координации действий армии и флота, эта операция в ходе исполнения состояла из цепи ошибок. В ее освещении, считает Крамер, по-прежнему не хватает по-настоящему межнационального исторического подхода как со стороны союзников, так и с турецкой стороны.
На освещение роли Италии в войне большое влияние оказали исследования в русле социальной истории, восходящей к 1960-м годам, с ее весьма критичным отношением к государству и вооруженным силам, вследствие чего в неразрывной преемственности рассматривается история итальянского государства эпохи Первой мировой войны, возникновения фашизма и периода Второй мировой войны. Согласно этой интерпретации, либеральный режим вовлек Италию в войну, устроив путч против парламента и народа, что помешало формированию национального единства. Крестьяне и рабочие были вынуждены участвовать в войне. Некоторые итальянские исследователи вносят нюансы в эту картину: между крайностями националистического милитаризма и полным неприятием войны существовали различные формы пассивности, безразличия и адаптации к повседневной жизни на фронте. А. Джибелли, Дж. Прокаччи, М. Исненги и Дж. Рошат внесли свой вклад в историческое исследование, заслуживающий, по мнению Крамера, международного признания. Так, Дж. Рошат задается вопросом, почему большинство солдат, несмотря на трудности и лишения, при
отсутствии всеобщего национального энтузиазма терпели войну1. При этом в последний год войны, когда она уже приняла оборонительный характер, был достигнут более высокий уровень согласия и морального подъема, причем, как показано в трудах некоторых историков (А. Фава), это не было следствием пропаганды, налицо была широкая самомобилизация масс.
А. Крамер обращает внимание на исследование Джибелли, который подчеркивает, что Первая мировая война стала прототипом войн всего XX столетия, поскольку несла в себе характерные черты Нового времени и «бремя деструктивной креативности»2. Сомма, Верден и итальянский фронт - это не просто сражения, но конфликты беспрецедентного уровня насилия и разрушения, при поддержке военной техники, в создании которой были задействованы сотни тысяч людей. Это было индустриальное производство смерти. Джибелли делает вывод, что «война создала нацию». Если до войны в этой стране крестьяне из Абруццы говорили, уходя на военную службу, что они идут «в Италию», то теперь, после тягот войны, итальянский язык стал для них средством общения, внося новизну в жизнь крестьянских масс; даже распространение грамотности по всей стране началось с солдат. Джибелли пишет также о детях на войне, привлекая внимание к тому факту, что отнюдь не фашистская идеология первой занялась мобилизацией подрастающего поколения. На основе большого количества источников он показывает преемственность идеологической мобилизации, начиная с периода Первой мировой войны и завершая фашизмом3.
Среди младшего поколения историков выделяется Д. Гешин, написавший книгу об итальянских беженцах северо-восточных провинций, занятых врагом, когда 600 тыс. жителей бежало вглубь Италии, оставив дома, фермы, мастерские. Гешин ставит вопрос о мотивах этого бегства: это был не только страх попасть в зону во-
1 Isnengi M., Rochat G. La Grande Guerra 1914-1918. - Milan, 2000.
2
Gibelli A. Nefaste miraviglie. Grande Guerra eapoteosi della modernita // Romano R. Guerra et Pace. - Turin, 2002. - Vol. 18. - P. 549-589.
Gibelli A. Il popolo bambino. Infanzia e nazione dalla grande Guerra a Salo. -Turin, 2005.
енных действий, но и внушенный людям ужас перед «германским варварством в Бельгии»1.
Книга М. Мондини «Альпийцы»2 посвящена культурной истории самого знаменитого корпуса итальянской армии, который выдвинул свои «латинские идеалы» против «германского господства». Автор рисует состав корпуса как своего рода квинтэссенцию нации в войне и пример для подражания. Благодаря им итальянскую армию нельзя представлять только как пассивную массу, повинующуюся жесткой дисциплине и принуждению.
Согласно выводу Крамера, параметры традиционной социальной истории не преодолены итальянской историографией, и хотя большинство авторов по-прежнему претендуют на «итальянскую исключительность», уже появилось немало исследователей, систематически проводящих сравнительно-исторические исследования истории Италии как участницы Первой мировой войны.
Т.М. Фадеева
2014.04.004. М. ПЛУВИАНО. СОВРЕМЕННАЯ ИТАЛЬЯНСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. (Реферативный обзор) / Пер. с итал. Эман И.Е.
Ключевые слова: Первая мировая война; современная итальянская историография.
Тема Великой войны десятилетиями пользовалась большим вниманием в Италии. Среди большого числа книг о Первой мировой войне, появившихся в последние годы, остановимся на работах, которые, с нашей точки зрения, являются наиболее показательными для понимания основных направлений исследований. К таковым относится книга Джан Энрико Рускони «1914: Атака на Запад» (5). Работа привлекает внимание к проблемам военного конфликта как на европейском, так и национальном уровнях. Книга анализирует месяцы, прошедшие с момента убийства Франца Фердинанда до битвы на Марне. Автор привлек большое число источников из итальянских и иностранных архивов и представил весьма
1 Geshin D. Gli esuli di Caporetto. I profughi in Italia durante la grande Guerra. -Roma, 2006.
2
Mondini M. Alpini. Parole e immagini di un mito guerriero. - Bari, 2008.
